Николай Игоревич Епифанов
В тени дождя
Новая жизнь
22 сентября 1956 года
С самого утра погода не ладилась. Я сидел в кресле возле окна, неспешно попивая виски из старого стакана, что нашел в шкафу во время переезда, и думал о том, какой путь проделал за последнее время. Помню, как всего пару недель назад проснулся в своей комнате. В той самой комнате, куда меня принесли через несколько дней после рождения.
А теперь я здесь – в совершенно незнакомом городе. Сижу и любуюсь улицей, по которой из стороны в сторону бродят прохожие. Каждый из них занят своим собственным делом, охвачен своими собственными мыслями. Их различия на первый взгляд кажутся колоссальными, но в действительности, если копнуть поглубже, окажется, что они слишком сильно похожи друг на друга. А благодаря осени, что заставила всех облачиться в одинаковые одежды, правда стала более очевидна.
Для чего я сюда приехал? Бросил мать, родной дом и друзей, чтобы начать новую жизнь, но ведь моя прежняя жизнь не была особенно плохой. Может быть, меня толкнули на этот шаг деньги? Или так проявляется следующий этап взросления? Сказать точно пока не могу, но знаю одно: осенняя хандра пришла в самое неудачное время.
Сейчас все люди вокруг кажутся мне ужасными. Эдакие дикие звери в костюмах и галстуках. Представьте, вы идете на работу, садитесь в автобус. Рядом сидит гиена в коричневом пальто с поднятым воротом и читает газету, прямо перед вами, развалившись на нескольких местах, восседает лев с пышной гривой. На нем надет костюм в тонкую полоску, а грива расчесана с аккуратным пробором. Он то и дело демонстрирует свой блестящий оскал, чтобы показать всем, насколько он лучше, чем они. Позади квохчут курицы в элегантных шляпках, обсуждая какую-то индюшку. И все в таком духе. Вы едете среди тех, в ком от людей остались лишь одежды.
Мне кажется, будто люди живут не для того, чтобы наслаждаться тем, что нам дано, а для того, чтобы получить как можно большую выгоду от работы, знакомых, друзей и даже любимых. Неужели люди забыли цену собственной жизни и жизней тех, кто находится рядом? С другой стороны, возможно, они никогда этого и не знали. Конечно, и я не идеал, однако, проведя какое-то время на практике в хосписе, могу сказать, что мы должны жить каждой секундой, ценить каждое мгновение, потому что завтра для нас все может закончиться. Глупое и бессмысленное падение кирпича на голову, болезнь, автомобильная авария. Список причин бесконечен, и, выходя утром из дома, нельзя наверняка сказать, суждено ли вернуться назад.
Но разве понимают это толпы безумцев за окном, стремящихся заработать как можно больше и уверенных, что весь мир лежит у их ног? Радует только то, что далеко не все такие. Иногда на жизненном пути в самом неожиданном месте мы можем повстречать хорошего человека. Разглядеть его довольно трудно. Хорошие люди не всегда счастливые и добрые. Из-за трудностей они могут озлобиться, стать черствыми, но то, что делает их хорошими, никуда не денется. Жаль, что их на свете не так много.
Я глубоко вздохнул и закрыл глаза. Будь моя воля, я бы не ходил на работу, а только спал и читал, выбираясь из квартиры в исключительных случаях. В этот момент раздался стук в дверь, и из-за нее послышался голос моего соседа Антонио Домингеса: «Доктор Брис, вы дома? Я принес вам парочку свежих новостей и не самую свежую почту!»
Подниматься с кресла совершенно не хотелось. Но Антонио Домингес – это, пожалуй, единственный человек, которому я действительно был рад. Отставив в сторону стакан, я сделал над собой усилие, встал и вышел в коридор. Несколько раз повернув старый ржавый замок, что то и дело совершал холостые обороты, я открыл дверь. Передо мной стоял высокий пожилой мужчина с лохматыми седыми волосами и роскошными закрученными усами, напоминающими моду девятнадцатого века. На нем был надет чистый костюм кремового цвета с несколькими заплатками на рукавах.
– Для вас, Антонио, я всегда дома, – сказал я, улыбаясь и жестом приглашая гостя пройти в квартиру.
– Раз такое дело, – пожал плечами Антонио и ответил согласием на мое приглашение. – Кстати! Доброе утро, доктор! Или для вас оно не настолько уж и доброе? – Он определенно заметил стакан на полу рядом с креслом.
– Вполне сносное. Правда, хандра немного заела, но ничего страшного. Не желаете выпить?
Антонио упер руки в бока и принял удивленный вид, будто бы говоря: «Что вы такое предлагаете? Пить в столь ранний час?» Хотя я прекрасно знал: он не откажется.
– Раз выпить мне предлагает доктор, значит, это окажет исключительно положительное воздействие на мой организм? – поинтересовался сосед и подмигнул.
– Я бы так не сказал, но немного виски вас определенно не убьет.
Подойдя к шкафу, я отворил верхнюю дверцу и извлек оттуда еще один стакан. Вся мебель и посуда перешли мне, так сказать, по наследству от прошлого владельца квартиры, а судя по тому, что, когда я сюда переехал, все было покрыто толстым слоем пыли и путины, здесь уже очень давно никто не жил. Легким движением руки я откупорил бутылку, наполнил стакан для гостя и передал ему. Мой сосед легкой походкой направился прямиком к креслу, где удобно расположился и стал напевать какую-то веселую песню на испанском языке. Немного жаль, что я не знаю испанского, но это не беда.
Я взял с тумбочки кучу писем, которые принес Антонио, и начал их просматривать. Помимо счета за квартиру пришло много писем от друзей по институту, мамы, бабушки с дедушкой и даже письмо от тети Ребекки. Удивительно, ведь последние несколько лет я не получал от нее ни единой весточки, а мои поездки в их с дядей загородный дом оборвались достаточно резко. Я разорвал конверт и достал оттуда небольшой лист бумаги, сложенный пополам. Да, это тетин почерк. Мне кажется, что я даже почувствовал легкий аромат ее духов.
Дорогой Саймон!
Прости, что долго не писала тебе, но ты ведь знаешь, как много времени отнимает домашнее хозяйство, да еще и твой дядя немного приболел. Я хотела от всей души поздравить тебя с новой работой и пожелать, чтобы ты наконец нашел свое счастье. Начинать с чистого листа всегда очень сложно, но порой бывает просто необходимо. Даже если сейчас ты сомневаешься в правильности своего выбора, не спеши возвращаться назад. Дай себе и людям рядом с тобой какое-то время. Может быть, оно и к лучшему, что ты уехал.
Мы сейчас вместе с твоим дядей Джейкобом занялись ремонтом дома. Должно получиться очень неплохо! Надеюсь, ты как-нибудь заедешь к нам и сам оценишь наши труды по достоинству.
А помнишь те розы, что я посадила на могиле Марти? Ты бы только видел, как они цвели в этом году! Огромные бутоны нежного красного цвета. А как долго они держались! Знаешь, ты, наверное, был прав, когда сказал, что даже после смерти тепло души умершего согревает нас и землю. Каждый раз, глядя на розы, я вспоминала Марти, радостно вилявшего хвостом в ожидании прогулки.
Больше не хочу отнимать твое время. Еще раз, мой дорогой, поздравляю тебя!
Приезжай летом к нам!
С любовью, твоя тетя Ребекка
– Ничего, доктор, это пройдет, – возвращаясь в реальность, услышал я голос Антонио.
– Извините, что вы сказали?
– Я говорю, вы просто еще не привыкли к нашему городу и к своему новому дому. Я по первости тоже долго страдал. Никак не мог привыкнуть к климату и ритму жизни, но посмотрите на меня теперь! Хорош, не правда ли?
– Да, возможно, вы правы, – согласился я с Антонио, а для себя отметил, как это странно –услышать одну и ту же мысль от незнакомых людей.
– В сегодняшней газете есть парочка интересных статей, – изрек Антонио, листая большие страницы свежей прессы.
Он вальяжно положил ногу на ногу и достал из кармана старенькие очки, дышавшие на ладан. Они очень забавно смотрелись у него на лице, особенно в сочетании с густыми закрученными усами. Будто собираясь выступать перед публикой с важным объявлением, он откашлялся – так голос будет звучать четче.
– На первой полосе вновь пишут про убийцу. Саймон, я думаю, вам довелось услышать местные сплетни? Ведь последнее убийство произошло через несколько дней после вашего приезда. – Немного наклонив голову, дабы не мешали очки, Антонио взглянул на меня поверх газеты.
– Слышал. Не так много, но слышал, – подтвердил я.
– Не зная вас, можно было бы предположить, что вы и есть убийца, – слегка ухмыльнулся Антонио. – На самом деле удивительно то, что полиция изловила предполагаемого маньяка еще в июне. Они нашли его в амбаре за чертой города. Но, похоже, бравые служители порядка ошиблись.
– Так, может быть, это кто-то другой? Мало ли больных на свете…
– Нет, – перебил меня Антонио. – Либо тот же самый, либо тот, кто стремится быть похожим на него. Понимаете, на месте убийства он всегда оставлял небольшие записки непонятного содержания, будто пытаясь оправдать свои поступки.
– И что же там было написано в последний раз? – спросил я, все так же стоя у окна и изучая улицу.
– Точно вспомнить не смогу. Память совсем плохая, но там было что-то про фонтаны, перекрестки… Как же там было? – Антонио нахмурился, заставляя мозг работать изо всех сил. – Плевать! Все равно не вспомню.
Удивительно, что тетя Ребекка написала мне именно сейчас. Она не писала, даже когда я закончил учебу. Ее письмо оживило в памяти давно ушедшие годы. Как тепло было тогда в детстве: никаких забот, ты наивный маленький ребенок, еще не разучившийся искренне любить. Она права. Нужно будет обязательно съездить к ней.
– Все эти наши разговоры про убийцу напомнили мне одну занятную теорию. – Я повернулся к гостю лицом. – Только не могли бы вы для начала плеснуть мне еще немного виски? – спросил Антонио, широко улыбаясь.
– А как же разговоры о том, как можно пить в столь ранний час?
– Ну что вы, доктор. Я же просто пошутил. Пара капель не смогут столь быстро прикончить мой стареющий организм.
Не произнося ни слова, я взял стакан из его рук и наполнил до краев. Может быть, это было лишним, однако пусть пьет, раз ему так хочется.
– Вы когда-нибудь слышали о теории профессора Томаса Поборски из Пражского университета о вечном покое? – излишне строгим тоном поинтересовался мой сосед.
Я внимательно смотрел на него: очки сдвинуты на кончик носа, руки сложены на животе. При первой встрече Антонио показался мне немного странным из-за резких движений, чрезвычайно подвижной мимики и манеры разговаривать так, словно он выступает на сцене театра. Но теперь, когда мне удалось познакомиться с ним поближе, я видел перед собой доброго, искреннего, но очень одинокого человека.
– Нет, никогда не слышал.
– Тогда я вам расскажу. О профессоре Поборски знают очень немногие. Основная часть его плодотворной работы пришлась на начало столетия. Всю свою сознательную жизнь он провел в Праге: жил и работал здесь, только иногда выезжая на конференции и прочие мероприятия, посвященные его профессии. И вот однажды, когда профессор Поборски был на семинаре в Лондоне и общался с коллегами, ему в голову пришла очень интересная идея. Само собой, в стройную теорию она сформировалась далеко не сразу, но уже через несколько месяцев в одном из уважаемых изданий появилась статья под заголовком «Теория о вечном покое».
– Простите, я перебью. А вы были знакомы с профессором или только читали статью? – Мой интерес не позволил дождаться окончания рассказа.
– Был знаком, – кивнул Антонио. – Мы познакомились случайно в поезде. Оба ехали в Мадрид, и наши места оказались рядом. Я заметил в его руках книгу Иммануила Канта «Критика чистого разума», и у нас завязался долгий и очень интересный разговор. Могу продолжить?
– Конечно.
– Если вкратце и не вдаваясь в подробности, то его теория заключается в том, что люди живут только для того, чтобы однажды умереть и получить наказание, соразмерное прожитой жизни. И не важно, чьими руками будет приведен в исполнение приговор. Бог, дьявол, Кришна, Будда – это все второстепенные вопросы. Он говорил о том, что тот, кто в течение жизни был несчастен и страдал, после смерти обретет вечный покой, то есть навсегда исчезнет из этого мира. Он подразумевал забвение. А тот, кто был счастлив и у кого все получалось, обречен на вечные страдания. Как вы думаете, Саймон, почему? – Антонио слегка наклонил голову набок, ожидая услышать мой ответ.
– Возможно… – только и смог вымолвить я, а затем повисла долгая пауза. – Возможно, их счастью необходим противовес? То есть своими страданиями после смерти они уравнивают чашу весов?
– О нет, доктор! Совсем не поэтому, – категорично замахал руками Антонио. – Дело здесь в том, что, по мнению профессора Поборски, счастья в жизни возможно достичь только благодаря несчастью других. Люди становятся счастливыми в любви, делах и тому подобном только потому, что они кого-то обошли или у кого-то что-то не вышло. В том смысле, что они стали преградой на пути чужого счастья. Именно поэтому после смерти им суждено вечно расплачиваться за свой жизненный путь, проложенный по телам других. А тот, кто был несчастен и тем самым не становился ни у кого на пути, в качестве награды получит вечный покой за чистоту своей души.
– Вам не кажется, что теория слишком жестока? Она не может быть правдой, – удивился я услышанному от Антонио.
– Это всего-навсего одна из теорий, доктор. Как и многие другие философские мысли, она дает свою трактовку и объяснение нашей жизни и при этом может быть с легкостью опровергнута другой теорией, которая также ничем не подкреплена на практике. Только есть один нюанс: каждое мнение содержит в себе хотя бы крупицу истины. – Антонио снова улыбнулся и пропел пару строчек на испанском языке.
Я сделал несколько шагов по комнате, позволив себе поддаться размышлениям о теории профессора Поборски. Неужели человеческая жестокость или скорее комплексы прошлого способны создать подобную идею? Любая мысль, рожденная нашим разумом, отчасти представляет собой отражение пережитых событий. Если привести грубый пример, то я мог бы предложить представить девушку, подвергшуюся насилию: ее восприятие мужчин способно в корне измениться. Она будет их бояться или рассматривать как врагов. И вся дальнейшая ее жизнь будет основана на взгляде через подобную призму. Судя по всему, профессор Поборски также пережил некую психологическую травму, заставившую его разум породить теорию о вечном покое. И пусть Антонио действительно прав, говоря, что в любой точке зрения содержится хоть крупица правды, но я не желаю видеть правду в теории Томаса Поборски.
– Скажите, Антонио, а вы верите в жизнь после смерти? – поинтересовался я.
– Хм. Даже не знаю, как сказать, но…
Раздался громкий стук в дверь, и из-за нее послышался юношеский голос: «Доктор Саймон Брис, вас просят приехать в больницу! Доктор Саймон Брис!»
Я отворил дверь и увидел на пороге молодого парнишку в сдвинутой набок кепке. Он выглядел словно карикатура из юмористического журнала, особенно учитывая его невысокий рост, веснушчатое лицо и оттопыренные уши.
– Добрый день, – поприветствовал я незнакомого мне человека.
– Добрый день, доктор. Вас просят скорее приехать в больницу. – Парень вытер нос рукавом своего пиджака. – Я приехал прямиком из больницы. Машина ждет нас внизу.
– А что случилось?
– Сегодня нашли очередную жертву убийцы, и вас просят сделать вскрытие.
– Но к чему такая спешка? – Ради вскрытия за мной еще никогда не посылали машину.
– Не знаю. Об этом вам лучше спросить полицейских. Они будут сидеть в больнице, пока не получат результаты.
– Разве, кроме меня, некому больше этим заняться? – Я знал как минимум трех врачей, один из которых должен был сегодня дежурить.
– Извините, сэр. Я действительно не знаю. Мое дело простое: сказали съездить за доктором Брисом, я и приехал.
– Ладно, поехали. Я только быстро оденусь. Можете пока пройти в квартиру.
Я уступил ему дорогу, и он зашел в комнату.
– Познакомьтесь, – сказал я, указывая на Антонио, – мой хороший друг Антонио Домингес. А кстати, вашего имени я так и не знаю.
– Леонард, – стягивая с головы кепку, стеснительно произнес веснушчатый парень.
– Приятно познакомиться. – Я крепко пожал ему руку. – Я быстро, Леонард.
После этих слов я направился в комнату, чтобы разыскать подходящую одежду. Пока натягивал брюки и рубашку, до меня доносились голоса Антонио и Леонарда. Мой сосед расспрашивал парня о том, как ему работается в больнице, а тот старался отвечать как можно короче и сдержаннее. То ли он чувствовал себя очень неловко, то ли ему просто была неприятна вся ситуация и хотелось быстрее выбраться из незнакомой квартиры.
Труднее всего оказалось найти пиджак. Я не имел ни малейшего понятия, куда засунул его вчера вечером. Не обнаружив его ни на кресле, ни в шкафу, я предпринял отчаянную попытку и встал на колени, чтобы заглянуть под кровать. Там он и оказался. На правом плече оказался внушительный комок пыли, указывавший на необходимость срочно убраться в квартире, ведь могло сложиться впечатление, что прошлый раз здесь убирались, когда еще были живы динозавры. Я не то чтобы сделал выводы, но снял его с пиджака и закинул обратно под кровать.
– А вот и доктор! – с облегчением воскликнул Антонио. – Я оказался не самым лучшим собеседником для молодого человека.
Леонард ничего не ответил, а лишь потупил взгляд.
– Поехали. Не будем терять ни минуты. Хочу поскорее разобраться с этим делом, – схватив по пути пальто, сказал я Леонарду.
– Да, сэр, – согласился парнишка, не поднимая глаз.
– Доктор, а вам точно не повредит…
– Спокойно, Антонио. – Я был практически уверен, что он собирался спросить про выпитый алкоголь, и потому поспешил прервать фразу. – Не стоит переживать. Лучше ожидайте меня с интересными новостями.
Вскрытие неизвестности
Мне предстояло провести первое вскрытие на должности врача в новом для меня городе. Когда я приехал сюда, меня сразу поставили перед фактом, что это будет входить в должностные обязанности. Не знаю почему, но тогда я не решился спросить, по какой причине именно я должен заниматься подобными вещами, а не патологоанатом. С тех пор вопрос так и остался без ответа. Правда, я заметил, что патологоанатома попросту нет в штате больницы и каждый из врачей по очереди берет на себя обязанности по вскрытию умерших.
В действительности вскрытие являлось для меня одной из самых ужасных процедур. Звучит странно, не спорю. Врач, которого трясет при одной мысли о трупах, представляет собой довольно жалкое зрелище и вряд ли вызовет доверие.
На мой взгляд, копошиться внутри мертвого человека – все равно что пытаться увидеть его грязные тайны, которые он так усердно скрывал на протяжении жизни от окружающих. Ухватить одну из них между селезенкой и желудком и рвануть вверх. Она будет извиваться, пытаться вернуться обратно, а ты крепко держишь ее, сжимая руками в резиновых перчатках, и смотришь, как она медленно угасает на свету раскаленных ламп. Безумная мысль.
И вот я стоял и смотрел на того, кто всего лишь день назад жил, дышал, мыслил, а теперь его просто нет. Здесь осталась только внешняя оболочка, которую через несколько мгновений должен разрезать острый хирургический скальпель для того, чтобы попытаться узнать то, что было известно мертвецу, но о чем он никогда не сможет поведать сам.
Двое полицейских ожидали результаты вскрытия наверху, попивая больничный чай и заигрывая с медсестрой. Самое интересное, что она была нисколько не против подобного флирта, несмотря на обручальное кольцо на безымянном пальце. Когда я увидел ее впервые, она показалась мне слишком строгой для своих двадцати двух лет. Однако теперь я взглянул на нее с совершенно другой стороны. Сняв привычную маску, она оказалась девушкой, которой очень важно было внимание окружающих. Трудно описать словами – гораздо лучше видеть собственными глазами. Ее смех, улыбка. Она радостно утопала во внимании к своей персоне. Да черт бы с ними со всеми! Пусть делают что хотят. У меня сейчас совсем другая цель.
Вокруг были только холод и тишина. Над головой, изредка подрагивая, жужжали больничные лампы. Покойный лежал передо мной укрытый до пояса белой простыней, успевшей сменить множество хозяев. Его лицо, как и лица всех мертвецов, чьим вскрытием мне приходилось заниматься, казалось добрым и счастливым. Могло даже показаться, будто он спит, а я пришел, чтобы нарушить его покой, – но он уже никогда не проснется.
Когда-то у него было имя. И если верить документам, его звали Чарльз Берингем. Чарльз… Хорошее имя. Будь он чуточку удачливее, сейчас наверняка прозябал бы на работе, занимаясь привычными делами.
Я стоял в старом рваном халате, а рядом лежали различные инструменты, бывавшие в употреблении уже не раз. Позади на металлической тележке для трупов лежало тело молодой девушки, которой, как мне кажется, было не более двадцати лет, а в противоположном углу на точно такой же тележке лежал сморщившийся старик с густыми седыми волосами.
Чтобы оставаться в морге спокойным и хладнокровным, необходимо обладать сильным характером. Частенько люди считают врачей циниками, только дело здесь совсем не в этом – нам приходится адаптироваться к той жизни, что мы выбрали для себя, дабы не сойти с ума. К сожалению, я еще не до конца овладел этим искусством. Сколько бы я ни пытался соблюдать присущее врачам спокойствие, внутри меня пробирала дрожь.
Из четырех сердец в морге стучало только одно – мое. Многие врачи, когда я еще учился, говорили: «Если тебе придется делать вскрытие, то отнесись к человеческому телу как к куску мяса, которое необходимо изучить. Отбрось его человеческую сущность».
Но как можно так относиться к тому, кто так же, как и ты, мечтал, любил и страдал? Может быть, со временем я все же смогу изменить свое отношение, но только не сегодня. Насколько же отвратительно осознавать, что однажды и ты сам окажешься на столе патологоанатома, который будет резать тебя, чтобы установить точную причину смерти. Ничего не поделаешь. Это наша судьба. Мы все смертны, и рано или поздно наши родные и близкие, стоя возле гроба, будут прощаться с нами.
Соблюдая последовательность аутопсии, я провел наружный осмотр и сделал несколько записей: «Мужчина среднего телосложения. Рост один метр семьдесят четыре сантиметра. Вес около семидесяти пяти килограммов. Выраженное трупное окоченение всех групп мышц. Интенсивный сине-фиолетовый цвет трупных пятен наиболее вероятно указывает на смерть по причине асфиксии. Ярко выраженные синяки в области шеи. Раны, язвы и иные повреждения кожного покрова отсутствуют».
Я взял в руки скальпель, на секунду закрыл глаза и перевел дыхание. Отступать некуда, нужно делать свою работу. Его плоть легко сдалась под напором острой стали, и кожа разошлась в стороны, оголяя застывшие кровь и мясо. Вскрыв грудную полость путем рассечения реберных хрящей, я увидел внутренние органы. В противовес сказанному ранее между селезенкой и желудком не было никаких тайн, которые я мог бы схватить и подставить под лучи света.
Неожиданно мне показалось, будто это я лежу на столе, а другой врач копошится в моем теле, пытаясь что-то найти. Меня бросило в дрожь. На мгновение лампы погасли, но этой секунды хватило, чтобы сердце в ужасе замерло.
Спустя какое-то время дело было сделано. Я стоял у раковины и тщательно мыл руки. Тело Чарльза Берингема было надежно спрятано в одной из камер, расположенных вдоль стен.
– Доктор, вы закончили? – послышался голос из-за двери.
– Да, – ответил я, продолжая мыть руки.
Дверь слегка приоткрылась, и в проеме появилась голова полицейского в фуражке. Он внимательно оглядел помещение, но входить не стал. Я успел познакомиться и с ним и его коллегой. Его звали Стив, а тот, что остался наверху, был Роджером.
– Что же вы? Проходите, – предложил я.
– Ну нет, мне и тут неплохо, – делая короткие паузы между словами, заявил Стив. – Честно говоря, не переношу вида покойников.
– Как же вы тогда работаете в полиции? – Я закрыл кран и взял в руки полотенце.
– До сегодняшнего дня мне удавалось избегать столкновения с ними и прочими неприятностями.
– Что вы подразумеваете под «прочими неприятностями»?
– Кровь, драки и всякое такое.
Все понятно: канцелярская крыса, всю свою жизнь посвятившая сидению в участке и разнообразной писанине.
– Доктор, я хотел спросить, когда можно будет получить копию отчета и узнать, что вы выяснили?
– Подождите еще немного. Я сам к вам приду и все расскажу.
Полицейский кивнул, улыбнулся, и его голова тут же исчезла за дверью. Все эти люди удивляют меня. Если в детстве казалось, будто полицейский – это образцовый гражданин, следящий за тем, чтобы каждый из нас мог спать спокойно, то что можно сказать, видя вот таких людей, как тот, чью голову я лицезрел несколько мгновений назад? Не хватало еще, чтобы в их рядах появились люди, которые, надувая губы, будут заявлять, что никогда не наденут форму полицейского, потому что она им жмет или им не хватает в ней ярких цветов и кружев.
Покончив с отчетом, я снял халат и направился к нашим блюстителям закона. Найти их было нетрудно. Они сидели все там же вместе с медсестрой, только теперь девушка располагалась между ними на диване и наигранно смеялась над каждой шуткой, то и дело прижимаясь к одному из полицейских. Завидев меня, она в ту же секунду вскочила, оправила юбку, будто случайно поднявшуюся слишком высоко, и побежала на свой пост. Полицейские были озадачены столь резкой переменой в ее настроении, но не сказали ни слова, а лишь молча проводили взглядами, полными неприкрытого вожделения.
– Наконец-то, доктор! А то мы и не надеялись вас увидеть, – покачивая головой, сказал полицейский по имени Роджер.
– Да? – удивился я. – Мне кажется, вам было вполне комфортно и без меня. – Будто нечаянно я взглянул в сторону медсестринского поста.
– Простите, – улыбаясь, сказал Стив, – уж больно у вас здесь хорошие сотрудницы. А вы случайно не в курсе, она действительно собирается расходиться со своим женихом?
– Честно говоря, не имею ни малейшего понятия, да и вряд ли хочу узнавать. Может быть, покончим с нашим делом? – Я протянул Роджеру, сидевшему ближе ко мне, готовый отчет.
Разочарованные моим ответом, полицейские помрачнели. Им действительно гораздо важнее было узнать о медсестре, чем возвращаться к работе.
– Док, если коротко, то почему скончался наш несчастный?
– Причиной смерти послужило сдавливание дыхательных путей, однако он бы и так умер из-за алкогольного отравления. Кроме синяков на шее, на самом теле я больше не нашел никаких повреждений. Но… Исходя из состояния его зубов и горла, алкоголь был влит в него насильно.
– Это вы верно подметили. Рядом с трупом мы нашли осколки зубов, – не отрываясь от отчета, сообщил Роджер.
– Также в желудке я обнаружил две мелкие монеты. Сейчас они находятся в морге, но если нужны вам для расследования, то, конечно, можете их забрать. А вот почему они там оказались – этот вопрос стоит задать уже вам.
Полицейские переглянулись, словно решая, стоит говорить или нет.
– А зачем вам это, Саймон? – впервые Стив обратился ко мне по имени.
– Интерес. Меня вызвали в выходной день в больницу, чтобы провести вскрытие, и мне кажется, я имею право знать.
Роджер и Стив снова переглянулись.
– Ладно. Думаю, вам можно сказать. Все равно газетчики рано или поздно все узнают, – махнул рукой Роджер. – Рядом с телом Чарльза Берингема мы нашли записку в конверте. Она аккуратно лежала, дожидаясь нас. В ней говорилось: «Две монеты не встанут на пути нового хода вещей».
– Похоже, что он просто задолжал кому-то кругленькую сумму! И его убрали, подстроив так, чтобы мы подумали на нашего серийного маньяка. Правда, судя по рассказам его соседей, он был беден и часто занимал у них деньги. – Стив искренне улыбался, хотя я не видел никаких поводов для радости.
– А в чем логика? – поинтересовался я.
– Какая логика, доктор? Все просто! Он мешал, и его убили.
– То есть, по-вашему, его убили те, кому он должен был деньги. Тогда отсюда вопрос: как получить свои деньги назад, если должник мертв?
Лица моих собеседников стали мрачнее тучи. Сомневаюсь, что они репетировали, но их брови синхронно нависли над глазами, демонстрируя недовольство. Неужели они были настолько глупы, что сами не подумали о такой банальной вещи? Вот и доверяй после этого увальням вроде них защищать наши права и покой.
– Нет, доктор. Вы не правы! Убийцы не настолько умны. – От того, что фраза прозвучала из уст Стива, она показалась мне еще более глупой.
– Конечно! Вскроешь череп, а там пусто! – констатировал я, осознавая полное отсутствие желания продолжать разговор. – А теперь извините, но мне пора.
Не дожидаясь ответа, я пошел в раздевалку, чтобы принять душ и переодеться. Вот же идиоты! Лучше бы честно сказали, что не хотят, чтобы у них висело еще одно нераскрытое убийство. Потому и пытаются свалить все на какого-нибудь беднягу, и дело с концом. Хоть бы немного подумали головой.
Крохотная раздевалка для врачей уже давным-давно пропахла лекарствами и хлоркой, которой уборщица совершенно не жалела, отдраивая здесь все дважды в день.
Я безумно устал. Вроде бы не произошло ничего, что могло заставить чувствовать себя настолько разбитым, однако сил не было, даже чтобы переодеться. Можно вновь свалить свое состояние на хандру, но только это совсем было на нее не похоже. В первую неделю моего пребывания в новом городе все шло довольно неплохо, а затем буквально покатилось по наклонной. Я вспомнил прошедший день и осознал резкость некоторых суждений, реакцию на слова или поведение людей. Странно. Я ведь никогда не был таким. Обратил бы я внимание на полицейских, флиртующих с медсестрой, скажем, месяц назад? Вряд ли. То есть они, конечно же, оказались бы в поле моего зрения, но уж точно не вызвали подобного негатива. Что-то определенно грызло меня изнутри.
Приняв душ, я сидел в полном одиночестве и наблюдал за маленькой назойливой мухой: она с бешеной скоростью носилась по всему помещению, то усаживаясь на одну из стен, то вновь взлетая в воздух. Мелкое бессмысленное насекомое, чья жизнь не имеет ни для кого никакого значения. В какое-то мгновение я почувствовал, что начинаю засыпать под мерное жужжание, заполнившее пространство. Я не стал противиться сну и провалился во тьму, где мысли и чувства отступили на задний план, оставив только тишину и проникающий из реальности запах хлорки. Не знаю, как долго длился мой сон, я полностью утратил чувство времени и реальности.
– Доктор, просыпайтесь! Вам просили передать, что будут ждать вас в кафе через дорогу, – разбудил меня мужской голос.
От неожиданности я подскочил на месте и огляделся по сторонам. Рядом никого не было, и только входная дверь с легким скрипом закрылась. Голос был совершенно мне незнаком, но я отчетливо понимал, что он мне не приснился. Сев обратно на скамейку, я уставился в пол и потер глаза. Назойливая муха сидела на краю халата, который я небрежно бросил на стул, и начищала свои лапки. Пожалуй, это был лучший момент для убийства, только мне совсем не хотелось ее убивать, так как в этом не было никакого смысла. Еще несколько секунд я молча смотрел на безмозглое создание и, проявив милосердие, согнал муху рукой.
