Николай Игоревич Епифанов
Блуждающий меж звезд
– Дэвид, – Профессор музыки перебил его, – не надо. Я все прекрасно знаю. У тебя очень много вопросов, да только я не могу дать ответы на все. Но парочку тайн я для тебя открою, – он коротко улыбнулся и взглянул на Льюиса. – А ты как поживаешь, проныра?
– Мяу?
– Знаю. Не переживай, – Профессор ответил так, словно в точности понял, что имеет в виду Льюис.
– Послушайте, я хочу поскорее выбраться отсюда, а мы только впустую тратим время…
– Время? – искреннее удивление отразилось на лице Профессора, на долю секунды разгладив все морщины до единой. – Время не имеет для нас ни малейшего значения, дорогой мой. Скажи-ка мне, – старичок выпрямился и сделал еще один шаг к Дэвиду, – что реально из окружающего нас мира?
– Честно говоря, мне кажется, что это все одна сплошная галлюцинация. Может быть, я попал в аварию на дороге? И теперь лежу в больнице с перемотанной головой или даже в кювете, истекая кровью.
– Фу, – отмахнулся Профессор, – ей-богу, какие глупости! Осмотрись вокруг, прикоснись к стене, проведи рукой по гладкой поверхности стола. Если хочешь, можешь коснуться меня. Неужели все это столь нереально?
– Нет, – Дэвид отрицательно покачал головой, – но это не может быть правдой.
– Почему? Потому что происходит что-то не вписывающееся в твое понимание реальности?
– Можно сказать и так. Это все какая-то ерунда.
– Дэвид, отрицание никак не может заставить стол исчезнуть. Оно может только загнать тебя в иллюзию, наполненную обманом, который ты считаешь правдой.
– А кто сказал, что этого уже не произошло?
– Резонно, – ответил Профессор, приподняв одну бровь. – Отличить реальность от вымысла или иллюзии довольно сложно, ведь люди так сильно привыкли жить внутри собственного восприятия. Мы привыкли врать себе о собственных ошибках, чтобы легче их пережить. Врать, чтобы не смотреть в лицо правде, которая может расстроить нас еще больше. Отчасти это инстинкт самосохранения, а отчасти слабость и трусость. Только воистину смелый человек способен встать с колен, снять повязку со своего лица и, гордо расправив плечи, взглянуть на все свои неудачи и поражения. Именно такой человек может отличить правду ото лжи. А какой человек ты, Дэвид?
– Обычный, – не задумываясь, ответил мистер Розен.
– Обычный, – еле слышно повторил Профессор.
Пластинка на патефоне закончилась, и вместо музыки комнату заполняло шипение от иглы, двигающейся по пустому пространству.
– Прости. На минутку отвлекусь от нашего разговора, – Профессор тут же поспешил к патефону.
Ему было трудно быстро передвигаться, но тем не менее пожилой мужчина, прихрамывая, пересек комнату за несколько шагов и наклонился над патефоном. Пока он отодвигал иглу в сторону и переворачивал пластинку, Дэвид увидел нечто очень странное: комната еле заметно начала меняться. Мерцая, будто картинка телевизора, стены изменяли цвета. Они становились похожи на небрежный рисунок. А стол, до сего момента не вызывавший сомнения в том, что он сделан из дерева, все больше стал походить на игрушку. И тут Дэвид понял: комната стремилась стать частью искусственного города. Но тут из патефона с новой силой зазвучала музыка, и мерцание исчезло, вернув комнату в первозданный вид. Эту мелодию Дэвид тоже когда-то знал, а сейчас она была не более чем безликим эхом в опустевшей памяти.
– Я думаю, ты заметил? – поинтересовался Профессор, повернувшись к Дэвиду.
– Конечно, комната ведь тоже часть города? Ее удерживает музыка.
– Именно, но об этом чуть позже. Давай поговорим о главном.
– Погодите, а что если патефон сломается? Или пластинку заест? – указывая пальцем на музыкальный аппарат, заволновался Дэвид.
– Не переживай, этого не произойдет. Обо всем по порядку, – Профессор вернулся к путникам и снова спрятал руки в карманы. – Ты сказал, что ты обычный человек. Почему?
– А какой же? Что отличает меня от других? Я никакой не гений, а самый обычный рядовой гражданин, если так можно выразиться.
– Не нужно быть гением, чтобы быть особенным, но и нельзя назвать особенным того, кто в своей жизни поступает так же, как и миллионы других. Особенными нас делают наши мечты, наша любознательность, стремление постигать что-то новое. Познание и созидание. Вот, на мой взгляд, базовые принципы особенного человека, а не тени среди теней.
Дэвид рассмеялся. В словах Профессора не было абсолютно ничего смешного, и все же это было смешно, ведь тогда получается, что Дэвид и был тенью среди теней.
– Тебе кажется это смешным?
– Нет, простите.
– Ты живешь в маленькой квартирке вместе со своим котом. День за днем ходишь на работу, которая не всегда приносит удовлетворение. И все, что у тебя есть, – это бесконечный цикл загнанного в клетку зверя. Ты мог бы все изменить, но не делаешь этого, оправдываясь самыми различными причинами. А знаешь, почему ты этого не делаешь? Потому что не хочешь, ведь ты так сильно боишься потерпеть неудачу. Или даже хуже! Что если твоя жизнь станет лучше? Да. Этого ты боишься еще больше, ведь считаешь, что не заслужил улучшений. Не это ли настоящая иллюзия? Добровольная попытка стать не просто тенью, а тенью самого себя. И теперь «безумие», происходящее в городе, больше не кажется столь нереальным.
– О чем вы говорите? – возмутился Дэвид. – Вы не можете судить меня. Я стараюсь делать…
– Стараюсь делать что? – перебил его Профессор. – Ничего? Или, может быть, стараешься раз за разом повторять одни и те же действия, которые и прежде не принесли результата? Ты должен понимать, что это и есть безумие или, по крайней мере, медленное добровольное самоубийство, если в глубине души ты отдаешь себе отчет в своих поступках.
– Вы не правы! – тон мистера Розена резко повысился.
– Я и не ожидал, что ты согласишься. Но скажи мне, Дэвид, почему нарисованный город кажется тебе менее реальным, чем человек, проживающий пародию собственной жизни?
– Обе ситуации ложь, но меня ваше описание определенно не касается! Я понятия не имею, откуда вы знаете кое-что обо мне, но могу сказать точно: вы не можете знать всего! Вам ничего не известно обо мне и моем прошлом!
– Погоди! – Профессор жестом попросил Дэвида остановиться. – А ты знаешь свое прошлое?
В памяти Дэвида всплыло недавнее событие, которое он пережил по дороге в город. Вместо воспоминаний о родителях ему в голову пришла какая-то выдумка, а о настоящих родителях он так и не смог ничего вспомнить. И сейчас, стоя перед Профессором, Дэвид Розен осознал всю глубину пустоты собственной памяти.
– Нет, – тихо признался Дэвид.
Профессор ничего не ответил. Вместо этого он взглянул на часы, затем на патефон и пошел на всякий случай проверить пластинку, позволив Дэвиду немного переварить сложившуюся ситуацию. Старик склонился над патефоном и спокойным взглядом следил, как игла скользит по винилу, совершая один круг за другим.
– Пожалуй, – пробурчал Профессор себе под нос и поднял иглу.
Музыка прекратилось, и тишину нарушало только шуршание бумажной обложки, из которой Профессор доставал другую пластинку. Умелым движением он убрал старую и на ее место поставил новую, а затем установил тонкую иглу на отведенное ей место. Пауза продлилась недолго. Звук пианино разрезал тишину, не позволив комнате снова начать мерцать.
– Это Маттео Манфреди «Готов к бою». Хорошая композиция, и одна из твоих любимых, – обращаясь к Дэвиду, сказал Профессор.
– Я ее не помню, – признался мистер Розен, все так же стоя потупив взгляд в пол.
– Пооооомнишь, – протяжно ответил Профессор. – Я знаю, что освежит твою память. Закрой глаза, я хочу тебе кое-что показать. Давай же. Не бойся.
Хоть сомнения и были, но Дэвид сделал то, о чем просил старик. Закрыв глаза, он ожидал оказаться в темноте, но вместо этого почему-то обнаружил себя перед огромным панорамным стеклом. Еще больше его поразило то, что было с той стороны стекла. Там вдалеке на черном полотне, усыпанном мириадами крошечных звезд, плыла огромная планета, покрытая вихрями бежевого и коричневого цвета.
– Это место тебе ничего не напоминает? – голос Профессора звучал издалека, но казалось, что он находится совсем рядом.
– Нет, но… – Дэвид задумался. – Юпитер?
– Похож, – его слабый смех прокатился легкой волной по всему телу, – но нет. И я говорил не про планету. А про то, где ты оказался.
Дэвид не хотел смотреть по сторонам, ведь слова Профессора могли оказаться правдой и тогда эта правда загонит его в еще больший тупик, нежели тот, в котором он находился сейчас. Да, им овладел страх.
– Дэвид, переступи через себя. Первый шаг всегда самый сложный, но ты должен. Слышишь меня? Ты должен, – голос едва знакомого старика становился все тише и тише, оставляя вместо себя музыку Манфреди.
Пока человек упорно отрицает какой-либо факт, будь он очевидным или нет, у него всегда есть возможность сбежать, не оглядываясь по сторонам. Ведь так поступить гораздо проще.
– Нет! Это галлюцинация, – твердо сказал Дэвид.
Стоило голосу мистера Розена грозно прозвучать, как шаткий мир вокруг него разрушился и осколками размером с кулак осыпался вниз, оставив его стоять в темноте. Он не мог разглядеть даже своих рук, словно они вовсе исчезли. Непросто темнота окутала Дэвида, а абсолютная пустота, лишенная единого лучика света и даже атома материи. Но в столь странном состоянии были и свои плюсы – Дэвид ощутил ни с чем не сравнимый покой, который никогда не наведывался к нему в гости. «А что если я еще раз закрою глаза? – подумал он. – Тогда я растворюсь и стану неотделимой частью вечной тьмы».
Мистер Розен почувствовал, как тяжелеют его веки. Уставшее ноющее тело одолевал желанный сон. Еще чуть-чуть и он провалился бы в него, но неожиданная пощечина заставил его резко открыть глаза. Крепко сжимая плечо Дэвида, перед ним стоял Профессор, готовый снова нанести удар.
– Даже не думай! – пригрозив указательным пальцем, сказал Профессор. – Попробуешь еще раз выкинуть нечто подобное, и я так отхлещу тебе по лицу, что из-за боли ты будешь бояться к нему притронуться.
– Что… Что это было? На несколько мгновений я почувствовал… Не знаю, как описать словами.
– Знаешь. Давай же, назови смелее.
– Забвение? – с сомнением спросил Дэвид.
– Да, верно. Это оно и было. И если в нем раствориться, то обратного пути не будет, ведь возвращаться будет некому.
– Хватит с меня вашего бреда, – Дэвид смахнул руку старика со своего плеча и направился к выходу. – Пойдем, Льюис. Он нам не поможет.
– Стой! – голос Профессора задрожал. – Дэвид, удели мне еще пару минут. Да, я ошибся. С какой стати тебе было вообще слушать меня? Ты устал и испуган, а я только еще сильнее разбередил рану. Прости меня.
– Я не понимаю ничего из ваших слов! Мы через весь город неслись на машине, чтобы найти помощь, а вместо нее я встретил старого фокусника, который пытается запутать меня еще сильнее!
– Это не фокусы. Просто мне не следовало говорить тебе лишнего сейчас. Но ты ведь хочешь выбраться из искусственного города? Услышать голоса людей и звуки машин.
– Да, черт побери. Этого я хочу больше всего.
– Следуй за мной, – сказал старик, покачав головой, и, обойдя Дэвида, вышел из комнаты.
– Мяу? – спросил Льюис о том, собирается ли Дэвид идти за Профессором.
– Да, а если он опять выкинет какой-нибудь фортель, то будем справляться самостоятельно.
На этой ноте Дэвид и Льюис покинули обитель старика, вернувшись в основной зал. Свет все так же ярко горел, освещая множество музыкальных инструментов и не позволяя тьме прокрасться в зал, да только Профессора нигде не было.
– Эй? Где вы?
Неожиданно за спиной Дэвида дверь в комнату захлопнулась, а затем резко прекратилась музыка. Мистер Розен бросился к двери и схватился за ручку, но она была заперта, тогда он изо всех сил начал колотить в нее руками.
– Проклятый старик, ты закрылся внутри? – кричал Дэвид, боясь, что пространство вот-вот начнет меняться.
– Нет, Дэвид. Я рядом с тобой, – его голос прозвучал у самого уха.
Дэвид дернулся и обернулся, но никого не увидел.
– Это ложь! Открой дверь, иначе я ее выломаю!
– Мяу! – подтвердил кот, впившийся когтями в деревянное полотно.
– Дэвид, возьми себя в руки. Я действительно рядом с тобой, – плавный монотонный голос с легкой хрипотцой, старался успокоить мистера Розена. – Я сказал тебе, что Толиман, каким ты его видишь, подобен человеку, не желающему быть самим собой. А что плохого в настоящем городе? Грязь на улицах, бедность вперемешку с богатством, злые люди, которых иногда кажется гораздо больше, чем хороших. Но ведь каким бы ни был город на самом деле, он всегда будет лучше нелепой картинки. Так и с человеком, мой мальчик. Жизнь тени – это не жизнь, а короткое существование.
Как и ожидал Дэвид, комната начала мерцать. И вот он уже видел, как вместо блестящего рояля проявляется картонная подделка. Если это не остановить, то чудовища с улицы непременно ворвутся внутрь и тогда…
– Признавать правду иногда бывает очень сложно, а порой даже больно, да только нельзя долго быть внутри иллюзии, иначе она, подобно забвению, поглотит тебя, не оставив и следа.
– Пожалуйста, остановись. Включи свою поганую пластинку! – Дэвид с новой силой начал колотить в дверь.
– Страх перед правдой, – Профессор не унимался, – гонит нас все дальше и дальше. Но как побороть этот страх? Столкнуться с ним лицом к лицу и осознать простую истину: какой бы ни была правда, ее нужно уметь принять.
Мерцание ускорилось, чередуясь с яркими вспышками, стирая настоящий зал. Еще одна вспышка, и реальность ушла. Дэвид стоял в игрушечном магазине, где все было сделано из картона и фанеры. Входная дверь сорвалась с мягких петель и, прежде чем упасть, пролетела несколько метров. Вновь раздался жуткий хрип, и из уличной темноты на Дэвида уставилось несколько пар ярких глаз.
– Старик, ты ведь убьешь меня!
Дверь в комнату проломилась под очередным ударом Дэвида, и он увидел, что она тоже перестала быть настоящей.
– Дэвид, я здесь. Я кладу руку тебе на плечо, – мистер Розен действительно почувствовал слабое прикосновение, хоть рядом никого и не было. – Послушай меня. Это ненастоящий Толиман, а только подделка. Ты должен просто признать это.
Несмотря на большое расстояние, Дэвид увидел, как по периметру дверного косяка появились тонкие костлявые руки тварей, но они почему-то не спешили заходить.
– Ты не хочешь видеть настоящий Толиман. Тебе гораздо легче принять подделку, но она убьет тебя.
Дэвид прижался к стене, ощущая, как бешено колотится сердце в его груди. Кот не отходил от него ни на шаг и последовал примеру хозяина. Тем временем яркие глаза исчезли во тьме для того, чтобы уступить дорогу Ему. Пригнувшись из-за своего нечеловеческого роста, в дверном проеме появился незнакомец в желтом плаще и с гарпуном в руках. Только сейчас Дэвид увидел на его ногах огромные высокие ботинки, перепачканные грязью. Миновав дверь, мужчина выпрямился и, крепко сжав гарпун, двинулся к Дэвиду. Как только он оказался внутри, за ним последовали твари – они ползли по полу и потолку, наполняя собой пустое пространство. Тяжелые шаги человека в желтом плаще гулким эхом отдавались вокруг.
– Дэвид, этот город ждал тебя. Ты не можешь сбежать от него, да и не должен. Он настоящий.
– Помоги мне, – прошептал мистер Розен.
– Только ты можешь помочь себе, – дряхлая рука Профессора сжала плечо Дэвида. – Признай его реальность.
С каждой секундой великан сокращал расстояние до Дэвида. Понимая безвыходность положения, Льюис сделал несколько шагов вперед и громко зашипел, распушив хвост.
– Льюис не боится. Он готов защищать тебя любой ценой, хоть и знает, что настоящий Толиман здесь. Неужели ты хочешь увидеть, как он погибнет ради твоей иллюзии?
Бум-бум. Считанные метры разделяли Дэвида и великана. Бум-бум. Он был уже совсем близко.
– Дэвид, не глупи. Оно не стоит того, – голос Профессора стал значительно громче. – Не предавай себя и своего друга!
Готовясь к яростному прыжку, Льюис приник к полу. Никогда прежде Дэвид не видел его таким злым.
Бум-бум. Издав грозный рык, Льюис прыгнул на неприятеля, выставив острые когти, но допрыгнуть до него так и не сумел, ведь великан просто отмахнулся от кота, и тот с криком боли отлетел к стене.
– ДЭВИД! – Профессор кричал. – ДАВАЙ ЖЕ, ДЭВИД!
Великан сделал еще шаг и, схватив мистера Розена за горло, приподнял его над землей, но не тут-то было, ведь Льюис и не думал сдаваться. Он вцепился великану в спину через желтый плащ, вонзая когти в грубую кожу.
– Сейчас или никогда, Дэвид!
Мистер Розен изо всех сил зажмурился и закричал внутри себя: «Толиман!» Перед ним промчались сотни разорванных образов и событий. Яркие вспышки картин города и его жителей заполнили собой разум Дэвида. Резкий хлопок, и, кашляя от нехватки воздуха и от боли, Дэвид Розен упал на пол. Больше никто не сжимал его горло.
– Вот так-то, мой мальчик. Поднимайся, – перед глазами Дэвида возникла дряблая кисть Профессора.
Он ухватился за руку и встал на ноги. Боясь снова погрузиться в кошмар, Дэвид огляделся, но, к счастью, мир был таким, каким он его всегда помнил. Входные двери были настежь открыты, и через них проникал яркий свет солнца, дополняемый звуком автомобилей и голосами людей.
– Где Льюис? – испугался Дэвид.
– Мяу! – послышалось с одного из стеллажей, где гордо восседал кот-победитель.
– Спасибо тебе, друг, – тяжело дыша, сказал Дэвид.
Профессор стоял рядом. На нем была все та же одежда, но выглядел он сейчас гораздо лучше. Более румяный цвет кожи определенно был ему к лицу.
– Добро пожаловаться в Толиман, Дэвид, – поприветствовал Розена Профессор и несколько раз похлопал по плечу.
Сокрытое пространство
Каждый из нас представляет собой крохотную частичку человечества, обитающего на Земле долгие-долгие годы. Мы часть тех, кто когда-то жил, тех, кто живет сейчас, и тех, кто придет после нас. Одно поколение уходит, освобождая путь другому, которое в какой-то степени уже тоже ушло. Это странно и сложно, ведь мы не что иное, как прошлое, настоящие и будущее, существующие одновременно в разных точках пространства и времени. Однако условия жизни на Земле приучили нас жить в трехмерном пространстве, изменяющемся по линии времени. Так к чему эти безумные слова? К тому, что большинство из нас не может даже представить возможность существования других измерений. Конечно, их множество раз показывали в фильмах, книгах, но это все не совсем то, поскольку для объяснения используется все то же трехмерное пространство.
А каково обычному человеку перешагнуть из одного измерения в другое, если до этого момента он знал только о существовании длины, ширины, высоты и времени? Должно быть, не самое приятное чувство. Через это и пришлось пройти Дэвиду Розену. Едва он избежал гибели, как тут же провалился в неизвестность. Мысли в его голове путались, разрываясь и соединяясь в причудливых формах, не позволяя понять, где начало и где конец – как будто оказался в невесомости и пытаешься отыскать верх и низ, когда их попросту нет.
– Дэвид, посмотри на меня, – Профессор обхватил его лицо двумя руками и внимательно смотрел в глаза, – Дэвид, сфокусируйся. Я здесь.
– Что это было? – мистер Розен почувствовал, как подгибаются ноги и он больше не в силах стоять.
– Тише-тише, – несмотря на свой возраст, Профессор попытался подхватить его, но ничего не вышло.
Изо всех сил сопротивляясь слабости, Дэвид медленно сел на пол, а затем и вовсе упал, ударившись головой о деревянный паркет. Тело и сознание стремились ухватиться за опору, да только никак не могли ее найти.
– Дэвид, расслабься и не паникуй. Скоро все пройдет. Я знаю, что ты чувствуешь: для меня это было словно оказаться под водой, не умея плавать. Прежде чем все прошло, я упорно пытался нащупать ногами дно. А секрет здесь в том, что никакого дна и нет вовсе. Тебе нужно расслабиться. Ты меня слышишь?
– Я не понимаю, – пробормотал Дэвид, барахтаясь в пустоте, переполненной информацией.
– Не сопротивляйся! Сделай глубокий вдох и выдох. Вдох-выдох. Сконцентрируйся на чем-то одном! – голос Профессора казался расплывчатым и то удалялся, то приближался. – Вот! Подумай о Льюисе. Он сидит рядом с тобой. Представь себе свою квартиру, кровать, а на ней сидит Льюис. Тебе нужно просто представить.
Пусть и не сразу, но Дэвид Розен все-таки послушался совета Профессора и постарался нарисовать в воображении свой дом. Едва комната обретала черты, как тут же рушилась, изменяя форму и содержимое. То, что прежде было стеллажом с книгами, превратилось в корабль, по которому в разные стороны разгуливали люди. Корабль моментально увеличился в размерах, и вот он уже шар. Или нет? Не шар. Теперь это сам Дэвид. Стоп! Стоп! Нужно представить себе комнату и Льюиса! «Как можно одновременно не сопротивляться и концентрироваться на чем-то?» – промелькнула мысль в голове мистера Розена.
– Мяу! – громко сказал Льюис прямо в ухо хозяину.
Комната тут же обрела четкую структуру, и пусть ее стены то и дело содрогались, но она больше не изменялась. Разум Дэвида дорисовал кровать и прочую мебель.
– Мяу? – будто спрашивая: «А как же я?», поинтересовался Льюис.
А вот и Льюис. Черно-белый проныра сидит на кровати и смотрит прямо на Дэвида. Его острые уши, как всегда, торчат вверх, по бокам от розового носа растут длинные белые усы, а большие зеленые глаза с продолговатым зрачком…
– Мяу! – обрадовался Льюис.
– Дэвид, продолжай думать о Льюисе и дыши. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Еще немного, – пусть голос Профессора и звучал несколько тихо, но, по крайней мере, он, как и комната, обрел стабильность.
Для Дэвида Розена время замедлилось или даже вовсе практически остановилось. Чем дольше в воображении он оставался в комнате, тем больше деталей она обретала.
– Ты в безопасности. Тебе нечего бояться, – словно умелый гипнотизер продолжал Профессор. – Вот ты и нашел точку опоры и не сможешь ее потерять, только если сам этого не захочешь. Теперь переключи свой слух на окружающие звуки. Ты слышишь на улице звук автомобилей? Он реален так же, как и ты сам, – Профессор на несколько секунд замолчал, позволив Дэвиду привыкнуть к новой ситуации. – Теперь тело. Чувствуешь свои руки и ноги? Они здесь. Пальцы, колени и локти. Все на месте. Ты состоишь из плоти и крови и лежишь на полу моего магазина. Пора открыть глаза, но не спеши. Сделай это настолько плавно, насколько считаешь нужным.
Дэвид с трудом разомкнул глаза, и его ослепил яркий свет. Поначалу он видел перед собой только белые пятна, но наконец появились очертания Профессора и Льюиса, наблюдавших за Дэвидом сверху вниз.
– Должен признаться, ты нас напугал. Я никак не ожидал, что переход дастся тебе столь трудно, ведь ты и прежде это делал.
– Какой переход? Когда? – имея лишь небольшие догадки, спросил Дэвид.
– По пути в Толиман, ты ведь… Скажем… Погружался в свои воспоминания достаточно глубоко? Или видел некие образы нереальных мест?
– Да, – хрипло ответил мистер Розен.
– Ну вот, это оно и есть. За последнее время ты уже не раз совершал переходы, хотя, видимо, не отрывался от определенной реальности достаточно сильно и потому легко возвращался назад.
– Я не понимаю, о чем вы вообще говорите.
– Ладно, – Профессор глубоко вздохнул. – Ты можешь подняться?
– Думаю, да, – опершись руками на пол, ответил Дэвид.
– Отлично. Поднимайся, слегка разомнись, и мы поговорим. У меня еще есть немного времени.
Профессор, оставив Дэвида и Льюиса, шаркающей походкой удалился в комнату, где они впервые встретились. Окружающий мир действительно был реален или, по крайней мере, казался таким, но хоть Дэвид и нашел «опору», внутри у него продолжало бушевать беспокойство. Мог ли он сегодня утром предположить, что попадет в подобную передрягу? Конечно, нет, хотя бы потому, что и не мог вообразить себе ничего подобного.
Льюис вытянул лапу и аккуратно прикоснулся к щеке хозяина, будто проверяя, тут ли он.
– Все хорошо, дружище, – Дэвид постарался быть как можно убедительнее. – Только я не пойму, почему ты так легко все перенес?
– Коты странные создания, – послышался голос Профессора. – Почему ты все еще лежишь на полу?
Дэвид подогнул колени и, оттолкнувшись от пола руками, вначале сел, а затем принял вертикальное положение. Легкое головокружение и ничего более. Жить можно.
– Почему странные? – поинтересовался мистер Розен, растирая лицо ладонями.
– Потому что они знают и видят гораздо больше нас с тобой. То, что ты сейчас пережил, для них вовсе не сюрприз, а просто как переход из одной комнаты в другую.
– Может быть, вы мне все-таки объясните?
– А ты размялся, как я просил? – скрестив руки на груди, Профессор нахмурился.
– Ну что мне нужно сделать? Поприседать или отжаться? – с сарказмом поинтересовался мистер Розен.
– Было бы неплохо.
– Вы серьезно?
– Абсолютно.
Испытывая недоумение, Дэвид уставился на Профессора, но поняв, что тот не шутит, тяжело вздохнул и присел десять раз, громко ведя счет.
– Так стало лучше? – чувствуя, как кровь активней начала циркулировать в организме, спросил Дэвид.
– Я же не для себя стараюсь. Лучше ты мне скажи, как ты себя чувствуешь? Головокружение прошло?
– Да, сейчас все в порядке.
– Тогда пойдем в комнату. Прежде чем я уйду, нужно попытаться объяснить тебе, что произошло.
– Уйдете? Что значит уйдете?
– Дэвид, давай не будем заострять внимание на ненужных вопросах. Пойдем, я налью тебе стаканчик портвейна. Считай, что это лекарство.
Мистер Розен последовал за Профессором, но каждый шаг делал аккуратно, боясь провалиться в другую версию магазина, где его поджидает Великан в желтом плаще. Он чувствовал, как нога уверенно наступает на твердый пол. Паркет в свою очередь отвечал ему скрипом, словно говоря: «Не бойся, я тебя крепко держу, и ты никуда не денешься».
По левую руку от двери в самом углу располагался небольшой сервант, из которого Профессор извлек два бокала и закупоренную бутылку портвейна. Темно-зеленое матовое стекло оберегало напиток от ненужных лучей света, а запечатанное горлышко сохраняло внутри бутылки все до последней капли. Профессор протянул мистеру Розену бутылку вместе со стаканами и попросил открыть, сославшись на больные руки, что потеряли былую твердость и стали похожи на ветхие конечности огородного чучела. На бутылке не оказалось никакой этикетки и даже ни единого намека на производителя или содержимое.
– Перестань ее вращать. Ты же не центрифуга, в конце концов, – понаблюдав за действиями Дэвида, не выдержал Профессор. – На столе лежит штопор, а я пока включу музыку. Мне, знаешь ли, спокойней, когда она играет.
– А вы действительно Профессор музыки или это только… Нечто вроде прозвища? – поинтересовался Дэвид, втыкая штопор в плотную пробку.
– Я? – на мгновение застыв над патефоном, задумался Профессор. – Да, действительно. Самый что ни на есть настоящий. С самого раннего детства я посвятил свою жизнь музыке и теперь никогда с ней не расстаюсь. Она мое спасение и защита. Музыка, как ты, наверное, уже догадался, помогла удерживать комнату в ее первозданном виде, пока мы находились в другом Толимане.
– А вот на этом моменте я хотел бы остановиться поподробней.
– Дэвид, я все прекрасно знаю. Давай уже сюда портвейн, – пробурчал Профессор. – Кстати, за столом стоит складной стул, поэтому можешь прихватить и его.
Мистер Розен с силой потянул штопор вверх, и пробка с гулким звуком выскочила из узкого горлышка, высвобождая аромат терпкого напитка. Через несколько секунд оба стакана были наполовину наполнены. Тем временем Профессор перебирал в ящике под патефоном пластинки в ярких обложках, пытаясь отыскать что-то конкретное. И вот она! Нашлась. Сей факт вызвал довольную улыбку на старческом лице. Освободив пластинку от обложки, Профессор установил ее на патефон и поставил иглу. Моментально комната наполнилась звуками приятного джаза.
– Дюк Эллингтон – один из величайших музыкантов всех времен, – прокомментировал старик, усаживаясь в свое кресло.
– Никогда не любил джаз, – с горечью признался Дэвид и протянул своему собеседнику один из стаканов.
– Нет, мой мальчик. Правильней будет сказать, что ты никогда его не понимал. Джаз нельзя не любить. Эта потрясающая метаморфоза звуков, издаваемых музыкальными инструментами, буквально возносит меня до небес. Понимаешь, я живу этим. Как бы тебе объяснить… Как воспринимаешь мир ты? Через слова, метафоры. Они составляют для тебя структура окружающей реальности, а для меня это музыка. Я вижу (если так можно сказать) ее во всем. В мурлыканье кота, – Профессор подмигнул Льюису, запрыгнувшему на спинку кресла, – в звуке открывающейся дверцы холодильника, в подъезжающем к остановке автобусе. Во всем! И даже тема, которую мы сейчас затронем, представляет для меня бесчисленное множество нот на нотном стане.
– Как я понимаю, речь пойдет о параллельных мирах? – слегка прищурившись, озвучил свою догадку Дэвид.
– Да, в какой-то степени ты прав, но не до конца, – подтвердил старик и сделал глоток из стакана. – Сразу скажу тебе одну вещь: я не математик, не физик и потому не имею возможности правильно и подробно обо всем рассказать, но так или иначе сделаю все, что в моих силах. Пожалуй, начнем с малого. При рождении, выбравшись из материнского лона, мы оказываемся в чуждом для нас мире, где все ново и непонятно. Мы делаем вдох, позволяя легким раскрыться первый раз в жизни. Открываем глаза и пытаемся понять, что же нас окружает. Но ответы приходят не сразу, поскольку всему нужно время. И мы начинаем учиться: переворачиваемся со спины на живот, делаем неуверенные шаги, произносим короткие слова. Все наше детство – это начальный этап обучения тому, как правильно жить на Земле и среди людей. И вот, например, ты. Взрослый мужчина с высшим образованием, способный управлять своим телом, общаться с людьми и многое другое. Да, только дело в том, что то, к чему ты привык, представляет собой одну из множества граней мироздания. Это всего лишь небольшой фрагмент сложного реального мира. Какие измерения ты знаешь, Дэвид?
– Высота, ширина и длина, – уверенно ответил мистер Розен, – Ах, да! Еще время.
– Верно. Это измерения, хорошо понятные людям. Двигаясь по линии времени, мы проживем жизнь от рождения до смерти и, используя все четыре измерения, перемещаемся в пространстве. А теперь скажи мне, что такое гиперкуб?
Дэвид Розен нахмурился. Самой собой, это слово было ему знакомо, ведь он то ли слышал его в передачах по телевидению, то ли встречал где-то в журналах или книгах, но дать правильный ответ оказался не в силах.
– Не знаешь? – Профессор слегка наклонился вперед и улыбнулся. – Тогда я попробую тебе объяснить. Ты и без меня прекрасно помнишь, чем отличается двухмерное пространство от трехмерного, но мы все-таки еще раз это повторим. Куб в рамках двухмерного пространства, где есть только высота и длина, представляет собой квадрат. А теперь добавим ширину, и куб станет таким, каким мы привыкли его видеть. Правда, и это не совсем так, ведь наше зрение двухмерно и способно транслировать в мозг только проекцию трехмерных объектов, но нас это нисколько не смущает, так как с самого детства мы привыкли жить, имея дело только с проекциями.
