Вий – Николай Гоголь

Ай, знатная какая повесть у Гоголя.

Вот так люблю его малороссийские повести из обоих сборников, что даже не знаю, какую из них люблю больше. Иногда кажется, что это «Ночь перед Рождеством», а как перечитаешь «Страшную месть», так уже вроде и она, а возьмешь в руки «Вечер накануне Ивана Купалы» или «Заколдованное место», понимаешь – одна из них, да только «Тараса Бульбу» откроешь и переменишь мнение, а перечитав снова «Вия» отдашь без сомнений первенство ему.Помню, с каким замиранием сердца я читал «Вия» первый раз. Было это в 1982 году, на абитуре, мне нужно было готовиться сдавать вступительный экзамен по истории СССР, а я не мог оторваться от «Миргорода». Как сейчас помню, в комнате нас трое, двое мучают талмуды «История СССР», а я наслаждаюсь Гоголем. Кстати, из нас троих на пять этот экзамен сдал один я, так что до сих пор считаю, что чтение классики накануне важного экзамена идет только на пользу.Вот слышал я мнение, что в этой повести нет положительного героя. Если смотреть с колокольни бесстрастного подхода, то, может, оно и так, но я проникся сочувствием и пониманием к главному герою – Хоме Бруту. Да, он представлен не в самых лучших красках, он и лентяй, и пьяница, и сквернослов, но кто в нашем мире не без греха? Однако мне понравился этот семинарист, поставленный судьбой в очень сложное положение и я до последнего переживал за него в отчаянном противостоянии с нечистой силой, набившейся в маленькую церквушку со всей Малороссии. Несмотря на всю его леность, была в нем какая-то сила, которая давала ему шанс.Недаром, ведь, там на хуторе, ведьма из троих бурсаков выбрала именно его. Значит, он казался ей самым достойным среди них, и укротить его, покататься именно на нем, было для ведьмы особенно желанно. Да и то, что ему удалось взять над колдуньей верх, оседлать в конце концов её самую, покататься на ней, а потом еще и забить до смерти, хоть и от страху, но все же, только доказывает его неординарность.А потом три ночи в церкви рядом с гробом мертвой красавицы, которая не собиралась просто так спускать философу свою смерть в человеческом обличии. И снова Хома демонстрирует большую силу, выстаивая две страшные ночи против ужасов потустороннего мира. Он использует все доступные средства: религиозные – молитвы, но главные – магические – освященный круг, за который не могут пробиться силы тьмы.Две ночи Хому спасает вера, и не столько вера в Бога, надо признать, что особой религиозной фанатичности в нем нет, а скорее, вера в себя, в свою силу и в свое везение. Но дается ему это не легко, весь меланин ушел на поддержание истощенных нервных сил. Хома продемонстрировал очень мощную внутреннюю силу, и, как часто бывает в этом мире, живущем по правилам джиу-джитсу, именно она его и погубила – сила Хомы стала его слабостью.На третью ночь нечисть явила свой главный козырь – предводителя гномов Вия, чей взгляд мог пробить невидимую защитную стену, которую каждый вечер ставил вокруг себя Хома. И Вий явился. Хома знал, что ему нельзя смотреть в глаза Вия, если бы он был трус, он бы скукожился в центре своего круга, зажал бы руками глаза и уши, и кое-как дождался бы спасительных третьих петухов.Но Хома рискнул посмотреть в глаза монстра. Зачем он это сделал, ведь, он знал, чем это чревато, и все же он взглянул. Да, это было жуткое любопытство, влекущее на край пропасти, но такое любопытство свойственно только сильным натурам – Хома Брут рискнул себя проверить, он верил в себя, он надеялся, что силы Вия не хватит на то, чтобы одолеть его. Он хотел познать силу взгляда Вия, чтобы познать себя.Он проиграл свою жизнь, черти одолели его, разбудив в нем смертельный страх познания запредельного, перенести который он уже не смог, но он выиграл схватку с нечистью, которую своим невероятным упорством продержал до последних петухов. Завязшие в стенах церкви черти стали доказательством его силы духа.Кстати, если внимательно перечитать первые страницы повести, можно обратить внимание, что Хома Брут постоянно чертыхается, он, как бы, предчувствуя свою судьбу, провоцирует черта, привлекает к себе его внимание.

У талантливого актера Леонида Куравлева много замечательных ролей, тут и Афоня, и Жорж Милославский, и Пашка Колокольников, и Робинзон Крузо, но мне больше других нравится его работа в фильме 1967 года по этой повести Гоголя. Так получилось, что фильм я смотрел первый раз уже после армии, где-то в конце 80-х, и как же я был поражен, когда понял, что мое внутреннее видение Хомы почти идеально совпало с образом, созданным Куравлевым.

Да и про панночку из фильма нельзя не сказать пару слов. Наталья Варлей великолепна, я нигде больше, ни в одном американском ужастике не видел такой изящной, и в то же время злой и холодной красоты, которую смогла создать на экране эта, вполне добрая по жизни, актриса.

Атмосферный мистический рассказ.

Редкий случай, но в детстве он мне больше понравился.

Возможно из-за жанра, ведь для школьной программы он необычен.

Читая сейчас, понимаю, что самое интересное для хоррора занимает в нём совсем немного места.

А ведь именно в этой части были бы интересны подробности.

Каждая из трёх ночей, проведённых Хомой в церкви с ведьмой занимает всего десяток предложений.

Зато описанию системы обучения того времени, в начале рассказа, посвящено в три раза больше.

Хотя именно это к основному сюжету отношения не имеет.

Странный дисбаланс. Но автору виднее.

Критик Белинский считал «Вий» самым неудавшимся сочинением «Миргорода». Не хватала, дескать, ему в нем цельности. Да и правда, кажется, по крайней мере мне кажется, что последние ночи, проведенные Хомой в церкви и перемеживающиеся с удальскими попойками днем, могли быть и более развитыми и содержать кое-что сверх того, что осталось на бумаге. Ну и концовка: ни дать ни взять обрубается разом, внезапно, как бульдожья морда. Тут, сдается мне, можно было бы развивать и развивать. Превратил же наконец, увеличив вдвое, рассказ «Тарас Бульба» Гоголь в целый рыцарский роман, прилепив к нему, как к болванке, лучшее, что в книге было: я полагаю, это путешествие Тараса в Польшу. С «Вийем» могло случится то же, но что-то пошло не так… иссякло вдохновенье, и Гоголь вдруг уставился в пустоту?… Не знаю. Тем не менее, несмотря на эти пробелы и упущения, из всего «Миргорода» – это моя любимая повесть, причем почему именно она, а не какая другая, я ни себе, ни вам толком объяснить не могу. Ну вот люблю ее… и все.