Николай Гейнце
Умирающий варнак
Вместе с уведомлением о полученном им кандидатском дипломе сообщил он отцу о своем решении жениться на девице из дворян, Татьяне Анатольевне Стоцкой, и просил его благословения.
В ответ он получил письмо, в котором отец игриво выражал свое согласие и извещал, что едет познакомиться с избранной им подругой жизни.
Он с восторгом передал своей милой Тане желание своего отца.
Жених и невеста – они уже были объявлены – стали с нетерпением ожидать приезда старика Бартенева.
Наконец он приехал.
Будущая невестка, видимо, ему полюбилась: цветы, конфеты, ценные подарки посыпались на нее дождем из щедрой руки будущего богатого свекра.
Он сам в присутствии невесты сына молодел, подтягивался и браво крутил свой нафабренный ус.
– Вам самим еще самая пора жениться, – как-то сорвалось с языка старухи Стоцкой.
– Что же, я бы не прочь, да ведь он не уступит, – молодцевато пристукнул старик каблуком, кивнув в сторону сына.
Все расхохотались шутке.
Одна Таня почему-то сконфузилась. Он – припоминает теперь – тогда не обратил на это внимания.
Стоцкие были люди далеко не богатые и хотели сыграть тихую, скромную свадьбу, но старик Бартенев воспротивился. Он добился, без большого, впрочем, труда, позволения заказать для невесты все приданое в Париже, что привело в неописанный восторг Таню, но зато огорчило ее жениха. Свадьбу поневоле должны были отложить.
Была половина августа. Заказанное приданое и подвенечное платье были получены из таможни, и день свадьбы был назначен на пятое сентября.
Так решил сам отец; но в этот же вечер он попросил сына съездить недельки на две в деревню, так как наступало время хлебных сделок.
– Надо и тебе приучаться к хозяйству, – заметил он, – я становлюсь стар; мне необходим помощник.
Он помнит и теперь, с каким восторгом согласился он исполнить волю отца, окружавшего его и любимую им девушку нежным вниманием.
Мысль о разлуке с нею кольнула его в сердце, но он пересилил себя.
Через день, простившись с невестой, он укатил на берега красавицы Волги.
– Возвращайся к третьему сентября, – сказал ему отец, обнимая на прощание.
Приехав в имение, он деятельно принялся за дела, но вдруг какое-то странное предчувствие близкого горя стало томить его.
Он начал рваться туда, в Москву, с какою-то неудержимою силой; наконец не выдержал, бросил все и помчался назад.
Живо и ясно, как-будто это было вчера, несмотря на то, что уже прошло более пяти лет, представился умирающему этот роковой момент приезда в Москву, представился во всех его мельчайших, потрясающих подробностях.
Было около шести часов вечера первого сентября. Стояла прекрасная, совсем еще летняя погода: в воздухе было жарко, и густая едкая пыль застилала московские улицы. Вот он миновал Пречистенский бульвар, площадь Пречистенских ворот и повернул на Остоженку, где жили Стоцкие, а в одном из прилегающих к ней переулков была и его холостая квартирка.
Надо было проехать мимо дома, где жила она, его Таня. Вот и их квартирка в двухэтажном домике. Но что это такое? У подъезда толпится народ, стоит несколько экипажей, а впереди парадная карета, запряженная шестеркой.
Он помнит, помнит как сейчас, что что-то больно, невыносимо больно резнуло его по сердцу.
Выражение смертельного ужаса отразилось и теперь на лице варнака.
– Стой! – крикнул он кучеру и стремительно выпрыгнул из экипажа. Из расстегнувшейся от быстрого движения клеенчатой кобуры выпал револьвер и со звоном упал на мостовую.
Какой-то мальчишка из окружающей крыльцо толпы поднял его и подал ему.
Он машинально сунул его в карман пальто.
Торопливо поднялся он на три знакомые ему каменные ступени крыльца и нервно дернул за медную ручку колокольчика.
Ему отворила дверь Настя, горничная Стоцких.
Отворила как-то странно, дико посмотрела на него, что-то вскрикнула и быстро убежала в комнаты.
Он не разобрал, что она крикнула: была ли это фраза или просто бессвязный крик.
Он потом несколько раз старался припомнить этот крик и решить этот вопрос, но безуспешно.
И теперь его мысль остановилась на том же самом.
«Нет, это просто был крик, крик испуга, неожиданности, предчувствия катастрофы, но не фраза», – решил он теперь и снова сосредоточился на воспоминании, отвлеченный невольно от них этим размышлением.
Первую фразу, связную, полную, совершенно отчетливую фразу, услыхал он в гостиной Стоцких, куда прошел не раздеваясь, как был: в пальто и даже в шляпе.
Он отчетливо помнит и теперь, что чувствовал тогда, что ему надобно снять шляпу, что в шляпе войти в комнату неприлично, но ему не только не хотелось, он просто не мог вынуть из кармана правую руку. В левой же он держал зонтик, хороший зонтик, шелковый, с ручкой из слоновой кости и его инициалами: А. Б. – Александр Бартенев.
Он, как теперь, видит перед собой этот зонтик.
Но чем же была занята его правая рука?
