Николай Галеев
Марина НЕ грустит: Дьявольские ритмы

Часть I

Глава 1

Начались занятия. Да, именно так банально приступаю к повествованию. Ничего не поделаешь – это школа! Вообще-то я люблю учиться, но в школе мне всё равно скучно. Нам не нравится делать то, что мы сами не хотим, тогда как школьные занятия как раз на личные желания не ориентируются. Есть план, есть цель: ты должен в определённые сроки освоить объём знаний согласно программе. И всё. Хоть убейся. Можно сколько угодно рассуждать, мол, учиться полезно и даже необходимо для дальнейшей жизни. Пока ваша «дальнейшая жизнь» не наступила, для школьников это просто слова. Да, потом люди рвут на себе волосы: что ж я не учился, когда мог?! Задним умом все умные. Пока молодой, приоритеты другие.

Вот сейчас будет крамола, безусловно, и кто-то может меня проклинать, но, наверное, по-другому просто нельзя. Ну, вообразите, если подросткам дадут волю: чем они займутся и, главное, чему научатся? Учёба – это труд, а труд – это трудно. Сюрприз! От него устаёшь, а, следовательно, хочешь отдыхать. Вот этим все и занялись бы. Такие вот очевидные вещи, ага. Ладно, чего это я в нотации ударился?

Ах да, начались занятия. Дни потекли тихонечко, и первое время Марина Светина, почти никак себя не проявляла, разве что окончания учебных дней в её исполнении были фееричны. Стоило лишь прозвенеть с последнего урока, как наша Маруся, не слушая никаких “Звонок-для-учителя!”, хватала портфель и уносилась ураганом из кабинета, бросив через плечо своё звонкое «Пока!» Само собой, учителя такое терпеть не желали и нажаловались классной. Не знаю уж, провела ли Марья Ивановна воспитательную беседу сама или подключила родителей, но уже со второй учебной недели Светина уносилась лишь после настоящего окончания урока, того самого, которое «для учителя». И вот скажите на милость – как так? Сидит себе девочка на уроке. Вроде как учится. Вроде как даже прилежно. На переменках ходит всюду спокойно. Старается как-то контачить с одноклассниками, даже что-то кому-то объясняет по алгебре. Как в это время её внутренний ядерный реактор выдерживает без взрывов и выкрутасов?

Нет ответа.

Вместо ответа просто “ПОКА!” по окончании урока и прямо-таки ракетный пуск: Светина вылетает в дверь, а мы слышим грохот стула, который летит в противоположную сторону. Серьёзно, заканчивали бы на первом этаже – она в окно бы стартовала! Где это видано, чтобы десятиклассница срывалась и пулей вылетала? От младших девчонок такое можно ожидать, но от моих одноклассниц – увольте. Они цокают своими каблучками, манерно ведут беседы и ходят, точно в песне Леонида Максимова, «как каравелла по зелёным волнам», демонстрируя нам, парням, всё больше расцветающую женственность. Понимаете теперь, что я привык видеть в одноклассницах, и какой шок мы все испытывали от взрывных выходок Маруси?

И вообще. Вот это её “ПОКА!” – оно к чему? После её, скажем так, неоднозначного самопредставления первого сентября подобное прощание (да ещё с этим реактивным стартом!) звучало и выглядело как… не знаю даже! – как что-то высокомерное. А если кто-то хотел с ней переговорить после уроков? Типа, «Всё, я больше ни секунды не задержусь в вашем болоте» – так? Или не так всё же?

И как – КАК? – это должно было соотноситься с тем простым и очевидным фактом, что Маруся сама по себе оказалась вполне милой и доброжелательной. Про помощь одноклассникам я уже упоминал, так? Как-то на перемене я видел, как она вела к медкабинету какую-то мелюзгу. Ну, то есть она увидела, что человеку плохо, и не осталась безучастной. В таком фарватере она всё больше включалась в нашу школьную жизнь, преодолевая обычное для новеньких отчуждение, и уже к концу сентября на её прощание в классе слышались ответные «пока». Которые она, впрочем, по-прежнему не слушала особо, вылетая в дверь, как пробка из бутылки шампанского.

За себя же скажу так: чем дольше я наблюдал за новенькой, тем больше проникался симпатией. Как бы восстанавливал то самое первое впечатление, которое странная девчонка испортила неудачным приветственным словом.

Начнём с внешности: хоть форма и не располагает к особым изыскам, Маруся попросту умела носить вещи и правильно комбинировать разные варианты. Особенно мне нравилось её форменное клетчатое платье: не слишком короткое, оно просто чудесно подчёркивало её осанку. К слову, такого же у других девчонок не было, и, подозреваю, платье ей сшили на заказ специально из ткани с нашей “фирменной” клеткой – чисто чтобы смотрелось как форма. Про всякие блузочки, юбочки, кардиганчики и пиджачки я вообще молчу. Ничего не утверждаю, но, возможно, она просто отнесла их в ателье, где всё подогнали по фигуре. Что же вышло? А вышло то, что Марина Светина смотрелась в своей форме, точно модель с рекламного плаката. Хочешь убедить девушку носить форму? Покажи ей Светину со словами: “Будешь выглядеть ШИКАРНО!” – и всё, она побежит закупать такие же шмотки впереди собственного визга!

Ещё Маруся нежданно-негаданно сыграла роль в жизни школы в целом. Как бы сказать?.. Она сломала лёд в плане косметики. Видите ли, в нашей школе девочкам вообще-то краситься не разрешали. Не то, чтобы Светина сделала что-то особое – просто ходила в школу накрашенной и всё. Такой, знаете, лёгкий еле-заметный макияж, что лишь подсвечивал естественную красоту. Помады спокойных тонов, там, светлые тени, вот это всё – она так ненавязчиво подчёркивала свою миловидность, что никто в школе не посмел возражать. Смотрели косо, может быть, ворчали в учительской – этого я не знаю, но публичной проработки, скандалов и ругани не было точно. Ну и скажем прямо, всё же косметику она использовала минимально. Маруся вполне выступала ходячим упрёком любительницам нарисовать себе новое лицо поверх тональника. А поскольку у нас таким не увлекался никто, следом за Светиной некоторые девчата тоже принялись аккуратно наводить красоту на радость нам, парням. Всё же в цветнике из красивых барышень даже на скучных уроках сидеть приятнее.

С другой стороны, на эти их коленки всё равно отвлекаешься безотносительно макияжа. И – довольно об этом. Встречают по одёжке – провожают по уму, так что давайте теперь о внутреннем содержании поговорим.

Кто у нас поёт соловьём по-английски, и объясняет одноклассникам, как решаются задачки по физике? Кто без запинки называет любую столицу любого государства? Кто прочитал летнее задание по литературе полностью и снимает с языка учительницы всё, что касается драмы Островского “Гроза”?

Мери Сью в дурацких фанфиках!

Обознатушки. Нет, по инглишу Марина действительно выступала шикарно, да и с алгеброй была на “ты” – это истинная правда. Другое дело, что в начале сентября ещё не было такого материала, на котором можно было бы нахватать “двоек”. Я просто видел, как она работала, как отвечала у доски – и в этом чувствовался интерес. Она как будто училась не через силу, а с желанием. Ей, верное, попросту не составляло труда осваивать знания, и, мало того, без школьной учёбы она бы заскучала. И – да, на то была прямая, хоть и не вполне очевидная, причина, которую я довольно скоро узнал во Дворце Пионеров, и до которой рассказ дойдёт своим чередом. Терпения, пожалуйста.

Сначала были слухи.

Светина поссорилась с худруком джазового кружка. Заявила, что тот не умеет выбирать репертуар.

Светина показала класс в кружке бальных танцев, но отказалась от участия в ансамбле и ушла.

Пикантной историей поделились и ребята из кружка живописи. Дескать, Светина принялась возмущаться, мол, рисовать статуэтки, пейзажи и натюрморты слишком скучно, и потребовала обнажённую натуру. Преподаватель, не зная, на какие выходки эта сумасшедшая способна, в шутку предложил ей самой позировать остальным. Несчастный тут же пожалел о сказанном, ведь Маруся невозмутимо принялась стягивать с себя кофту. Остановили, конечно, но худрука потом вызвали к начальству и устроили головомойку. Само собой, в тот кружок она больше не ходила.

Мы в секции бокса даже, нервно хихикая, ждали, когда она прибежит на тренировку и нокаутирует всех нас по очереди, завершив тренером. Шутки шутками, конечно, но у неё и правда фигура была довольно спортивная, и на уроках физкультуры это прямо-таки бросалось в глаза. Она точно чем-то занималась в своём Севастополе или откуда там она к нам прибыла.

Нет, в самом деле, складывалось такое впечатление, будто наша Маруся бесподобна вообще в любой области и при этом полностью лишена тщеславия. Мери Сью! Как это возможно с живым человеком? Ну, я-то догадывался.

Как вариант, всё описанное вполне может быть игрой моего воображения. Нарушением памяти из-за розовых очков, что невесть откуда возникли на глазах Ярослав-Сергеича и не позволяли ему оценивать действия её высочества хоть сколько-то объективно. Кстати, упомянутые очки просто так не появляются и всегда идут в комплекте со всякими сложносочинёнными состояниями вроде влюблённости.

Но как подступиться?

Здесь уместно бы порассуждать вот о чём. Считается, что скромность – это хорошо, и оспаривать это глупо. Что важно – так это не путать скромность с нерешительностью. Если хочешь общаться с человеком, есть прямой смысл действовать, ведь от томных взглядов разговор сам собой не завяжется. Признаться, в шестнадцать лет я этого для себя ещё не уяснил. И пока я, образно выражаясь, «хлопал ушами» (а попросту говоря, терял время), Маруся осваивалась в классе (об этом я уже рассказал), обзаводилась подружками – и всё это абсолютно мимо меня.

Зато подружки подобрались – хоть стой, хоть падай!

Первой стала Рита. Тут никакого секрета нет: Вишневская всё же староста. Общение с нею было попросту необходимо для нормального учебного процесса. К тому же, согласитесь, старостами не становятся на ровном месте: у Риты была предрасположенность. Общительная, в меру болтливая, разворотливая, да ещё с какими-то шутками всё время, она была страшно харизматичной, и если бы не Светина, то, подозреваю, всё моё личное внимание привлекала бы именно Вишневская. С этими её “особенностями”, которые я заприметил в первый день.

Вот только не надо этих смешков! Я был пубертатным подростком, не забывайте!

С другой стороны, в окружении Маруси скоро обнаружились и куда более примечательные персонажи, нежели наша староста. Уже на третьей неделе в школе Марусю можно было видеть болтающей с двумя самым заметными девочками из 10–«В»: Катей Цурюпой и самой (уже восхвалённой мною на этих страницах) Милой Красновой.

О, эта парочка достойна отдельного рассказа! Помните чудесное явление огненной красавицы Милы на линейке первого сентября? Здоровый молодой человек переходного возраста не может забыть такое. Но, как легко догадаться, помнил не только СлавСергеич, а ещё весь мужской – как бы это точнее – личный состав школы.

Почему я сказал «личный состав»?

Потому что вот-вот грозила разразиться война.

Фактически, новая битва за Трою: там, помнится, была Прекрасная Елена. А у нас – Прекрасная Милена. (Да-да, она не Людмила, а Милена, представляете?) Так вот, все словно с ума посходили. Мила Краснова идёт по коридору – мужчины молча следят за нею глазами, и сворачивают шеи. Мила в буфете – кто-то уже тащит ей вкусняшки. Ну а когда Мила на спортивной площадке, всё мужское население школы прилипает к окнам.

Не верите?

Дело ваше!

Как будто перечисленного мало, поползли слухи, что у Красновой какой-то фантастически богатый папа: её привозили в школу и забирали на шикарном сверкающем «мерседесе», а её эксклюзивный айфон искрился так, словно его украшали не камни Сваровски, а настоящие бриллианты. Ну, и тут вопрос: где же пряталась охрана? А вот, похоже, особо нигде. И когда бедной красавице стало вовсе мрачно от чрезмерного внимания, пришло избавление в лице подружки Кати. Даром, что блондинка: острый ум и не менее острый язык создали ей весьма специфическую репутацию злобной пересмешницы. Шутила она метко, жёстко и крайне бестактно. Не то что на грани фола, а вовсе даже за гранью. Прямо вот даже некрасиво для девочки, скажу я вам, хоть консервативностью взглядов и не отличаюсь. Ну, а несчастный, навлекший на себя её гнев, рисковал превратиться в общее посмешище: вся школа потом с неделю могла тыкать в несчастного пальцем, пересказывая Катины пересоленные остроты. И ведь трёпку не задать – девочка всё-таки. Наконец, (и это знали все) Катя была дочкой руководителя Питерского отделения Росконтакта, который по понятной причине взял шефство над школой. Оное шефство выражалось, например, в том, что класс информатики в позапрошлом году оснастили такой техникой, что туда стало страшновато заходить. Понятное дело, пост и авторитет папы способствовали немалому гонору дочурки, и она раздавала словесные оплеухи направо и налево, не особо беспокоясь о возможных обидах. Мне же во всём этом замесе было просто по-человечески интересно, насколько сам папа-чиновник мог одобрять подобное поведение дочери?

Словом, троица получилась та ещё, не находите? Ну, вот и я находил. Как, по-вашему, что могло связывать взбалмошную Марусю с девочками-мажорами, не подпускавшими к себе никого на пушечный выстрел? Если бы тогда спросили меня, я бы предположил, что всё дело в пресловутой отстранённости. Иначе говоря, я полагал, будто Маруся стремилась отгородиться от окружающих, и в этом полностью совпала с Красновой и Цурюпой. Надо ли говорить о том, как я оценивал свои шансы завязать приятное знакомство и вписаться в их междусобойчик?

Никак.

Месяц прошёл, ничего не срасталось (вот удивительно-то!), а я всё чаще ловил себя на мыслях о Марусе. Ну, типа, что она вообще-то очень даже в моём вкусе: и чисто внешне, и вообще. А поскольку застенчивость всё ещё не позволяла мне поступить правильно, я придумал себе оправдание: якобы я наблюдал за Марусей, изучал её для правильных и безошибочных дальнейших действий.

В ходе этих “наблюдений” удалось установить: на истории она обычно рисовала в тетради цветочки (если не писала конспект, конечно), на литературе строчила в блокнотик, а на английском – скучала и даже дремала. Главное, в какой бы момент её ни спросили, наша чудо-девочка неизменно отвечала верно. Словно до самой последней секунды внимательно слушала, что там толковал учитель. В отличие от «сонных» предметов, на алгебре с геометрией она, как оказалось, напряжённо работала. В довершение всего, физику и химию Маруся щёлкала, как семечки, а если приходилось что-то отвечать у доски, рассказывала даже с каким-то воодушевлением. Словно всю жизнь только этим и интересовались. Восхищённый таким подходом к точным наукам, я только и ждал повода, дабы – вроде как невзначай – завязать беседу.

Вот только что сказать взбалмошной девице, для которой школьная программа не сложнее детской головоломки, которая способна перетанцевать преподавателя по танцам и перепеть джазовый ансамбль? Как не комплексовать перед девушкой, у которой у самой комплексов нет от слова “совсем”? Признаться, я даже начал понимать, что именно она имела в виду своим приветствием первого сентября. Маруся Светина была гением, а мы по сравнению с ней – просто детьми. Этому ходячему феномену мы, простые смертные, были не особо интересны. Она, поди ж ты, могла и в университет экстерном поступить, не моргнув глазом. Мне б такие мозги!

А теперь серьёзно: вот выяснил я всё это, осознал – что дальше-то? Идти комплексовать из-за «пятёрок» в её дневнике? Впасть в хандру из-за своей ущербности в сравнении с её гениальностью? Был бы я каким-нибудь эмо в полосатом свитере – так бы и сделал, наверное. Но я им не был, да и сами эмо давно вымерли, как динозавры.

На теоретическом уровне я знал: если девушка нравится, сидеть в сторонке и вздыхать – подход бесперспективный. И уж точно, чем писать в пустоту слезливые сонеты о неразделённых чувствах, лучше один раз сделать над собой усилие и преодолеть застенчивость. На практике же как-то не довелось мне этого применить. Никто раньше не вызывал у меня таких ярких чувств – вот и всё. А коли так, мне следовало отказаться, наконец, от несвойственного для себя амплуа безответного воздыхателя, прекратить бессмысленный внутренний монолог из серии «А что, если она?» – и радикально изменить положение дел. Волевым действием, неожиданным для самого себя.

Ага, легко сказать.

Каково же было моё удивление, когда Светина проявила инициативу. В понедельник, четвёртого октября, когда закончилась литература и впереди была большая перемена, Ярослав Сергеич спокойно собирал портфель, когда её высочество повернулось ко мне и зыркнуло прямо в душу со словами:

– Может, хватит ко мне через плечо подглядывать?

Тут бы мне всё отрицать, но я растерялся и ляпнул:

– Да я того – не особо. Интересно просто: ты, что ли, стихи пишешь?

Маруся удостоила меня ещё одним пронзительным взглядом, после чего потупилась и ответила, наконец:

– Ага. Так, ерунда всякая.

– А почитать дашь? – это я сказанул, наверное, совсем уже опьянев от возможности поговорить с нею.

– С чего бы вдруг! Это глубоко личное! – ответствовало её величество. – Если каждому встречному-поперечному давать читать своё сокровенное – это всё равно, что превратить душу в проходной двор!

– Так, значит, это всё же не ерунда, – вырвалось у меня, и Маруся, умолкнув, уставилась на меня, как Виндоус на новое устройство. Несколько мгновений мы играли в гляделки, а потом она вдруг спросила:

– Это ведь ты мне цветок подарил? На линейке.

– Ну да, а что?

– Да, ничего, просто это было неожиданно и приятно.

– На это и рассчитано… – пожал я плечами. Снова долгий взгляд.

– Пойду тогда, извини.

И она ушла, а я подумал, что Рубикон как-то внезапно оказался перейдён. Первый ход сделан! Своего рода «Е–2» – «Е–4». Маруся Светина говорила со мной, и сам факт этого безмерно радовал. Вечером того же дня, тренируясь в спортзале и попутно анализируя произошедшее, я дал себе обещание непременно повторить успех и наладить, наконец, общение с новенькой.

«В социальных сетях её найти?» – думал я на беговой дорожке.

«Или поискать общие увлечения?» – размышлял я, качая пресс.

С другой стороны, что я мог ей предложить? Пригласить на вечеринку? В кино? На концерт?

Весь в этих мыслях я по пути из спортзала свернул в нашу пионерскую комнату, лишь чтобы найти там секретаря ячейки – Игната Изюмова. Когда я отворил дверь, он как раз что-то читал за своим столом, теребя кончик хвоста, в который он по обыкновению забирал свои соломенного цвета длинные волосы.

– А, Ярослав? Забавно, я как раз думал, что ты зайдёшь. Хотел даже позвонить. И у меня на самом деле есть к тебе разговор.

– Салют, – я расслабленно вскинул руку в пионерском приветствии.

Игнат довольно приятный в общении парень. По разговору – очень взрослый, как будто и не одногодка вовсе. Впрочем, он вполне мог быть и постарше на год-два, почему нет? Знаете, такое бывает – когда взрослость в человеке чувствуется на каком-то глубинном уровне. Вроде перед тобой совсем молодой парень, но сомнений нет: он старший. По разговору, по манере держаться, не знаю. Чувствуется! Вот это мне всегда и внушал Игнат. Ну как всегда? Последние пару лет, пока он появился в нашей ячейке с назначением сразу секретарём.

Интересно, к старшим братьям такое испытывают? Я спросил как-то сестру, но она не поняла, о чём я. Видимо, от меня такой ауры не исходило. Может, всё дело было в том, что Игнат у нас всё же командир, то есть какой-никакой авторитет? Так или иначе, я был весьма даже заинтригован и польщён внезапным интересом Изюмова к моей скромной персоне. И вот, оставив портфель на стуле около входа, я протиснулся между партами и уселся на первый ряд прямо перед секретарём.

Тот терпеливо ждал, попутно складывая какие-то листочки в красную пластиковую папку.

– Яр, я слышал, у тебя в классе какая-то сногсшибательная новенькая?

– С первого сентября ещё, да, – кивнул я.

– И как она?

– Странная.

– Чем же?

Я прищурился:

– Ну, раз ты в курсе, что она у нас появилась, и вызвал меня на разговор о ней, то, вероятно, и про подвиги наслышан? В кружках куролесит, в учёбе успевает хорошо, дружит со старостой и дочкой главы Росконтакта, – я честно выдал, что знал, не вдаваясь в подробности.

– Цурюпой? Понятно! Интересно. Знаешь, я ещё и по линии Пионерской организации о ней получил сообщение. Она тоже проходит по программе “Зеркальный”.

Я поднял бровь.

– Светина – Пионерка? Не удивлён в принципе.

Изюмов разулыбался:

– Сам догадывался, да?

Я кивнул и уточнил:

– “Зеркальный”? Не “Буревестник”?

– Пока никак себя не проявляет…

– Да вообще-то проявляет. Говорю же, это вполне себе объясняет некоторые особенности поведения, – я скривил мину, как от лимона, – Повышенная обучаемость, способности во многих областях. Вэшка что ли?

– Пишут, тип “Б”, спящий. Как бы её к нам в кружок привести?

– Странный вопрос, – я не понимал, к чему вел Изюмов и с каких он так по-дурацки улыбался, – если она до сих пор не пришла к тебе сюда, так, может, она и не хочет дальше участвовать в программе? А может, просто думает, что организации здесь нет, типа, она только в её городе была.

– Украина свою программу свернула, – пояснил Изюмов, – В Севастополе работает только наша ячейка, да и та в двух школах всего. Судя по полученным данным, она не особо активно участвовала, – Игнат тихонько хлопнул ладонью по папке, – В лагерь ни разу не съездила. Чисто формально числилась в программе и всё.

Помолчали. Не, ну а что я мог сказать, если знал о Светиной заметно меньше, чем тот же Изюмов с этой его папкой. Я просто ждал: Игнат должен был вот-вот перейти к тому, ради чего и затеял беседу.

– Слушай, я ведь чего спросил про вашу Светину: она, говорят, рок-группу собирает.

«Вот это номер!» – отозвалось у меня в голове.

– Откуда знаешь? – спросил я Игната.

– Слухи ходят разные.

“Ну все в теме, кроме меня!” – захотелось всплеснуть руками, впрочем, мои эмоции были продиктованы больше, иронией, чем настоящим сожалением: сдружиться-то со Светиной я ещё не успел. Да и докладывать мне свои намерения её ничто не обязывало.

– Если честно, вообще ничего об этом не слышал, – ответил я, – Риту Вишневскую спроси.

– А может, спросишь саму Марину? Не в службу, а в дружбу.

– А с какой целью интересуешься? – применил я расхожую фразочку.

– Да, я на барабанах немного умею, так что мог бы поиграть у неё, если ударника нет. С барабанщиками всегда проблема. Если что, играть можно прямо здесь, во дворце. В цокольном этаже есть второй репетиционный зал с оборудованием, главное – договориться с музыкантами из кружков, кто когда его занимает, чтобы не пересекались и не мешали. Всё при деле будет, а то хулиганства её уже кое-кого напрягают. Сам понимаешь! Ну, и познакомится с нами – глядишь, и к ячейке примкнёт.

Я понимал, да. Когда Пионер болтается без дела, это ненормальная ситуация, и припахивать таких нужно, особенно тех, у кого в некоторых местах ядерный реактор работает вхолостую. Словом, Слав-Сергеич согласился без дальнейших разговоров, и на этом мы с Изюмовым распрощались.

Весь оставшийся вечер я продумывал, как подойду и что скажу. Это, кстати, никогда не действует, учтите. Ты крутишь и так, и этак – разрабатываешь возможные варианты, но потом из-за какой-то мелочи всё идёт наперекосяк, и ты мысленно коришь себя, что не подготовился к такому простому обороту, от чего беседа расклеивается ещё больше. С обычными людьми всегда так, а с нашей Марусей и подавно.

С другой стороны, в вопросах рок-группы у меня был очень сильный козырь.

Какой? Скоро узнаете.

Итак, настал великий день.

На перемене между уроками алгебры я поднялся со своего места, и подошёл к Светиной, которая по обыкновению восседала, нахохлившись, за своей партой.

– Ку! – поздоровался я вместо обычного «привета».

– Кю! – протянула Маруся, чем слегка озадачила меня. Своей репликой она как бы приняла правила беседы, отозвавшись на моё приветствие в манере инопланетян из фильма «Кин-дза-дза». Однако в первоисточнике слово «кю» означало ругательство, то есть девушка меня, вроде как, отшила. Да-да, первой же фразой из одного слова (из двух букв!) эта чертовка выбила меня из колеи, и беседа пошла совсем не так, как я давеча продумывал.

– Значит, тебе тоже нравится этот фильм? – спросил я.

– Кю-у! – ответила Маруся с таким выражением, словно говорила «ещё бы!» Стало быть, в первый раз она не отшила, а просто подколола меня. Совсем неплохо!

– А вообще фантастика?

– Не выделяю жанры, – ответила Маруся на удивление спокойно, – Таланты и бездари есть в любой области. Я люблю всё, что талантливо.

Не было в её голосе нервозности, и по развёрнутому ответу я видел: девушка постепенно расслабляется. Может, раньше она держалась букой, потому что трудно сходится с людьми? Может, ей нужно просто привыкнуть к человеку, прежде чем сможет разговаривать с ним? Я слышал, такое бывает.

– Говорят, ты группу собираешь?

– И кто же говорит? – девушка приподняла бровку.

– Слухи ходят разные, – ответил я словами Изюмова, – А так вообще человек один просил уточнить.

– А ты его секретарь, что ли? – огрызнулась вдруг моя бесцеремонная собеседница.

– Это скорее он – секретарь, – невозмутимо улыбнулся я, – Секретарь ячейки.

– А… Пионеры… – закатила глазки Маруся, – Ну, и что этот твой… друг?

– Да не друг он! Говорит, что барабанщик и что поиграл бы в группе. И даже предлагает решить вопрос с помещением.

– О! – девчонка словно ожила этого: расправила плечи, села прямее и как будто даже засветилась изнутри. – И когда он сможет приступить к репетициям? И, кстати, его желание играть не объясняет, почему ты у него на побегушках.

– Да я б не стал спрашивать, но, видишь ли, я вообще-то на гитаре играю.

Маруся уставилась на меня в упор.

– А что играешь?

– Ну, рок, там, металл… – я почесал затылок, и сделал вид, что задумался. Про себя же я отметил, что девочка сперва мгновение просияла, а потом быстренько скрыла радость, желая набить себе цену.

– Годится! Но я должна тебя испытать. Абы кого в свою группу я не беру! – заносчиво резюмировала она.

«Ну-ну! А у самой-то глазёнки вон как заблестели!» – отметил я про себя.

Начало, таким образом, было положено, хоть обсудить «испытание» нам помешал звонок. Я вернулся на место, и как-то так получилось, что до самого конца учёбы в тот день продолжить разговор нам не довелось. Зато после седьмого урока Маруся не унеслась, как это обычно бывало, а подождала меня, и скоро мы остались один на один в школьном коридоре.

– Так вот, о группе, – я сразу же перешёл к делу, желая захватить инициативу, – Игнат сказал, что репетировать можно будет в зале в цокольном этаже Дворца пионеров, и там уже есть оборудование, остаётся только утрясти расписание с другими музыкальными кружками и подобрать состав. Так, в чём, говоришь, состоит твоё испытание?

Прищурившись, словно с даже немного наигранным подозрением, Маруся уточнила:

– А у тебя серьёзные намерения?

– Серьёзней некуда.

– А то смотри! Если собираешься бездельничать, отлынивать и пропускать репетиции – лучше сразу не начинать! – девушка театрально потрясла кулачком. Видно было, что она рисуется.

– Не хочешь принимать – так и скажи, – не давал я спуску.

– Ладно, чего ты? Нервных людей я тоже не люблю. Здесь на листочках табулатуры и слова. Можешь посмотреть и попробуй выучить к завтрашнему дню.

Сказала, вручила мне листочки – и всё.

АТЕПЕРЬМНЕПОРА! – и смылась.

Вот вам и важный разговор, ради которого я дёргался весь день. Черт возьми, ну во что я снова ввязываюсь? Я-то думал поиграть известные хиты, а тут на тебе: придётся разбирать девчачьи стишки. Так и вообразил себе:

Зачем меня ты любишь —

Себя ты этим губишь!

В душе моей морозы —

Аж замерзают на глазах твоих печально слёзы!

Представив такое, я даже не решился открыть листочки сразу. Свой мозг надо беречь! Даже добравшись до дома, какое-то время браться за Марусины песни я опасался.

Боялся разочарования? Скорее, «да», чем «нет». Определённо – «да». Походил по квартире, начал делать домашнее задание, а сам всё косился на сложенные пополам листочки на уголке стола. Маруся к тому времени успела убедить меня в своей гениальности, и я искренне не хотел, чтобы стихи оказались плохими. При этом вы ведь уже знаете моё отношение к иррациональным категориям вроде «творчества» и «вдохновения»! С таким подходом не очень-то охота лезть в писанину сверстников. Сами понимаете: мне лишь бы раскритиковать, а они чуть что – сразу в драку полезут. А уж Маруся точно в глаз засветит. С другой стороны, с чего бы? Разве она при мне с кем-то дралась или иным образом проявляла агрессию? А с третьей стороны – пусть попробует. Будет удивлена. В общем, я решил так: один раз поведусь на Марусину затею, а там уже сориентируемся, как действовать. Хотя, конечно, сбор группы – предприятие сколь желанное, столь же и сомнительное.

Вам, конечно, интересно, с какой радости я играю на гитаре, раз такой скептик? Признаюсь честно: научился, чтобы заинтересовывать девчонок. Не секрет ведь, что им нравятся парни, которые умеют играть. Несмотря на столь банальную цель, скажу определённо: бренчать песенки на трёх аккордах мне крайне быстро смертельно наскучило. К тому же впечатление можно произвести только действительно развитыми навыками владения инструментом, ведь лупить по струнам без разбора умеет почти любой. Вот так и вышло, что я неплохо освоил целый ряд признанных шедевров западных хард-рок команд, а вместе с ними и набор крутых приёмчиков.

Однако вернёмся к Марусиным песням. Подключив свою электрогитару сомнительного происхождения (но отнюдь не сомнительного звука), я для разгона пальцев наиграл пару-тройку любимых риффов, после чего приступил к разбору нового материала.

И знаете, что?

Тексты оказались хоть сырые, но довольно интересные, а риффы так и вообще удивили: ничего запредельного в них не было, но и без подготовки не сыграть. Мелодии несложные, очень понятные и запоминающиеся, но при этом совсем не производили впечатления уже услышанных много раз. «Класс!» – подумал я и увлёкся всерьёз. Благо, родители, как всегда, в командировках. Домашку пришлось делать наскоро – но это уже издержки. Выучив предложенные мне три песни, я улёгся спать в предвкушении завтрашнего дня. Утро вечера мудренее, как всем нам известно из сказок. Всю дорогу до школы я насвистывал выученную накануне гитарную партию и пребывал в отличном настроении. Пришёл в школу за пятнадцать минут до начала уроков, надел сменную обувь, поднялся в кабинет алгебры – и на меня немедленно налетел ураган пополам с торнадо.

– Яр! Ну, наконец-то! – заголосила на весь этаж Маруся. – Нельзя так задерживаться!

– Ничего себе, «задерживаться»! Может, мне ещё за час приходить?