Николай Черушев
«Кухня» НКВД
Во-вторых, напуганное репрессиями со стороны ОГПУ против бывших офицеров в начале 20-х годов, их «вычищением» из рядов армии и флота, они старались лишний раз «не засвечиваться», не вступать в конфликты с органами советской власти, дабы не вызвать к своей особе внимание контрольных и карательных органов. Безусловно, они возмущались несправедливым отношением к себе, выражавшемся в «затирании» по службе, недостаточным использованием их опыта и знаний. Однако такое возмущение, как правило, было кухонного масштаба в компании сослуживцев-единомышленников, и оно отнюдь не означало наличия заговорщической организации (группы) и замыслов ниспровержения советской власти. Между тем именно так подавались события в изложении оперативных и следственных работников ОГПУ.
У бывших офицеров была обида и на то, что они обманулись в своих ожиданиях – ведь многие из них, вступая в Красную армию, обнадеживали себя тем, что идут служить не большевикам, а защищать свою Родину от иноземных захватчиков (германских войск). Это положение одинаково относится и к тем, кто вступил в не добровольно, как и к другим, кто был мобилизован согласно декрету советской власти, – всем им пришлось участвовать в Гражданской войне.
О масштабах «чистки» Красной армии в 20-х и начале 30-х годов (избавление ее от «военспецов») свидетельствует такой факт. Речь пойдет о замещении такой важной должности в войсках, как начальник штаба дивизии (а она была чисто «офицерской»). Всего за годы Гражданской войны эту должность в дивизиях (пехотных, стрелковых, кавалерийских) занимало порядка 600 чел. Из них в 20 – е и 30 – е годы вне армии (в результате сокращения вооруженных сил, увольнения по политическим мотивам, ареста и других видов «чистки») оказалась подавляющая часть. Высококвалифицированные военные кадры, в том числе окончившие Академию Генерального штаба, люди, посвятившие военному ремеслу всю свою жизнь, оказались без любимого дела и прозябали на мелких гражданских должностях и даже были безработными.
Например, бывшие старшие офицеры в конце 20-х годов работали в Москве: полковник Н.Е. Марков – сотрудником животноводческого центра; полковник В.Ф. Менжинский – контролером игрушечной секции в Мосторге; подполковник В.И. Галкин – репетитором по математике и физике; полковник Б.В. Майер – калькулятором на заводе «Серп и молот».
Но продолжим анализ «начштабовской» категории дивизионного звена. Из указанных 600 человек лишь немногим удалось сравнительно благополучно преодолеть различные «чистки» и остаться в рядах армии. На момент присвоения в РККА персональных воинских званий в 1935–1936 гг. в состав элиты Красной армии (от комбрига и выше) из названного звена туда попало только 63 человека. Итак, 600 и 63 – всего один процент (1 %) составляли бывшие штабные работники дивизионного звена, получившие богатейший опыт планирования боевых операций и боев в различных регионах страны. Такова была «эффективность» гонений на бывших офицеров в Стране Советов в 20-х и начале 30-х годов. К сказанному добавим и тот факт, что из оставшихся в строю Красной армии этих 63 бывших военспецов в 1937–1938 гг. жертвами репрессий стали 38 человек (60 %).
Прошло уже более десяти лет существования Красной армии и службы в ней военных специалистов – генералов и офицеров старой армии, однако и вначале 30-х годов подозрительность к ним со стороны органов советской власти, особенно карательных органов, продолжала быть устойчивой. В одном из документов НКВД тех лет говорилось: «В РККА преимущественно в высших учреждениях на службе состоит значительное количество быв(шего) кадрового офицерства. Эта категория военспецов является по своему бывшему и социальному положению наиболее чуждой советской власти… Все они ждут падения советской власти»[14].
Такое устойчивое мнение сложилось у «компетентных» органов страны. И волны арестов следовали одна за другой. Самая крупная из них последовала в 1930 г. Она затронула в первую очередь профессорско-преподавательский состав военных академий, где нашли работу многие бывшие генералы и офицеры, имевшие богатый опыт Первой мировой и Гражданской войн. В головном военно-учебном заведении Красной армии – Военной академии имени М.В. Фрунзе – были арестованы преподаватели: Н.Л. Владиславский-Крекшин (бывший генерал-майор), С.Г. Лукирский (быв. генерал-майор), Е.К. Смысловский (быв. генерал-майор), А.Е. Снесарев (быв. генерал-лейтенант), В.Г. Сухов (быв. подполковник) и др.
В 1931 г. в той же академии подверглись аресту: Е.М. Голубинцев (быв. полковник) А.Г. Лигнау (быв. генерал-майор), Д.Н. Надежный (быв. генерал-лейтенант), Н.П. Сапожников (быв. генерал-майор), С.А. Пугачев (быв. капитан), К.И. Бесядовский (быв. полковник), А.А. Свечин (быв. генерал-майор), С.Г. Бежанов (Сакварелидзе) – быв. подполковник и др. Тогда же был арестован и бывший преподаватель академии А.И. Верховский, работавший в то время начальником штаба Северо-Кавказского военного округа. Из других московских академий также сильно пострадала Военно-воздушная академия имени проф. Н.Е. Жуковского, из ленинградских – Военно-политическая, Военно-морская, Военно-медицинская академии.
В чем же их обвиняли? Конечно же, в контрреволюционной деятельности. Например, товарищеские вечера бывших сослуживцев и деловые совещания по обсуждению вопросов сорвершенствования учебного процесса со слушателями академии, а также встречи георгиевских кавалеров выдавались за контрреволюционные сборища с антисоветской тематикой. Свидетельствует упомянутый выше Е.М. Голубинцев: «Мне предъявлено обвинение в активном участии в военной контрреволюционной организации с целью низвержения советской власти. Тягчайшее преступление со всеми налицо увеличивающими вину обстоятельствами. В отношении себя заявляю – первое: а) никогда ни в какой контрреволюционной организации я не состоял и не знал о существовании таковых до моих допросов у следователя; б) никто никогда не предлагал мне вступить в ту или иную контрреволюционную организацию ни прямым, ни каким-либо косвенным предложением и никто не говорил о существовании таких организаций.
Второе: в апреле 1918 года я добровольно вступил в ряды Красной армии и честно прослужил в таковой почти тринадцать лет, являясь ее активным работником. Формулу лояльного работника я не признаю вообще, а в Красной армии не допускаю: командир Красной армии может быть только активным работником, командир Красной армии должен быть командир-революционер, готовый в любую минуту стать на защиту пролетарской революции. Таким я был, таков есть, и таким буду, если будет к тому предоставлена мне возможность»[15].
О вечерах георгиевских кавалеров (георгиевских праздниках) – одном из ритуалов поддержания военных традиций старого офицерства. Они проводились после окончания Гражданской войны силами преподавателей московских академий вплоть до 1927 г. Из показаний В.Н. Гатовского (быв. генерал-майора): «Каждый раз перед чаем на стол подавался крендель, иногда с изображением георгиевского креста. Все перечисленные участники вечеров обычно приходили с Георгиевскими крестами на груди в штатской одежде, а если кто и в военной форме, то без знаков отличий. Надежный Дмитрий Николаевич, имевший орден Красного Знамени, приходил также с крестом, но без ордена. Вечера носили форму салонных разговоров, политики совершенно не касались. Помню, что Надежный иногда рассказывал о своих боевых подвигах во время империалистической войны. Во время вечеров кресты оставались на груди и в таком же виде мы расходились. Устройство вечеров происходило на средства Снесарева. В 1926 году последний раз был устроен такой же вечер 26 ноября по старому стилю на квартире Голубинцева. Были те же лица… Вечер сопровождался в такой же обстановке, участники приходили с крестами. Вечер у Голубинцева был устроен в складчину. Помню, что лично я уплатил 5 рублей»[16].
Из военных округов в ходе операции «Весна» более всего пострадал Украинский военный округ. Органы ОГПУ «обнаружили» там контрреволюционную офицерскую организацию, которая занималась «контрреволюционной деятельностью и готовила восстание» против советской власти. Руководителем этой организации якобы был бывший генерал старой армии и также бывший командующий Восточным фронтом Красной армии В.А. Ольдерогге. Отделения этой организации ОГПУ «обнаружило» во всех крупных гарнизона округа. Там тоже прошли аресты. Среди арестованных было несколько командиров дивизий (44 сд – Я.А. Штромбах, 30 сд – П.П. Мясоедов), начальников штабов дивизий (30 сд – М.В. Катанский, 24 сд – Н.З. Дондаров, 25 сд – Д.Д. Помазкин, 1 кд – А.Н. Павлов). Не обошло вниманием ОГПУ и бывших офицеров – военных руководителей (военруков) гражданских учебных заведений. Были арестованы военрук горного института (г. Сталино) В.В. Виноградов, института народного образования (г. Полтава) В.З. Тимофеев-Наумов, института народного образования г. Житомир) М.В. Муретов, горного института (г. Днепропетровск) С.М. Михайловский, института механизации и моторизации (г. Харьков) И.Д. Чинтулов, ветеринарного института (г. Харьков) А.М. Хмельков, технологического института (г. Харьков) А.П. Мултановский, медицинского института (г. Одесса) А.А. Рудницкий, института народного образования (г. Одесса) Н.В. Васенков и др. Был арестован также начальник штаба 8-го стрелкового корпуса Г.А. Пинаев.
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Ольдерогге Владимир Александрович. Родился 24 июля 1973 г. Окончил 1-й кадетский корпус, Константиновское военное училище (1892). Служил в лейб-гвардии Финляндском полку. После окончания Николаевской академии Генерального штаба в 1901 г. занимал штабные должности в Киевском военном округе. Участник Русско-японской войны в должности начальника дорожного отдела управления военных сообщений Маньчжурской армии. После войны: в 1906–1907 гг. – начальник строевого отдела Севастопольской крепости, в 1907–1908 гг. – заведующий передвижением Иркутского, в 1908–1912 гг. – Омского районов. В годы Первой мировой войны командовал пехотным полком, бригадой и 1-й Туркестанской стрелковой дивизией. Удостоен воинского звания генерал-майор.
В РККА с весны 1918 г. Участник Гражданской войны. В годы войны занимал должности: военного руководителя Новоржевского участка завесы, начальника Литовской стрелковой дивизии (май 1918 г. – март 1919 г.), командующего Восточным фронтом (август 1919 г. – январь 1920 г.), командующего войсками Западно-Сибирского военного округа. С октября 1920 г. – в распоряжении командующего Южным фронтом.
После Гражданской войны на ответственных должностях в Украинском военном округе (УВО). В 1921 г. – инспектор пехоты войск Украины и Крыма. С июня 1921 г. – начальник управления военно-учебных заведений Украинского военного округа. В 1923–1924 гг. – представитель Главного управления военно-учебных заведений РККА в УВО. С февраля 1924 г. – помощник начальника Объединенной военной школы имени С.С. Каменева. С сентября 1926 г. – военный руководитель Киевского политехнического института, а затем – главный военный руководитель военно-учебных заведений в Киеве. С 1922 г. – помощник руководителя военно-научного общества УВО, а затем Осоавиахима.
Арестован по делу «Весна» 7 декабря 1930 г. На допросах у него выбили «признание» в том, что он являлся руководителем контрреволюционной офицерской организации на Украине. Расстрелян в Харькове в ночь с 26 на 27 мая 1931 г. Посмертно реабилитирован.
Помимо Украинского, аресты прошли и в других военных округах – Белорусском, Приволжском, Сибирском. Глава ОГПУ Генрих Ягода требовал от своих подчиненных на местах «уничтожить гидру контрреволюции». И те старались изо всех сил, проявляя при этом «свою инициативу».
В мае 1931 г. в Москве было принято решение закончить дело «Весна», ограничившись уже произведенными арестами. Все сведения о «заговорах» бывших генералов и офицеров, собранные в других регионах, должны были быть расследованы местными органами ОГПУ с принятием соответствующих решений.
По утверждению специалиста по данной проблеме Я. Тинченко, подлинные масштабы погрома бывшего офицерства в СССР в начале 30-х годов до сих пор неизвестны. Но общее количество этих кадровых военных специалистов, по его мнению, может достигать 10 тысяч человек. Поэтому можно с уверенностью утверждать, что 1930–1931 гг. были вступлением к погрому военных кадров в 1937–1938 гг.
Дело командарма 2-го ранга И.Н. Дубового
Архивно-следственное дело Р -23480 (967378)
А потом наступила вторая половина 30-х годов – пора суровых испытаний и горьких потерь среди высшего командно-начальствующего состава Красной армии. Наряду с политическими процессами в стране Сталин и его окружение провели скоротечный (уложились за один день – 11 июня 1937 г.) процесс над «верхушкой» РККА («группой М.Н. Тухачевского»). Состав подсудимых на этом процессе, однако, начал комплектоваться задолго до суда, еще в 1936 г.
1937 год вообще потряс до основания армию и флот. Аресты среди командно-начальствующего состава внесли смятение и тревогу в войсках, усилили недоверие к нему со стороны красноармейцев и краснофлотцев. Понес потери и высший состав РККА. Если в 1936 г. эти потери исчислялись единицами, то в 1937 г. они насчитывали десятки и сотни. Например, в 1936 г. из высшего комначсостава были арестованы комкоры В.К. Путна, В.М. Примаков, С.А. Туровский, комдивы Ю.В. Саблин, Д.А. Шмидт, комбриги Э.Г. Матсон-Игнеус, М.О. Зюк, бригадные комиссары К.И. Бочаров, М.С. Годес, Л.О. Леонидов. Первые двое иэ этого списка были включены в состав группы командиров, судимых совместно с М.Н. Тухачевским в июне 1937 г.
Командиры и политработники РККА честно и добросовестно тянули свою служебную лямку, а на них в это время в ведомстве Ежова добывали «показания». Добывали, как теперь известно, незаконными способами. В частности, В.М. Примаков, арестованный 14 августа 1936 г., не давал «признательных» показаний почти год, но потом и его сломали. Вот какие показания он давал в отношении И.Н. Дубового, в то время командующего войсками Харьковского военного округа, командарма 2-го ранга:
«Считаю необходимым сообщить следствию о Дубовом И.Н. нижеследующее:
1. В 1933 году вместе с Дубовым И.Н. я учился в Германской академии генерального штаба. Во время неоднократных с ним разговоров я твердо установил, что Дубовой настроен вполне контрреволюционно в отношении хозяйственной политики партии и в отношении руководства Красной армии.
а) В одном из разговоров в начале 1933 года я рассказывал Дубовому о борьбе с кулацким саботажем на севрном Кавказе. Дубовой с большой горячностью в ответ рассказал мне о разгроме кулаков на Украине, результатом чего, по его словам, явилось полное разорение деревни и уничтожение скота. В этом же разговоре он повторил мне кулацкие слухи о людоедстве в Одесской и Таврической областях и высказался вполне определенно, что с коллективизацией мы на полдесятка лет останемся без хлеба: “нет хозяина на селе – нет и хлеба”.
б) Весною в Берлин приехал начальник пуокра (политического управления округа. – Н.Ч.) Амелин (для лечения), который немедленно связался с Дубовым и передал ему свежие новости из Украины. Я наблюдал большую личную дружескую близость Амелина с Дубовым и присутствовал при разговоре, когда Амелин рассказывал Дубовому о голоде в украинских селах. В этом разговоре Амелин в ответ на мои слова, что на Северном Кавказе все-таки путем переселения из России удается поправить станицы, ответил: “Да на Украине не только села, но и все местечки разорены и народ из них бежит кто куда. Еще в села можно переселить людей, как и в станицы – хлеборобцы найдутся, в местечках там ремесленники, их не заменишь”. Дубовой сказал: “Ты же не хуже нас знаешь Украину – так я тебе скажу, и в селах пусто, а в местечках еще хуже – все запустело. И когда поправится и каким путем – не видать, потому что без хозяина на селе не будет ладу”. Этот вполне правооппортунистический кулацкий разговор возобновлялся несколько раз и убедил меня, что Дубовой, во-первых, очень близок с Амелиным и очень верит его информации, во-вторых, настроен вполне как кулак.
в) Летом во время полевой поездки в южной Германии я сфотографировал Дубового в пшенице на Дунае – пшеница была выше его роста и по этому поводу он сказал: “У нас на Украине и земля лучше, и климат лучше – а такой пшеницы не бывает. Для такой пшеницы хозяин нужен“. Я сказал: “Колхозы вырастят”. Он немедленно ответил: “Нет, брат, это только хозяин вырастит, а в колхозах семеро нянек, а хозяина нет”.
В Берлине Дубовой жил на одной квартире с Урицким С.П. (начальником разведывательного управления), с которым он связан личной тесной дружбой. С ними обоими часто бывал в его бытность в Берлине и Амелин. Через них также нашу группу учившихся в академии разыскал и на их квартире сделал нам сообщение о новых назначениях по РККА и о прочих делах военный атташе в Париже Венцов.
В Берлине Дубовой был также тесно связан с Якиром, который был там зимою 1933 года, и с Левичевым, который был там военным атташе.
2. Дубовой И.Н. неоднократно на протяжении 1930–1936 гг. в разговорах со мною враждебно и презрительно говорил о тов. Ворошилове как о человеке, который ничем не занимается, кроме стрелкового дела, и отстает от военной техники. В разговорах со мною и другими военными систематически, особенно на пленумах РВС СССР, противопоставлял тов. Ворошилову Якира, что было нашей троцкистской линией.
Мне хорошо известна личная многолетняя большая близость Дубового с Якиром, Гамарником, Левичевым, которых я знаю как заговорщиков, и это дополнительно убеждает меня, что Дубовой является законспирированным участником заговора.
3. В Киеве весною 1935 года на квартире Дубового в разговоре с ним и его женой я убедился в их националистических настроениях и связях. В частности, жена Дубового (работница Государственного издательстваУкраины) и он сам настойчиво противопоставляли Хвылю тов(арищу) Затонскому…
На основании всего этого считаю Дубового участником заговора.
В. Примаков»[17].
А теперь пора более подробно познакомиться с биографией этого военачальника, т. е. И.Н. Дубового.
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Дубовой Иван Наумович. Украинец. Член ВКП(б) с июня 1917 г. Родился в сентябре 1896 г. на хуторе Чмыровка Чигиринского уезда Киевской губернии в крестьянской семье. Окончив в 1916 г. реальное училище в г. Славянске, поступил в Киевский коммерческий институт. Однако учиться долго не пришлось: в конце октября 1916 г. был призван в армию. После непродолжительного пребывания в учебном батальоне в Нижнем Новгороде, в ноябре 1916 г. был направлен на учебу в Иркутское военное училище, ускоренный курс которого окончил четыре месяца спустя. Дальнейшую службу прапорщик И.Н. Дубовой проходил в 30 – м Сибирском запасном стрелковом полку, дислоцированном в г. Красноярске, в должности младшего офицера учебной команды. После Февральской революции 1917 г. принимал активное участие в формировании и обучении красногвардейских отрядов. Участник подавления выступления юнкеров в Иркутске в декабре 1917 г.
После Октябрьской революции 1917 г. и демобилизации старой армии возвратился в Донбасс. С февраля 1918 г. – командир отряда Красной гвардии в Бахмуте, военный комиссар Новомакеевского района, комендант Центрального штаба Красной гвардии Донбасса. Участник обороны Царицына в 1918–1919 гг. в должности помощника начальника оперативного отдела штаба Северо-Кавказского военного округа, начальника оперативного отдела и заместителя начальника штаба 10-й армии (армией командовал К.Е. Ворошилов). С февраля по апрель 1919 г. – начальник штаба группы войск Киевского направления, с апреля 1919 г. – начальник штаба 1-й Украинской советской армии. С мая по июнь 1919 г. – командующий этой армией. С августа 1919 г. – начальник 44-й стрелковой дивизии, которая под его командованием в составе 12-й армии отличилась в боях с войсками Петлюры, Деникина, Польши.
После Гражданской войны И.Н. Дубовой продолжал (до 1924 г.) командовать 44-й стрелковой дивизией. С июня 1924 г. – командир 14-го стрелкового корпуса. В 1929 г. окончил Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава (КУВНАС) при Военной академии имени М.В. Фрунзе. С октября 1929 г. – помощник, а с декабря 1934 г. – заместитель командующего войсками Украинского военного округа. С мая 1935 г. – командующий войсками Харьковского военного округа. На киевских маневрах 1935 г. командовал одной из сторон, получив высокую оценку от наркома обороны СССР.
Член ЦИК СССР. Член ВУЦИК. Член Военного совета при наркоме обороны СССР. Награжден орденом Красного Знамени (1920). Знак ордена № 2259.
Как уже известно, в том числе со слов В.М. Примакова, большая личная дружба, еще со времен Гражданской войны, связывала И.Н. Дубового и И.Э. Якира. Это Иван Дубовой в 1919 г. со своей 44-й дивизией стремился облегчить выход из окружения Южной группы войск 12-й армии во главе с Ионой Якиром; это И.Н. Дубовой в течение пяти с половиной лет был помощником и заместителем И.Э. Якира в Украинском военном округе, исполняя его обязанности во время длительного отсутствия последнего. Они дружили не только лично, но и семьями. Поэтому для И.Н. Дубового было большим ударом известие об аресте И.Э. Якира. Еще большее потрясение он испытал, прибыв на заседание Военного совета при наркоме обороны и прочитав его показания, а также показания других арестованных. Первое впечатление было – этого не может быть! Высшие руководители Красной армии – шпионы, вредители, диверсанты! Уму непостижимо! Но как не верить органам НКВД, этому преемнику и продолжателю дел ВЧК – ОГПУ – бдительному и надежному оку партии, карающему органу революции. К тому же все признания написаны рукой подследственных! Голова идет кругом! Верилось и не верилось!..
Иван Наумович долго не мог оправиться от этого удара, понимая, что дружба с Якиром скажется и на его судьбе. Откреститься от этой дружбы он не мог – она была известна не только в среде командиров округа, но и в Москве, среди руководства Наркомата обороны. А вот как обезопасить себя от наветов, от облыжных обвинений, от того, что на самом деле не было? Об этом надо было думать, думать…
Приведем выступление И.Н. Дубового (выдержку из стенограммы) на утреннем заседании Военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 г. (обсуждалось раскрытие органами НКВД «военно-фашистского заговора» в Красной армии).
«ДУБОВОЙ. Товарищи, многие из выступавших здесь говорили о том, что стыдно нам, что мы так позорно просмотрели врагов. Здесь я должен сказать о себе. Я работаю на Украине давно, с 1919 г., после Царицына. Я пять лет командовал корпусом, когда Якир командовал округом, и пять лет был у него заместителем. Замечал ли я что-нибудь? Я должен откровенно сказать, ничего абсолютно не замечал. Мы все считали его, и в том числе я, лучшим представителем партии, партийным командующим. Все же мы его называли нашим лучшим партийным командующим.
ГОЛОС С МЕСТА. Это Украина называла.
ДУБОВОЙ. Не знаю, может быть, Украина. Но я от многих это слышал.
СТАЛИН. Он умел здорово в кишки залезть.
ДУБОВОЙ. Ведь факт, что на целом ряде совещаний, на любых разборах мы в рот Якиру смотрели, когда он говорил. (Шум в зале). Ну хорошо, я смотрел. Виноват, но смотрел.
СТАЛИН. Он считался одним из лучших командующих.
ДУБОВОЙ. Да, товарищ Сталин, он считался одним из лучших командующих. Для меня сейчас многое становится ясным. Помните, Климент Ефремович, что вы сказали ему в 1933 г. на маневрах под Антонинами? Помните, на банкете Демичев произнес тост за Якира, и в вагоне, где ехали я, Хаханьян, Якир и Буденный, вы его прорабатывали? Ведь тогда Якир плакал и просил у вас прощения.
СТАЛИН. Почему он плакал?
ДУБОВОЙ. В 1933 г., после маневров, на банкете Демичев произнес тост: “Предлагаю выпить за хозяина нашего украинского округа товарища Якира!”
ГОЛОС С МЕСТА. В присутствии наркома?
ДУБОВОЙ. Да, в присутствии наркома и 100 чел. командного состава.
ГОЛОС С МЕСТА. Вы это сами культивировали?
ГОЛОС С МЕСТА. Почему же он плакал?
ДУБОВОЙ. Потому что Климент Ефремович от Киева до Конотопа бил его смертным боем. Он просил прощения, говорил, что это недоразумение, что нет ничего подобного и т. д.
ГОЛОС С МЕСТА. Климент Ефремович не только за это ругал вас, а за то, что вся практика была такая.
ДУБОВОЙ. Правильно. Ругал нас за батьковщину, за хозяина. Я помню, как Климент Ефремович тогда сказал: “Да-да, за хозяйчика тоже нужно”. Так что в 1933 г. многое было известно. Были недоразумения в коннице? Факт. О них конники знали. Семен Михайлович тоже хорошо об этом знал.
БУДЕННЫЙ. И ругал тебя за это.
ДУБОВОЙ. Совершенно правильно, ругал меня в Шепетовке последними словами. Но слушайте, товарищи, не я выдвигал этих людей, они, не близкие мои люди, выдвигали все этих людей. Ведь Якир был против деления Украинского военного округа (в 1935 г. на Киевский и Харьковский военные округа. – Н.Ч.), категорически возражал. Заставили его это сделать. Затем выдвинули такую фигуру, как Туровского (на должность заместителя командующего войсками Харьковского военного округа. – Н.Ч.). Я не сопротивлялся. Потом, правда, его через несколько месяцев забрали армейским инспекторов в Киев.
КУЙБЫШЕВ. Правда ли, что, командуя округом, вы все время звонили в Киев, прежде чем предпринять какое-либо мероприятие?
ДУБОВОЙ. Этого никогда не было. Когда мне дали нового зам(естителя) Квятека, после Туровского, Якир возражал. Но вообще я ему не звонил. Я предназначался для командования одной из армий на Украинском фронте. В процессе всех разработок, военных игр и т. д. я, естественно, участвовал в работе Киевского военного округа.
ВОРОШИЛОВ. Вы обязаны были сноситься.
ДУБОВОЙ. Правильно. Я приезжал туда и получал все указания. В самом деле, советовался, тов(арищ) Куйбышев, а что вы думаете? Будучи его же подчиненным, как же я мог не советоваться? Обязан был советоваться.
ВОРОШИЛОВ. Помимо подчиненного, вы были самым сердечным другом – и его, и Гамарника.
ГОЛОС. Одна семья.
ГОЛОС. С Голубенко тоже.
ДУБОВОЙ. С Голубенко нет.
ВОРОШИЛОВ. Вы Голубенко знаете?
ДУБОВОЙ. Знаю. Характерно, я сейчас тоже вспоминаю: он (Якир. – Н.Ч.) говорил, что он хотел Голубенко взять помощником, а Примакова – помощником по конной. (Так в стенограмме. Правильно – по коннице. – Н.Ч.) Он перед вами этот вопрос ставил, но вы отказали. Это было перед назначением Тимошенко. Он выдвинул Примакова. Он мне сказал, что он докладывал вам, и вы отказали.
БУДЕННЫЙ. Он со мной говорил, но я отказал.
ДУБОВОЙ. Якир приезжает из Москвы, Якир в курсе всех организационных вопросов, он докладывает. И теперь, когда приезжаешь в Киев по любому организационному мероприятию, он говорит, что с ним советуется тов(арищ) Сталин, что с ним советуется тов. Молотов, что с ним советуется тов. Ворошилов. А мы не могли этого проверить. А теперь понятно, для чего он это говорил. Здесь украинские командиры сидят, они могут подтвердить, что Якир рассказывал, что в любой приезд в Москву он бывает у тов(арища) Сталина два-три раза, разговаривает с ним.
СТАЛИН. Неверно. Я могу один факт рассказать. Это было, кажется, в 1933 – м или 1932 г. Он был там, в 1932 г., на Украине, Якир?
ГОЛОС. Был, он 12 лет там.
СТАЛИН. Он просил Серго Орджоникидзе, чтобы он устроил ему свидание со мной, т. к. Якир имеет сообщить мне очень интересное дело, но так, чтобы Ворошилов этого не знал. Я Серго Орджоникидзе обложил как следует за маклерство; сказал, что он маклерские штуки должен бросить. Он и раньше всякое сомнительное пособничество на себя брал. Я ему сказал: “Передайте Якиру, что, если он что-нибудь хочет мне сказать, он может прийти, но все, что он мне скажет, я в тот же день доложу наркому и Политбюро, ничего скрытого от ЦК и от наркома обороны не должно быть. Так, мол, ему и скажите”. Он смылся, не захотел этого, и с тех пор я его не видел, вот с какого времени.
ПЕТРОВСКИЙ. Тов(арищ) Сталин, Якир нам всем говорил об этом.
СТАЛИН. Врал. Он так испугался, что я не хочу с ним иметь секретов от ЦК и от наркома по оборонным делам, что он больше не стукнулся ко мне. Бывало такое дело, что либо Гамарнику, либо Орджоникидзе (он бывал часто у него) он что-нибудь расскажет, надеясь, что те мне расскажут. Ну, скажут, а я плюю, ну, бог с ним, кто хочет говорить, должен честно прийти, поговорить. Это не секрет, это должны знать члены ЦК, а если дело военное – нарком должен знать. Ни разу больше Якир ко мне не пытался прийти. Дважды мы на совещаниях встречались. Он имеет право сказать, что он у меня был на совещании. Единственный раз после того он был у меня, пришел в кабинет после ареста Гарькавого – это было в 1937 г. – и сказал: “Я виноват, тов(арищ) Сталин. У нас, мол, жены – сестры. Я с ним близок был, я не ожидал, что он такой человек. Это моя вина”. Ну, что же. С 1932 до 1937 г. он не бывал у меня.
ГОЛОС. Значит все врал.
ПЕТРОВСКИЙ. Товарищ Сталин, я утверждаю, когда я был на Украине, с Якиром я частенько виделся. Я заходил к нему, он тогда при приезде говорил, что он у вас в доме чуть ли не желанный гость, каждый раз у вас бывал. То же самое и у тов(арища) Молотова, и у Кагановича. Рассказывал всякие разговоры с вами.
СТАЛИН. Раз был он, Уборевич, я, Молотов. Кажется, в прошлом году.
ГОЛОСА. То же и Уборевич говорил. Это тактика, все ясно.
ДУБОВОЙ. Товарищи, и поэтому у нас не было не только каких-либо подозрений, но даже, я за других не отвечаю, но у меня не было ни малейшего сомнения в этом человеке, который оказался шпионом.
СТАЛИН. У нас тоже не было сомнений.
ДУБОВОЙ. И почему еще присматривались к нему? Он был против деления Украинского военного округа. Заставили его, поделил. Назначат или не назначат его начальником Генерального штаба, Якир может отказаться. Якир не желает ехать – не едет. В 1935 г. вы с Климент(ом) Ефремовичем в Политбюро решаете на авиацию Якира послать. Климент Ефремович мне объявляет в вагоне, только говорит: “Ты ему не болтай”. Я вообще не болтаю, говорю: “Слушаю(сь)”. Некоторые командиры говорят: “Якир не захотел – Якир не идет”. Он какую-то силу имел, тов(арищ) Сталин.
ВОРОШИЛОВ. А вы перед силой дрожите.
ДУБОВОЙ. Но позвольте, есть решение Политбюро, есть высший орган, и этот человек не подчиняется решению Политбюро. Ходатайствует, заявил, что не пойду. И Туровский первый сказал, что это еще посмотрим: если Якир не захочет, он не пойдет.
ГОЛОС. Правильно, и Уборевич так же говорил.
СТАЛИН. Я просьбу уважил и просьбу Уборевича тоже уважил. Раз не хотят – ничего не выйдет. И Уборевич, и Якир – они мне посылали телеграммы, просили после такого решения: “Примите”. Я говорю: “Не приму, у вас есть нарком”. Я знаю, для чего хотят прийти: просить, нельзя ли перерешить. Я был в Сочи тогда и указал им: “не приму”. Потому что я хотел знать, как военные думают. Если военные согласны, чтобы перерешен был вопрос, тогда другое дело. Но чтобы я с ними переговорил, чтобы я отменил решения Политбюро. Я их не отменил.
