Николай Бредихин
Любовь в Вероне. Повести и рассказы

5

– Господи, – сокрушалась она, тараща глаза по сторонам. – Никогда не думала, что такое возможно. Я будто на другой планете. Ты посмотри, посмотри, как они одеты! Каждый! Пусть это даже простая маечка, но как она преподнесена!

Она вдруг расплакалась.

– И где здесь я со своим выпендрёжем? Мне стыдно даже на улицу выходить!

Он сокрушённо пожал плечами.

– Флоренция – город моды. Когда-то она даже превосходила Рим и Милан. Надо было знать, куда едешь. Я, правда, ничего в этом не понимаю, но красота действительно вокруг неописуемая. Хотя на меня, конечно, наибольшее впечатление произвела галерея Уффици, я много читал о ней, но эффект всё равно превзошел ожидания.

– Да, но ты заметил, что наш экскурсовод там, старичок бог её знает какой волны эмиграции, несмотря на всю свою бедность, был так отутюжен – ни одной пылинки на штиблетах. Я не представляю, как он здесь живёт: тут так всё дорого, так трудно соответствовать общему уровню.

Он пожал плечами.

– Ну, меня поразило в нём другое: как он нам подробно, доходчиво обо всём рассказывал, будто школьникам. Понимая, что ценители из нас никакие, был на редкость доброжелателен. Мне даже трудно представить себе после этого старичка, что вот вернёмся мы в Россию, а там всё по-прежнему. Это уникальная страна, где все, буквально все друг друга ненавидят: бедный богатого, богатый бедного, продавец покупателя, покупатель продавца, клиент таксиста, тот той же монетой платит ему в ответ. А наши знаменитые кухонные ссоры! Сколько людей после них отправляется кто на небеса, кто в места не столь отдалённые. Ну а если ты инвалид, старик – ты вообще лёгкая добыча. Почти как по Ницше: «Падающего толкни!» Я вот только теперь понял этих людей, эмигрантов: для того, чтобы любить Россию и свой народ, надо обязательно уехать. Вблизи такое совершенно невозможно. Может, и мне смотать удочки? Хотя не такой уж я и патриот.

Она поморщилась.

– У нас с тобой диалог глухого со слепым. Ты мне про Фому, я тебе про Ерёму.

– Да нет, я просто раскрываю тебе секрет, который ты не можешь понять. Ты посмотри, сколько вокруг тебя красоты, – человеку поневоле приходится ей соответствовать. Скульптуры, фрески, музеи, картины – это здесь на каждом шагу.

Она замолчала на какое-то время, затем отчаянно вскинула голову:

– Знаешь, мне дорого здесь каждое мгновение, даже в отель идти не хочется. Будешь сопровождать меня?

Он помялся.

Она вздохнула.

– Да я понимаю, путь к сердцу мужчины… Будет тебе и полдник, и обед, и ужин.

– Нет, я предпочёл бы другой, свой маршрут. Хочу, например, посмотреть ещё галерею Питти. Она не запланирована в экскурсии, но не побывать в ней было бы верхом идиотизма.

– Ладно, будет тебе и Питти. Кстати, как так получилось вчера, что мы не смогли воспользоваться всеми благами цивилизации? Я помню, как мы веселились до упаду в этом потрясающем дворце Боргезе, даже ночной клуб до Рима решили оставить: не хотелось перегружаться впечатлениями. С трудом, но всё же восстанавливаю в памяти, как мы вернулись, сидели – о чём-то болтали, вот-вот должна была начаться волшебная ночь – и тут мы вырубились. Никогда себе не прощу!

Он почесал затылок.

– Ты знаешь, я сам не в курсе. Настроение у меня тоже было вполне подходящее, аналогичное твоему… причём, что больше всего меня удивляет, что этой «волшебной» ночью нас не обокрали. Я сдуру окно оставил открытым – мы могли вообще в Москву не вернуться: ходили бы, обивали пороги, чтобы выправить новые документы.

– Да, – вздохнула она. – Выходит, красота если и облагораживает, то лишь внешне. И мир надо чем-то другим спасать (устарел наш Фёдор Михайлович)? Например, любовью.

– Ну, – рассмеялся он, – может, ты и права, но где взять столько любви? На всех не напасёшься. Вот что я тебе лучше посоветую: пройдись-ка ты по уценёнкам, в обычных магазинах цены здесь запредельные, как ты успела заметить, а там вполне можешь положить начало своей коллекции. Кстати, не забудь посетить кожаные ряды, говорят, они здесь что-то уникальное, а ещё вроде как там такой забавный кабанчик-символ стоит, принято гладить его «пятачок» на удачу.

Она хмыкнула:

– Ну а как же «Ромео, милый мой Ромео!»?

– Я думаю, они тут и это предусмотрели, магазины у них достаточно рано закрываются. Конечно, если ты всю ночь потом не будешь нарядики примерять…

– Нет уж, не дождёшься! Но ты прав, вместе у нас действительно ничего не получится. Как в одной старой песенке поётся: «тебе в метро, а мне ведь на трамвай».

6

Она всем своим видом изображала полное отчаяние.

– Господи, что же это такое? Ни на минуту человека нельзя одного оставить. Сам уговорил меня разделиться – и уже новую подругу себе нашёл. Кому письмо? «Ромео, милый мой Ромео!»?

Он благодушно усмехнулся.

– Ты не знаешь, как у них тут с почтовыми ящиками? Я что-то не обратил внимания. Так же, как и у нас?

Она с самым серьёзным видом протянула руку. У неё и в мыслях не было шутить.

– Кому письмо? Ты так и не ответил на мой вопрос! С дочками и бывшей женой ты вроде бы не поддерживаешь тёплых отношений, зазнобы у тебя нет, как ты утверждал. Кому же тогда послание? На кафедру, в деканат, самому ректору от полноты чувств?

Он немного обиделся, но всё-таки удержал смешливую гримасу на лице.

– Кому ещё может писать бедный Ромео? – и повернул конверт лицевой стороной вверх.

– «Верона, Джульетте», – прочитала она по-русски, хотя адрес был написан на итальянском языке. – Той Джульетте, что из тенистого дворика? Её что, там, в Вероне, каждый знает?

– Нет, но ты же читала про Клуб Джульетты, мы даже мимо него проходили.

– Опять старая история, – вздохнула она. – Ты же говорил, что закрыл эту тему! Узнал всё, что хотел узнать. Врал? Или открылись вдруг какие-то новые обстоятельства?

Ему всё меньше и меньше нравился их разговор, но он продолжал источать любезность.

– Слушай, а мы не опоздаем? Пора уже вещи в автобус переносить. А письмо я и в Риме могу опустить, времени у нас там будет предостаточно. Ей-богу, в нём нет ничего особенного, я просто подвожу итог.

– Ну да, – хмыкнула она, – так я и поверила.

Он покачал головой.

– Не знаю, как тебе ещё объяснить. Просто я стремился приехать сюда, чтобы узнать о любви то, что я о ней не знаю. Я же говорил тебе: это была специальная, запланированная поездка. Но хоть я и утверждал, что узнал здесь всё, и даже с довеском, однако вполне может быть так, что мой ответ неверен и есть альтернатива. Я слишком путано всё объясняю?

Она покачала головой.

– Нет, как раз сейчас я всё поняла. Собственно, это твоё личное дело. Просто ты ведь в курсе, насколько я любопытна. А вот и почта, ящик, быстренько бросай и побежали.

Однако быстренько у него почему-то не получилось. Он долго то поднимал, то опускал руку: не мог решиться, пока ей это не надоело и она, выхватив у него конверт, не бросила его в щель ящика.

В автобусе он был то ли раздражён, то ли задумчив, во всяком случае совершенно не обращал на неё внимания, думая о чём-то своем.

– Ладно, – протянула она ему свою маленькую, но сильную ладошку. – Мир! Миру – мир! Мир во всём мире! У нас осталось всего три дня, а потом с утра Фьюмичино, аэропорт имени Леонардо да Винчи. Не будем же мы отравлять себе такое удовольствие? Деньги свои я почти все истратила, оставила только на экскурсии и развлечения, так что теперь готова следовать за тобой, как собачонка, смотреть все достопримечательности, которые тебя заинтересуют.

Но он уже спал, как засыпал обычно, как только начиналась какая-нибудь качка.

7

Аэробус оторвался от взлётной полосы и стал стремительно набирать высоту. Все приникли к иллюминаторам, наслаждаясь открывшейся панорамой Вечного города.

– Всё, сказка кончилась, – вздохнула она с грустью. – Впереди суровые трудовые будни. Тебя это не бесит?

– Нисколько, – спокойно покачал он головой. – Останутся воспоминания. Только теперь я понял всю мудрость твоего благоговейного отношения к подобного рода поездкам: деньги легко потерять – ограбят или разоришься, а вот такие воспоминания – они навсегда, их уже не отнимешь.

– Многое можно удержать в памяти, но у души свой выбор, – грустно прошептала она.

– Что-что? – удивился он. – Повтори, я не понял. Это цитата? Откуда?

Она усмехнулась.

– Нет, не цитата. Просто с кем поведёшься, от того и наберёшься. Твоё влияние. Я много чего везу с собой, чтобы оживлять периодически свою память. Но только одну вещь – для души.

Она кивнула на стоявшие перед ней на откидном столике «часы правды».

– Хорошая вещица. Я становлюсь с ней настоящей игроманкой, руки так сами и тянутся. Ты не против?

– Ради бога! – пожал он плечами.

Она привычным движением перевернула игрушку.

– Начну с себя. Каюсь, я врала тебе всю поездку. Рассказывала о своих похождениях, «сказках». Рисовала портрет этакой раскованной, современной «фемины», а на самом деле я просто закомплексованная до непроходимой одури трусиха. Пуританское воспитание родителей, своя непомерная гордость… Я ужасно страдаю от того, что приходится вот так как бы навязывать себя мужчинам, унижаться перед девушками на ресепшене, чтобы они посодействовали с «условиями», притворяюсь страстной, опытной в сексе, хотя мало что понимаю в этом вопросе и практически ничего не чувствую (такое впечатление, что меня по моей доброй воле насилуют).

Он не решился посмотреть на неё, но всё-таки не удержался, чтобы не уточнить:

– Так было и со мной?

Она кивнула.

– Да. Хотя несколько по-другому. Я стучалась, стучалась к тебе, но у меня ничего не получилось. Ты – тот ещё мальчик, на все пуговички застёгнутый.

Они надолго замолчали. Наконец, она повернула в его сторону голову.

– Ладно, не будем о грустном. О своей сказке я рассказала, ну а как дело с твоей мечтой? Ты сказал, что не зря ездил в эту поездку, и узнал для себя всё, что хотел. Прости, так получается – я вновь завожу разговор на ту же тему, но что поделаешь, для меня это очень важно. Ты уже во многом мне помог, теперь я понимаю, что причина всех моих неудач в личной жизни, точнее полного её отсутствия только во мне самой. Но, может, ты поделишься со мной и этой, последней тайной? Я готова заплатить любую цену, ты знаешь – у меня есть деньги, я от этого не разорюсь, а тебе они очень пригодились бы.

Он покачал головой.

– Мне не нужны твои деньги. Это сугубо личное, такими вещами не делятся. Уж извини.

Они снова надолго замолчали. Наконец она упрямо качнула головой.

– Хорошо, я ставлю на кон вот это, – она положила руку на «часы любви». – Как, подойдёт такой вариант?

Он задумался.

– Ты хочешь сказать, что ставишь на кон частичку своей души? Что ж… часики эти вполне бы мне пригодились. Мы столько им врали в течение поездки, но под конец они всё-таки сработали. Ладно, тебе решать. Что я понял? Ты помнишь ту фразу: «В любви всё правда, но нет правды о любви»? Как ты знаешь, я долго размышлял над этим выражением, но никак не мог разгадать его, а его всего-навсего надо было перевернуть, как вот эту игрушку. Нет единой, одной для всех правды, она неповторима в каждом конкретном случае. Так же и любовь: она как жизнь, сливается с жизнью. Непонятно? Ну, есть ещё фраза, я её услышал в одном польском фильме: «Все хотят, чтобы их любили, но никто не хочет любить». Она тоже долго сидела во мне занозой, но сейчас, после поездки, я воспринимаю её по-другому: каждый любит, как может, остальное – кино. Опять непонятно? Ладно, признаваться, так признаваться. Ты свой «скелет из шкафа» вытащила, мне ничего не остаётся, как вытащить свой. Да, каюсь, ты была права, не веря, что у меня не было «кого-то». Естественно, молодая, где ж взять другую; естественно, студентка, теперь давно уже бывшая. Любимая, прекрасная, страстная – всё, о чём только можно мечтать. Мы умело скрывали наши отношения, и когда жена вдруг ушла (а мы с ней очень плохо жили, во всём полная несовместимость), я хоть и ощутил боль, концом света для меня наш разрыв не стал: в том месте, где я упал, соломка была давно подстелена. Радостный, я прибежал к своей ненаглядной и сообщил, что ничто нам отныне не препятствует и мы можем наконец соединиться. Ты, наверно, уже догадываешься, каким был ответ? Я более чем устраивал её в прежнем качестве, но в варианте мужа совершенно не подходил. Что мне оставалось? Я наговорил ей много обидных слов, обозвал предательницей и решительно порвал с нею. Какое-то время она звонила мне, говорила: мы были счастливы, всё было так прекрасно, зачем ты всё портишь? Но я был непреклонен. Потом она вновь позвонила, сказала, что если я ещё не передумал, она согласна выйти за меня замуж. Но теперь уже я задумался. Было время поразмышлять, целый год я предпринимал попытки найти себе другую женщину…

– Объявления? – с усмешкой прервала она его. – Ах, как знакомо! Я столько времени угробила зря на подобную чепуху, а как-то прочитала в «Московском комсомольце» замечательную фразу: давать брачные объявления – всё равно, что писать письма в Нобелевский комитет с просьбой о присуждении вам внеочередной премии. Я чуть с ума не сошла: ребята, где же вы раньше были? Но всё равно не поверишь, пока сама в чём-то не убедишься.

– Ну, я ведь математик, – грустно вздохнул он, – значит, не только объявления: я отработал все варианты – клубы знакомств, брачные агентства, интернет. Как ты сама догадалась, Нобелевскую премию мне не присудили. Тогда я подумал: я так одичал за годы супружеской жизни и в то же время как бы остановился в своём развитии, так, может, причина во мне – и мои представления о любви, о современных женщинах, да и вообще о жизни, в корне неверны? Странно, чему же я учил, как воспитывал своих дочерей? Так и родилась эта мысль о поездке в Италию. Вот и всё, что я могу тебе рассказать. Понимаю, ты совсем другое хотела бы услышать, а тут всё слишком общо и в то же время предельно индивидуально. Я даже не знаю, как я конкретно поступлю со своей личной жизнью по возвращении, но точку опоры я нашёл. И многим в этом я обязан тебе, как ни странно.

Она кисло улыбнулась.

– Понятно, мой печальный опыт?

Появились стюардессы со столиками. Обед. Салон оживился. Все гадали, чем будут кормить: российским или итальянским.

Он тоже приободрился. Отсутствием аппетита он никогда не страдал.

– Как ты думаешь, мы не мешаем им своими разговорами? – спросил он, воспользовавшись всеобщим гомоном – Я так и жду, что на нас со всех сторон начнут шикать: когда же, мол, вы наконец замолчите?

Она привычно сморщила носик.

– Во-первых, мы не говорим, а шепчемся, а во-вторых, у всех здесь столько проблем! Кто спит, «утомлённый солнцем», кто прослушивает в плеере купленные диски, кто мыслями уже дома. Ну а если кому осталось что сказать друг другу – для них это последняя возможность поговорить. Как видишь, уже здесь многое переменилось, а в аэропорту все тут же в разные стороны разбегутся. Почти всех кто-то будет встречать, хотя бы в надежде на сувениры. Твои дочери…

Он фыркнул.

– Ну, уж это вряд ли!

– Да, да, две твои дочери. Ты теперь вырос в их глазах: папа в Италии побывал. А ещё стройная фигурка в сторонке…

– Ты думаешь, она придёт?

– Конечно. Но тебя, наверное, уже утомили мои разговоры, тоже хочется поспать, отдохнуть?

– Нет, нет, – отрицательно мотнул он головой. – Сначала да, я действительно был раздражён, подумал: «Господи, так было здорово, зачем она всё портит?» Сейчас я думаю по-другому: то, что было прекрасно, так прекрасным и останется, но вот этот наш разговор тоже по-своему уникален, несомненно он – одно из лучших воспоминаний из всей поездки. Как ты сказала: всё для памяти и кое-что для души. Это вот для души. Поэтому я и переживаю: можно ли продолжать? Ты знаешь, своим первым признанием ты меня просто убила. Зачем же ты притворялась тогда, изображала из себя нимфоманку?

– Да ты бы тут же сбежал от меня к другой женщине. Кому нужны ледышки?

Она помолчала какое-то время, затем вздохнула.

– Зря я, пожалуй, свой секрет открыла. Тебе обидно? Нет, всё и в самом деле было замечательно, но мне понадобится много времени, чтобы по-настоящему это осознать.

Он не смог удержаться, перебил её, хотя понимал, как важно было просто послушать, дать человеку выговориться.

– Постой, постой, опять что-то новое. Вот то, для памяти и для души, я усвоил, а здесь…

– Ладно, – улыбнулась она. – Придётся начать издалека. Залезем в меня ещё глубже. Мои родители – люди вполне обеспеченные. Прекрасная трёхкомнатная квартира в центре Москвы, элитная дачка. Брат и сестра тоже замечательно устроены, я у них младшенькая, самая любимая. Была я примерная, послушная, во всём отличница – и вдруг оказалась на обочине. Они давили на меня, мне захотелось свободы, самостоятельности. Остальное ты уже знаешь. Там отлаженный конвейер по воспитанию внуков и внучек, а с моей стороны никого нет. Конечно, по всем статьям я должна к ним вернуться и вместо зарабатывания денег, которых, как известно, всех не заработаешь, заняться поисками подходящего мужа. Все так делают, зачем я пытаюсь изобрести велосипед? Теперь я поняла, что причина во мне, а не в моих родителях. Это уже мой собственный максимализм. Я слишком высоко подняла планку. Которую, наоборот, с каждым годом надо опускать всё ниже и ниже: моложе я не становлюсь. Один пример, вот только боюсь, что после него ты станешь считать меня шизофреничкой: как я уже тебе говорила, у меня полный отчёт по каждой поездке, но… там нет и следа тех мужчин, с которыми я была вместе. Я постепенно память о них уничтожаю. Сначала эта фотография показалась неудачной, затем другая, вот этот кадр на мониторе – господи, как легко, один щелчок мышки на компьютере! Как ты считаешь, такое нормально?

– В смысле психики – да. А в остальном – прокрустово ложе.

– Ну уж скорее наоборот, – фыркнула она. – Всё сплошь недомерки.

– Конечно, – не согласился он, – если голову да ноги отсечь – не просто недомерки, полные уроды получаются.

– Так, и куда же мне теперь? К родителям под крылышко или и дальше – «с песней по жизни»?

– Не знаю, – покачал он головой, – на мой взгляд, тут многое от жира. Другим бы твои проблемы!

Она отвернулась к иллюминатору.

– Кто бы говорил! Ты знаешь, мне на какой-то момент показалось, что в этой поездке мы душами поменялись. С самого начала ты буквально доставал меня своими разговорами о какой-то необыкновенной, вечной любви, об общечеловеческих идеалах, но вовсе не тем, что я твоих взглядов не разделяла: это были мои взгляды, мои мысли. И что теперь? Ты такой трезвенький, такой реалист. Так степенно, умудрённо о тех же самых вещах рассуждаешь. Создаётся впечатление, что ты уже там, в Москве, убедил себя, а поездочка была чисто формальной?

Она бросила взгляд на стоявшие перед ней часы.

– Ладно, во всех случаях они твои. Считай, что ты выиграл. Последний вопрос: ты так и не расскажешь, что написал в том письме Джульетте?

Он медленно покачал головой.

– Нет, не обижайся, это уж совсем интимно. Просто рассказал ей о своей жизни, и больше ничего. Бывает так: много людей вокруг, а поделиться самым сокровенным не с кем. Но я не один такой. Зачем бы люди иначе стали к ней обращаться?

Она удивлённо вскинула на него глаза, совершенно ошарашенная.

– Не верю. Чтобы ты – такой рационалист, расчётливый до мелочей, математик, вдруг решился душу раскрыть какому-то вымышленному персонажу? Выходит что-то одно: либо ты притворялся всю поездку, либо я вообще ничего не понимаю в людях.

Он вздохнул, усмехнувшись.

– Да, я действительно так ни разу не поступал, ну и что? Знаешь, я очень изменился в последнее время, а эта поездка довершила процесс. Я вдруг понял: что я теряю, даже если в неверную сторону пойду? Всё равно к себе самому вернусь. Вот ты постоянно твердишь: мечта, сказка. То, что мы видели, чистейшей воды мечта. Что бы случилось с этими ребятами – Р + Д, если бы не досадная случайность? О них просто никто бы никогда не узнал. Для меня теперь в любви только один критерий – счастье. Всё остальное, как я тебе уже говорил, у меня было.

Она пододвинула к нему часы поближе. Он взял их, подержал некоторое время в руках, вроде как внимательно рассматривая, а на самом деле искоса наблюдая за её реакцией, затем со вздохом убрал всю «правду и любовь» в сумку:

– Что ж, я уже сказал тебе: не откажусь.

8

«Это я! Милан, Верона, Флоренция, Рим, Италия… Интересно, ты вообще хоть что-нибудь помнишь из той поездки? Во всяком случае, наверное, не меня!

Вот здесь я живу. Не хочу, чтобы перед тобой постоянно маячила только одна моя физиономия, поэтому буду перемещаться, показывать тебе интерьер, стараясь по возможности, как в кино, не выходить из кадра.

Не знаю, пошлю ли я тебе эту флешку: не думаю, чтобы это было очень удачной мыслью. Но я только что пришла со спектакля, который мы тогда так и не посмотрели в Вероне, и настолько потрясена, что не могу заснуть.

Помнишь «Гоголя»? Я подарила ему цветы, когда они все вышли раскланиваться, он узнал меня, мы потом немного поговорили. Он спрашивал о тебе, я сказала, что у тебя всё в порядке, просто допоздна лекции, поэтому ты и не пришёл. У них везенье пока продолжается, «прима» и дальше крутит своему неожиданному спонсору мозги и от ребят не уходит. Они даже получили какой-то там «офф» на фестивале, то есть в основной программе не участвовали, но чем-то их всё-таки наградили. Честно говоря, я думала, что ты не упустишь такую возможность: они специально устроили этот спектакль, хоть и не сезон. Ребята выкладывались на полную катушку, я даже плакала. Подожди, у меня опять глаза на мокром месте, пойду хоть чуть-чуть их подправлю.

Ну вот, теперь всё в порядке, можно продолжать.

Меня даже звали на «междусобойчик», но я отказалась. Постеснялась, наверное. Хотя обычно стеснительной меня никак не назовёшь. Зря, конечно, не пошла, всё равно бессонница.

В моей жизни много перемен. Если они тебе не интересны, просто прокрути видеоролик дальше. Я всё-таки осуществила свою мечту: занимаюсь теперь женской одеждой, взяла в аренду небольшой павильончик, наладила связи с поставщиками. Но и прежний бизнес не бросаю: страшновато, не знаю, как пойдут на новом месте дела. Конечно, в полном раздрае, ни за чем не могу уследить, девчонки пользуются моментом, обкрадывают меня безбожно, мечтают вообще вытеснить из нашей клетушки.

Всё, никуда отбегать больше не буду, так и смотри на меня зарёванную – что ж, ты меня всякой видел.

Что ещё? Разрушилась моя сказка. Не знаю, когда соберусь теперь в новую поездку, и настроение ни к черту, и с работой дело пока ещё далеко от того, чтобы быть в полном ажуре.

Иногда, в качестве утешения, пересматриваю фотографии, видео из своего «архива». Вот только до Италии никак руки не дойдут. Но дойдут когда-нибудь.

Вот и всё. Не понимаю, как так получилось, но я думала, что мне двух-трёх часов не хватит для этого разговора с тобой, а уложилась буквально в десять минут. Что ещё? Вспоминаю те наши «часики», надеюсь, ты их не выбросил как безнадёжный хлам? Мне они очень дороги – если эта премиленькая вещица вдруг станет тебе не нужна, только позвони, я тут же примчусь за ней на крыльях ветра.

Нет, я вовсе не о том, что обмен был неравноценен, вовсе не прошу «игрушку» обратно. Но вдруг?..

Ладно, теперь действительно всё, пора закругляться.

У меня, конечно, есть твой адрес и номер твоего телефона, но я подумала: что можно сказать по телефону? Обменяться какими-нибудь дежурными фразами? И что потом?

Наверное, то же, что и сейчас. И что можно вообще сказать по этому поводу? Не там предохранялась? Как видишь, я даже усвоила твой чёрный юмор.

Что я ещё могу тебе сказать? Часто представляю себе одну и ту же картину: ты и молоденькая студенточка, которая пришла к тебе пересдавать зачет. А может, она давно уже на кухне, готовит тебе ужин? Или, что ещё хуже, вернулась та прежняя, «многоопытная»? А может, она никогда и не уходила?

Как видишь, мой ужасный характер не стал лучше.

«В последних строках» моих каракулей, точнее, карканий… «А напоследок вам скажу…»

Всё хочу написать письмо Джульетте (кстати, как там с ответом, надеюсь, ты не зря потратил свои денежки?), но, боюсь, она меня не поймёт. Их с Ромео чужие зависть, ненависть разлучили, а что разлучило нас?»