Николай Полевой
(О переводе)
Переберите романсы и песни, большею частию переведенные Жуковским, – одна и та же мысль, одна и та же мечта. Их выражают: «Тоска по милом», «Мальвина», «Цветок», «Пловец», «Верность до гроба», «Голос с того света», «Утешение в слезах», «К месяцу», «Весеннее чувство», «Утешение», «Сон», «Счастие во сне», «Певец», песни: «Счастлив тот, кому забавы», «О, милый друг! теперь с тобою радость», «Отымает наши радости», «Минувших дней очарованье», «Над прозрачными водами». Самый выбор баллад не показывает ли одного и того же? «Людмила», «Алина и Альсим», «Пустынник», «Рыцарь Тогенбург», «Эльвина и Эдвин», «Алонзо», «Жалоба Цереры», «Ленора», «Кубок» – разные вариации из Бюргера, Монкрифа, Гольдсмита, Шиллера, все на одну тему – тоску любви, тихую радость, жертву любви, свидание за гробом! Затем остается у Жуковского весьма немного пьес исключительных. Заметим, что большею частию сии пьесы суть слабейшие; что и в них виден общий отзыв поэзии Жуковского: он выбирает из Байрона унылую элегию «Отымает наши радости», из Мура пьесу, где: описано стремление души от земли к небу «Пери и ангел», из Овидия гибель верной любви «Цеикс и Гальциона», из Клопштока раскаяние ангела и тоску его по небе «Аббадона». Самый выбор «Орлеанской девы», пьесы, где заключена мысль небесного вдохновения несчастной любви и отвержения земли для неба, – не подтверждает ли одной основной идеи поэта? Почему не взял он «Гяура», «Поклонников огня», «Вильгельма Телля»? Потому, что все это не родное душе его. И на том, что берет Жуковский, не отливается ли одинако унылый, грустный отблеск его поэзии, если не в духе, то в выражении?
