Николай Старинщиков
На срок жизни
– А здесь что ей не звонится? Стесняться надумала?
Девушка пожала плечами.
Опер Скворцов, быстрый и легкий, подсел к девушке и стал успокаивать. Потом протянул визитку. Девушка взяла бумажку и свою подает. Взаимно. Девушку Катей в детстве назвали.
– А вас, значит, Валентин?
– Для друзей и для вас – просто Валя…
Входная дверь отворилась, в проеме образовалась полная дама лет пятидесяти с огненно-красными волосами на голове. На ней был такого же цвета пиджак и серебристая юбка.
– К вам пришли, Людмила Николаевна, – оживилась секретарь.
– По какому вопросу?
– Это мы вам сейчас объясним, – сказал Драница, расправляя плечи.
– Тогда проходите…
Бачкова шагнула в сторону, пропуская гостей к себе в кабинет, и вошла последней. Она прошла к столу и села в кресло, которое тотчас запело под ее тяжестью. Гости расселись на диване, наискосок.
– И так! Я вас слушаю!
Драница откинулся на спинку дивана:
– Вопрос, конечно, интересный. Как так получилось, что у человека дырка в голове, а его квартиру назначают в продажу? Можете нам объяснить?
Кресло скрипнуло. Бачкова собиралась с мыслями.
– А что тут особенного? – спросила она. – Мы получили сведения о кончине и решили дать объявление… В этом, по-моему, нет ничего незаконного. Это соответствует принципам нашей деятельности…
Драница оживился:
– Вот-вот! Как раз об этом хотелось бы услышать. О принципах…
Бачкова поправила прическу, убрала прядь красных волос с лица.
– Мы недавно организовались, – стала она рассказывать, глядя на поверхность стола. – Предприятие создал кандидат медицинских наук Гноевых. Надеюсь, вы слышали о нем, заведует кафедрой… Иногда бывает у нас, но не часто. Так. Бумажки подписать. А я у него на подхвате – технический директор. Задача наша непростая. Всем известно, какое у нас положение со стариками. Не жизнь, а существование. Вот он и решил, что надо старикам помогать… Наш девиз – жить припеваючи! С этой целью Гноевых получил лицензию на занятие предпринимательской деятельностью. Конечно, сделать это было довольно сложно. Знаете, как у нас обычно бывает?.. Согласования, хождения по кабинетам. Одни очереди чего стоят. Кругом спрашивают, почему это вдруг вы решили? Всем почему-то кажется, что можно лишь торговать либо плести корзины.
Бачкова улыбнулась и продолжила:
– Разработали договор. Пожизненное содержание с иждивением… В нем у нас подробно расписано, как по полочкам… Предмет договора. Срок действия. Права и обязанности… По этим вопросам нас консультирует адвокат Решетилов – знаете такого? Анатолий Семенович…
Драница кивнул. Еще бы не знать пройдоху.
– Кроме того, – с умным видом продолжала Бачкова, – нас курирует председатель районного суда Скрепкина Василиса Петровна. Так что в этом смысле у нас как бы существует юридическая поддержка – у нас всё по закону.
– Замечательно, если б не одно обстоятельство. Убит именно ваш клиент. Может, подскажете, с чего это вдруг?
Бачкова развела руками. Не по адресу обратились. Документы показать – это можно.
Драница опустил голову в пол, сцепил руки. Дверь отворилась, в кабинет вошел мужчина лет сорока. Серые волосы. Застенчиво улыбается. С извинениями, что заставил ждать.
Бачкова разинула рот:
– Борис Валентинович, товарищи из полиции…
– Вижу-вижу… Какие проблемы?
Драница хлопнул себя по коленям:
– Ищем убийцу.
– Да, конечно… Я в курсе, что убили. У нас лицензия. Уставные документы. Отношения договорные. В рамках Гражданского кодекса.
Гноевых явно нервничал. Секунда – и он запоет о давлении со стороны государства. И Драница решил спросить о главном. О доходах.
– В уставе об этом четко сказано… – промямлил директор.
– А в договоре? Можно нам посмотреть?
– Безусловно… – Гноевых посмотрел в сторону Бачковой. – Но если взглянуть искоса на наш бизнес, то получается, что мы вроде как ничего не производим, а доход получаем. Но дохода, замечу, круглый нуль. На зарплату едва наскребаем… Остальное налоги съедают…
Драница понимающе кивнул: вновь песня о старом, о наболевшем. Налоги так высоки, что легче удавиться.
– И все же, – продолжил он. – У нас два трупа и никаких свидетелей. Осталась квартира, вы ее выставили на продажу… В связи с этим возникает вопрос…
– В договоре всё сказано…
– Вам известно, как жил потерпевший? Может, у него были враги? Ведь вы собирались за ним ухаживать.
Ответ заставил Драницу напрячься. «Небесные дали» по закону вроде как вообще не обязаны этим заниматься. Для этого имеются специальные учреждения.
Холодно сказано. Сухо. Безжалостно. А ведь сказавший эти слова – врач. Клятву когда-то давал. Как видно, забыл давно…
Задав еще несколько вопросов, Драница поднялся. Визит мало что дал. Обычная реакция обывателя на чужое несчастье.
…Алексей Иванович Гаевой вечером не выдержал. Как с цепи сорвался, покраснел и давай гавкать на подчиненных. Работайте, пробивайтесь! Короче, девятый вал.
– Ни за что не поверю, что нельзя преступление раскрыть! – надрывался он. – Глядеть надо, ядрёный корень! Нет одинаковых людей! Все разные! И все торопятся!..
– Как голые в баню… – шепнул Скворцов, но полковник услышал.
– Совершенно с вами согласен, товарищ Скворцов! Как в баню. При этом теряют вещи и оставляют следы. Так что смотрите под ноги… И кверху заглядывайте – может, увидите. Ага… Так… Еще чего накопали?
– У них были договорные отношения с убитым, – сообщил Драница. – Ему помогли приватизировать квартиру – остальное по мелочам. Подарили телевизор, убирались в квартире…
– Так… – Гаевой оживился. – А сколько их там работает? Трое?.. Двое носилки несут, третий – мух отгоняет? Хорошо устроились. И зацепится там не за что… Другую версию давайте! Бытовую! Может, пил старичок?! А мы до сих пор не знаем… Как то есть нет, когда бывает сплошь да рядом?! Мне вас, что ли, учить! Дохода у них пока что не было. Это точно. А если был? Проверьте сделки по квартирам за истекший период. Думаю, с того самого момента, как они на свет появились. Дали эти синие.
– Небесные…
– Вот именно. Я и говорю… Знаете притчу о бесплатном сыре?.. Так что давайте, действуйте. О каждом результате немедленно мне докладывать. Благотворительность, понимаешь… Но это же сказки!.. Али-Баба какая-то! Сыр для голодного… И что, есть любители, капитан Драница? А?! Сколько у них договоров?! Можете мне сказать?!
– Упустили этот момент, Алексей Иваныч…
– Надо точно знать, кто, когда и на каких условиях заключил договор с этой конторой. Как это у них называется? Договор пожизненного содержания с иждивением? На вечные времена?
– На срок жизни, – поправил Скворцов.
– Короче, с утра. На свежую голову. Это дело там! – Гаевой показал пальцем в потолок. – Я на вас надеюсь, товарищи офицеры. Изучайте юридические особенности подобных сделок. Надо посмотреть, что из себя представляет договор. Встречайтесь со специалистами, вникайте. И докладывайте… Параллельно ведите другую версию – пьянство, супружеская неверность, внебрачные дети. Либо старые долги… – Гаевой поднялся из кресла. – Все свободны…
Оперативники приставили стулья на место и вышли.
Стрелки больших часов на стене в кабинете начальника полиции упирались в цифру девять.
Выйдя из кабинета, Гаевой вдруг подумал о Решетилове. Тот еще махинатор: под обещание оправдательного приговора сдирал с клиентов приличные бабки, за что получил заслуженный срок… Теперь, выходит, прилип к «Небесным далям». И председатель суда Скрепкина к ним затесалась. Интересная парочка вышла…
Глава 5
Адвокат Решетилов с утра прыгнул в машину и пошел скакать среди луж, распугивая брызгами прохожих. Он всегда был глумлив по отношению к закону. Казалось, закон специально придумали как бы с двойным дном. Впрочем, он не был далек от истины. И тем гордился.
Вот и здание ЦГБ, обнесенное по периметру высоким забором из толстых стальных прутьев. Анатолий Семенович на воротах притормозил, показал охраннику средний палец, повернутый кверху, и прибавил газу. Его здесь знали теперь как облупленного: со всеми перезнакомился. Даже со сторожами. Решетилова жизнь научила: не будешь крутиться – тебя самого наденут на вертел и поджарят вместо шашлыка.
Впрочем, никто его теперь не поджарит. Адвоката Решетилова многие знают. Даже в других регионах, включая столицу.
Повернув за угол здания, он припарковал машину, включил сигнализацию, и метнулся ступенями кверху. Гноевых и Бачкова оказались на месте.
Решетилов поздоровался за руку с Гноевых, брякнулся на диван, раскинул ноги и потянулся за сигаретами. Никому нельзя курить в помещении – ему можно. Специально для себя оговорил особые условия, когда договор с Гноевых заключал.
– Тут такое дело, – начал учредитель.
– Сейчас… – Адвокат прикурил от зажигалки. – Говорите…
Гноевых принялся по порядку рассказывать.
– Так-так, – вставлял иногда Решетилов. – Ну, это понятно…
Гноевых закончил. Сообщил всё, что знал, и даже приврал: «Корыстный мотив, сказали, просвечивается… Лицензию, говорят, отберем…»
– Ну, это они мелко плавают! – Адвокат вскинул кривые брови. – Изменения в обществе идут необратимые! Одни менты с тех пор не изменились… Им бы только вцепиться и не пускать… Короче говоря, договор дороже денег. Никто его не тянул подписывать. А что с ним случилось, так мы за всех не ответчики. Пусть ищут и привлекают. И если, допустим, пойдет молва, что покойники, дескать, у них, так мы тоже кое-чего умеем. Иск вчиним – успокоятся. Предъявим требования о причинении морально вреда, о возмещении убытков. Еще чего-нибудь придумаем…
Закончив повествовать, Решетилов кинул сигарету в пепельницу и за другой полез. Словно вконец решил отравить помещение.
Гноевых демонстративно вертел носом, но терпел. Адвокат делал вид, что не замечает. Пусть переносят его запахи. Меньше вызывать станут по пустякам. Моду взяли: «Приезжайте, Анатолий Семенович. Вопросов тьма накопилась…» А приедешь – загадки решать заставляют, ребусы. Конкретнее надо быть, господа…
– Разобрались, откуда у верблюда гонор?.. Тогда я поехал, – неожиданно решил он. – В суд надо заскочить. Пока…
Он вскочил. Махнул рукой на прощание – и только его и видели. Словно и не было вовсе Решетилова. О недавнем визите только дым напоминает.
Гноевых бросился к окну, распахнул настежь. Легкие требовали свежего кислорода. Кандидат медицинских наук специализировался по легочным заболеваниям и не понаслышке знал, что такое прокуренные помещения.
– Все поняла? – спросил он Бачкову. – А то я с утра не способен к восприятию.
– Хрен его знает. Вертит как этим самым по губам. – Людмила Николаевна была женщиной резкой и не стеснялась в выражениях. – Выходит, что нет пока что оснований к волнению.
…Решетилов тем временем летел к воротам ЦГКБ, собираясь проскочить без задержки. Надавил на газ, но не тут то было: полосатый шлагбаум вдруг перекрыл дорогу. Железяка хренова! Всю зиму торчал, как у того новобранца, и вдруг упал.
Адвокат выскочил из машины – и к будке. На двери замок. С кого спросить, если там никого?! Подшутил, значит, кто-то.
Обернулся и тут увидел: кренделяет пятнистая фигура от приемного покоя с бутылкой воды под мышкой. И не торопится. Подошел, глаза вылупил, руку тянет.
– Счас как дам! – вместо приветствия разразился адвокат. – Где тебя хрен носит?! Почему пост оставил?! Говори! Отвечай!..
– Ты мне из кабины палец показывал, но я не понял. Скажи на словах.
– Моли бога, что радиатор цел остался…
– Я не виноват. К главному врачу обращайся. Он здесь за всё отвечает…
Охранник подошел к шлагбауму, поднял в вертикальное положение, вставил стальной шкворень в проем.
Решетилов прыгнул в машину, хлопнул дверью, вырвался на улицу и полетел вдоль, виляя между дырами в асфальте. На перекрестке повернул и тут притопил педаль до пола, поглядывая на часы: время поджимало под самое некуда. Процесс могли отложить, а он обещал, что будет вовремя. Долетел до шоссе. Осталось повернуть налево, дождавшись зеленого огня на светофоре, и пойти прямиком. Теперь без остановок.
Светофор, тем не менее, не торопился. Он покраснел весь от постоянной работы. Решетилов дернулся с места от нетерпения, пытаясь подогнать время. Еще раз дернулся и снова остановился – на пешеходном переходе. Обойдут, кому надо. Вот идет тоже один, словно лом проглотил. За угол машины уже заступил… В руке держит посох за середину. Значит, этот посох ему нужен как собаке пятая нога.
И тут вдруг вспыхнул зеленый. Решетилов дернулся: не стоять же на месте, когда зеленый сияет, – и тюкнул пешехода в колено. Чуть-чуть! Уголком!
Пешеход вдруг остановился как вкопанный, обернулся к машине. Перехватил клюку и с размаху опустил свой гладкий предмет напротив водительского лица, моментально лишив обзора. Все стекло покрылось мутной сеткой морщин. И еще раз. Потом еще…
Анатолий Семенович не считал, сколько. Такое у него было впервые.
– Козлина! – негодовал мужик. – Вылезай, сука! Сейчас я из тебя отбивную сделаю!.. Протез, падла, сломал!..
Решетилов давил на кнопки мобильного телефона. Кинуть бы машину назад, да нельзя – транспорт сзади вовсю напирает.
Она набрал наконец номер и заорал:
– Пацаны, выручайте! На перекрестке Гоголя и Димитровградского шоссе! Мозги грозят выбить!
Пацаны коротко ответили:
– Через минуту будем…
Решетилов отключил мобилу, осмелел моментально и даже стал тявкать в ответ.
Инвалид, слава богу, выдохся. Уделал машину как бог черепаху и успокоился. Только бы не ушел. Тронулся было через дорогу, но его притормозили. Вовремя ребята подоспели. Под локти к своей машине ведут.
– Не дрыгайся, – шипят пацаны.
А инвалид и не думает дрыгаться. Только ворчит да волками тамбовскими обзывает.
Решетилов теперь улыбался, предвкушая безобразное разбирательство. Однако рано он стал улыбаться. Какой-то тип, с сумкой через плечо, подошел к пацанам, отобрал инвалида, спрятал себе за спину и главному братану кулаком в нос – у того кровь фонтаном, согнулся вдвое. Теперь это не боец. И даже не свидетель. Поливает асфальт кровушкой.
Решетилов сжался в машине. Как он метко их щелкает. И не боится. Ведь могут на перо посадить. И посадили бы, да у того пистолет вдруг образовался в руке. Выстрел – машина у ребят села на одно колесо. Второй – целиком опустилась. Затем стволом в рожу одному, другому. Лежать!
Слава богу. Выходит, не бандит. Бандит давно прикончил бы «гвардию» и ушел в обнимку с инвалидом – шампанское пить.
Инвалид так и шьет за этим вприсядку. Связать помог. А мужик – к Решетилову. У того оборвалось всё внутри. Найдут очевидцев. Скажут, даванул человека на перекрестке, тот и вошел «в кому». Так что посадить надо опять Решетилова. Вот она, судьба…
Мужик наставил на Решетилова пистолет:
– Гони документы!
Пришлось предъявить удостоверение водителя и адвоката. Анатолий Семенович смутно надеялся, что бордовая книжечка может помочь.
– Вот мы какие… – Мужик рассматривал удостоверение. – Видеть никого не желаем. Но жить хотим. Причем кудревато – не так ли?
Решетилов согласно тряс головой. Кто же не хочет…
– Тогда вытряхивай стекло и дуй отсюда по-доброму. Ждем. У тебя три секунды… Раз!
Решетилов дернулся на сиденье. Уперся руками в разбитое стекло и выдавил. В норматив уложился. Потом выскочил из машины, стащил стекло на обочину, намереваясь оставить здесь же.
– В багажник с собой забери! – приказал мужик. – Не надо здесь пакостить…
Решетилов не спорил. Как он сразу не догадался, что гадить нельзя по обочинам. Отворил заднюю дверь, подобрал осколки и уложил в багажник.
– Теперь вали без оглядки…
Решетилов полез в машину, косясь на ручку пистолета, торчащую из-под ремня. Все-таки бандит, кажись, попался… Не мент все-таки…
Решетилов тронулся с места и пошел галопом. Жаль, крыльев нет, не то взлетел бы. На пятой передаче вышел к транспортной развязке. Поток воздуха вжимал его в спинку сиденья.
Прошел через развязку. Принял вправо, остановился, посмотрел на часы. Попал, называется, в уголовный процесс. И тут же закаялся впредь торопиться. Вынул трубку и стал набирать номер.
– Алле! Суд?!.. Такая вот история. Дорожное происшествие. Еле в живых остался. Так что вы без меня как-нибудь, либо еще раз откладывайте… Да… Ничего не поделаешь… Без стекол стою…
Он развернулся и пошел в обратном направлении. За квартал до злополучного перекрестка свернул направо – опять не попасть бы на глаза бандиту.
…Инвалид со случайным спасителем шагали теперь вдоль домов. Хромой опирался на палку.
– Видеть никого не хотят, – говорил он. – Вот я и не выдержал.
– Что с ногой?
– Ампутация после Афгана. Не приходилось бывать?
Попутчик отрицательно качнул головой. Не приходилось.
Инвалид покосился, глядя со стороны на попутчика: в других местах, по всей видимости, бывал мужик. Это уж точно. Жесткий мужик с больной душой…
– Орловская группировка… – повторял инвалид. – Пусть полежат теперь… Одумаются, может… А тебе спасибо.
Он остановился, хрустя протезом, и протянул руку.
– Казанцев моя фамилия… Владимир. Капитан в отставке.
– Майор Лушников. МВД.
– А по имени?
– Николай…
– Вот и познакомились.
Казанцев хрустнул помятым протезом:
– По паре капель? Ради знакомства…
Лушников не возражал. Только что с поезда – и сразу на спектакль.
Они углубились в квартал и вскоре вышли на параллельную улицу. Здесь были всё те же старинные, двухэтажные дома.
– Ты мне звони, – требовал Казанцев, записывая телефон в записную книжку. Выдрал листочек и протянул.
Лушников взял бумажку и сунул в карман. Продиктовал номер своего телефона. Задумался на секунду. Придется пускать здесь корни. Пять лет провел в Омской академии. Потом еще десять – на острове. И даже заметить не успел, как четвертый десяток пошел.
Протянул руку инвалиду. Пока, капитан. Был рад познакомиться. Поправил сумку с ремнем через плечо и пошел пешком вдоль улицы, глядя по сторонам.
– Звони! – крикнул позади инвалид.
Лушников согласно кивнул, не оглядываясь.
Глава 6
Лушников Николай шагал в сторону дома. Ранний апрель будоражил кровь. В данном районе мало что изменилось за последнее время. Те же дома стоят. Те же троллейбусы ходят по улицам.
Он подошел к дому и стал смотреть со стороны, встав у витой чугунной ограды. Отец не догадывается, что сын приехал, если Гирин не проболтался. Надо внезапно зайти. Застать, как говорится, врасплох за семейным счастьем.
– Хорошо тебе! – кричал отец как-то по телефону. – Ты молодой! Вскочил и побежал, куда захотел! А мне надо жену, чтобы кружку воды поднесла в случае чего!..
Кажется, поднесла… По словам крёстного, до ручки дошел старикан. Ноги едва таскает, так что вовремя приехал домой Николаша.
Из окон в его сторону так никто и не выглянул. Николай вошел в подъезд. В прошлом здесь жили партийные деятели. Случайно к ним затесался летчик-истребитель. Дом расположен близко к центру, в тихом месте. Дворник тетя Вера с метелкой попалась навстречу.
– Приехал, Коля? А твой-то! – Она махнула рукой. – Не буду говорить – сам увидишь. Не бросай его одного…
– Для того и вернулся…
Лушников поднялся на второй этаж и нажал на кнопку двери, собираясь обнять отца и сказать на ухо хоть что-нибудь. Самое сокровенное. Сказать, что помнил всё это время, что тосковал.
Однако к двери никто не спешил. Молчок. Ни шороха, ни голоса. Вот так номер. Придется идти к крестному и там уж решать, что делать дальше.
Он развернулся и шагнул в обратном направлении, согнувшись под тяжестью сумки. Обнял отца, называется! Кому ни скажи – засмеют.
Вышел из подъезда – и прямиком к Гириным. Только бы дома оказались. Иначе некуда будет податься. Хоть на вокзале ночуй.
Шел и молил бога. А когда пришел к Гириным, обрадовался. Сидят дома оба – и тетка Настасья, и дядя Ваня. Крестный с газетой в руке бросился обнимать. Сам чуть не по пояс крестнику.
– Иван Иваныч, домой не попаду никак…
– Ничего, Колька! Мы их того! Укатаем!
– Как вы живете?
– Ты проходи, раздевайся. Вот тебе тапочки.
Гирин вынул из-под шкафа тапки и положил в ногах у долгожданного гостя.
– Как живем? – переспросил. – Весело живем! Послушай! Только что газету читал. Со смеху чуть не скончался. Вот, слушай…
– Отстань! Устал он с дороги! – кричала тетка Настасья.
– Нет, пусть вникает. – И начал читать: – «Внимание! В новый ресторан «Владимир» (Новый город) приглашаются на конкурсной основе повара и официанты с именем Владимир, не старше сорока трех лет, обязательно лысые. Девиз ресторана: «В нашей еде вы не найдете ни одного волоска!» Резюме и фото по адресу… Адрес электронный. Или вот еще: «Требуются сотрудники – до двадцати семи лет. А если мне двадцать восемь – что мне делать?!
Тетка Настасья с трудом отобрала у мужа газету и стала сама читать.
– Где тут про лысых-то? – Углубилась в чтение. – Ты хоть смотрел дальше-то?! Тут же латинскими буквами написано – первое апреля. Разыграли тебя…
– Выходит, развели. На мякине… Хрен с ними.
Они прошли в зал, опустились в кресла.
– Выходит, не открыл, – продолжил Гирин. – Понятненько… Что я скажу. Попал под влияние наш истребитель: теперь он ведомый… Не так болен, как диагнозов ему понаставили.
– Мне бы в квартиру попасть…
– Попадем! У него эта была, скорее всего, вот он и постеснялся открыть. Или, может, ему не дали. Не будем гадать.
Гирин взглянул на жену, и та ушла на кухню.
– Соловья баснями не кормят! – пустил ей вдогонку Гирин.
Хозяйка быстро накрыла стол. Бутылку поставила. Рюмки хрустальные приготовила.
– Это ты правильно сделал, Коля, – говорила она, поправляя кудряшки на голове. – Вовремя ты поспел…
Гирин распечатал бутылку. Наполнил рюмки.
– За твой приезд. И за удачу, чтоб разобраться пришлось! Подняли! Потом пойдем. Ешь. С дороги все-таки…
Пообедали, быстренько собрались и пошли к Александру Сергеевичу, на ходу строя планы. Сейчас как придут, как начнут говорить, так он сразу поймет – что был неправ, что заблуждался. Нельзя ему было торопиться с этой Филькиной.
Пришли, постучали в дверь и не получили ответа. Дворник тетя Вера поднялась ступенями с улицы.
– Нет там никого! Увезли только что в больницу. У соседей спросите.
А те сами на стук выглянули из-за двери. И подтвердили: так и было! Подъехала машина и забрала. Куда увезли? А кто его знает! В больницу, само собой…
Николаша прижался спиной к двери и тяжко вздохнул. Из-под носа увели родителя. Еще неизвестно, где тот сейчас находится. Да и жив ли вообще?..
– Ну, что ж… – Гирин хмурился, шевеля бровями. – И на том спасибо… Хоть какая-то информация.
Вернулись к Гириным. Куда звонить? С чего начать?
– Дай, я буду звонить, дядя Ваня… – попросил Николай. Положил перед собой блокнот, ручку и придвинул телефон.
– Скорая?.. Куда доставили?.. В ЦГБ?.. В какое отделение?.. Хорошо, сейчас подъеду.
Однако Гирины не отпустили. Вместе сходим. А пока надо хоть часок отдохнуть – всё равно там неприемные часы пока что.
Отвели племянника в комнату, уложили на кровать и прикрыли после себя дверь.
– У него же пол под ногами играет после дороги…
– А вечером сходим.
Вечером они опять собрались, вышли из дома и сели в троллейбус. Только бы больного в другое место не перевели. Прибыли, поднялись лифтом на седьмой этаж и обратились к сестре. Нельзя ли увидеть такого-то. С диагнозом непонятным.
– Как это? – медсестра ухмыльнулась. – Разве же так бывает?
Посмотрела в список.
– Сердечная недостаточность у него. Ступайте в палату… Не может он сам ходить.
Николай вошел в указанную палату и вздрогнул, увидев запавшие глаза и обострившийся нос. Мумия египетская, и та краше бывает.
– Саня! – Гирин устремился к Сергеичу. – Что она с тобой сделала?!..
Но «мумия» вдруг отворила глаза и вполне ясно спросила:
– Кто? Как вас понимать?..
– Вот. – Гирин обернулся. – Опять провалы в памяти. А ведь недавно вполне соображал. Что с тобой случилось? Как ты сюда попал? Мы же договорились…
– Ну…
– Вот и Настя не даст соврать. Иди сюда, Анастасия… Посмотри. Не нос, а шило. Скажи, Саня, что молчишь?.. Как ты?.. Можешь говорить?.. Сын к тебе приехал…
Александр Сергеевич перевел взгляд, махнул рукой.
– Вот как мы, – вздрогнул голосом. – Сил нету, чтобы встать…
Николай нагнулся к отцу, обнял, ухватил за руку. Потом присел рядышком на кровать.
– Как ни приду, спит, – говорил Гирин. – Всю дорогу во сне в последнее время.
– Когда ему есть, – всхлипнула тетка Настасья. – Выпьет горсть таблеток – и на боковую. Что за таблетки хоть пил?
– А… – шевельнул пальцем Сергеич и закрыл глаза. – Тамара приносила. Ими только и живу. Вот, опять принесла…
– Понятненько! – встрепенулся Гирин.
Александр Сергеевич отворил глаза, указал пальцем в тумбочку. Посмотрите, если не верите.
Сын потянул на себя верхний ящик, сунул руку, чтобы найти там таблетки, и ничего не обнаружил.
– Были… – Отец не сдавался. – Утром приносила. Целый бутылек. Перед вами опять была…
– Такие, что ли? – Гирин сунул руку в карман пиджака и достал оттуда бумажный сверток. Развернул. Высыпал на ладонь. Аккуратные розовые таблетки в глазурованной оболочке.
Сергеич скосил глаза и облизнулся.
– Они самые. Как бы их употребить.
– Обойдешься, – отрезал Гирин. – Похожие, да не те. Мне против кашля недавно выписали.
– Я тоже кашляю…
– Тебе нельзя – мозги заклинить могут. Мы тут тебе принесли. Ты ешь, не лежи. Ходить надо, аппетит нагонять…
Поговорили еще. Больше сами с собой, чем с больным.
Тот не хотел больше открывать глаза. Дернул кистью, дав понять, что могут идти, и отвернул лицо к окну.
– Папа, мне негде ночевать… Слышишь меня?
Отец молчал. Впал в забытье и летал себе где-то опять в облаках.
Николой посмотрел на часы. Пожалуй, сиди. Кроме мозолей, ничего здесь не высидишь. Встал и вышел из палаты. Родня за ним. Тетка опять в слезы.
В коридоре у окна он остановился, поджидая Гирина.
– Видал, как уцепился… Пришлось соврать, – раздул ноздри Гирин. – Тут как дело было: зашел к нему как-то, а он опять вне себя. Давай мне уши тереть насчет таблеток. Мы тяпнули с ним. Он покушал хорошо и уснул. Я цоп их – и в карман. Думаю, проверить надо. И таскаю до сих пор в кармане.
Мимо торопилась девушка в белом халате.
– Можно вас на минутку? – позвал Николай.
Та с готовность подошла.
– Слушаю вас…
– Можете вы сказать, что это за таблетки? Хотя бы примерно. А то таскают тут одному. Он и старается.
Девушка напряглась. Почему она должна отвечать?
Лушников вынул удостоверение, развернул. Майор полиции такой-то.
– Кроме того, – продолжил он. – Хотелось бы уточнить назначения. Что ему прописали?
– Идемте со мной, – позвала та. – На дежурном посту вам ответят.
Подвела и сказала:
– Помоги товарищу из полиции… У него вопрос по его компетенции…
Другая девушка в белом халате удостоверение спрашивать не стала. Взяла в руки медицинскую карту и стала читать. Ничего необычного. Рядовые мероприятия, связанные с выводом организма из голода. Подкормка сердечной мышцы.
Лушников слушал. Потом разжал ладонь.
– А эти лекарства ему прописаны?
Медсестра внимательно посмотрела на розовые таблетки. Смяла губы, качнула отрицательно головой и стала разъяснять ситуацию:
– Насколько я понимаю, это мощные таблетки… Их применяют в психиатрии. Подавляют желание бодрствовать, успокаивают. Я бы их не советовала… Но лучше вам обратиться к лечащему врачу. Пройдите в ординаторскую…
Она показала рукой вдоль коридора.
Лушников двинулся в указанном направлении. Гирин с теткой увязались за ним. Вошли в кабинет. Мужик лет тридцати что-то быстро писал, согнувшись над столом.
– Извините. Могу я спросить по поводу Лушникова?
– Да-да, пожалуйста! – Доктор поднял голову. – Прошу садиться…
– Скажите…
Лушников протянул ему горсть таблеток. Врач уставился на них, словно это был цианистый калий, и ему предлагали испробовать на вкус.
– Ему выписывали это снадобье?
– Да вы что! У нас, извиняюсь, не психушка… Дело в том, что если давать их в больших дозах, это приведет к апатии, а затем к истощению организма. Возможен летальный исход. Как, вы говорите, его фамилия? – Доктор ухватился пальцами себе за нос. – Интересный случай… Как раз у него истощение сердечной мышцы. Откуда это у вас?
– Случайно изъяли, – сказал Гирин. – К нему ходит одна тут. Нам бы хотелось, чтобы вы усилили контроль. Филькина Тамара Борисовна! Может, слышали о такой?
Лицо у доктора дернулось вбок:
– Слышал, конечно. Она в частной клинике какой-то трудится.
Николай придвинулся к нему:
– Надеюсь, вы представляете, что происходит? Я прошу не пускать ее больше к больному.
Доктор даже как будто повеселел. Хорошо, что предупредили… А то бы не знал, от чего страдает больной…
Николай вышел из больницы сам не свой. С какой ноги танцевать? Голова кругом идет.
– Может, живого не будет завтра, – бормотала Настасья. – У них же здесь тоже мафия. Что хотят, то и делают в ЦГБ…
Они сели в троллейбус и поехали назад. Вышли на остановке, подошли к подъезду. На площадке между оградой стоят две штуки женского пола и поглядывают в их сторону в наступающих сумерках. Гирин пригляделся, узнал Филькину.
– А мне Саша и говорит, – торопливо заговорила Тамара. – Сына во сне видел. Должен, говорит, на днях приехать. Здравствуй, Коля! – Она протянула руку. – А это моя дочь… Идемте к нам. Посидим…
– Не до гостей! С ног валимся! – осадила ее тетка Настасья.
Но Гирин вдруг согласился. Почему не пойти, если приглашают.
Развернулись и пошагали в другую сторону – к дому, где жили Филькина с дочерью. А те по пути давай о себе рассказывать – как они в прошлом жили, когда у них была своя квартира в Средней Азии. Большая. Теперь у них всего лишь одна комнатёнка в общежитии.
Вошли. Посредине комнаты стоит стол. Обычная посуда. Несколько бутылок, включая шампанское.
Настасья поморщилась – грозу хотят от себя отвести. Те еще селедки обе.
– К столу! – командовала хозяйка. – Мужчины, открывайте водку, вино. Наливайте дамам…
В глазах у нее скакал огонь.
– Как твоя служба, Николай? – спросила она.
– Как вам сказать… Нас принято больше ругать.
– Ёшкин кот. Какие бы вы ни были плохие, но вы хорошие…
Она улыбалась…
Отсидели в гостях часа два и засобирались домой.
Тетка Настасья вдруг вспомнила:
– Приехал, а в дом попасть не может. Разве же это нормально? У кого ключи-то?
– Разве же вы не спросили? – удивилась Филькина. – У него были все ключи, потому что нам чужого не надо…
– И это… Я еще хотела сказать про таблетки… Не давайте ему, а то он совсем не ест ничего.
Вот так! Начистоту прямо и выпалила. Как из ружья.
Тамара Борисовна моментально надулась. Не было никаких таблеток, а если и были, то это какая-то ошибка.
– У каждой ошибки есть фамилия, имя и отчество, – опомнился Гирин.
Гости поднялись из-за стола и вышли из жилища, сухо поблагодарив. Так и не поняли, для чего их приглашали. Даже с ключом от квартиры разобраться не удалось.
