Николай Александрович Игнатов
Яма
Про Горбачева, третьего из досточтимых господ, сказать можно ничуть не меньше, чем о предыдущих двух. Человек он спокойного характера, и как бы сказать – средний во всем. Рост у него средний, телосложение – обычное, лицо – незапоминающееся, устало-славянского типа. Да, вот родимое пятно на залысине, это, конечно очень приметная деталь, выделяющая его из усредненности. Но стоит ему надеть головной убор, всё! – мигом затеряется даже в небольшой группе людей. Одевается он, кстати, тоже обычно во что-то серое и неприметное. Такой вот Добчинский-Бобчинский, если вы поняли. Основная же деятельность Горбачева связана с рыбной промышленностью и добычей зверя. У него довольно крупная артель по заготовке рыбы и несколько заимок, разбросанных по бескрайней тайге. Катеров и лодок – целый флот. С чиновниками, правда, Горбачеву приходится иметь дело очень часто, так что на его кормлении не один десяток должностных лиц. Затраты тут конечно немалые: и рыбинспекция, и ГИМС, и природнадзор. И ведь каждому дай. А как начинается путина, так и аппетиты у всех растут, и ртов становится больше. В общем, денег Горбачев тратит в своем бизнесе тьму. Но зарабатывает все равно в разы больше, иначе на кой оно надо. Черная и красная икра, лососевые, мясо запрещенных к лову осетра и калуги, добываемые в заповедниках звери и птица – все это высоко ценится, особенно на западе или за границей. А дело у Горбачева поставлено на такой мощный конвейер, что просто мама не горюй.
Дима, на правах главы собрания и как старший товарищ, сначала расспрашивал о том, о сём, как семья, здоровье и в таком духе, а затем резко направил вектор разговора в деловом направлении. Господа-подельники по очереди отчитывались о проделанной работе, называя приятные для Диминого слуха числа. Дима, прищурено глядя сквозь очки куда-то поверх голов приятелей только слегка кивал, когда слышал о крупных суммах.
Прибыль была немалая, бизнес шёл в гору, дела спорились. Но на душе у барсука не было веселья, не было ожидаемой радости, а только висела бетонной плитой над пропастью не то тоска, не то совсем что-то безмятежно-блаженное. Всё не то! – гудело в его голове эхо далеких мыслей. – Вот в Москве, там – то, там – реальные бабки. А это всё – пыль.
Если только знать, каким именно Дима себе представлял своё столичное благополучие, то сразу стало б понятно, что его запросы действительно небезосновательны. Вот там люди живут как люди, – снова доносилось эхо среди тягучего безмолвия. – В золоте живут, во дворцах. А мы что, как быдло должны?! Не канает…
Очнулся Дима от дремотных своих размышлений, навеянных скучным бормотанием приятелей, уже когда те пару минут на него молча смотрели, не решаясь прервать глубокую, как им казалось, задумчивость босса. Он оглядел досточтимых своих дельцов слегка рассеянным взором, но тут же пришел в себя и хлопнул в ладоши. Лица приятелей просияли: отчеты понравились боссу, и ничего подозрительного в озвученных суммах он снова не заметил. Конечно, они безбожно обманывали Диму каждый раз, когда он собирал их на подобных отчетных сходняках. Каждый раз боялись до мороза в поджилках, каждый раз обманывали. Дима никогда не пытался уличить, догадываясь, что если и захотят обмануть – обманут. Прибыли шли, обороты росли, всех всё устраивало.
Смахнув с себя серьезность, господа расслабились и начали выпивать, закусывать и балагурить. Леха-пистон, прислушавшись, спросил у босса – кто храпит. Дима махнул рукой, мол, участковый, дядя Дэн. Лёху при слове участковый передернуло, все-таки только что обсуждали криминальные делишки, но, вспомнив кто такой дядя Дэн, он тут же успокоился. Даже, шутки ради, предложил пойти разбудить его и пригласить к столу. Дима, слабо понимавший шутки, сурово взглянул на Лёху и сказал: «Не надо».
Веселье набирало обороты. Илюха начал подбивать Горбачева вызвать проституток, но тот резонно возражал, что, во-первых спрашивать надо не его, а босса, а во-вторых вызывать девочек в приемную депутата – уж слишком большое палево. Да и сколько уже можно их сюда вызывать, каждый ведь раз все соглашаются, что больше ни-ни, а потом опять.
Где-то на втором часу пьянки силы начали покидать досточтимых господ и их могучего лидера. Постоянная беготня, нервная работа и немалое количество выпитого сделали свое дело. Развалившись по диванам и креслам, господа бизнесмены курили и перебрасывались редкими репликами, вспоминая что-то из бурной юности. Дима не любил табачного дыма, но когда выпивал, мог выкурить одну-две сигареты. Чтобы не задохнуться, открыли настежь окно, в которое нетерпеливо стал ломиться сентябрьский прохладный ночной воздух.
Дима подошел к окну, чтобы выбросить окурок, и взгляд его упал на освещенную мертвенно-бледной луной, треклятую Яму. Тучи давно рассеялись, обнажив передающие вечный привет из древности звезды. Возникло чувство тревожности, настроение Димино ухудшилось. Он вернулся в свое кресло, откинулся в него и заговорил, сам удивляясь своей нервозности.
– Гребаная Яма! Если б не эта вся канитель, я б уже на чемоданах сидел, ножками болтал. А тут…
Вся компания напряглась, услышав чуть ли не всхлипывания босса. Все уставили на него свои пьяные, полные участия морды.
– Через два дня должен быть в Москве. Там на мази всё, ждут меня как родного. А тут…
Дима осекся и тоскливо поглядел на бизнес-партнеров. Возникла тишина, столь пронзительная, что можно было услышать писк комара, медленно залетающего в открытое окно. Леха переглянулся с приятелями и осторожно нарушил молчание.
– А что если… ну, всё ж таки заделать эту Яму? Дорого сильно?
Дима будто только и ждал повода поговорить о своей головной боли, его тоска вдруг мигом куда-то испарилась, и он живо подключился к внезапно возникшему обсуждению.
– Да, прикинь, Лёха, позвонил я Эдику-бандерлогу, который «Дорожный приказ» держит, спросил его чё будет стоит асфальт положить, туды-сюды.
– И сколько? – подключился к диалогу Илюха.
– Да там недорого, к тому ж и не жалко бабок для такого дела, – соврал Дима, известный большой жадностью. – Только сам Эдик на Бали сейчас вялится, а тут у него вся техника в ремонте, надо ждать. А куда мне ждать-то?!
– Вот прощелыга! – засмеялся Горбачев. – Всех конкурентов засыпал, бабла с подрядных заказов натырил вагон с тележкой, а у самого ни одного катка исправного нет.
– Скотина, я ж говорю, – кивнул Дима.
– Так там это, Диман, тебе ж не дорогу строить, – допив с горла остатки Chivas, деловито сказал Леха. – Можно просто специально обученного ушлёпка с ручным катком привезти, он и закатает. Я у нас такие видел.
– Не, – поморщился Дима, – там засада еще в том, что сам асфальт нужно загрузить, привезти, вывалить ровненько, а у Эдика типа вообще рабочих машин нет сейчас.
Тут просто невозможно не раскрыть Димино враньё. Дело в том, что Эдуард Галактионов, директор ООО «Дорожный приказ» – единственного, как метко подметил Горбачев, на сегодняшний день в NN предприятия по ремонту и строительству дорог – на самом деле сказал Диме, что Яму они готовы заделать хоть сейчас. Но, когда он озвучил примерную стоимость сметы, Дима настолько впечатлился, что в ушах его появился прямо таки шум, а перед глазами пошли темные пятна. Чисто математически озвученная сумма для его капитала была незначительной, но осознание самой возможности потратить эти деньги, свои, кровно заработанные, на какую-то ерунду, низвергало Диму в когнитивную бездну. Он просто положил тогда трубку, решив, что легче будет убедить себя в отсутствии у Эдика-бандерлога (жлоба и козлины!) исправной техники, чем пойти на известные жертвы. Что уж скажешь – Дима законченный скряга.
– Слушай, братан, – подал голос Илюха, – а нафига асфальт-то?
– В смысле?
– Ты ж обещал заделать Яму, так? Но ты ж не базарил конкретно за то, как именно заделаешь и чем.
Дима на минуту задумался, напрягая ровные извилины. Его глаза вдруг просияли.
– Точно! Я ж не говорил, что заасфальтирую! Илюха, красава!
Словно под воздействием гальванизации Дима весь засуетился, вскочил с кресла и начал шагать взад-вперед, суетно производя совершенно лишние движения руками и головой. Приятели знали – такое с боссом происходит в минуты сильнейшего умственного возбуждения, а коли такое происходило, то лучше было не вмешиваться без спросу в процесс. Неспешно и тихо они продолжили употреблять алкоголь под монотонный храп участкового за стенкой.
Минут через пять Дима остановился и щелкнул пальцами.
– Вот как мы сделаем: два КАМАЗа щебня! – воскликнул он, воздев палец, и тут же себе возразил, – Нет, два много, одного хватит.
– Так лучше тогда не щебня, а шлака. Шлак дешевле будет, – подсказал Леха, закусывая текилу долькой лайма.
– Шаришь! – радостно ткнул Дима пальцем в Лёху. – Закажу КАМАЗ шлака самой, сука, крупной фракции, и дело сделано!
– Но, крупная фракция – там прям булыжники будут, – напомнил зачем-то Горбачев.
– Посрать, пусть подавятся! Мужики, есть у кого цифры, кому звонить по доставке? На завтра на утро надо.
– Диман, ночь на дворе, куда сейчас звонить… – начали было приятели, но тут же осеклись, заметив нечеловеческую решимость во взгляде босса.
– Звони, – отрезал он, обратившись почему-то именно к Илюхе. – Как хочешь там уболтай или пригрози, сам знаешь, учить тебя что-ли. Но чтоб завтра к 7 утра шлак был в Яме. По бабкам рассчитаемся. Да, Илюх, и чтоб погрузчик тоже подъехал, это говно ж еще разровнять надо.
***
Будь на месте автора какой-нибудь махровый романтик на легких наркотиках или обмороженный цинизмом поэт-алкоголик, в общем, будь на его месте кто-то из тех, кто не скажет про луну, что это просто висящий в небе огромный булыжник, ворующий фотоны у Солнца, этот кто-то непременно пожалел бы Яму. Да, именно пожалел. Ведь её принадлежность к извечным столпам мироздания должна прекратиться утром, когда ее сровняют с близлежащим ветхим асфальтом с помощью шлака крупной фракции. Впрочем, если вдуматься, Яма ведь останется Ямой, даже когда будет засыпана доверху, просто это будет заполненная Яма… Да ну, что за софизм.
Прощай, Яма. Теперь ты больше не принадлежишь к извечным феноменам, и черным дырам с безликой пустотой космоса придётся как-то выкручиваться без тебя.
Яма молча, как обычно, внимала молчаливому свету луны, дожидаясь рассвета. Как и положено чему-то великому, она встречала свой конец достойно.
Горбачев успел найти в себе силы, чтобы уехать-таки домой, а вот Лёхе с Илюхой сделать этого не удалось по причине того, что они смертельно напились и уснули в Димином офисе кто как.
Диму же сон не брал, да и выпил он совсем немного. Его потряхивало изнутри, электрическая щекотка сладким раздражением проходила через его тело откуда-то снизу до самой макушки. Он предвкушал скорое отбытие из этого болота, из опостылевшего ему за 40 лет жизни грязного, безнадёжного NN.
Дима стоял на крыльце и задумчиво глядел куда-то вдаль, сквозь серую панельную девятиэтажку, что коренилась напротив, сквозь прочие дома, улицы и дворы, сквозь весь NN и его окрестности. Предрассветные сумерки плавно таяли, уступая непобедимому светилу. Было зябко, Дима чуть подрагивал, кутаясь в измятый пиджак, но с крыльца ему почему-то уходить не хотелось, а хотелось также стоять и, чуть улыбаясь, смотреть на абсолютно безлюдный, только ещё просыпающийся город, с которым он навсегда скоро простится.
Он посмотрел на часы – полседьмого утра. Через полчаса должны привести шлак, тогда же подъедет и погрузчик. Конечно, в такую рань никто не работает, но ночью Илюха очень постарался и нашел людей, готовых за тройную оплату прибыть на место именно к семи утра. У Димы даже почти не ёкнуло от того, что придется заплатить втрое, вот до чего он хотел скорее уехать в Москву. Вот, – думал он, – сейчас привезут, разравняют, а я сразу за бабкой Машей, пусть снимет видео при мне, чтоб видел, и тут же опубликует. И чтоб Генрихович там у себя в бане выкусил! А то партию его позорят. Козёл старый.
