Николай Александрович Добролюбов
История русской словесности
«История русской словесности» С. П. Шевырева (в ее основу положены публичные лекции, прочитанные автором в Московском университете в 1844–1845 гг.), третью часть которой разбирает Добролюбов, представляет собою очень сложное, противоречивое явление в истории русской литературной науки. Это был первый историко-литературный курс русской словесности, богатый фактическим содержанием, и значение его в том, что он открывал новую научную дисциплину (см. подробнее: Возникновение русской науки о литературе. М., 1975, с. 323–331). Шевырев пытался применить в этой малоизученной сфере «методу историческую», предложенную им в «Истории поэзии» (1835), высоко оцененной Пушкиным. Однако достоинства «Истории русской словесности» были ослаблены религиозной и монархической тенденциозностью автора. Именно эта сторона определила резко непримиримую позицию Добролюбова. Критик строит свою статью в виде коллекции анекдотических промахов Шевырева, иногда чрезмерно увлекавшегося непроверенными, шаткими гипотезами, а порою и просто подгонявшего факты под готовую концепцию. Этот недостаток был подвергнут серьезной критике еще в рецензиях (анонимных) Ф. И. Буслаева и А. Д. Галахова на первую часть «Истории русской словесности» (ОЗ, 1846, № 5) и А. Д. Галахова – на вторую (ОЗ, 1846, № 12). Н. Г. Чернышевский позднее писал об этих двух частях: «Хорошую сторону составляет то, что факты… собраны довольно полно; слабая сторона – то, что они переплетены с гипотезами и мечтами» (Чернышевский, III, 90).
В некоторых моментах статья Добролюбова близка также к критическому разбору третьей части «Истории русской словесности» в «Отечественных записках» (1859, № 1). Автор его Ск. Ч *** (псевдоним А. А. Котляревского) отметил основной недостаток исследования – смешение истории словесности с теологией (об этом же писали и другие рецензенты – Н. П. Некрасов в «Атенее», 1859, № 1, и В. Водовозов в «Русском слове», 1859, № 4).
Критика Добролюбова, при всей идейной прогрессивности ее, не свободна от полемических излишеств и ошибок, особенно в отношении к древнерусской литературе. Интерпретация этой последней как исключительно религиозной и княжеской (у Шевырева – со знаком плюс, у Добролюбова – со знаком минус) была главной методологической слабостью, свойственной вообще историографии того времени. Так, Ф. И. Буслаев в то время резко отделял «религиозную» древнерусскую литературу от «народной словесности». Некритически воспринятая, эта концепция привела к недооценке древнерусской литературы в работах революционных демократов, в частности, и в данной статье Добролюбова. Так, например, критик очень пренебрежительно отзывается о крупнейшем памятнике древней словесности – «Сказании о Мамаевом побоище». Исходя из того факта, что о деятельности многих древнерусских писателей, просветителей (например, Стефана Пермского) известно лишь из свидетельств современников, летописцев, авторов «Житий» и т. п., Добролюбов повторяет не вполне справедливую реплику Герцена о древней русской словесности как о «времени, когда ничего не писали» (см. ниже примеч. 15).
