Николай Александрович Добролюбов
История русской словесности
Такие бесцеремонные претензии г. Шевырева опять составляют весьма жалкий промах в наше время, когда забавное значение почтенного профессора так ясно уже для молодых исследователей.[17] Не менее жалок нам историк русской словесности и в другом своем промахе, относящемся к суждению о нем других журналов. По его словам, все петербургские журналы при первом появлении его книги в 1846 году осудили его потому, что он «поставил себя в «Московском наблюдателе» и в «Москвитянине» во враждебное отношение к тем журналам».[18] Такое объяснение можно отнести, конечно, опять к той же, вечно преследующей г. Шевырева, опрометчивости. Но, вообще говоря, подобные объяснения наводят нас на мысль о той степени нравственного унижения, на которой находился известный герой, любивший рассказывать, как он «пострадал по службе за правду».[19] Мы убеждены, что сознательно заподозрить гласным образом чужую честность, не представив никаких доказательств на свои подозрения, – может только человек, не имеющий достаточно уверенности в своем собственном благородстве и добросовестности.
К сожалению, новая книжка г. Шевырева представляет обильные доказательства на то, что он еще доселе не умеет возвыситься до понимания того, что человек может действовать по убеждению, что мысль, сознание правды может быть таким же двигателем человеческих поступков, как и всякие другие самые практические расчеты. Например, что может быть проще того факта, что я спорю против мнения, несогласного с моим, что я осуждаю направление, которое считаю ложным? Г-н Шевырев этого не понимает; по его мнению, когда я не хочу согласиться с ним, что черное – бело, то я непременно имею тут какие-нибудь особенные виды. Вследствие таких понятий он начинает меня убеждать: для чего вам хочется доказать, что черное – черно? какая вам будет беда, ежели я успею кого-нибудь уверить, что оно не черно, а бело? разве мало других цветов, определением которых вы можете заняться? и пр. Невероятно, чтоб ученый профессор мог иметь такие понятия; но что же делать? – он их действительно имеет… Вот его слова: «Поле нашей науки так обширно, что нуждается во множестве деятелей: если бы было их вдесятеро более против наличного числа, на всех бы доставало работы. Из чего же мы спорим? что мы делим? из чего мешаем друг другу?» (пред., стр. X). Видите, какие соображения: если Белинский критиковал г, Шевырева, если гг. Буслаев, Забелин и пр. восставали против его мнений, так это делали они из боязни, чтобы он не отбил у них работу, из торговой конкуренции!! И после таких заявлений г. Шевырев осмеливается еще толковать в том же предисловии о бескорыстной любви к науке!!
В дополнение представленных уже данных относительно личного характера г. Шевырева как писателя укажем следующие факты. На стр. XXII предисловия он приходит в восхищение от «Истории русской цивилизации» г. Жеребцова,[20] говоря, что она «проливает новый свет пред всем просвещенным (каламбур ученого!) Западом на прошедшие, настоящие и будущие судьбы нашего отечества»; а несколько строк ниже говорится, что г. Жеребцов многое взял из «Истории словесности» г. Шевырева «а главное – из нее заимствовал основное свое воззрение на христианское просвещение древней Руси». Итак, свет г. Жеребцова – заимствованный, то есть, говоря метафорически, – г. Жеребцов есть в некотором роде луна просвещенного Запада, а солнце-то его есть г. Шевырев. Гм!..
