Николай Агапов
Не блуди
"Неужели век мой подошел к концу?" – вновь продолжив движение. «Движение – жизнь», – Иван давно усвоил эту истину. Он не мог вместить в себя эту идею, она словно пузырек воздуха стремилась вылететь на поверхность из темных вод. «А эти глупые бабы, что говорят, мол, бойся жить, а умирать не бойся. Вот их бы сейчас сюда, в эту темень! Вот бы посмотрел я на них… Хотя куда уж тут посмотреть? Ни зги не видно." Иван продвигался все дальше в эту прожорливую утробу темноты, и его посещали невеселые думы: "Боже, прошу тебя, если хочешь смерти моей, прошу отсрочь, отче, дай до дому добраться, чтобы принять ее из дланей твоих среди родных, милых сердцу лиц: жены, матери, отца, брата, крестных, друзей моих. Почто ты, отче, наказываешь-то меня?"
Он поднял очи горе и, о чудо, увидел звезды. Туман начал рассеиваться, едва, но все же лучше, стали проступать силуэты деревьев. "Спасибо тебе, Боже", – и Иван повалился в чавкающую землю коленями и перекрестился троекратно. На него снизошло какое-то умиротворение, и его сердце вдруг успокоилось, перестало бухать в груди. Он слился с тишиной, окружавшей его, и тут до обостренного темнотой слуха будто что-то донеслось… "Никак говорит кто?" – прошептал Иван своему визави в голове (а может и верной палке в руке).
Обрадованный и мокрый, он медленно, чтобы не растянуться еще раз, заковылял в сторону раздающихся голосов. Через какое-то время Ивану показалось, что он услышал какое-то песнопение, и ему невзначай вспомнилось… Когда умер его дед, мать садилась в изголовье к покойнику по утру со свежеиспеченной ржаной лепешкой и говорила срывающимся голосом: "Батюшка миленький, на-ка тебе откушать свеженькой лепешечки." И ждала, будто думала, что встанет дед и примет хлеб. Но нет, лежал дедушка и не двигался, а она подвывала потихонечку и покачивалась взад-вперед, взад-вперед с этой лепешкой в руках.
Через некоторое время стало суше под ногами. Наконец-то звук чавкающих шагов больше не будет преследовать его! Иван вышел из леса на опушку. На небольшом возвышении он увидел избу, контур избы четко прорисовывался на фоне неба. Вне себя от радости он бросил палку и побежал, по дороге восхваляя Всевышнего и осеняя себя крестами. Подойдя ближе, Иван заметил, что в избе будто бы горит свет. "Эй, хозяева!" – крикнул он, но ответа не последовало – "Позвольте зайти заплутавшему, добрые люди!" Никто не ответил, даже когда он начал стучать в дверь. Толкнувши ее, Иван обнаружил, что дверь не затворена, и с нарастающей тревогой шагнул за порог. "А вдруг это "они" тут живут?" – снова проснулся неугомонный голос и напугал его до чертиков. – "И что ты мне предлагаешь – опять в лес, дурень?" Страх немного отхлынул, и ему стало легче дышать, скованность прошла, Иван решил действовать, пока доставало духу. Он решительно вошел в сени и, увидев справа дверь, снова постучал и громко окликнул хозяев. "Помнишь, голоса слышались! Где-где они, вишь никто не говорит? Куды они подевались, а?" – "Цыц, дурак", – попытался утихомирить голос Иван. Но эта брошенная капелька яда начала подтачивать его уверенность, которая неумолимо теряла силу с каждой секундой, пока он стоял перед второй дверью. "Ну, с богом!" – перекрестившись, Иван решился войти без приглашения.
Открыв дверь, он уловил какое-то движение напротив и увидел какое-то чудище, идущее на него.
"Душегу-у-уб! Нам каюк, бежим отседа!" – посеял панику голосок и пропал, оставив Ивана один на один с чудищем. Иван даже закрыл глаза, ожидая, что оно сейчас отхватит ему башку, но время шло, и он осмелился открыть сначала один, потом другой глаз. Чудище вылупилось на него и молчало.
"Хе-хе, это ж зеркало", – успокоился Иван. "Дурья твоя башка", – и он потрепал себя по взъерошенным волосам, чудище сделало то же самое.
В избе кем-то заботливо зажженная коптила воздух сальная свеча, едва освещая пол избы, оставляла зловещие черные углы, в которых таились… он даже не успел толком оглядеть их, пройдя в избу, как вдруг…
Из зеркала раздалась мелодия, и голоса запели: "На-на-на-ра-на-на". Зеркало запестрело какими-то чудными розовыми, желтыми, фиолетовыми цветами и какими-то буквами. Иван с тревожным чувством оглянулся на то место, где должно было находиться отраженное в зеркале, но ничего подобного этим ярким цветам в мало освещенной избушке не наблюдалось.
Внезапно картинка в зеркале изменилась, и какая-то странно одетая женщина начала говорить: "Мы здесь снова рады приветствовать всех присоединившихся к нам на проекте «Дом-2». А теперь к делу… По последним данным из неопровержимых источников вот тот молодой человек в зеленой куртке, чье имя даже не хочется произносить, в связи с недавними событиями в нашем доме, хочет сделать какое-то заявление, которое, кстати имеет дело и до тебя, моя дорогая Ксюша. Ну вперед…"
Иван смотрел на сменяющиеся картинки и людей как завороженный, он не заметил, как сел на табурет, услужливо поставленный кем-то перед «зеркалом». «О что за чудесное зеркало», – мог бы подумать Иван, если бы мог вообще думать в данный момент. Перед тем как сесть на табурет, он и не заметил, как наступил на разбросанные тут и там по полу капельки олова, которые тускло отражали голубой свет, льющийся из «зеркала». И слава богу, что не заметил, а то надумал бы опять чего!
Они сидели вдвоем – Иван и его внутренний голосище, который комментировал все происходящее на экране (он, однако, быстро втянулся!): "Во дают! Да как же можно?! Так ее, так!" И прочее в этом духе, Иван же удосужился более тихой роли. Он, не отрываясь, вглядывался в мерцающее «зеркало», с каждой секундой все глубже и глубже погружаясь в его пустоту, а в уголке рта скопилась и потекла вниз тоненькая паутинка слюны.
