Николай Агапов
Не блуди
"Точно, точно, вспомнил – Блядова нырища", – неожиданно прорвалось искомое и давно позабытое им название места. Иван даже остановился от неожиданности, но тут же похолодел, испугавшись, и весь напрягся от услышанного: откуда-то сзади слышались шаги. "Тьфу ты, человек поди. Ну наконец-то спрошу хоть как отсюда выбраться", – отошел от испуга и начал было рассуждать Иван, но шаги внезапно смолкли. Иван решился и окликнул: "Эй, ау, мил человек, я заблудился малясь", – и прислушался. Никакого ответа не последовало. Он крикнул еще пару раз, но с той же безрезультатностью. "Почудилось, наверное…" – пробормотал в темноту Иван, разочарованный, что не от кого будет получить помощи. Он возобновил движение, но до его слуха опять донеслись звуки шагов, вторящих его собственным, Иван снова остановился и со все возрастающей тревогой стал вслушиваться. Через малое время шаги прекратились. Ивану стало не по себе. Надоедливый, дрожащий от страха голос возвестил о себе: "А может это "они"?" Иван не на шутку испугался, но собрав жалкие остатки силы воли, решил, что он храбрее этого гнусного голоска и уверенно (кого ему тут обманывать-то в ночи кроме себя?!) пошел, ощупывая путеводной палкой темноту, а позади слышались хлюпающие звуки, кто-то тоже шел за ним по этой топкой местности. Мысль, что это кто-то незримый смачно чавкает, нашептываемую ему услужливым голосом в голове, Иван истерически отгонял от себя, как ужасных размеров насекомое).
А вдруг это душегуб какой? И на всякий случай Иван крикнул, обернувшись назад, что у него денег нету.
"А вдруг это Дед…?" – как-то вкрадчиво намекнул неотвязчивый голосок и замолчал, но Иван итак знал, что тот хотел сказать.
Ему вдруг померещилось, что чернота отступила, и вот он в тускло освещенной избе, видит себя, жующим краюшку хлеба. Уже вечер, и он не хочет идти спать, пока родители не вернулись. Ивана с младшим братом, мерно посапывающим на кровати, оставили с бабкой, и он уговаривал ее рассказать сказку, а она вредничала. И сейчас, сидя на кровати, грозила ему своей клюкой. «Ну прямо еще один страшный, перекрюченный, деревянный перст», – испуганно думал и в то же время с каким-то благоговением смотрел на нее Иванушка. "Перебьешься! Сказку ему! Спи немедля, негодник! А то…" – бабка, зловеще сощурясь, открыла свой беззубый рот, с острым на словцо языком и стала медленно вращать клюкой. Но взгляд Вани был прикован только к узловатому пальцу. "За тобой придет Дед Паяльник!" – и согбенный палец метнулся резко в сторону Вани, от неожиданности краюшка упала на пол.
"Какой такой Дед Паяльник?" – с дрожью в голосе спросил у бабки или вернее у деревянного пальца, так как его глаза ну просто прилипли к этому пальцу, предчувствуя, что ничего доброго ему не поведают.
"Хе-хе, этот дед приходит за такими озорниками как ты, чтобы сделать из них "паинек". Он их успокаивает… но по-особенному, по-свойски, хе-хе, сечешь, дурена? Вона, братец твой уже десятый сон видит, а ты все мамкаешь-да-папкаешь, тьфу", – и она метко сплюнула прям между досок. "Так вот, в темную-темную ночь он приходит за непослушными детьми", – ее рот растянулся в плотоядной, бездонной и беззубой улыбке. "Хватает их своими волосатыми ручищами и тащит к себе в логово. Бедняжки машут ручонками, пихаются ножками и вопят во все горло. Только не издают ни звука!" – бабка открыла свою пасть как можно шире и показала, как те несчастные дети беззвучно вопят, а язык ее ворочался черным зверем в глубине этой темной пещеры. "Рыдают шалопаи, а из очей их капают слезы, которые и не слезы вовсе, а горячее олово, обжигающее им щеки. А по утру, родители только и обнаружат что капельку олова, невесть откуда взявшуюся. А кто сметливее поймет, что страхолюд их чадо утащил. И поделом ему, значит много озорничал, и забудут, как звать дитятко." А Ваня стоит и дрожит от страха перед Дедом Паяльником, и думает, как бы поскорее стать хорошим мальчиком и искупить все свои детские шалости, чтобы, не дай бог, не забыли "как звать дитятко". Заревел тут Ваня и побежал в кровать, к братцу, уткнулся в подушку и подрагивает всем тельцем, а бабка смеется: "Тота, будет тебе, спи давай, а то…" Беззубый рот подрагивает, извергая едкий скрипучий старческий смех: "Хе-хе-хе-хе".
"Да сказки все это", – Иван храбрился перед своим внутренним голоском, – "дура безумная бабка была, царствие ей небесное, не любила она меня, сам не знаю почему… Вот и пужала…"
Иван споткнулся и упал куда-то вбок, погрузившись в мокрую почву. Выругавшись крепко, он стал подниматься, как вдруг ощутил… как тощий костлявый палец уперся ему в спину. Словно льдом провели от того места прямо к промежности, и к собственному стыду, Иван ощутил, как что-то теплое стало ласкать внутреннюю поверхность бедер влажными пальцами.
"Нам каюк! – это ДЕЕЕЕЕЕЕЕД!" – душераздирающе завопил его внутренний голосище.
"Господи помилуй!" – только и успел вымолвить Иван…
Сотканная из эбеновых лоскутов его окутывала непроглядная мгла.
"Вокруг тьма, где я?" – подумал Иван, приходя в себя – "Я на том свете что ли?"
"ДЕЕЕЕЕЕЕЕД!" – напомнил о себе голос, каким-то призрачным эхом отозвавшись в его голове.
Тут он ощутил остатки тепла, еще не покинувшие его ног, и им овладел стыд, а также пришло осознание того, где Иван находится. Он снова стал подниматься, и вдруг вновь ощутил касание чего-то тонкого на своей спине. Но в этот раз не дал воли паникующему голоску, стал шарить в темноте рукой и обнаружил ветку от дерева, бесцеремонно тыкавшую в него своим тщедушным пальцем. Со зла он отломал эту пакость, и отбросив в сторону, стал шарить по земле в поисках своей палки, которую выронил при падении.
