Николас Спаркс
Взгляни на меня
© Willow Holdings, Inc., 2015
© Перевод. В. С. Сергеева, 2016
© Издание на русском языке AST Publishers, 2016
* * *
Посвящается Джинни Арментраут
Пролог
Он провел в Уилмингтоне всего один день – и понял, что в этом городе он ни за что не остался бы навсегда. Город наводнили туристы. Казалось, что город строили без предварительного плана. Хотя в историческом центре, как он и предполагал, были дома, обшитые деревом, с верандами, колоннами и раскидистыми магнолиями во дворах, очаровательные старые районы постепенно сменялись коммерческой застройкой – торговыми центрами, магазинами, сетевыми ресторанами, автосалонами. По улицам бесконечной вереницей ехали машины. Летом находиться в этом городе было практически невыносимо.
Но на территории Уилмингтонского университета его ожидал приятный сюрприз. Он думал, что кампус застроен безобразными зданиями в духе шестидесятых-семидесятых годов. Действительно, там стояли такие корпуса, особенно по краям, но центральная площадь оказалась настоящим оазисом – сплошь тенистые дорожки, аккуратные газоны, георгианские колонны, как в Хоггарде и Кенан-Холлз, и кирпичные фасады, блестевшие в лучах заходящего солнца.
Центральная лужайка ему тоже понравилась. Там стояла башня с часами. Приблизившись, он увидел ее отражение в пруду – неразличимое глазом время на циферблате. Сидя с открытой тетрадью на коленях, он мог наблюдать за происходившим вокруг и оставаться невидимым для студентов, которые бродили по лужайке, погруженные в собственные мысли.
Стояла теплая для конца сентября погода, студенты расхаживали в шортах и футболках. Он задумался: а в каком виде они ходят на занятия? Как и другие, он пришел сюда учиться. За три дня он побывал в кампусе трижды, но вокруг было слишком людно. Слишком много возможных свидетелей. А он не хотел, чтобы его запомнили. Он подумал, не перебраться ли в другое место, но наконец решил, что для этого нет причины. Судя по всему, его присутствие никого не смущало.
Он был близко, очень близко, но пока следовало набраться терпения. Он сделал глубокий вдох и задержал дыхание, прежде чем наконец выдохнул. Несколько человек с сумками на плечах шагали на лекцию, но в это время дня их превосходили числом другие, спешившие навстречу веселым выходным. Повсюду по трое и четверо студенты сидели, болтая и попивая что-то из бутылок – вероятно, спиртное. Двое парней спортивного вида перебрасывались фрисби, а в стороне беседовали их подружки. Еще он заметил молодую пару – парня и девушку. Они оживленно спорили, девушка раскраснелась. Потом оттолкнула парня. Наблюдатель улыбнулся, отдавая дань уважения ее гневу – и тому, что, в отличие от него, она могла не скрывать свои чувства. Чуть подальше еще одна компания играла в футбол.
Он догадывался, что многие студенты собирались провести нынешний вечер в городе. В студенческих клубах. В барах. Для большинства выходные начинались сегодня, поскольку в пятницу даже не у всех были занятия. Он удивился, когда впервые узнал это; он думал, что, учитывая высокую стоимость университетского образования, студенты предпочтут провести побольше времени в аудиториях, с преподавателями, вместе того чтобы гулять три дня подряд. Но, видимо, такой график устраивал и студентов, и профессоров. В наши дни все хотят как можно меньше утруждаться и прикладывать минимум усилий. Как говорится, ищут легкий путь.
«Да, – подумал он. – Именно так здесь учились. Молодежь убеждалась, что незачем принимать непростые решения или делать правильный выбор, особенно если он повлечет за собой лишнюю нагрузку. Зачем учиться, зачем тратить силы в попытках изменить мир в пятницу вечером, когда можно сидеть и наслаждаться им?»
Он гадал, многие ли здесь вообще задумываются о будущей жизни. Вот Кэсси задумалась, да. Она постоянно думала о будущем. Строила планы. К семнадцати годам она уже все спланировала, но, помнится, говорила об этом как-то неохотно. Ему казалось, что она была недостаточно в себе уверена. Иначе с какой стати ей было принимать именно такие решения?
Он пытался помочь Кэсси. Он сделал все правильно, по закону, написал заявление в полицию, даже поговорил с заместителем окружного прокурора. До тех пор он верил в законы общества. Он наивно надеялся, что добро восторжествует над злом, что опасность удастся преодолеть, а ситуацию – удержать под контролем. Правила и законы оберегают человека от неприятностей. Кэсси тоже так думала – в конце концов, разве не этому учат детей с малых лет? Вот почему родители говорят: смотри направо и налево, когда переходишь дорогу. Не садись в машину к незнакомым людям. Чисти зубы. Ешь больше овощей. Пристегни ремень безопасности. Список правил, которые защищают нас, можно продолжать без конца.
Но он понял, что правила тоже бывают опасны. Они касаются средних величин, а не чрезвычайных ситуаций. Если люди с детства приучены следовать правилам, они привыкают их выполнять слепо. Подчиняться системе. Гораздо проще не беспокоиться о случайностях. То есть людям даже и не нужно думать о возможных последствиях; солнечным вечером в пятницу они могут запускать фрисби, ни о чем не волнуясь.
Опыт – самый жестокий учитель. Последние два года он мог думать только о полученных уроках. Пережитое чуть не убило его, но постепенно начала появляться ясность. Кэсси знала об опасности. Он предупредил ее, что может случиться. Но она беспокоилась только о том, чтобы следовать правилам, потому что это было удобно.
Посмотрев на часы, он понял, что пора идти. Он закрыл тетрадь, поднялся и огляделся – не заметил ли его кто-нибудь? Нет, не заметил. Он пошел через лужайку, держа под мышкой тетрадь. В кармане лежало написанное им письмо. Возле здания естественно-научного факультета он подошел к почтовому ящику, сунул письмо в щель и подождал; вскоре, минута в минуту, в дверях появилась Серена.
Он уже многое про нее знал. В наше время почти у каждой девушки есть аккаунт на «Фейсбуке», «Твиттере» и «Инстаграме» – они выставляют свою жизнь напоказ, для всех, кому не лень за ней наблюдать. Что им нравится, с кем они дружат, как проводят время… Из поста на «Фейсбуке» он знал, что Серена в воскресенье ездила с сестрой обедать к родителям. Глядя, как она шагала впереди, с распущенными темными волосами ниже плеч, он вновь подумал, какая она красивая. Серена обладала природным изяществом, и парни, мимо которых она проходила, игриво улыбались, хотя девушка, увлеченная разговором, ничего не замечала. Она шла с однокурсницей, низенькой коренастой блондинкой. Они вместе ходили на семинар по педагогике. Он знал, что Серена хотела работать учительницей в начальной школе. У нее были планы. Как у Кэсси.
Он держался на расстоянии, воодушевленный энергией, которую чувствовал в ее присутствии. Энергией, которую он теплил в себе последние два года. Серена и понятия не имела, как близко он подобрался и что мог сделать. Она никогда не оборачивалась – да и зачем? Он был никто, всего лишь лицо в толпе…
Наверное, она делилась с блондинкой планами на выходные, где собиралась побывать и с кем хотела увидеться. Он намеревался присоединиться в воскресенье к семейному обеду, хотя и не в качестве гостя. Он планировал наблюдать за ними из соседнего дома, стоявшего на улочке, где жили в основном небогатые люди. Дом пустовал уже месяц – хозяева не смогли заплатить по закладной, – но его еще не выставили на продажу. Хотя на двери висел прочный замок, он без труда забирался внутрь через боковое окно. Он выяснил, что из спальни видно соседнюю веранду и кухню.
В воскресенье он будет свидетелем того, как смеется и шутит дружная семья, сидя за столом.
Про каждого он что-то знал. Феликс Санчес – классический иммигрант, добившийся успеха. Газетная вырезка, гордо вывешенная напоказ в ресторане, повествовала о том, как он подростком нелегально приехал в Америку, не зная ни слова по-английски, и начал мыть посуду в местной закусочной. Через пятнадцать лет, получив гражданство, он сэкономил достаточно денег, чтобы открыть собственное кафе в торговом центре под названием «Семейная кухня», где готовили блюда по рецептам его жены Кармен. Она готовила, а он делал все остальное – особенно на первых порах. Понемногу предприятие расширилось, и ресторан Санчеса стал одним из лучших в городе. Хотя там работало около двадцати человек, большинство приходились ему родственниками, – заведение оставалось семейным. В ресторане по-прежнему трудились сами родители, а Серена трижды в неделю подрабатывала официанткой, как некогда ее старшая сестра Мария. Феликс был членом Торговой палаты и «Ротари-клуба»; каждое воскресенье, в семь часов, они с женой ходили на мессу в церковь Девы Марии, где он состоял дьяконом.
Кармен представляла собой загадку: он знал только, что она до сих пор лучше говорила по-испански, чем по-английски. Как и муж, она гордилась тем, что Мария первой в семье получила высшее образование.
А что касалось Марии…
Он еще не видел ее в Уилмингтоне: она на несколько дней уехала на юридическую конференцию. Но он прекрасно знал Марию. В прошлом, когда она жила в Шарлотте, он много раз с ней виделся. Говорил. Пытался убедить девушку, что она ошибается. В конце концов она заставила его страдать, как никто другой, и он возненавидел ее за это.
Когда Серена помахала подруге на прощание и зашагала к парковке, он пошел прямо. Незачем было идти за ней, и ему вполне хватало осознания того, что он увидит маленькую, но счастливую семью в воскресенье. Особенно Марию. Мария, пожалуй, превосходила красотой сестру, хотя, честно говоря, в этом повезло обеим. Он попытался представить, как они – темноглазые, идеально сложенные – сидят рядышком за столом. Несмотря на разницу в семь лет, многие сочли бы их двойняшками. И все-таки они отличались. Серена любила повеселиться. А Мария всегда была тихой и целеустремленной, серьезной и прилежной. Но тем не менее они дружили. Не только сестры, но и лучшие подруги. Наверное, Серена видела в Марии пример для подражания, и наоборот.
У него мурашки побежали при мысли о выходных. Он не исключал, что этому семейному сборищу предстояло стать одним из последних событий, хоть немного похожих на нормальную жизнь. И он хотел видеть, как они ведут себя, пока внутреннее напряжение еще не начало разъедать счастливую семью изнутри. Пока в ней не поселился страх. Пока их жизни не покатились под откос, сначала медленно, а затем все стремительнее.
В конце концов, он приехал сюда с определенной целью, и у нее было название.
Месть.
Глава 1
Колин
Колин Хэнкок стоял над раковиной в туалете, задрав рубашку, чтобы получше рассмотреть кровоподтек на ребрах. К завтрашнему утру он наверняка станет темно-фиолетовым. Потрогав синяк, он поморщился. Хотя Колин знал по опыту, что некоторое время боль можно терпеть, он все-таки задумался, каково будет дышать завтра утром.
А вот лицо…
Из-за этого могли начаться проблемы – не у него, а у других. Одногруппники, конечно, завтра испуганно уставятся на него и будут перешептываться за спиной. Правда, Колин сомневался, что хоть кто-то рискнет спросить о произошедшем. С начала семестра прошло несколько недель, и большинство его сокурсников казались довольно приятными людьми, но, очевидно, никто из них не знал, как воспринимать Колина – и никто не пытался с ним заговорить. Не то чтобы его это смущало. Во-первых, почти все они были месяцев на шесть-семь младше. И сплошь девушки. Колин подозревал, что по части жизненного опыта они не нашли бы с ним ничего общего. Со временем, как всегда, они сделают выводы. Честное слово, не стоило и беспокоиться.
И все же Колин признавал, что выглядел теперь исключительно мерзко. Левый глаз заплыл, а белок правого окрасился кровью. На лбу багровел свежий шов, кровоподтек свинцового цвета на правой скуле напоминал родимое пятно. Картину довершали разбитые, опухшие губы. В чем он по-настоящему нуждался, так это в ледяном компрессе, и поскорее, если он хотел, чтобы однокурсницы на следующий день вообще могли сосредоточиться хоть на чем-то, кроме него. Колин решил, что будет действовать по порядку. Он умирал от голода. В последние два дня он почти не ел, а потому нуждался в быстром и по возможности не самом вредном перекусе. К сожалению, в это время суток большинство кафе уже закрылись, поэтому в конце концов он заехал в убогую придорожную закусочную, с решетками на окнах, пятнами сырости на стенах, ободранным линолеумом и сиденьями, заклеенными скотчем. Но плюс заключался в том, что другим посетителям в этой дыре было плевать, как он выглядел. Люди, которые заходят в такие забегаловки поздно вечером, знают, что не нужно лезть в чужие дела. Насколько Колин мог судить, одна половина клиентов пыталась протрезветь после вечерней пьянки, да и вторая – которой предстояло везти первую – тоже.
Здесь ничего не стоило вляпаться в неприятности. Свернув на усыпанную гравием парковку с Эваном на хвосте, Колин ожидал, что друг поедет дальше. Но, наверное, Эван подумал то же самое насчет возможных неприятностей. Лишь по одной причине он бы заглянул в такое заведение, особенно поздно вечером. Эван, в розовой рубашке, носках в яркую клетку, кожаных мокасинах, с аккуратно причесанными на пробор светлыми волосами, совершенно не походил на местную публику. С тем же успехом он мог повесить на свою «Тойоту» неоновый знак, гласивший, что цель хозяина машины – получить трепку от парней, которые большую часть вечера лакали спиртное.
Колин включил воду, смочил руки и провел ими по лицу. Вода была холодная – именно то, что нужно. Кожа горела. Моряк, с которым он дрался, бил гораздо сильнее, чем ожидал Колин – и это не считая запрещенных ударов, – но кто бы догадался с первого взгляда? Рослый, худой, стриженный почти наголо, с нелепыми бровями… Не следовало недооценивать этого парня. Колин сказал себе, что больше так не ошибется. Иначе он до конца года будет пугать своих однокурсниц и испортит девочкам впечатление от колледжа. Он воображал, как они говорят по телефону: «Мам, в моей группе есть один жуткий тип, весь в синяках и татуировках, и я должна рядом с ним сидеть!»
Он стряхнул воду с рук и, выйдя из уборной, нашел Эвана за угловым столиком. В отличие от Колина, он-то в колледже чувствовал себя как рыба в воде. У него по-прежнему было детское личико, и, подойдя ближе, Колин задумался, сколько раз в неделю Эван бреется.
– Ты долго, – сказал Эван, когда он сел рядом. – Я думал, ты заблудился.
Колин прислонился к виниловой спинке.
– Надеюсь, ты не очень боялся, сидя тут один.
– Ха-ха.
– У меня к тебе вопрос.
– Валяй.
– Сколько раз в неделю ты бреешься?
Колин хлопнул глазами.
– Ты торчал в уборной десять минут и думал об этом?
– Нет, когда шел к столику.
Эван уставился на него.
– Я бреюсь каждое утро.
– Зачем?
– В смысле – зачем? А ты нет?
– Нет.
– Почему мы вообще заговорили о бритье?
– Потому что мне стало интересно, я спросил, а ты ответил, – объяснил Колин.
Не обращая внимания на выражение лица Эвана, он указал на меню.
– Ты передумал и решил сделать заказ?
Эван покачал головой.
– Ни за что.
– Ты вообще не будешь есть?
– Нет.
– У тебя гастрит?
– Я подозреваю, что в последний раз санинспекция тут побывала еще при Рейгане.
– Ну, все не так плохо.
– Ты видел здешнего повара?
Колин посмотрел в сторону стоявшего за стойкой гриля. Повар выглядел на все сто – длинные волосы, руки, покрытые татуировками, сальный фартук, туго обтягивавший огромное брюхо.
– Татухи у него классные.
– Ну надо же.
– Я говорю правду.
– Я в курсе. Ты всегда говоришь правду. В том-то и проблема.
– Почему?
– Потому что люди не всегда хотят ее слышать. Например, если твоя девушка спрашивает, толстая она или нет, нужно ответить, что она прекрасно выглядит.
– У меня нет девушки.
– Наверное, потому, что последней ты сказал, что она толстая, и забыл добавить, как прекрасно она выглядит.
– Все было не так.
– Но ты меня понял. Иногда надо… приукрашивать правду, чтобы ладить с другими.
– Зачем?
– Потому что так делают нормальные люди. Так живет общество. Нельзя говорить все, что придет в голову. Тогда окружающие нервничают или обижаются. Кстати, работодателям это тоже не нравится.
– Ну, допустим.
– Ты мне не веришь?
– Верю.
– Но тебе наплевать.
– Да.
– Потому что ты предпочтешь говорить правду.
– Да.
– Почему?
– Мне так проще.
Эван замолчал на минуту.
– Хотел бы и я так жить. Например, сказать моему боссу, что я думаю о нем на самом деле, не боясь последствий.
– Ты можешь высказаться. Но предпочитаешь молчать.
– А кто будет платить за меня по счетам?
– Это отговорка.
– Да, наверное, – пожал плечами Эван. – Но лично мне проще так. Иногда ложь необходима. Например, если бы я сказал, что видел под столом двух тараканов, пока ты был в туалете, ты, наверное, тоже не захотел бы здесь есть.
– Ты же знаешь, что не обязан оставаться, правда? Со мной ничего не случится.
– Это ты так думаешь.
– Позаботься лучше о себе. И потом, уже поздно. Ты разве не едешь завтра в Роли?
– Да, прямо с утра. В одиннадцать мы с родителями идем в церковь, потом обедаем. Но, в отличие от тебя, мне завтра утром несложно будет встать с постели. Кстати, выглядишь ты ужасно.
– Спасибо.
– Особенно глаз.
– Завтра отек спадет.
– Нет, другой. Кажется, лопнуло несколько сосудов. Ну или ты вампир.
– Я заметил.
Эван откинулся на спинку.
– Окажи мне услугу, хорошо? Завтра не показывайся соседям. Иначе они решат, что пришлось набить тебе морду за просроченную квартплату. Нехорошо, если пострадает моя репутация домовладельца.
Колин улыбнулся. Он был тяжелее Эвана как минимум на тридцать фунтов и частенько шутил, что если Эван когда-нибудь и заходил в спортзал, то исключительно с целью финансовой проверки.
– Обещаю, что не буду попадаться им на глаза.
– Спасибо.
Официантка поставила на стол тарелку с омлетом и миску студнеобразной овсянки. Придвинув к себе кашу, Колин взглянул на Эвана.
– Что ты пьешь?
– Горячую воду с лимоном.
– Ты серьезно?
– Уже за полночь. Если я выпью кофе, то не усну.
Колин сунул в рот ложку каши.
– Ну ладно…
– Неужели ты обойдешься без ехидства?
– Я просто удивляюсь, что у них тут нашелся лимон.
– А я удивляюсь, что тут готовят омлет. Наверное, ты первый в истории этого заведения заказал здоровую еду.
Эван потянулся к кружке.
– Кстати, а что ты собираешься делать завтра?
– Поменять замок зажигания в машине. Она плохо заводится. Потом привести в порядок газон и сходить в тренажерку.
– Хочешь поехать с нами?
– Семейный обед – не по мне.
– Я не про обед. Сомневаюсь, что тебя пустят в загородный клуб в таком виде. Но ты мог бы навестить в Роли своих стариков. Или сестер.
– Нет.
– Мое дело предложить.
Колин набрал еще ложку каши.
– Не надо.
Эван откинулся на спинку.
– А сегодня были отличные бои, кстати говоря. Следующий после твоего – просто блеск.
– Правда?
– Парень по имени Джонни Риз положил своего противника в первом раунде. Свалил его, как быка, взял в захват – и все. Он двигается как кошка.
– И что ты хочешь сказать?
– Он лучше тебя.
– Допустим.
Эван побарабанил пальцами по столу.
– То есть ты доволен тем, как прошел бой?
– Он закончился.
Эван подождал.
– И?
– И всё.
– Ты по-прежнему думаешь, что это хорошая идея?
Колин подцепил на вилку кусок омлета.
– Я ведь до сих пор здесь с тобой, правда?
Через полчаса Колин был уже в дороге. Тучи, которые последние несколько часов грозили разразиться бурей, наконец сдались и извергли поток ливня, перемежаемый молниями и громом. Эван уехал несколькими минутами раньше, и Колин, сидя за рулем «Шевроле Камаро», который он неустанно чинил последние несколько лет, задумался о своем друге.
Он знал Эвана, сколько себя помнил. Когда Колин был маленьким, его семья проводила лето в домике на пляже, в Райтсвилл-Бич. Эван жил по соседству. Они проводили долгие жаркие дни, бродя по пляжу, играя в мяч, рыбача и катаясь на доске. Чаще всего они и ночевать оставались друг у друга. Потом родители Эвана переехали в Чейпел-Хилл, а жизнь Колина пошла под откос.
Все было довольно просто – третий ребенок и единственный сын богатых родителей, которые предпочитали держать няню и не испытывали желания заводить еще детей. В младенчестве его мучили колики, а затем Колин превратился в непоседливого мальчишку с классическим диагнозом «гиперактивность» – из тех, кто регулярно закатывает истерики, не может ни на чем сосредоточиться и не в состоянии посидеть спокойно. Дома он сводил родителей с ума, выживал одну няньку за другой и без конца дрался в школе. В третьем классе Колину досталась прекрасная учительница, которая ненадолго улучшила ситуацию, но в четвертом он вновь покатился по наклонной. Он постоянно затевал драки на детской площадке и чуть не остался на второй год. Примерно в это время на него стали смотреть как на «проблемного». Не зная, что делать, родители отправили сына в военное училище, посчитав, что дисциплина пойдет мальчику на пользу. Первый год прошел ужасно, и весной Колина выгнали.
После этого его снова отправили в военную школу, в другом штате, и следующие несколько лет он выплескивал энергию в спортивных единоборствах – борьбе, боксе и дзюдо. Свою агрессию он переносил на других, иногда с чрезмерным энтузиазмом, чаще всего просто потому, что сам того хотел. Отметки и дисциплина Колина не волновали. Пережив пять исключений из пяти разных военных школ, он кое-как дотянул до выпуска – злобный и жестокий юноша, без всяких планов на будущее и какого-либо желания их строить. Колин вернулся к родителям, и последовали семь тяжелых лет. Он смотрел, как мать плакала, и слушал, как отец умолял его измениться, но не обращал на родителей внимания. По их настоянию Колин побывал у психолога, но продолжал катиться по наклонной, подсознательно идя к саморазрушению. Так говорил психолог, и Колин теперь признавал его правоту. Когда родители выгоняли сына из дома в Роли, он устраивался в домике на пляже и тянул время, а потом возвращался, и круг замыкался. Когда Колину стукнуло двадцать пять, он получил последний шанс изменить свою жизнь – и неожиданно сделал это. Теперь он учился в колледже и собирался провести несколько десятков лет в школьном классе в качестве учителя. Большинство просто не понимали, что на него нашло.
Колин знал, что есть какая-то ирония судьбы в желании работать в школе, которую он всегда ненавидел. Но что поделаешь. Он не зацикливался на шутках судьбы – и уж точно не думал о прошлом. Он бы вообще не стал об этом думать, если бы не предложение Эвана навестить завтра родителей. Эван не понимал, что и Колину, и его старикам неприятно было даже находиться в одной комнате, особенно если о визите не договорились заранее. Он знал, что, если появится неожиданно, они будут сконфуженно сидеть в гостиной и говорить о пустяках, а воспоминания о прошлом повиснут в воздухе, как ядовитый газ. Он будет чувствовать исходящее от родителей недовольство, ощутимое в том, что они говорят и о чем умалчивают. Кому это надо? Уж точно не ему. И не им. В последние три года Колин приезжал с семейными визитами редко, почти всегда летом, и не задерживался дольше часа. Против такого распорядка никто не возражал.
Старшие сестры, Ребекка и Андреа, уговаривали Колина помириться с родителями, но он пресекал эти разговоры точно так же, как оборвал Эвана. В конце концов, отношения сестер с родителями развивались совершенно иначе. Они обе были желанными, а он оказался неприятной неожиданностью семь лет спустя. Колин знал, что сестры желали ему добра, но что между ними было общего? Ребекка и Андреа окончили колледж, вышли замуж, завели детей. Они жили в том же престижном районе, что и родители, и по выходным играли в теннис. Чем старше становился Колин, тем сильнее сознавал, что в жизни сестры устроились гораздо разумнее, чем он. Но опять-таки, они-то не были «проблемными».
Он знал, что родители, как и сестры, по сути, неплохие люди. После многолетних хождений к психологу Колин признал наконец, что проблемы у него, а не у них. Он больше не винил отца и мать за то, что с ним происходило, и за то, что они сделали – или не сделали. В любом случае он теперь считал, что ему повезло и что родители проявляли необыкновенное терпение. Ну и что, если им занимались няньки. Ну и что, если его отправили в военную школу. В самые тяжелые времена, когда другие родители уже сдались бы, отец с матерью не утрачивали надежды, что Колин еще может изменить свою жизнь.
Они много лет терпели его выходки. Не обращали внимания на то, что он пил, курил травку, громко включал музыку в любое время суток. Мирились с вечеринками, которые сын закатывал, стоило им уехать из города, и после которых дом превращался в помойку. Смотрели сквозь пальцы на потасовки в барах и многочисленные аресты. Не обращались к властям, когда Колин ломал замок на двери пляжного домика и устраивал там хаос. Они выкупали сына под залог столько раз, что Колин сбился со счету, и оплачивали услуги адвоката. Три года назад, когда Колину грозило долгое тюремное заключение за пьяную драку в Уилмингтоне, отец воспользовался какими-то связями и условился, что Колину полностью очистят полицейское досье. Если, разумеется, он выдержит испытательный срок. В том числе Колина обязали пробыть четыре месяца в психиатрической клинике в Аризоне. Когда он вернулся и узнал, что родители не намерены его впускать, он снова взломал пляжный домик, который к тому моменту выставили на продажу.
А еще Колину велели регулярно встречаться с детективом Питом Марголисом из Уилмингтонского полицейского департамента. Человек, которого Колин избил в баре, был долговременным тайным информантом Марголиса, и в результате драки запутанное дело, которое тот расследовал, пошло прахом. Поэтому детектив страстно ненавидел Колина. Он горячо возражал против его освобождения – а потом настоял, что будет постоянно наблюдать за Колином и иногда наносить визит без предупреждения, как делают инспекторы, надзирающие за условно осужденными. Договор гласил: если Колина арестуют вновь, не важно за что, досье будет восстановлено в полном объеме, и он автоматом угодит в тюрьму почти на десять лет.
Несмотря на жесткие рамки и необходимость иметь дело с Марголисом, которому не терпелось надеть на Колина наручники, все-таки это было здорово. Невероятный договор, возможный благодаря отцу. Пусть даже тот почти не разговаривал с сыном. Колину теоретически воспрещалось показываться дома, хотя в последнее время отец немного смягчился. Будучи изгнанным из родного крова после возвращения из Аризоны и узнав, что новые хозяева вступили во владение домиком на пляже, Колин решил пересмотреть свою жизнь. Он ночевал у друзей в Роли, перебираясь с кушетки на кушетку, и понемногу пришел к выводу, что погубит себя окончательно, если ничего не изменит. Нынешнее окружение ему не подходило, и приятели у него были такие же буйные, как он сам. Поскольку Колину больше некуда было ехать, он вернулся в Уилмингтон и внезапно явился к Эвану. Эван жил там после окончания колледжа. Он очень удивился, увидев старого друга. Конечно, Эван держался настороже и немного нервничал, но он помнил былую дружбу и охотно пустил Колина пожить.
Понадобилось некоторое время, чтобы вновь завоевать доверие Эвана. Их жизни давно разошлись. Эван во многом походил на Ребекку и Андреа – законопослушный гражданин, который тюрьму видел только по телевизору. Он работал бухгалтером и специалистом по финансовому планированию; будучи, как и положено в его профессии, человеком расчетливым, Эван приобрел дом, состоявший из двух смежных квартир, чтобы сэкономить на платежах по закладной. Вторая квартира как раз пустовала, когда появился Колин. Тот не собирался оставаться надолго, но всё как-то завертелось, а когда он нашел работу в баре, то перебрался к Эвану насовсем. Спустя три года он по-прежнему снимал жилье у лучшего друга.
До сих пор все шло хорошо. Колин приводил в порядок газон, подстригал кусты и платил вполне разумную аренду. У него было собственное жилье с отдельным входом, но совсем рядом с Эваном. Именно в таком друге и нуждался Колин. Эван ходил на работу в костюме и при галстуке, никогда не выпивал больше двух пинт пива и содержал в безупречной чистоте свою обставленную со вкусом квартиру. А еще Эван был самым приятным человеком на свете – и он принимал Колина таким, какой он есть. Бог весть отчего, но он верил в него, пусть даже Колин знал, что этого не заслуживал.
Лили, невеста Эвана, была из того же теста. Хотя она работала в рекламном агентстве и владела собственным домиком на пляже, который подарили ей родители, Лили проводила столько времени у Эвана, что успела стать важной частью жизни Колина. Оттаяла она далеко не сразу – когда они впервые встретились, Колин щеголял ирокезом на голове и пирсингом в обоих ушах, а разговор вертелся вокруг драки в Роли, в итоге которой противник Колина угодил в больницу. Поначалу она просто не понимала, как Эван мог общаться с этим человеком. Лили – уроженка Чарльстона, выпускница колледжа в Мередите – всегда держалась вежливо и строго, а в ее речи встречались устаревшие обороты. Но при этом она была одной из самых красивых девушек, каких Колин когда-либо видел. Он даже не удивлялся тому, что из Эвана она просто веревки вила. Светловолосая, голубоглазая, с певучим акцентом, который звучал нежно, даже когда Лили сердилась, она на первый взгляд была человеком, совершенно не склонным дать Колину второй шанс. И все-таки она рискнула. Как и Эван, Лили в конце концов поверила в него. Именно Лили два года назад настояла, чтобы он стал ходить на лекции в колледж. Именно Лили занималась с ним по вечерам. Дважды именно Лили и Эван удержали Колина от импульсивного поступка, грозившего ему тюрьмой. Колин преклонялся перед Лили и восхищался их союзом. Он уже давно решил, что, если кто-нибудь когда-нибудь навредит этим двоим, он лично с ним разберется, не важно какой ценой, даже если остаток жизни придется провести за решеткой.
Но все хорошее когда-нибудь кончается. Кажется, так гласит поговорка. Жизнь, которую он вел три года, должна была измениться – потому что Эван и Лили обручились и весной собирались пожениться. Хотя оба твердили, что Колин может и дальше жить у них, он знал, что в минувшие выходные они смотрели новостройки в районе Райтсвил-Бич – особнячки с двумя верандами, как в Чарльстоне. Эван и Лили хотели детей, они мечтали о доме с белым заборчиком, и Колин не сомневался, что в течение года Эван выставит свой старый дом на продажу и он вновь окажется в свободном плавании. Хотя Колин знал, что нечестно требовать от Эвана и Лили, чтобы они с ним нянчились, иногда он задумывался, понимали ли они сами, как важны стали для него в последние годы.
