bannerbannerbanner
Территория бреда

Никита Фред Декс
Территория бреда

– Ладно, предположим, – заговорил доктор после небольшой паузы. – Но ты не боишься, что Константин обо всем узнает? Он явно не дурак. Удивительно, что он до сих этого не понял. А что насчет его дочери? Ты назвал ее будущей невестой – вы действительно так близки, хотя она окрестила тебя предателем?

– Не совсем. Пока мы едва снова начали общаться: она до сих пор злится на меня и еще ничего не подозревает о моих планах. Но я обязательно добьюсь ее и сделаю своей женой.

– И официально войдешь в богатую и успешную семью, где исполнятся все твои мечты? А не слишком ли круто? Больно уж похоже на сказку. Тебе не кажется, что ты слегка переоцениваешь свои возможности и заслуги. Почитай «Красное и черное» Стендаля – там отлично иллюстрировано тщеславное стремление ко всеобщей любви и почету, а главное, – чем это все может закончиться. Что если ты все это нафантазировал, и никто тебя в этой семье не ждет? Да и не факт, что Константин и дальше будет публиковать твои книги. А вдруг эта девушка, Лика, все же не простит тебя за то, что ты встал на сторону крупного издательства и предал ее интересы. Она легко может понять, что ты все это подстроил, и сдать тебя отцу, несмотря на неприязнь к нему.

– Нет, – ответил я твердо. – Во-первых, они никогда не узнают, если вы не проболтаетесь. Так что бояться мне нечего. У меня ведь, как вы сами сказали, маниакальный синдром, а не паранойяльный. А во-вторых, даже если и догадаются – ничего страшного: победителей не судят.

06.2021

2. Четвертый человек

– Не хочу никуда ехать, – прохрипел я.

– С ума сошел? Это же твой шанс! Ты хочешь быть писателем или где? – возмутился Йон.

– Я очень хочу быть писателем, но там же люди. Я не люблю людей. К тому же болею. Ты прекрасно знаешь, что сейчас даже чихнуть нельзя, чтобы окружающие не заподозрили у тебя это, сам знаешь что.

– Да, – усмехнулся Йон, – надо же было умудриться заболеть за два дня до поездки. Но ты, главное, сопли и слюни не распускай. Оклемаешься быстро и послезавтра как новенький поедешь в Крым.

– А может, не надо?

– Надо, Никитушка, надо.

В середине июля я подал заявку на участие в творческом форуме «Таврида» как независимый писатель. К тому моменту я уже написал две книги, штук десять рассказов и стихотворений. Но мало кто об этом знал: моими главными читателями были родственники, немногочисленные друзья и Йон.

Последний и сподвигнул меня отправить заявку. Он доходчиво объяснил, что это шикарный шанс засветиться, заиметь «правильные» связи и пропихнуть свои книги. Хотя я всего лишь хотел тихонько писать тексты и ни с кем не взаимодействовать.

Втихаря я, конечно, мечтал, что на «Тавриде» меня заметят видные издательства и предложат контракт на десять книг вперед с такими гонорарами, чтобы и на кофеек хватило, и на путешествия, и на новый ноутбук с настолько качественным софтом и нежной клавиатурой, что тексты бы сами писались.

Когда пришел положительный ответ от организаторов, Йон скакал по квартире. Он вопил, смеялся и даже пару раз сделал «колесо». Я тоже сначала обрадовался, но потом приуныл. Ведь столько всего надо сделать. Столько собрать справок и прочего. А сколько сложностей будет на самом мероприятии! Можно я никуда не поеду?

Йон суетился всю неделю перед отбытием. Он напряг родителей и родственников, чтобы помогли с деньгами и справками. А я простудился за несколько дней до отъезда и слег с соплями и кашлем.

– Ничего, прорвемся! – сказал он мне и запрыгнул на верхнюю полку купе поезда.

Нам предстояло по железной дороге добраться до Москвы, а оттуда самолетом в Симферополь. Билеты уже куплены. План идеален. Если бы не одно «но»: между приездом в Москву и вылетом самолета было всего полтора часа. А предстояло еще проехать полгорода до аэропорта.

Я не спал всю ночь – переживал, что мы не успеем на самолет. Йон спал так крепко, что даже в туалет не вставал. Утром мы выползли на перрон московского вокзала. Я в черных спортивных штанах, кедах и толстовке. Йон в синей незаправленной рубашке, джинсах и босиком.

На вокзале Йон встретил какую‑то знакомую, с которой не виделся лет семь и разговорился о жизни. Конечно! Самое время…

На регистрацию мы опоздали всего на пять минут – в самолет нас не пустили. Я сел на ближайшее сиденье и уставился в одну точку. Я не спал почти две ночи, я болел, я устал от всего этого стресса и транспорта, а он стоял рядом и с перерывами на смех повторял:

– Дорожное приключение, дорожное приключение!

Йон обежал весь аэропорт, обзвонил всех организаторов, хотел даже тайком пробраться на борт, но все без толку: самолет улетел без нас.

– Поехали домой, – простонал я.

– Ничего подобного, – ответил Йон и потрепал мои кудрявые волосы. Ненавижу, когда трогают волосы.

Йон все же раздобыл нам новые билеты, и мы спустя полдня обитания в аэропорту сели в самолет. Наши места оказались самыми последними в хвосте, где сильно трясло, и пассажиры постоянно ругались с бортпроводницами, чтобы попасть в туалет.

Я надел наушники, пытаясь абстрагироваться и забыться в медитации. Йон сразу же разговорился с девушкой в соседнем кресле.

Как же я боюсь летать…

На «Тавриду» нас привезли уже ночью, когда церемония открытия закончилась. Нас разместили в домике с двумя двухъярусными кроватями. Я занял кровать снизу. Йон забрался наверх. Он всегда любит выше, быстрее, сильнее. На второй кровати на нижнем ярусе лежали вещи нашего соседа. Верхнее место пустовало.

Йон сразу же отправился на прогулку. Я выскочил за ним и второпях забыл толстовку. Йон шел впереди, хромая по острому гравию, но обувь так и не надел. Я шел за ним и ежился от холода.

Йон растворился во тьме, а передо мной открылась дикая, но прекрасная картина. Я стоял на холме, а внизу горел огромный костер, вокруг которого сидели люди и пели. Это было так чудесно. Я посмотрел на звезды и улыбнулся.

Вдруг стало теплее. Я спустился к костру и почувствовал себя дома. Огонь горел внутри черной металлической клетки, напоминающей птичью. Рядом сидел паренек, играл на гитаре и пел. Я вспомнил молодость.

Я хотел сесть на качели подальше от всех, но Йон указал на свободное место прямо напротив музыканта. Я безмолвно проследовал туда. Я пел все песни, даже не зная их. Я смотрел на людей и чувствовал в них что‑то родное, хотя видел их впервые.

– Завтра важный день. Будут выступать главы основных издательств. Тебе надо будет проявить себя, рассказать что‑нибудь о себе. Вывести их на диалог, – сказал мне Йон, когда мы шли к домику от костровой.

– Не знаю, как‑то неудобно все это, – ответил я.

– Тебе тридцать два года. В тебе метр восемьдесят роста и мышцы, у тебя борода и татуировки. И ты боишься человеку вопрос задать?

– А как это делается?

– Назови свое имя и скажи, что собираешься стать всемирно известным писателем. А дальше все само пойдет.

– Не слишком ли пафосно?

– Ты собираешься стать всемирно известным писателем или нет?

– Ну, да…

– Вот и действуй тогда!

– Но ты же знаешь, что у меня не очень с этим. Просто‑то к людям подойти сложно. А тут генеральные директора издательств…

– Так… Значит, сейчас потренируешься. Видишь, впереди парни и девчонки идут? Просто подойди и познакомься.

– А что сказать?

– Скажи «Привет, ребятки. Как дела?», и разговор начнется.

– Странно это все – подходить к людям и задавать бессмысленные вопросы…

Полночи я не мог уснуть. Все думал, как же я завтра при всех буду обращаться к людям, а ведь даже наедине это дается мне тяжело.

Проснулся я – будто вышел из комы. С трудом запихнув в себя завтрак в столовой, я направился через пыльное поле в огромный шатер, где и происходила встреча со спикерами. Я пошел к задним рядам, но увидел, что Йон машет мне с первого. Он занял мне место прямо напротив ведущего и редактора известного издательства.

В конце выступления я поднял трясущуюся руку и промямлил что‑то невразумительное. Время остановилось. Я увидел, как взгляды всего зала устремились на меня. Я вспомнил школу. Вспомнил, как не мог выдавить из себя и пары слов, а учительница презрительно ставила двойку под звонкий хохот одноклассников.

Вдруг туман неприятных воспоминаний рассеялся. Спикеры отшутились и в довольно позитивном ключе ответили, что мне надо больше стараться и все получится. Никто не смеялся надо мной, никто не пытался устыдить меня на глазах у всех. Приятное чувство.

На протяжении всего форума время ускорялось и замедлялось, вытворяя крайне невероятные штуки. Йон постоянно занимал мне место в первом ряду и подговаривал на всякие дикости. Я не сказал этого на выступлении спикеров, но позже взобрался на разноцветную пирамиду и проорал, что стану писателем, которого будут читать во всем мире. Такой свободы и легкости я никогда не испытывал.

– Подойди и поговори с ними, – прошептал мне на ухо Йон, когда закончилась первая лекция писательниц, по выходным собирающихся на шабаше микрофонных говорунов.

Они были лучшими на этом празднике литературы и заряжали всех своей энергией и позитивом. Это окрыляло. Я подошел и что‑то сказал. Они ответили, и мы просто поговорили. Теперь мы друзья. Или были ими в прошлой жизни?

Я забрался на холм, где стоит белый маяк, и осмотрелся. Подо мной раскинулась огромная территория в двести гектаров. Территория красоты, радости и вдохновения.

Около маяка сидела парочка. Они приехали на «Тавриду» вместе. То ли любовники, то ли брат и сестра: два почти идентичных альбиноса. Александра – блогер и медсестра, и Александр – автомеханик и поэт. Я подошел к ним и заговорил. Это было легко. Мы разговаривали, пока не пришло время идти на следующую лекцию. Потом мы часто встречались вчетвером: я, они и Йон.

Было много всего. Мы выезжали на пикник и запускали воздушных змеев. Водили хороводы в море и плавали на каяках. Качались ночью на качелях и смотрели фильмы с молодым Вуди Алленом. Ели арбуз под марсианские песни и покоряли деревянную крепость. Создали книгу кулинарных заклинаний «Абринектоперс» и играли «In the end» на огромном металлическом тамтаме.

 

Как‑то вечером на дискотеке Йон вытащил из ниоткуда отрывной календарь толщиной минимум в триста шестьдесят пять страниц и порвал его пополам. Он любит подобные штуки: вытворить нечто такое, чтобы все пришли в восторг, пусть даже из‑за какой‑нибудь глупости. Ирония заключалась в том, что почти никто этого не увидел. Зато он сильно порезал правую руку о металлическое крепление – вся ладонь была в крови.

Йон не пошел в медпункт. Просто приложил салфетку и продолжил плавно двигаться под музыку. А затем вытолкнул меня на середину танцпола, и мне пришлось делать вид, что я умею танцевать. Благо напротив меня оказалась девушка с эльфийскими глазами цвета черного солнца. Светлая и живая. Она двигалась так же безумно, как я. Это было прекрасно.

Я больше не чувствовал неловкости в общении с людьми. Да и как такое возможно, когда все вокруг говорят на будоражащие тебя темы. В домиках за закрытыми дверями обсуждали Сартра. На холме у моря под крики чаек – Баха. На пляже парни и девушки зачитывали отрывки из своих романов и стихотворений. В курилке обсуждали этику, феминизм и цензуру. Йон бродил где‑то в одиночестве и разговаривал с вдохновением.

В этом творческом мире не нужно было притворяться. Можно было быть собой и не стесняться этого. Больше никто не посмотрит на тебя косо и не попытается побить за школой, потому что ты видишь музыку или не можешь понять, чем отличаются буквы от цифр. Ты особенный, и здесь это ценно. «Таврида» – место силы и вдохновения.

Мы мало спали, но постоянно были энергичными. Мы плохо знали друг друга, но общались, как давние друзья. Мы вместе пели песни и качались в такт волнам. Никто не вернулся домой прежним. Все мы научились многому и повзрослели. Или, наоборот, омолодились.

В последнюю ночь мы отправились на холм высотой с пятиэтажный дом. Я шел впереди, позади меня альбиносы, где‑то далеко во тьме шагал Йон.

Я забрался на самый верх и, дождавшись остальных, скатился с холма кубарем, отбивая себе бока, но хохоча как безумный. Остальные проделали то же самое и не один раз.

Мы снова поднялись наверх.

Мы сидели втроем: Саша, Саша и я.

– А где четвертый? – спросил я вдруг.

– Какой еще четвертый? – ответили в голос ребята.

– Ну, четвертый. С нами был четвертый человек, – неуверенно уточнил я.

– А кто это был? – спросил Александр.

– Как его звали? Или это была она? – спросила Александра.

– Не знаю, – ответил я, не понимая, почему улыбаюсь. – Кажется, недостаток сна и переизбыток эмоций сказываются. Мне на секунду показалось, что рядом со мной сейчас кто‑то сидел.

Я посмотрел на руки и увидел на правой ладони свежий шрам, посмотрел на свои босые ноги, побитые гравием, и уверенно сказал:

– Ну, что, ребятушки, пойдем смотреть звезды!

– Да, Никитушка, – подхватили ребята.

Мы спустились к морю и всю ночь наблюдали, как падают звезды.

Так рождается волшебство.

08.2020

3. Чертова эмпатия

Одной рукой он сжимал шею трехлетней девочки, раздиравшей ногтями ему предплечье, а второй – лезвие медицинского скальпеля над ее головой. Один удар, и все закончится.

Я познакомился с ним за четыре года до этого безумия. Тогда я работал на стройке и оказался с ним в одной бригаде.

Дмитрий Кац: светлые короткие волосы, серые глаза и никакой растительности на лице. Он был на полголовы ниже меня, но значительно шире. Да и вообще, лицо и руки его выглядели слегка опухшими, будто он всегда был с похмелья, хотя к алкоголю при мне не притрагивался никогда, кроме того раза.

Идиоты со стройки называли его «Димарик-Нарик». Точнее, это прозвище придумал Султан, а остальные ему вторили. В такие моменты мне хотелось взять лопату и проломить кому-нибудь из них голову, чтобы знали место. Кац же не обращал на этих дебилов внимания, пока один из них не дотронулся до его лица.

Когда он только пришел на стройку, где я проработал год, остальные парни его сразу невзлюбили. Кто-то кому-то шепнул, что Кац только вышел из тюрьмы, где отсидел семь лет за убийство. Никто точно не знал, кого он убил, но речь шла то ли о ребенке, то ли о женщине.

– За такое на зоне опускают, – сказал как-то Султан: двухметровый бодибилдер, весивший больше ста килограммов. То ли казах, то ли киргиз, то ли русский. То ли все сразу.

Я не знал, правда ли Кац сидел и за что. Не знал я и того, «опускали» его в тюрьме или нет. Говорят, таким делают специальные татуировки, то есть, наколки, как их называют. Но я видел у Каца только странную кляксу на тыльной стороне кисти. Она как-то сильно выцвела и приобрела зеленоватый оттенок. Ощущение было, что он просто порезал руку и хорошенько полил ее зеленкой.

Но есть ли у него еще татуировки, я не знал до последнего момента. Кац всегда ходил в свитерах с длинными рукавами. Как минимум, поэтому Султан прозвал его наркоманом. Он говорил, что только «нарики» постоянно скрывают предплечья под одеждой.

А я почти наверняка знал, что Кацу всегда холодно. Ни снаружи, а где-то внутри. Точнее, не знал, а чувствовал…

С самого детства я был крайне гиперактивным. Я не мог и минуты усидеть на месте. А внимание скакало с одного предмета на другой так быстро, что я просто не поспевал за ним. Поэтому я часто менял школы, колледжи, а потом, и работу. Друзей у меня было много, но общался с ними я редко. Отчасти из-за своей активности, от которой многие быстро уставали. Отчасти из-за эмпатии.

Насколько мне известно, люди с дефицитом внимания и гиперактивностью от природы чувствительны к эмоциям чужих людей. И чем ярче проявления симптомов, тем сильнее мы восприимчивы к переживаниям посторонних. А на пике активности мне вообще кажется, что я мысли могу читать.

Так вот из-за этой эмпатии мне бывает трудно общаться с людьми. Сколько раз такое было. Прихожу к другу – он меня встречает улыбкой. Но радости я в нем не чувствую. Мне с ним как-то тоскливо и одиноко. Потом, ближе к десятой рюмке, выясняется, что его девушка бросила, и весь вечер я играю роль психолога. Нервного, подавленного и постоянно ерзающего на месте психолога.

Или могу с давней подругой встретиться, которая замужем уже лет восемь. Она весь вечер будет рассказывать, как счастлива, как детей своих любит и мужа, а я сижу «на нервах» с периодическими приступами тошноты и отвращения непонятно к чему. Через неделю я, конечно же, узнаю, что она съехала от мужа, потому что устала и ненавидит всю эту семейную суету до рвотных позывов.

Так я и жил двадцать семь лет.

И если от друзей можно спрятаться, то от работы так просто не уйти. На стройке вообще мрак. От парней, в чьей бригаде я трудился, всегда веяло чем-то животным и примитивным: желанием напиться, подраться и изменить своей девушке. Тут я, конечно, утрирую. Такое необязательно чувствовать: эти парни и так с радостью делятся своими «победами», даже если их не спрашиваешь. Никогда не понимал, зачем они заводят постоянные отношения, когда страдают патологической тягой к изменам.

Разговоры в перерывах между работой я не поддерживал, а уходил куда-нибудь в дальний угол объекта читать книгу. Вернее, книги, так как удержать внимание дольше десяти минут на одной из них мне редко удавалось. Приходилось постоянно чередовать. Благо телефон вмещает достаточное количество художественной и научной литературы. Парней раздражало, что я постоянно дистанцируюсь, но они не трогали меня. Просто считали странным.

Поэтому, когда появился Кац, его сразу определили работать в команде со мной. Парни говорили про него всякое, но я в нем ничего плохого не почувствовал. А для меня это главное. Мне совершенно неважно, что там было у него в жизни раньше. Главное то, что сейчас. А сейчас все было хорошо. Даже слишком хорошо.

Я сразу ощутил, что от него исходит спокойствие, тишина и уверенность. Это подкупало.

Я сам как сгусток броуновских частиц. Мечусь туда-сюда, а зачем, сам не знаю. С одной стороны, во мне уйма энергии, которую девать некуда. С другой – полная неспособность эту энергию контролировать. Чего я только ни пробовал. Закупался книгами по тайм-менеджменту, да времени все не находил на них. Приложения устанавливал на телефон для тренировки памяти и внимания, но вечно забывал об их существовании в бесконечном скоплении иконок. Пытался медитировать и йогой заниматься, но это же дурь такая. Стоять сто пятьдесят часов в одной позе и думать о дыхании. Стоит о нем подумать, так сразу забываешь, как дышать, и начинаешь в панике задыхаться. Мне больше подходит бег или кроссфит, где за час кучу снарядов можно поменять. Хотя и без спорта я живу неплохо: ожирением не страдаю, от безделья – тоже.

В общем, могу взяться сразу за десять дел и не выполнить одиннадцать. Откуда еще одно взялось, представления не имею. Такой я невнимательный и несобранный. Сколько раз я опаздывал на работу только потому, что не мог найти ключи, обувь, телефон, туалетную бумагу, мыло, вчерашний ужин, оставленный на завтрак, или рабочие инструменты. Поэтому я всегда снимаю квартиру рядом с работой.

Так вышло и в тот раз. Наш прораб взял заказ на пять квартир, расположенных в высотке на улице Мира рядом с торговым центром «Мир». Там, на задворках «Мира», я и снял квартирку в древнем двухэтажном доме.

Я выбежал на улицу и попал под мелкий дождь. Окон в моей квартире не было, а погоду в интернете я забыл посмотреть. До работы идти шесть минут неспешным шагом. Добежать можно за три. Но простые решения явно не для меня.

Я вернулся домой за зонтом и вспомнил, что не вынес мусор. Я взял мешок с кухни, завязал его и отнес к выходу. Там я увидел пакет с апельсинами, купленными неделю назад и забытыми в прихожей.

Последний раз, когда я смотрел на часы, было 8:51. На работе надо быть в девять, а лучше даже раньше. Прораб лично проверяет пунктуальность каждого.

Но апельсины лежали уже неделю. А на одном, кажется, появилось что-то белое и мохнатое. Надо было срочно их съесть. Я принялся чистить апельсин обеими руками, но вдруг опомнился, что пакет из мусорного ведра уже в коридоре. Новый пакет достать не так-то просто: руки в апельсиновом соке. Проблема.

Пока драгоценные минуты ускользали от меня, я стоял в полнейшей растерянности. Все же я аккуратно достал блюдце, положил на него наполовину очищенный апельсин, а сверху – оторванные корки. Тщательно помыл руки, достал рулон мусорных пакетов из ящика и увидел там шариковую ручку, которую давно искал. Я взял ручку и пошел в спальню, положив пакеты на кухонный стол. Сел на кровать и отыскал под подушкой тетрадь, в которую вчера хотел что-то записать, но так и не смог из-за отсутствия ручки.

 Что именно я хотел написать, так и не вспомнил, зато ко мне вернулось осознание времени. Часы показывали 9:15. Я выскочил на улицу и помчался на работу.

Зонт, пакет с мусором и апельсины остались нетронутыми.

Подбегая к дому, где работал, я увидел, как ребята в спецовках выгружали мешки с песком на тротуар.

«Только бы не нам», – подумал я и зашел в подъезд.

Я обнаружил, что лифт не работает и повторил шепотом:

– Только бы не нам, – но почти наверняка знал, что этот песок привезли по нашу душу.

Я поднялся на десятый этаж и ворвался в четырехкомнатную квартиру, где меня уже ждали другие строители и Артем, прораб.

– А вот и наша суперзвезда, ради кого мы грели сцену тридцать минут. Кстати, у нас тут и приглашенные гости. Вот знакомьтесь, господин Никита, это Дмитрий Кац. Вместе с ним работать будете.

– Привет, Кац, – ответил я, тут же забыв имя нового работника, и почувствовал жгучую неловкость в связи с такой фамильярностью.

Я протянул ему руку и ощутил, как моя ладонь утопает в его кисти. Обычно в таких случаях я испытывал слабость и стыд за свои хлипкие конечности. А тут, наоборот. Я почувствовал силу, будто вот-вот раскушу его руку своей «клешней». К сожалению, чувство быстро прошло и при рукопожатии с Султаном кисть моя немного хрустнула.

Как уже говорил, я часто опаздываю. И постоянно приходится слушать шуточки Артема на эту тему. Но чем остальные лучше? Каждое утро они приходят пораньше на работу, чтобы минут сорок пить чай, есть какие-нибудь вафли, печенья, конфеты и обсуждать планы на вечер и выходные.

Так и в тот день: пока я переодевался и готовился к работе, они пили чай и не умолкали. Но не Кац. Он молчал. Именно это в первую очередь мне и понравилось в нем.

– Внизу, парни, вас ждут две тонны песка. Ваша задача поднять сегодня все это и начать заливать полы. Так что встаем и вперед, – провозгласил Артем утреннее задание после затяжного чаепития.

– Но лифт же не работает, – возмутился я.

 

– Бывает. Но сам себя песок не поднимет, – ответил Артем.

– Но на улице дождь, – писклявым голосом просвистел я.

– Именно. И с каждой минутой мешки становятся все тяжелее. Так что, парни, вперед. Распределитесь по этажам. Самые здоровые встанут по краям. Султан, ты – наверх. Кац – внизу. Остальные – через этаж.

Так и поступили. Я разместился на втором этаже и носил на четвертый. Султан встал на восьмом этаже и носил мешки в саму квартиру, что расположена на десятом. Маршрут у него был самым длинным. Каца поставили вниз. Он с улицы заносил песок на второй этаж. В непогоду самая гадская позиция.

Песок. Как я его не люблю. Его грузят в мешки по тридцать – сорок килограммов. Даже в сухую погоду это крайне нелегко при моих семидесяти килограммах на сто восемьдесят роста. А в дождь песок пропитывается влагой и становится еще тяжелее. Может, я, конечно, слегка и преувеличиваю, но возникает ощущение, что от воды такой мешочек становится минимум с меня весом. Не люблю песок.

Я слегка замечтался и не сразу понял, что происходит. Я вдруг вспомнил, зачем накануне так искал ручку. Я хотел нарисовать Нику. Художник из меня не ахти, но в тот момент я почувствовал такой подъем энергии (это в четыре утра-то), что решил обязательно нарисовать ее. Ника. Я влюбился в нее еще в десятом классе, но все как-то не складывалось. А тут она меня пригласила на день рождения, и я решил сделать крутой подарок в виде рисунка.

  Мои воспоминания прервал Кац, обрушив передо мной четвертую пару мешков. Сверху уже парни кричали: «Ну скоро там?». Пока я настраивался, Кац вернулся. Он нес на своих плечах два мешка. Вместе с водой это, наверное, под сотню кило. Кац даже не напрягся.

Тогда я почувствовал прилив энергии: как же так, Кац таскает, а я чего! Я схватил два мешка за края, но поднять не смог. Лишь слегка оторвал от земли. Как он это делает? С трудом я поднял один мешок, уперев его себе в живот, и помчался наверх. Мне кажется, я никогда так быстро не бегал. Особенно с весом. Но Кац был быстрее.

Через тридцать минут часть мешков распределилась по этажам, но в большей своей массе они оказались на моей площадке. Кац пришел мне на помощь, и теперь мы вместе носили на четвертый этаж. Он так же легко – по два. Я с трудом – один.

Еще минут через пятнадцать мы с ним перешли на четвертый этаж и начали втроем носить на шестой. Стало веселее. Пошли веселые разговоры, звонкий смех и песни о прогулках по воде.

Когда мы уже вчетвером перебрались на восьмой этаж, половина мешков уже была в квартире. Половина лежала на лестничной площадке. Султан, мокрый от пота, смотрел на нас со злобой и непониманием. Обычно он всегда был самым быстрым, и мы за ним не успевали. А тут такое.

Именно тогда, я думаю, он невзлюбил Каца. Когда увидел, что тот спокойно носит по два мешка. Кац, конечно, парень не маленький, но Султан явно больше.

Кац взял два мешка и спокойно пошел на десятый этаж в квартиру. Султан сначала обеими руками закинул один мешок себе на правое плечо, затем так же второй – на левое. Потом присел за третьим. Он даже смог подняться, держа его в руках, но с места не сдвинулся. Пару раз Султан с трудом отнес два мешка сразу, но все же продолжил носить по одному, глядя на Каца со злостью и завистью.

– «Химией» травишься? – как будто пошутил Султан, указывая на закрытые рукавами водолазки предплечья Каца, когда мы закончили подъем и сели пить чай.

– Нет, – ответил Кац.

Уже тогда я почувствовал в нем невероятную силу. И дело не в способности таскать по несколько мешков сразу. Я говорю о силе духовной. О том спокойствии и уверенности, с которыми он встречал этот мир. Это заворожило. Мне бы так.

Когда мы вместе залили бетоном полы по всей квартире, нас распределили по комнатам штукатурить стены. Артем знал, что одного меня оставлять нельзя. А другие ребята со мной нянчиться не хотели. Вот он и поставил со мной Каца.

Штукатурка стен – дело не очень сложное. Сначала грамотный человек выставляет металлические направляющие вдоль стен снизу вверх. Потом остальные работники, вроде меня, накидывают на стены шпателем вязкий и липкий раствор и, используя длинное алюминиевое прави́ло, разглаживают штукатурку, чтобы эта масса стала вровень с направляющими. Это как налить цемент между рельсов и палкой провести, чтобы ровно получилось. Только на стенах.

Большинство людей, которых я видел на стройке, делают это быстро и четко, но не идеально, на мой взгляд. Я так не могу. С одной стороны, я часто делаю все очень стремительно и крайне неаккуратно. С другой – меня беспокоят любые неровности, которые я пытаюсь бесконечно исправлять. На это уходит время. Много времени. Я зависаю в процессе надолго. Мажу и разглаживаю. Разглаживаю и выравниваю. И еще немного разглаживаю. До тех пор, пока не пойму, что все парни уже сделали по полноценной стене и пошли пить чай. А я только одну полосу кое-как замазал шириной в метр. И раствор «встал», как они говорят, то есть засох. Артем вечно злился из-за этого и нецензурно выражался.

Но когда появился Кац, все изменилось. Конечно, он работал быстрее меня, но все же мы вместе сделали целую стену за то же время, что и другие ребята. А потом вообще начали их обгонять.

Я больше не замечал всех этих мелких неровностей. Я делал свою работу быстро и качественно, не отвлекаясь и не зависая.

– Слушай, Кац, давай в кино сходим. Там, правда, мюзикл какой-то показывают. Я такое не очень люблю, конечно: будто какое-то индийское кино с песнями и плясками. Хотя – нет. Мюзикл лучше индийского кино. Правда, там не так все эпично, как в Болливуде. Ну не суть, в любом случае Ника просто очень хочет сходить на него. А без подруги она никуда не ходит вообще. Это реально мой шанс. Не подумай, что я как-то тебя использую. Просто вдруг Соня, это подруга Ники, тебе понравится. И у вас что-нибудь сложится. Я вот даже кино не планирую смотреть. Чего там: пляски какие-то. Главное, Ника там будет. Ну, короче, давай завтра вечером, – выдал я в пятницу после работы.

– Я не очень люблю кино, – ответил Кац, как всегда, кратко и сдержанно.

Я стоял около «Мира» и дрожал от холода. Снега еще не было, но асфальт по ночам уже начал покрываться ледяной коркой.

– Долго их еще ждать? – уточнил Кац.

– Не переживай! Скоро подойдут, – ответил я, поднимая воротник короткого серого пальто.

Вдруг я услышал звук сообщения и достал телефон. Я долго вглядывался в экран, но после большого полотна текста смог выдать только:

– Ой!

– Что там? – спросил Кац.

– Ой, – повторил я, – кажется, я накосячил.

– Что-то серьезное?

– Да! Нет. Короче, я купил не те билеты. Я пригласил Нику на «Ла-ла ленд», но взял места на другой фильм, – ответил я после того, как перепроверил бронь в приложении кинотеатра. – Вообще выяснилось, что «Ла-ла ленд» будут показывать только в январе. А я взял билеты на какого-то «Дангала». Как это вообще возможно?

– И?

– И все! Ника не хочет идти на этот фильм. Она хотела на тот, другой. Так что теперь – все!

– То есть мы не идем в кино? – с надеждой уточнил Кац.

– Вот еще! Конечно, пойдем. Пусть и на этого, как его… забыл уже название… короче, главное, что не на мюзикл. Представляешь, мы бы вдвоем с тобой пошли на фильм, где большую часть времени пляшут и поют. Ты еще нормально выглядишь, а вот я. Мне-то, конечно, нравится, как я выгляжу. Уж получше, чем многие, но есть же всякие стереотипы. Так что точно бы люди что-нибудь подумали, – усмехнулся я, глядя то на свои синие узкие джинсы и розовые кеды, то на черный мешковатый наряд Каца.

Я взял попкорн и колу, Кац – воду. Сели в самом центре зала. Вокруг нас было по свободному месту, которые я взял для Ники с подругой. Я сразу и не заметил, как быстро Кац вцепился в подлокотники. Вечно мне не хватает одного. Ладно, когда сразу оба заняты, а когда только один. Это как шоколадку недоесть или последний кусочек батончика уронить, или песню недослушать, или…

Только свет погас и мне стало как-то дурно. Сначала я подумал, что это из-за кино. «Дангал» оказался индийским фильмом. Индийским! Про девушек, занимающихся борьбой. Но в итоге, признаться честно, очень неплохим фильмом, если бы не одно.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru