Никита Андреевич Тимошенко
Всё

6 сентября 2064 года

Автолёт шустро доставил нас до пункта назначения, прямо к гиганту неимоверных размеров – известному на весь мир Чёрному Кубу Мале Ви-Чана. Глядя на него, я оторопел от осознания своей незначительности, малости по сравнению с этим величественным чудом.

Чёрный Куб – мультивариативная площадка инновационных развлечений, созданная гением японца Мале Ви-Чаном. Для всех геймеров с момента открытия она всегда была следующим, после любого последнего, писком моды. Эдакая Кааба, святыня, к которой бесконечным паломническим ходом стремились все геймеры, расположилась в пригородной черте Токио. Святыня представляла собой огромный куб размером примерно с три футбольных стадиона, сооружённый из блестящих чёрным глянцем идеально гладких каменных граней. Вход с автоматическими дверями сливался со стеной. Понять, где он, можно было только по толпе посетителей, выстроившихся изнемогающей от азарта шеренгой. Приметным во всём этом внушительном, но скучноватом внешне монументе было внутреннее содержание.

Не успел я опомниться от увиденного и закончить свой ставший уже привычным онлайн блог, как провожатые, не постеснявшись воспользоваться моим привилегированным положением медиа-звезды, миновав бесконечную очередь, протащили меня внутрь святая святых. Только там я понял, что внешняя простота Куба обманчива, что за нею, словно за невзрачной обложкой старой книги, скрывается невероятный мир, где магия перестаёт быть вымыслом.

Мале Ви-Чан смог то, о чём до него мечтало не одно поколение. Он разработал и сконструировал площадку, где благодаря достижениям науки стало возможным воплотить в жизнь самые невероятные фантазии. За основу нередко брались идеи выдающихся писателей прошлого как самых невероятных фантазёров. Каждые полгода Куб предлагал своим гостям новые развлечения: охота на драконов в Средиземье, оборона Чёрного замка в Вестеросе, звёздные войны и покорение Звезды Смерти, эпическое возвращение из рундука Дэви Джонса – теперь читатель или зритель мог стать героем. От желающих испытать приключения на собственной шкуре отбоя не было. И это более чем понятно.

Сегодня, помимо классических и неизменных игр на любой вкус и цвет, напоминавших волшебное воплощение старых аттракционов начала века, гостей ждало кое-что новое и необычное.

По-быстрому рассчитавшись на кассе, я и мои провожатые устремились в раздевалку.

– Сегодня будет командная игра. Это, так сказать, дебют аттракциона, – инструктировал меня Акира.

– Значит, ни от кого не стоит ждать невероятных показателей? – поинтересовался я, пытаясь не подать вида, что волнуюсь перед игрой.

– Да ты не дрейфь! Тебе, Микаль, повезло: с тобой лучшие геймеры Токио. С такой командой в грязь лицом на весь мир не ударишь, – расхохотался второй мой спутник Катсу.

Он и Акира действительно составляли сильную и гармоничную команду. Катсу – здоровяк с удивительно подвижным и гибким для таких габаритов телом, словно принявший форму человека зверь, который весь один сплошной инстинкт. И Акира – конгениальный стратег, с равной ловкостью и скоростью ума и тела. Вместе они, а, впрочем, чёрт с ними. Через 5 часов об этих двоих не вспомню ни я, ни вы.

– Катсу, конечно, прав, но перед началом игры каждому игроку в мозг инсталлируют базовые необходимые навыки, чтобы никто не тупил с освоением азов по ходу матча, – внёс толику реализма Акира.

Закончив все подготовительные и инсталляционные процедуры, мы вышли на кромку игрового поля. Я не мог поверить, что увиденное мною таилось за стенами Чёрного Куба. Перед нами простиралось овальное игровое поле, засаженное мягкой травой, в концах которого напротив друг друга располагались ворота в виде трёх колец, на разной высоте от поля стоящих на металлических столбах. Под кольцами была заготовлена песчаная насыпь. По периметру поле окружили величественные колонны со зрительскими трибунами, занять которые мог любой желающий посмотреть игру. Конечно же, всё это голограмма, иначе невозможно было бы так часто менять декорации под новые игры. Я с размаху хлопнул по ближайшей колонне.

– Твою ж рать! – неожиданно реальное и от того болезненное соприкосновение с иллюзорной стеной вызвало столь экспрессивный возглас с моей стороны.

– Хехех. Мале Ви-Чан умудрился придать голограмме присущие оригинальному объекту физические свойства, поэтому и ветерок в волосах ты ещё почувствуешь, и кровь на губах. Без этого было бы скучно. Но серьёзно травмироваться тут не удастся: наложены определённые ограничения на законы физики, – Акира был так весел, что я не знал, чему больше удивиться – его спокойствию или техническому гению Мале Ви-Чана.

В центре поля, ожидая, пока соберутся все участники команд, стояла судья в чёрной мантии. В руках она держала деревянную метлу, которая уже несколько веков как вышла из обихода. Справа и слева от неё лежало ещё по семь таких же мётел.

– Итак, нам нужна красивая и честная игра. От всех и каждого из вас, – заявила она, жестом приказав всем подойти поближе. – С базовыми моментами вы уже знакомы. Для тех, у кого ещё не прогрузилась программа с правилами и навыками игры, короткий ликбез. Вас ожидает увлекательная игра квиддич, вымышленная Джоан К. Роулинг в романах о Гарри Поттере. Все декорации и физика процесса игры тщательно спроектированы нашими дизайнерами и техниками, а это значит, что вам остаётся лишь седлать мётлы и наслаждаться игрой!

Пинком распахнув крышку прыгающего у её ног чемодана, судья высвободила на волю два обезумевших мяча. Пока игроки запрыгивали на мётлы и, на удивление, уверенно взмывали вверх, судья достала из коробки самый крупный мяч тёмно-красного цвета и запустила его в игру. Последним, мало кем замеченный, из чемодана выскользнул маленький золотистый шарик с серебристыми крыльями, чьи невероятно быстрые движения казались плавным покачиванием вверх-вниз. Немного поразмыслив, зависнув в одном положении, шарик золотым лучом рванул в известном лишь ему направлении. Матч начался.

И вот мы в иллюзорном игровом небе, сквозь мягкие светлые облака которого проступали лучи яркого и нежного солнца. Похоже, плата за игру включала в себя трансфер из сентябрьского Токио в весенний Хогвартс. Несмотря на то, что каждый из нас оседлал метлу впервые в жизни, держались все более чем достойно. Первое время никто не начинал борьбу. Каждый пытался понять, как он так легко справляется с полётом. Инсталляция навыков управления необычным летательным аппаратом поддерживала каждую секунду. Я немного покружил над полем, удивляясь реальности ощущения скорости, ветра, абсолютному и непостижимому присутствию гравитации и пьянящему чувству её преодоления. Стоило лишь подумать, что ты собираешься сделать, как тело послушно выполняло команду. Короче, если вы встанете и попробуете вникнуть в моторику каждого шага и как это вообще работает, вы почувствуете примерно то же самое: всё происходит само собой, естественно и непринуждённо. Поэтому я решил не забивать себе голову: разгаданный фокус, как известно, теряет своё очарование.

Бладжер, разбивший нос одному из наших охотников, отвлёк всех от беспечного и восторженного полёта. Словно вспомнив, для чего мы собрались, все бешено заносились над полем, проворно передавая друг другу мяч, ловко уклоняясь от соперников и их атак.

Несколько раз во время игры я замечал, что делаю совсем не то, что приходит мне в голову. Казалось, что моим поведением управляет неведомый голос, заглушающий команды разума. Наблюдая за другими игроками, я понял, что то же чувствуют и они. Это было видно по мимолётным и, казалось бы, неуместным гримасам недоумения на их лицах, как будто что-то пошло не так и удивило их. Решив разобраться в этих ощущениях, я стал прислушиваться к ним. Вскоре до меня дошло: инсталлированные нам навыки полёта пресекают любую потенциально опасную оплошность, так, что порой мы лишены возможности свободы манёвра, который, по версии защитной программы, создаёт угрозу. Такой контроль напоминал гипертрофированный инстинкт самосохранения, который действует не заодно с сознанием, не сговариваясь с ним, а будто бы подавляя его. Ощущалось неприятное чувство внутренней борьбы сознания с этим инстинктом. Создавалось впечатление, что это не я играю в квиддич, а квиддич играется мной.

Окончательно погрузившись в свои мысли, я не заметил, что вот-вот возьму на таран своего же партнёра по команде, пытающегося увильнуть от кровожадного бладжера. За доли секунды я решил, что во избежание столкновения надо изо всех сил рвать метлу правее, но инстинкт, наложив вето на моё решение, увёл меня резко вниз и провёл под беглецом, который даже не заметил опасного момента. Негодуя на этот внутренний императив, я не сразу понял, что, если бы увернулся, как собирался, вправо, неминуемо столкнулся бы с бладжером. Понимание это стало настоящим озарением. Я принял как должное этот властный голос инстинкта, стал прислушиваться к нему, и внутреннее противоречие разрешилось само собой в пользу баланса моего сознательного и бессознательного. Когда я откинул в сторону рефлексию над доминантой моего поведения, оказалось намного проще и интереснее погрузиться в саму игру.

Спустя четыре часа увлекательной и изнурительной воздушной погони снитч был пойман Акирой, в успехе которого ни сам он, ни, кажется, наши соперники не сомневались с самого начала. Однако итоговый счёт оказался равным.

– Вот дьявол! Катсу, какого тэнгу ты забил так мало голов? – возмущался недовольный таким исходом Акира.

– Вратарь у нас был что лодка дырявая: всё, что мог, пропустил.

– Не прикрывай свои косяки нубами по команде, – не унимался Акира.

В отличие от профессиональных победителей, для которых одно лишь участие, без победы, – уже поражение, я был в восторге от игры. Никогда не думал, что полёты на мётлах, бывшие раньше лишь фантазией писателей, станут реальностью под натиском пытливого ума светил науки. Ох уж эти прогрессивные и одновременно консервативные японцы.

Устав от магии, которая здесь стала частью повседневной жизни, я покинул своих спутников, не прерывая их перепалки на счёт исхода игры. Мою благодарность за приём и сегодняшний день они ещё увидят в записях шоу и в моём блоге, мне же их видеть больше не хотелось. Будучи героем шоу, я привык уходить по-английски. Уверен, они привыкли к этому, будучи его зрителями. Мне всегда казалось, будто таким образом сохраняется какая-то загадка, к которой люди прикоснулись на миг, а потом выпали из этого таинства, словно из сна.

Я давно привык к смене действующих лиц, к тому, что никто не задерживается на авансцене вместе со мною подолгу. В новом месте я находил новых людей, которые могли максимально много показать мне в своём маленьком мире. Проводил с ними столько времени, сколько требует шоу и достижение цели, и, словно экипаж на перекладных, менял их на новых, снова на новых, снова на новых… И так без конца. За сердечную невозмутимость и отсутствие привязанности меня никто не критиковал. Все боготворили меня и мою миссию, были рады прикоснуться к творимому мною чуду, отсюда и отсутствие проблем с компаньонами, провожатыми, гидами – одноразовыми друзьями.

Я вышел на свежий воздух и направился в ближайший парк. Там, как и полагалось современному цивилизованному городу, свежий воздух был пропитан вай-фаем: на него сейчас были ориентированы своими антеннками не только все гаджеты, но и каждый человек. Не будет преувеличением сказать, что им здесь дышат.

Большой склон близ фонтана, засаженный комфортной для сидения и лежания травой, был забит отдыхающими. Вид отсюда открывался действительно прекрасный. На горизонте под лучами закатного солнца нежился Токио. Где-то там урбанистическим муравейником суетились аборигены. Здесь же находились те, кто выкроил время сбежать от суеты и остановиться вместе с мгновением, которое, как известно, прекрасно.

Увы, наслаждались собравшиеся не романтикой момента. В информационных и прочих технологиях японцы давно впереди планеты всей. Гаджетов в привычном мне представлении ни у кого давно не было. Все девайсы для онлайн жизни с лёгкостью встраивались прямо в мозг, с помощью мельчайших электродов подключались к участкам, отвечающим за визуальное, аудиальное и даже тактильное переживание. Здесь с ранних лет в школах преподают искусство управления своими мозговыми имплантатами: представьте себе только, какого это, непосредственно в мозг получать сообщения от друзей, зрачком с оптическим зумом делать фото и отправлять их по почте, смотреть видео и читать книги, просто закрыв глаза. Напоминает какой-то наркотический трип.

Занимательный факт: это искусство управления девайсами берёт начало в древнем китайском учении цигун. Цигунисты учились управлять потоком энергии ци, природа которой, как выяснилось позже, – электромагнитные силы. Немного переосмыслив это учение, производители поняли, что вполне возможно, сохранив тысячелетние традиции, привнести в них нечто новаторское. Раньше мастера цигун, сознательно перенаправляя движении энергии ци, творили чудеса со своим телом. Теперь маркетологи, научив людей использовать свои способности для пользования гаджетами и регулируя движения информации в мозгах потребителей, творят чудеса с их сознанием. Раньше толпы людей собирались в парках, на площадях, на природе, чтобы коллективно позаниматься тайцзи, цигун; теперь вот на полянке у фонтана собралась толпа покорителей контента на природе.

Я пошёл вглубь парка, маневрируя между людьми и забавы ради гадая, чем занят очередной спрятавший за веками глаза встречный. Судя по метаморфозам эмоций на лицах людей, все смотрели видео. Вероятнее всего, какие-нибудь няшности с ютуба. Вполне годный досуг. Своего рода пикник, где во главе стола фастфуд зрелища: быстро изготавливаемая и легко перевариваемая пища, в которой нет ничего полезного.

И вот среди этой «безглазой» компании я вижу девушку. Она сидит на бортике фонтана, освещаемая его вечерней иллюминацией, и читает книгу! Прочувствуйте контраст так же, как и я. Встретить здесь человека, занятого тем, чем занята она, было всё равно, что использовать сегодня чернила с пером: крайне неожиданно и как-то неуместно. Как ни странно, но её такое естественное, нормальное для человека занятие выбивалось из контекста, смотрелось вычурно и аномально.

Я направился ближе к ней. Когда смог отчётливо разглядеть её, сердце моё замерло. Она была невероятно красива! За красотой её таился, но был отчётливо виден, обворожительный, яркий и бездонный внутренний мир. Знаю, это лишено образности, поэтичности, но не буду утруждать ни себя, ни вас подробностями описания. Просто представьте на её месте ту, что для вас – самая настоящая и невероятная, самая желанная и недоступная, самая прекрасная. Представьте, как с каждой секундой влюбляетесь в неё, как стрелка компаса вашей души медленно и неотвратимо кренится в сторону её души и, нащупав верное направление, замирает, мелко подрагивая от упоительного восторга. Так вы будете сопереживать мне всецело. Для вас она уже не будет объектом чужого восхищения, теперь она – это и ваш идеал. Восторгайтесь, мечтайте и пьянейте вместе со мной.

– Не думал, что кому-то ещё в радость читать по старинке, – с каждым шагом наполняясь волнительным трепетом, я уже подошёл совсем близко.

Она подняла на меня глаза. Секунду анализировала цель моего появления и, видимо, не найдя в ней ничего угрожающего или двусмысленного, протянула мне ариаднину нить диалога.

– Это совсем другие ощущения. Вы не находите?

– Меня зовут Микаль…

– А я знаю, – прервала она, одним махом лишив инициативы.

Мысли в голове путались, стандартные для таких случаев заготовки рушились, как ветхие непригодные сараи. Действительно, никогда не выходит подготовиться к разговору досконально, первая же непродуманная тобой фраза собеседника обрывает всю цепочку.

– Значит, вы и с глобальной сетью дружите, а не только с книжками, – шутка не прибавила мне уверенности.

– Конечно. Я ведь не старьёвщик-ретроград. Просто люблю экзотику. Не такую грандиозную, как ты, но всё же, – видно было, что ей нередко докучают обсуждением столь странной забавы, но этот разговор, кажется, её не тяготил. Напротив, она даже веселилась, подтрунивая надо мной.

– Неужели в книжке, которую ты читаешь, ни слова про то, что в беседе с незнакомцем обычно принято в ответ представляться? – незаметно мы оба перешли на «ты» – вопиюще поспешная фамильярность для японского этикета.

– Неужели ты так привык, что все незнакомцы сами напрашиваются тебе в друзья? – она примирительно улыбнулась.

Только сейчас я понял, что вызывало во мне волнение и так накаляло. Её спокойствие. Она ничуть не робела, не подхалимничала и нисколько не заискивала передо мной. Это меня удивляло, но впервые ставило на место. Я застыл, уставился на неё, постигая эту обезоруживающую красоту и то, с какой лёгкостью она дала мне понять, что люди вокруг не герои второго плана. По крайней мере, не она. Это я понимал всё отчётливее.

– Ты же не думаешь, что твоё необычное занятие делает тебя беспримерным и интересным для всех? Не всем в людях важнее всего известность, – незнакомка словно отвечала на не озвученные мною мысли, колко и кокетливо.

В этом она была исключением из правила, которое уже вовсю подтверждала оживившаяся вокруг нас толпа. Меня узнали. Не лезли вплотную, но бесстыдно фотографировали, и я физически чувствовал, как в социальные сети из их мозгов уже потекли новые фотки и посты.

И моему мозгу уже пора было сгенерировать что-нибудь толковое.

– Честно говоря, привык я именно к этому. Но твоё спокойствие не единственное, что меня приводит в ступор. Я обомлел от твоей       красоты.За девять лет скитаний я не встречал девушку прекраснее тебя. И, естественно, твои читательские увлечения не то, что меня интересует больше всего… Нет, они тоже, конечно. Но не только… – голос сбивался, слова лезли с губ и друг на друга. – Я хочу сказать, что стою здесь не как медиа-звезда, а как мужчина. Я не могу пройти мимо, кажется, первого в моей жизни настоящего, так сказать, внесюжетного человека…

– Уверен, что внесюжетного? Камеры вокруг нас, наверное, не вплетут меня в твой сюжет и не обеспечат невероятные рейтинги?

Дьявол. Я ведь уже и не замечаю их. Всё это прямо сейчас течёт в сеть и оттуда – в океан глаз.

– Надеюсь, что я уже впутал тебя в свой сюжет, – такой же неловкий намёк, как и вся беседа. – Но не ради шоу я здесь. Теперь точно! Я подошёл пообщаться с необычной любительницей книг, а сам заблудился в барханах твоих пустынных глаз. Честное слово, лучше любого оазиса в такой безнадёжной ситуации для меня будет услышать твоё имя.

Какой нелепый пикап. Почему все мужчины так комичны, когда, словно ток, пронимает настоящая, отчаянная тяга к ней, срывающая всю показную брутальность и за образом матёрого волка обличающая неуклюжего (но одна польза, милого) Бэмби.

Она улыбнулась тёплой и светлой улыбкой, разогнав всё моё волнение и отчаяние. Её голос нежно коснулся моего сердца, которое облегчённо и радостно продолжило биение. Кажется, только сейчас с того самого момента, как я увидел её с книгой в руках.

– Айко. Приятно познакомиться.

31 марта 2055 года

Стоя возле окна мансардного этажа, что служил моим личным уголком в нашем семейном доме, я размышляю о черте, к которой подошёл в этот день. Я представляю себя у водной глади Рубикона. За её границу я вот-вот шагну. А дальше – точка невозврата.

Конечно же, я сильно волнуюсь. Время от времени от низа живота и до самой макушки проходит леденящая волна спазма. От неё на память телу остаётся лёгкая дрожь то ли ужаса, то ли холода. После – неприятным аккордом симфонию моего волнения завершает тошнота, досаждающая с самого утра, наплевав на то, что я ещё ничего не ел. И так по синусоиде: волна за волной. В этот самый момент я как раз на гребне очередной из них.

Из окна я вижу, как на поляне за нашим домом суетится множество людей. Отец организовал большой праздник в честь моего совершеннолетия, по этому поводу на обычно пустующем дворе нашего поместья собралось множество гостей. Хотя до этого момента у меня не было ни одного друга. К восемнадцати годам я был не настолько глуп, чтобы полагать, что все они мои новые приятели, которые приехали разделить со мной радость очередного дня рождения. Конечно, нет. Всех их пригласил мой отец. Это те люди, которым я отчасти обязан своим рождением: продюсеры, спонсоры, агенты, владельцы крупнейших телеканалов и их журналисты, прочие лицемеры, явившиеся отпраздновать за наш счёт свой триумф. Они в каком-то смысле тоже толкутся у края Рубикона, только уже у противоположного, где с нетерпением ждут моего появления.

Наверное, этот эпизод заставил меня переосмыслить традицию празднования дня рождения: странный праздник детства, как я тогда понял. Такой единственный день из трёхсот шестидесяти пяти, когда собирается куча людей, чтобы похвалить тебя, рассказать, какой ты хороший, хотя ты прекрасно знаешь это без них, и лишь удивляешься, почему не слышишь это чаще одного раза в год. Варианта два: либо это всё дозированная похвала, чтобы именинник не зажрался, либо же это формальная и лицемерная церемония. Я склонялся ко второму варианту.

Собравшись с духом, я направился во двор. Погода была на удивление приятная. Ранняя весна уверенно проматывала снежное наследство зимы уже не первую неделю, поэтому наш сад практически целиком приветственно оголился, сбросив с себя белоснежные одежды. Красоты ему эта нагота, между тем, не принесла. Как и новорождённые дети, пробуждающаяся от зимней литургии природа представляет собой довольно убогое зрелище. Вдохновляет в нём разве что предвкушение полного расцвета, только лишь мысль о том, что будет, но не о том, что есть. Природа переживает это рождение год от года, поэтому прекрасно знает, чего ожидать по весне. В отличие от меня, с трудом представляющего, что ждёт за новой весной.

Размышляя так, я продолжал своё приближение к черте, за которой, едва-едва виднеясь, начиналась новая жизнь.

В такие переходные моменты, когда начинается новый виток верчёного движения по жизни, ты мысленно, как бы прощаясь, охватываешь взором минувшие дни и в то же время рассеянно пытаешься пребывать в настоящем. Всё усложняет то, что время от времени тебе представляются картины будущего, иногда пугающие, иногда воодушевляющие. Так, находясь ни там, ни тут, разорвавшись между прошлым, настоящим и будущим и потеряв таким образом чувство реальности, словно застыв в пространстве, где нет такого понятия как время, я, казалось, целую вечность медленно плыл к сборищу гостей.

Выйдя на улицу, я почувствовал себя оголённым зубным нервом, который от лёгкого весеннего ветра, словно от холодного или сладкого, сжался и заныл. По телу прошёл озноб. Пытаясь поскорее успокоиться и глубоко дыша, я добрался до шатра, под которым расположили праздничный стол, успевший уже, наверное, порядком надорваться от обилия яств. С моим появлением шум и гам на мгновение стихли. Я оказался в самом центре долины глаз, от тяжести внимания стало не по себе.

– Расслабься, приятель! Пока что это лишь репетиция перед настоящей славой и действительно невиданным вниманием к твоей персоне. А пока чувствуй себя как дома. И… С днём рождения тебя!

Приободряющая речь перешла в радостные и продолжительные аплодисменты собравшихся. Все улыбались, шумели и наперебой кричали поздравления. Я же смотрел на пузатого и статного оратора с блестящей лысиной, который тем временем наполнил свой бокал и, дружелюбно, но несколько высокомерно подмигивая мне, поднял его, давая понять, что это всё в мою честь. В голове у меня роились злобливые мысли: «Кто этот мой приятель? почему это я, а не он, должен чувствовать себя как дома, хотя я и так дома? почему его вид вызывает не доверие, а, скорее, чувство, будто этот демон только что купил твою душу, что и отмечает не вином, а кровью…»

– Ну что ты встал столбом? Поздоровайся, поблагодари всех и садись за стол.

Наставления мамы и вовсе не добавили мне уверенности. С трудом найдя в себе признательность, я поспешно исполнил указ матери.

– С днём рождения, дорогой. Я знаю, как тебе некомфортно и страшно, но следующие несколько часов – празднество в твою честь, устроенное не для тебя. Так что прислушайся к совету, расслабься и попытайся получить удовольствие, – обняв меня, мама легко вспорхнула и улетела, как мотылёк, на свет всеобщего веселья.

– А кто хоть этот советчик? – крикнул я ей в след.

– Не знаю. А какая разница? – едва долетело до меня.

– И впрямь.… Никакой разницы, – вполголоса согласился я, усаживаясь за стол.

Встав со своего места, отец поднял бокал, три раза слегка коснулся его серебряной вилкой, приглашая всеобщее внимание к своей созревшей речи.

– Я отлично помню, как Микаль появился на свет, – поняв, что речь обещает быть продолжительной, гости отвлеклись от пиршества и с показным интересом уставились на оратора. – Я помню, как, уже увидев этот свет, Микаль ещё долго не мог принять факт своего рождения. Конвульсивно дёргаясь всем телом и в особенности маленькой беззубой челюстью, он никак не хотел первым криком впустить жизнь в свою грудь. Маленький Микаль раскрывал рот и изо всех сил пытался пробить невидимую заслонку, мешающую сделать вдох. Создавалось впечатление, что он ещё не до конца здесь, не полностью вошёл в этот мир и находится сейчас где-то в другом измерении, может быть, даже вселенной, – входя в раж, отец не прекращал живописать. – На глазах его наворачиваются слёзы, рёбра проваливаются всё глубже. И вдруг – словно большой взрыв! Сотворение мира в его груди, которая жадно наполняется воздухом, он – сам Брахма, вдохнувший в себя новую вселенную. Так виделось это мне. И сейчас, в день твоего, Микаль, совершеннолетия я хочу поднять этот бокал за тебя и пожелать, чтобы ты и впредь продолжал творить мир в себе и вокруг себя и с завтрашнего дня начал дышать полной жизнью!

Обрадованные больше окончанием речи, чем её ностальгической поэтичностью, гости воодушевлённо прокричали «За тебя!» и жадно припали к своим бокалам.

Рассказ, словно киномеханик, запустил в моей голове фильм, собранный из эпизодов моего детства.

Я вспомнил частые беседы с отцом. В процессе моего воспитания он выступал в роли идеологического лидера. Я любил беседовать с ним о жизни, отец умел просто и убедительно рассказать обо всём на свете. Когда я сомневался в чём-либо, то скорее бежал к нему за советом. Теперь я понимаю, что все беседы были проработаны им с точностью военного стратега с тем, чтобы заложить во мне надёжный непоколебимый фундамент идеологически верных убеждений.

В памяти у меня всплыл один из наших разговоров. Было мне тогда лет одиннадцать. Я задумчиво вошёл в библиотеку, где, сидя у камина, работал над очередной научной статьёй отец. Я немного помолчал, глядя на него. Он, как всегда, выглядел неутомимым. На удивление мощная (для деятеля подобной сферы) и благородная стать, очень бодрый взгляд, хотя и блуждающий – было видно, что сознание отца продирается сквозь тернии ещё нехоженых теоретических троп прямо к звёздам. Извечный рабочий костюм: мятые джинсы и футболка с надписью «ФАЛОСОФИЯ – МАТЬ ВСЕХ НАУК». Сейчас мне кажется, что фалософия – это ответвление школы скептицизма, дошедшее в своей мысли до главной аксиомы, ответа на все вопросы, который звучит следующим образом: «Хуй знает». В одиннадцать лет я попытался разгадать этот ребус, но ничего не поняв, заговорил.

– Папа, я хотел спросить тебя…

Добрый, вопрошающий взгляд приглашал продолжать. И я повиновался.

– Мама часто говорит, что я не такой, как все, что я рождён с великой целью. Что меня ждёт яркая, неповторимая жизнь, и я должен быть готов принять её.

– И мама абсолютно права, – откинувшись в кресле, отец улыбнулся так, будто ждал этого разговора. – А ты знаешь, что именно тебя ждёт?

Я отрицательно покачал головой.

– Тебя действительно ждёт невероятная судьба. Тебе предстоит покорить целый мир! Ты побываешь в каждом уголке нашего земного дома, и за тобой будут следить буквально все. Ты увидишь мир и покажешь его людям таким, какой он есть. Ты станешь лучом, осветившим новые грани миропонимания.

– Как в той легенде? Поэтому у меня здесь нет друзей? Чтобы никто не узнал о моей судьбе?

– Нет. Конечно, не поэтому, – рассмеялся отец. – Это плата, которую ты должен заплатить за свою судьбу. Это для того, чтобы тебя ничто и никто не сдерживал здесь, когда придёт пора отправляться в путешествие. Которые ты закончишь, в отличие от героя легенды. Ты ведь хочешь этого?

– Хочу. Но… Мне кажется, я не хочу платить за такую судьбу? Можно купить какую-нибудь другую?

– Судьба не продаётся, сынок. Она есть у тебя с рождения…

– Но, если я не захочу, я смогу просто остаться здесь, с тобой и мамой. Завести друзей и заняться чем угодно ещё. Так ведь?

– Нет. Ты не прав. Над осмыслением судьбы человечество провело ни одно тысячелетие. Много о ней думал и я. В какой-то момент я понял, что судьба – это предопределение. Она как написанный кем-то свыше сценарий. Каждый получает свою роль во всемирном спектакле.

– А если я хочу другую роль? Или вовсе не хочу играть в этом спектакле? – не отступал я.

– Каждый появляется на сцене в свой час. Когда это определено сценарием – его судьбой. Каждый играет ту роль, которая ему предназначена. Кто-то играет осознанно, от того – ярко и честно, получая удовольствие от игры и радуя других; кто-то пытается противиться своей роли, от чего она выходит скучной и неудачной. Такого актёра никто не любит, и сам он не упивается игрой. Ты никогда не будешь таким.

– Так я же могу испортить весь спектакль и начать играть другую роль.

Едва заметно отец сжал челюсть, от чего скулы его стали шире и весь вид несколько грознее. Он мгновение думал, потом расслабился и с прежней мягкой улыбкой продолжил.

– Не выйдет. Если ты оказался на сцене, ты уже играешь свою роль. Если противишься ей и пытаешься испортить спектакль, как ты говоришь, ты – свободолюбивый сопротивленец по сценарию, и это – твоя роль, непонятая, но принятая тобой. Осознай ты её, и игра жизни станет намного интереснее и ярче, – отец посмотрел на часы, было обеденное время, – и вкуснее, – подмигнув, закончил он.

От последних слов внутри у меня стало тепло, и я понял, что дальше по сценарию идёт обед. Осознание этого несколько усмирило во мне огонь противления. Поняв, как мне показалось, слова отца и приняв свою роль, я и впрямь увидел всё в новом свете, более ярком. Казалось, всё как-то вдруг встало на свои места; сцена была сыграна, значит – время новой. Отец взял меня за руку и повёл на новую мизансцену – в столовую.