Никита Александрович Зименков
Макондо
5
Тихая жизнь
– перелистывать в комнате Мелькиадеса ветхие свитки.
Обнаружить, что время навечно застыло:
в твоей каморке всегда март и понедельник.
Тихая смерть
– плавить и отливать золотых рыбок.
Пойти к каштану и не вернуться обратно, или
заблудиться в бесконечных лабиринтах сна.
Тихая мечта
– наблюдать, как снег за окном
стирает любые границы, пространства и лица,
как поток неукрощенного времени
впечатывает в землю забвение.
6
Если открыть окна твоего дома, Ребекка, то всегда:
на восходе и на закате, в сиянии солнца и луны,
можно различить кладбище.
Место покоя:
Мелькиадеса, Пьетро Креспи, Хосе Аркадио, Хосе Аркадио-сына,
а еще сотен и тысяч неизвестных имен.
Прах от их костей и имен оседает на стенах твоего дома, Ребекка.
Запах пороха царит в нем, звук «клок-клок» раздается в нем,
минувшее навек поселилось в нем.
Но смерть больше не пугает, она смиряет.
Если открыть окна всеобщего дома, Ребекка, то всегда:
в предрассветной дымке и предзакатной мгле,
в блеске первых лучей и вспышках последних звезд,
можно различить кладбище.
Место покоя:
Мелькиадеса, Пьетро Креспи, Хосе Аркадио, Хосе Аркадио-сына,
а еще… тебя и меня.
7
Намазывать время на хлеб одиноких будней,
расшифровывать свитки Мелькиадеса,
говорить с его призраком и душами тех,
кто умер и бродит по дому –
каждый остался таким же, каким и был…
Научиться распознавать сквозь толщу протертых страниц
свое прошлое и будущее,
которые суть мгновения вечно-настоящего.
8
Сменилось много лун,
после моего приезда в Макондо,
где уже точно никто не помнил,
проиграл Полковник
или выиграл тридцать два восстания.
Но одно дело забвение
и совершенно другое –
отсутствие
исторического
события,
которое, как кинокадр,
изымают при монтаже памяти.
И когда каждый начинает говорить,
что войны не было,
а народ не расстреливали на площади,
история приказывает долго жить.
Но факт остается фактом:
Хосе Аркадио Второй ехал в поезде,
в котором было двести вагонов,
и лежала на трупах,
которых было
три тысячи
четыреста
восемь.
