Ники Персико
Райские Спагетти
МУТОЛО
Мутоло было под семьдесят. Он был худым сухощавым мужчиной, с которым я познакомился в коридорах университета незадолго до получения диплома. Я видел его идущим на лекции холодными вечерами и задавался вопросом, кто это такой? Изначально я полагал, что он тоже студент, желающий получить диплом. Многие так делают: идут на пенсию и, имея массу свободного времени, взрослых детей и налаженную жизнь, решают исполнить старые мечты, нереализованные в молодости, такие, как, например, диплом, который по многим причинам не удалось получить в свое время.
Но потом я понял, что Мутоло не имеет к таким людям никакого отношения. У него не было с собой учебников, тетрадей и прочих вещей, которые есть у всех студентов. Да и вид он имел опрятный и преисполненный достоинства. Одевался Мутоло всегда более или менее одинаково, никогда никому не смотрел в глаза, даже своему собеседнику. Время от времени он доставал откуда-то бутылку воды и сдержанно делал из нее глоток. Очень часто он невероятным образом оставался незаметным, пока не начинал двигаться по какой-нибудь причине: высмаркивал нос или отпивал воды из той бутылки, которая материализовывалась из ниоткуда. Я с любопытством начал присматриваться к нему и заметил, что Мутоло был способен оставаться неподвижным часами, будто дорожный комедиант, который принимает вид статуи.
Однажды вечером я все же раскусил его по отдельным особенностям поведения и впоследствии подтвердил свою догадку, расспросив привратника. Тот поведал мне, что Мутоло приходил в университет только в зимний период, в частности, в самые холодные дни, никогда ни с кем не общался, да и вообще мало кто замечал его присутствие. Говорят, что он очень одинок, у него нет никого в целом мире, а от студентов он получает купоны в столовую, по которым питается там. Это мне показалось странным, потому что по причине его преклонного возраста он не мог бы сойти за студента. Я сделал вывод, что, очевидно, и там его никто не замечал.
Однажды утром, незадолго до Рождества, я отправился проведать друга в больнице. Речь идет о большой больничной структуре, куда посетители могут приходить и уходить в любое время. Я там оказался около полудня и, покидая больницу, чтобы вернуться домой, заметил Мутоло позади складского помещения. В тот момент он давал монетку какому-то медицинскому работнику. Через некоторое время тот принес ему одноразовый поднос, заполненный больничной едой. Должно быть, это были остатки еды, которую не съели больные, потому что пациентам родственники чаще всего приносили много вкусностей из дома.
Эта сцена позволила сложить мозаику: Мутоло не крал, Мутоло не просил милостыню, Мутоло не жаловался, не унижался, Мутоло просто изо всех сил старался выжить. Очевидно, он вращался на факультете юриспруденции, поскольку помещение было теплым, и к тому же здесь можно было добыть еду за хорошую цену. Кто знает, сколько еще таких мест он придумал…
Я испытал бесконечное сочувствие в отношении этого искусно маскировавшегося мужчины, и почувствовал непреодолимую потребность сделать хоть что-то для него.
Через некоторое время я решил наладить с ним контакт. Мутоло стоял в коридоре, рядом с конвекторами, около окна. Сделав вид, что я остановился возле него случайно, чтобы положить на мраморный подоконник две книги и надеть куртку, я самым банальным образом извинился за беспокойство. Он отнюдь не выглядел недовольным, но в его глазах было столько печали, будто он страшно сожалел, что наше общение на этом неумолимо закончится. На следующий день я, встретив его снова, поздоровался. Он, казалось, растерялся и даже испугался. Остальное произошло само собой.
Мутоло действительно был пенсионером. Пенсию он получал минимальную и жил в арендуемой квартире. В реальности, он с трудом дотягивал до конца месяца, несмотря на все жертвы. Об остальном я не расспрашивал, но полагаю, у него были дети, которые теперь разбрелись по миру и не поддерживали (или почти не поддерживали) с ним отношения. Он был вдовцом, одиноким человеком.
После этого мне пришла в голову идея: я придумал несусветную чушь, чтобы его не обидеть, но чтобы он в нее поверил. Я наплел, что у меня есть надежный человек, управляющий ресторанными гидами, и ему необходим таинственный покупатель, так называемый «таинственный клиент». В обязанности Мутоло входил поход на обед или ужин в некоторые заведения, указанные мной (по безоговорочной договоренности, что оплачивающая фирма никогда не будет названа), чтобы затем представить подробный отчет на тему качества еды, быстроты обслуживания, любезности персонала и тому подобного. После некоторого нерешительного сопротивления с его стороны заверение о том, что ему будут выданы наличные деньги для оплаты еды, все же заставило Мутоло принять предложение без дальнейших ненужных вопросов. Так он и занялся исполнением своих обязанностей.
Я начал с рождественского обеда.
– Мутоло, – сказал я ему утром с видом человека, ни на что не надеющегося, – понимаю, что для вас это было бы огромной жертвой, но не могли бы вы отправиться на обед 25-го числа? – спросил я, а потом добавил умоляюще: – Знаете, для меня очень важно выглядеть достойно перед фирмой-заказчицей, а найти кого-то на эту дату весьма сложно. Для меня это много значит, я был бы вам очень признателен.
Таким образом, Мутоло, облачившись 25 декабря в пиджак и галстук, ровно в 12:45 по национальной шкале времени атомных часов, как и обговаривалось, вошел в ресторан «La Lanterna», где предварительно был заказан столик. Он располагал бюджетом максимум в 120 евро, включая напитки. По корпоративной этике попробовать нужно было закуски, первое блюдо (либо два по выбору), второе блюдо, гарнир, фрукты, сладости и кофе. А еще шампанское в честь праздника, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. В соответствии с требованиями несуществующей компании, он должен был выглядеть обычным клиентом, чтобы никто не раскрыл в нем какого-то особенного посетителя, к которому нужно проявить особую заботу и внимание, что исказило бы результат оценки.
Все прошло превосходно, и 28 декабря, как и договаривались, мы встретились с ним в баре возле университета. Мутоло передал мне, прячась от любопытных глаз, конверт, содержащий чек на 78 евро, сдачу от полученных им 120 евро, отчет на трех листах, исписанных от руки совершенно нечитаемым почерком, где Мутоло указал даже цвет ботинок официанта и кучу разных других деталей, излишних абсолютно.
Официальным тоном я сообщил, что фирма (а также я) очень благодарит его за проделанную работу и в скором времени предоставит формуляр, который он должен будет заполнять, исключительно анонимно, чтобы облегчить сбор и обработку данных.
Он покинул бар счастливым, но как всегда украдкой, и я задался вопросом, не стал ли я жертвой приступа чрезмерной доброты или не оказался ли просто безмозглым дураком? Не будучи в состоянии найти ответ на этот вопрос, я решил, что неплохо иногда пожертвовать своими небольшими деньгами на такое дело, и пожелал Мутоло счастливого нового года, не без моего участия, разумеется.
Со временем, лучше узнав его, я в очередной раз понял, что все в жизни имеет свои причины.
СВЕТЛОЕ ПЯТНО
После получения факса, я поспешил подготовить все к встрече с клиенткой. До 17 часов оставалось всего несколько минут.
Самым ценным жестом адвоката Спанны было то, что он предоставил мне один из кабинетов своей светлой и уютной адвокатской конторы. Да, именно сама контора была светлой и уютной. Чего нельзя сказать о моем кабинете, который являлся чем-то средним между чуланом и складским помещением: без окна, в самом конце коридора, с дверью, почти скрытой за книжным шкафом. В качестве компенсации кабинет меблировали старинным письменным столом, возможно, даже полученным по наследству, на котором гордо возвышался компьютер самого последнего поколения, соединенный с централизованным сервером и принтером. Напротив стола стояли два деревянных стула, отлично гармонирующие со столом. Короче говоря, это было крошечное помещение, но достойное.
Женщина возникла на пороге моего кабинета в 17:32. За несколько мгновений до этого я услышал легкий и ритмичный стук ее каблучков, пока она шла по коридору. Я же сидел за своим письменным столом из темного дерева, делая вид, что занят чем-то очень важным. Такая тактика называлась «планом «B»».
Я открыл старое и объемное досье, рядом положил кодекс и небрежно раскидал три-четыре листа бумаги. Лучше было бы, конечно, собраться с мыслями и заняться делом, потому что адвокат Спанна никогда бы не простил мне подобную ерунду. Меня предупредили, что женщина немного не в себе, да еще и без денег, которая к тому же в чем-то ошибается. Это не совсем то, что «аспирант, почти адвокат» ждет от жизни. Кроме того, другу адвоката Спанны было уже за пятьдесят, и он отнюдь не являлся красавцем. Вероятно, его подруга была примерно того же возраста. Пожалуй, она могла даже страдать ранним старческим слабоумием. Потрясающее начало.
Это поручение, естественно, не являлось тем случаем, на котором можно прославиться и разбогатеть, а потом бросить работу и переехать жить в Монте-Карло. Что-то вроде: «Самое загадочное убийство богатого бизнесмена с участием прекрасной и скучающей наследницы было блестяще раскрыто благодаря интуиции нижеупомянутого почти адвоката, следствием чего стала история неудержимой страсти, сюжет которой лег в основу фильма, снятого по мотивам реальных событий с прогулками в Каннах…»
Нет. Ко мне явилась «осточертевшая заноза в заднице», которая уже стояла в дверях, судя по замолкшим шагам, а я продолжал делать вид, что ничего не замечаю.
Отведя взгляд от монитора, я посмотрел на письмо с планом «B» и вспомнил фразу, которую часто слышал от моего знакомого – престарелого и не самого успешного адвоката: «Это плохая профессия». План «B» предполагал неожиданное отведение взгляда от компьютера, будто я занимался каким-то очень сложным делом, потому даже не заметил появление человека, которого ожидал, но которому по причине чрезмерной занятости не мог посвятить много времени. И я решил ее принять только потому, что она была подругой друзей, иначе такой занятый человек, как я, ни за что не смог бы найти время на встречу с ней.
Я хотел заставить клиента поверить именно в этот заслуживающий почтения план «B». Настоящая «заноза в заднице».
Только отведя взгляд от экрана, я очень быстро передвинул рукой мышку и задел ручку, которая, отскочив от пола, полетела прямо в ноги клиентке и остановилась между двумя чистыми незамысловатыми сандалиями на невысоком каблуке. В этот раз обувь совершенно не привлекла моего внимания. Я продолжал рассматривать ее тонкие лодыжки с легким загаром. Глядя на ноги, я дал бы ей, как максимум, лет тридцать.
План «B» начал колебаться.
Мой взгляд с постоянной скоростью заскользил вверх, рассматривая длинные и мускулистые икроножные мышцы, и остановился на идеальной форме коленках. Дальнейшее находилось за линией приличия и прерывалось подолом легкой юбки из мягкой ткани, белый цвет которой подчеркивал загар кожи ног. Простая красная футболка облегала тонкую и изящную талию и с трудом прикрывала пышную и высокую грудь. В левой руке женщина держала за ремешок сумку, а правая рука свободно висела вдоль туловища. Пальцы у нее были длинными, но без каких-либо украшений и лака на ногтях.
Максимум тридцать пять лет.
Наконец-то я дошел до лица! Нежного, без макияжа, в окружении растрепанных волос каштанового цвета. Взгляд карих глаз этой женщины разбил вдребезги весь план, который имелся в моей голове (хотя он рисковал разрушиться уже на этапе разглядывания ног и всего остального). В ее глазах сквозила глубокая покорность, которую я не мог бы интерпретировать, но которая привела меня в замешательство. Это был потухший взгляд, в котором единственными живыми лучиками являлись смущение и отчаяние.
– Простите, – пробормотал я, тут же пожалев о произнесенных словах, поскольку мне не за что было извиняться, и это являлось явным признаком моего смущения. – Располагайтесь, прошу вас, – предложил я, указывая на один из двух стульев возле моего письменного стола.
– Спасибо, – ответила женщина, со всей элегантностью опускаясь на стул.
Положив ногу на ногу, она немного обнажила ту часть, которую до этого скрывала юбка. Я окончательно завис и даже не замечал, что мой взгляд слишком надолго задержался на ее загорелых бедрах. Я продолжал стоять там, где и остановился: по другую сторону стола, в абсолютном молчании. Пытаясь взять себя в руки, я посмотрел на ее лицо с тем же выражением, которое было написано на лице бармена или коровы Стефано Бенни, смотрящей на проходящий поезд. Учитывая способность женщин почувствовать, что кто-то рассматривает их грудь, находясь даже на расстоянии трех кварталов, наивно полагать, что она не заметила мою растерянность и не занесла меня в категорию «слюнявых».
Наверняка она была привычна к тому, что люди считали ее миловидной, но я больше других тревожился, поскольку как раз я и не должен был подмечать ее красоту, и меня очень напрягал тот факт, что клиентка могла превратно понять мое поведение. Я совершенно потерял контроль над ситуацией, в которой нужно было идти вперед, будто ничего не произошло.
Какое-то время женщина смущенно молчала. Возможно, она тоже была обеспокоена этой ситуацией. Потом Вирджиния (так ее звали; мне это подсказал мой безошибочный нюх сыщика) в попытке – законной – побороть это смущение, сказала нечто, что выглядело совсем уж абсурдным в сложившейся ситуации:
– Садитесь, прошу вас.
Я сумел добиться того, чтобы она предложила мне располагаться в моем же собственном кабинете! План «B» отныне уже плавал, наверное, в Индийском океане.
Тем не менее ее слова встряхнули меня, и я попытался прийти в себя. Маг я или не маг по возвращению в реальность?
– Ах, да! Простите меня, я слишком погрузился в очень сложное и срочное дело. Что делать, такова моя работа, – развел я руками, глупо улыбаясь.
Услышав такие слова, моя собеседница в тот момент должна была бы подумать нечто вроде: «Черт подери, какой занятый адвокат! Наверное, он очень хороший специалист. Кто знает, каким интересным делом он занимается!» Но учитывая выражение лица женщины, я сделал вывод, что ее мысли в моем отношении были куда менее лестными, что-то вроде: «Какой дурак».
Тогда я решил, что просто обязан разрулить эту ситуацию и направить ее в правильное русло. В конце концов, я был аспирантом, почти адвокатом, а она – моей клиенткой. Более того, она являлась «осточертевшей занозой в заднице», без гроша за душой, и я сделал одолжение принять ее только потому, что она была подругой друзей, черт подери!
Я обошел вокруг стола и сел возле нее на второй стул. Пока я совершал этот маневр, Вирджиния повернулась и оглядела кабинет. Я почти отчетливо уловил ее недоумение, но постарался вести себя, как профессионал.
– Адвокат Спанна мне немного рассказал о вас, синьора, но только в общих чертах. Как вы, очевидно, знаете, я буду заниматься этим делом, а потом передам сведения адвокату для оценки. Это делается лишь для того, чтобы сэкономить время, иначе процесс затянется надолго. Объясните мне, что произошло.
– Ну… адвокат… Да, конечно… вот… Это кое-что… кое-что… немного сложное…
Взгляд женщины, если это возможно, стал еще более мрачным, и, произнося эти слова, она сменила позу, поставив ноги вместе, соединила пятки и положила руки на колени. Опустив взор, она едва уловимым движением передернула плечами. Сообщение было более, чем понятным, хотя ситуация казалась ясной и без этого долгого молчания: смущение, стыд, страх, дискомфорт. Все вместе.
Из глаз, устремленных в невидимую точку, скатились две слезы, одна за другой, хотя ни один мускул на ее лице даже не дрогнул. Сбежав по щеке, слезы капнули на юбку, издав приглушенный, почти неслышимый звук.
– Простите меня, – тихо сказала женщина. Голос ее прозвучал совершенно ровно: никаких следов эмоций, бушующих внутри.
Несколько мгновений я молчал, потом попытался продолжить разговор:
– Хотите воды?
– Нет, спасибо.
Она вытащила бумажный платочек из сумочки и аккуратно промокнула им щеки.
– Адвокат Спанна говорил мне о каких-то проблемах. Скажем так: о проблемах в паре. Начнем с этого?
– В каком смысле?
– В смысле, что вы обвиняющая сторона или вас в чем-то обвиняют?
– Хм, полагаю, и то, и другое. И потом, я не знаю, о чем вы хотите услышать: об уголовных делах или о гражданских исках…
– Нет, синьора, гражданских исков не существует, за очень редким исключением. В гражданском праве в основном есть только вызовы в суд.
– Ах. Но какая разница?
Это самый страшный вопрос для любого адвоката на земле. Некоторые клиенты задают такие вопросы, которые требуют часы, чтобы ответить, только клиенты обычно все равно не усваивают смысл этих объяснений. Но если ты не ответишь, тебя сочтут некомпетентным. Если же ты ответишь расплывчато, тебя буду проклинать.
– Если кто-то не соблюдает закон или контракт между сторонами, имеющий силу закона, как это говорится на профессиональном языке, и причиняет вам ущерб, вы можете обратиться в суд и заставить нарушителя предстать перед судьей. Этот субъект тогда называется «обвиняемый». Судья должен решить, действительно ли произошло нарушение, нанесен ли ущерб и в каком размере, и привлечь при необходимости обвиняемого к ответственности. В уголовном праве все несколько по-другому, потому что согласно закону, некоторые нарушения повышаются до уровня преступления, если правовая система считает нарушенный принцип особенно важным или, как говорится, «юридически защищенным». Для такого нарушения предусматривается наказание, которое заключается в ограничении личной свободы либо в выплате денежного штрафа.
Женщина рассматривала меня с явным непониманием.
– Я приведу вам пример: если вы не соблюдаете сигнал светофора, то, в случае аварии, в которой кто-нибудь серьезно пострадает, считается, что вы совершили гражданское правонарушение. Обвиняющая сторона, пострадавшая от ваших действий, может вызвать вас в гражданский суд, чтобы вы возместили ущерб. Однако в той же самой ситуации вы можете быть осуждены за причинение вреда, потому что в правовой системе предусмотрено наказание за совершенный вами вид нарушения. Право гарантирует, что на дороге не должен твориться беспредел, назовем это так. Дорога – это место, юридически защищенное законом. Подводя итог, в гражданском праве наказание предполагает возмещение убытков, в уголовном праве наказание носит карательный характер. Это, разумеется, в теории. В реальности все немного сложнее, но концепция в целом именно такая.
Вирджиния, казалось, находилась на распутье между нерешительностью и задумчивостью.
– Ничего подобного мой адвокат мне никогда не объяснял, – сказала она в ответ.
Я нахмурил лоб.
– Вы уже работаете с адвокатом?
– Нет, – ответила она. – Уже несколько дней нет. И это одна из причин, по которой я здесь.
Произнеся это, она взяла с колен сумочку, которую изначально поставила на них. Это был разноцветный тканевый аксессуар с этническим рисунком, вероятно, по индийским мотивам. Вирджиния взялась только за одну из ручек, в результате чего сумочка раскрылась и едва не перевернулась, открывая свое содержимое. В попытке предотвратить падение, женщина резко дернула за один из бортов, и некий предмет в виду своей длины выскользнул и тяжело упал на пол.
Я смотрел на предмет, даже не пытаясь скрыть свое изумление. Это был большой нож, которым пользуются дайверы, я узнал его по черной рукоятке, какую ни с чем не спутаешь. Нож был помещен в кожаный мягкий обтягивающий футляр, теперь валявшийся у ног женщины, резко контрастируя с хрупкостью и изящностью своей обладательницы.
Дело, несомненно, принимало очень серьезный оборот.
Но Спанна меня предупредил: у этой женщины с ангельским видом были не все дома.
– Простите… Я… Я не… Это не мое… Не знаю, как… Вот… – бормотала она.
– Не волнуйтесь, – сказал я спокойным тоном, глядя, как она поднимает нож, беря его за рукоятку. – Однако я не советую вам носить в сумочке подобную вещь. В определенных ситуациях это могло бы доставить вам проблемы. – Я намеренно старался говорить завуалировано, потому что дипломатия – единственное оружие, которое я мог использовать. – А теперь, синьора, объясните мне причину необходимости юридической помощи.
Она поставила свою сумку со странным содержимым на пол и перевела дух.
– Я жертва ненормального отношения со стороны моего партнера. Эта ситуация длится уже очень долго. Да, в самом деле. Здесь столько всего переплетено. Не знаю, как сказать… я… Вы понимаете меня?
Да, я понимал, что Спанна дал ей правильную характеристику.
– Вы сказали, что вам помогал коллега. Поговорим об этом?
– Да… Я познакомилась с этим адвокатом и открылась ему. Вначале он сказал, что, вероятнее всего, имеются предпосылки действовать на законном основании. Он много чего говорил. Но месяцами ничего не происходило. Он всегда говорил очень обтекаемо. Полагаю, он мне просто не верил. Всегда случались какие-то затруднения, и в итоге несколько дней назад он мне сказал, что ничего нельзя сделать, что я должна на все махнуть рукой. Он сказал, что если даже я обращусь к другим адвокатам, ничего не изменится, потому что, с точки зрения закона, нет в этом деле ничего значимого. Но он всегда был любезен, не просил денег, говорил, что его и так все устраивает. Несколько дней я не знала, что делать, потом вспомнила об адвокате Спанне. Мы познакомились с ним давно через моего партнера. Он показался мне хорошим человеком, поэтому я и позвонила ему, чтобы узнать его мнение, скажем так.
– Понимаю. Но с какими фактами вы к нему обратились?
И опять этот потерянный, потухший взгляд. Губы ее задрожали, и она нервным движением руки заправила волосы за ухо.
– Мой партнер. В нем проблема. Он меня мучает, не оставляет в покое. И это продолжается уже много лет.
– Это сложное сожительство?
– Мы не живем вместе. По крайней мере, теперь. Мы в каком-то смысле были вместе короткий период, но через несколько месяцев я ушла от него. Но он, однако, постоянно присутствует в моей жизни. Я это знаю. Я это чувствую. С кем бы я ни встречалась, что бы я ни делала, он всегда присутствует.
– Вы работаете, синьора?
– Да, пока он не поспособствует через какого-нибудь своего друга, чтобы я потеряла место, я работаю. У него везде есть друзья. Он манипулирует ими, управляет. И они делают то, что он хочет.
– И что он хочет?
– Он? Видеть меня мертвой.
Мертвой. Какое слово…
– Он это сказал? Он угрожал вам?
– Нет… нет… Он никогда этого не скажет. Но он хочет именно этого, он хочет, чтобы это случилось, я это отлично знаю. Мне нужна помощь.
– Конечно, успокойтесь. Но скажите мне, в каком смысле он мучает вас?
– Он постоянно звонит мне, всегда говорит одно и то же: что заставит меня заплатить, что я ничтожество. Он всегда все знает, остальное уже не так трудно сделать. Моя жизнь практически ничего не стоит. Я все потеряла: друзей, родственников, он всех отдалил от меня. Когда мы видимся, он угрожает мне, я его боюсь.
Ее фразы были короткими, холодными, будто она цитировала текст пьесы.
Но кое-что мне резало слух. Что значит «когда мы видимся»?
– Вы видитесь с ним? До сих пор встречаетесь?
– Да, иногда да. Я выхожу куда-нибудь, или он приходит ко мне домой. Он преследует меня. Иногда я встречаю его около своей работы. Он повсюду меня находит.
– И сколько лет вы знакомы?
– Пять или шесть. Он выходит со мной на связь всеми способами: смс, электронная почта. Ищет любой предлог, чтобы найти меня и отправить сообщение. В реальности он меня контролирует.
– Он только угрожает, как вы сказали, или делает еще что-то?
– Иногда он… жесток.
– Жесток? Бьет вас?
– Ну… да. В некотором смысле… вот… Скажем так, он жесток…
Щеки ее слегка покраснели, а глаза устремились вниз. Я решил больше не настаивать.
– Мне кажется, на гипотетическом уровне, если провести последующее расследование, можно найти мотивы для обвинения. Действия досаждающего характера, может быть.
Искра страха промелькнула в ее глазах. Казалось, она окончательно растерялась.
– Уголовное обвинение? Которое потом приведет к допросу?
– Да, что-то вроде того. Разве не этого вы хотели? Что вообще вы хотите добиться? Осуждение? Возмещение ущерба? Или у вас какие-то другие цели?
Кажется, она даже рассердилась.
– Я не знаю, чего я хочу добиться. Я хочу, чтобы он заплатил за все, что сделал. Я хочу жить. Не знаю, хочу ли я, чтобы его осудили. Адвокат, по-вашему, можно ли сделать хоть что-то?
– Ну… в каком-то смысле… возможно, да. Скажем так: действия досаждающего характера присутствуют, но все это еще надо оценить. Между тем, вышлите мне, пожалуйста, его электронные письма, так можно будет понять точнее. Потом я поговорю об этом с адвокатом и дам вам знать, хорошо?
– Хорошо.
– И последнее: я не адвокат. По крайней мере, пока…
– Для меня это все равно, что вы… короче говоря… Спасибо.
Нежная улыбка осветила лицо Вирджинии. Она оказалась самой прекрасной из всех улыбок, что я когда-либо видел. Вирджиния пожала мне руку, и я решил проводить ее до выхода из конторы. Усмешка Фанни была коварнее, чем обычно, а в полутьме, на диване, я заметил силуэт Мутоло.
Вирджиния исчезла за дверью, а я хотел бы сделать паузу и разобраться в том, что услышал в кабинете, потому я сделал знак Мутоло подождать. Он ответил мне легким кивком головы, и я, понизив голос, спросил у Фанни, давно ли он меня ждет.
– Он был здесь, когда ты вернулся, – шепотом ответила она.
Я даже его не заметил. Хотя я нисколько не удивился этому. В этом весь Мутоло. Как я уже выяснил, в искусстве маскировки ему не было равных. Он мне напоминал аллигатора: часами мог оставаться неподвижным, но всегда, несомненно, готовый к молниеносному броску в случае необходимости.
Таким его сделала жизнь. Залы ожидания и бесконечные очереди при любой температуре воздуха, в любых санитарных условиях, бюрократические требования различной формы и характера, бег туда-обратно в джунглях, полных грубиянов, хитрецов, деспотов и головорезов на любой вкус. Привычный выживать в лесу унижения, легкого произвола, злоупотребления и притеснения, – типичная ситуация для того, кто не имеет авторитета или правильных друзей. Привычный также вести себя и двигаться, как кольцо в последних звеньях пищевой/бюрократической цепочки, где мало жертв, но много хищников. Многослойная одежда, наличие множества полезных документов самого разного вида и наличие воды – той самой пол-литровой бутылки – и пачки крекеров на случай сильного голода – он прекрасно замаскировался под городскую среду, согласно своей стратегии выживания.
«Человек, способный игнорировать боль, холод и жить тем, что удается найти, потреблять то, что даже у овцы вызвало бы рвоту…» – полковник Траутман использовал эти слова, чтобы описать Рембо в одноименном фильме, но, по сути, он описал Мутоло. В итоге он был единственным, кто выжил и кто, верится в это или нет, стал лучше многих других. Он был городским героем, которого я пригласил в свой маленький кабинет в глубине коридора.
Мутоло поднялся и в полном молчании последовал за мной, а потом скромно сел на стул. Кто знает, что он подумал о том эпизоде с факсом, за которым он, естественно, имел счастье наблюдать, подмечая самые мельчайшие детали. Мутоло ничего не упускал. Я часто спрашивал себя, о чем он вообще думает во время всех этих долгих часов ожидания?
Однако мне стало известно, что произошло сегодня. Причиной общей тревоги являлось не проигранное дело, а адвокат. Адвокат противной стороны, чтобы быть точным.
Было весьма затруднительно увидеть адвоката Спанну рассерженным. Но когда такое случалось, это выглядело ужасно, и как раз сегодня это произошло, потому что адвокатом «противной стороны» был некий Пачено. Акилле Пачено. Толстый сынок своего отца, ненавидимый многими и совершенно ни на что неспособный. Слишком богатый (благодаря семье), чванливый и уверенный в себе, необразованный и к тому же идиот. То есть он обладал семью отрицательным качествами (только отсюда следует убрать определения «толстый» и «богатый», которые сами по себе, выражаясь профессиональным языком, «не являются обвинением», потому что и у меня имеются такие друзья, и они прекрасные люди). Отличная химическая смесь социологического состава. Осточертевший зануда, который всех достал.
Будучи значительно моложе моего «босса», адвокат Пачено начал сразу относиться к нему неуважительно. Он являлся классической паршивой овцой, какие имеются в любом стаде. Являясь безнравственным, он, не оглядываясь вокруг, заставил даже Спанну возненавидеть себя, потому что достал его по горло.
Однажды адвокат, повернувшись к коллегам во время паузы при слушании дела, произнес:
– Ребята, если мы вытурим всех, кто пресмыкается перед адвокатом Пачено, то муниципальный советник тоже благополучно покинет администрацию.
Но это было уже давно. Теперь речь шла о региональном советнике.
Следовательно, проиграть это дело, даже в судах первой инстанции, как мы все и предполагали, было для Спанны позором, который можно смыть только кровью. И лишь всевышний знал, как Пачено удалось выиграть этот процесс, и как он теперь хвастался триумфом.
Действительно, отвратительный день. Отвратительный для всех.
Мутоло, казалось, уловил это. Он выглядел еще более молчаливым, чем обычно, и, если такое вообще возможно, еще более незаметным. Будто собака в доме: когда воздух пропитан нервозностью, она передвигается, опустив голову, стараясь прижаться к стене и остаться незамеченной для хозяев. Собака в доме – это пятое колесо в телеге, но на социальном эволюционном пути от глиняного горшка к железному она всегда знала, что кто-нибудь позаботится о ней и захватит с собой.
Я чувствовал повышенную сосредоточенность Мутоло. Полагаю, он неустанно повторял себе, как мантру: «Я не существую, я не существую…» Я взглянул на него, боясь, что он может исчезнуть прямо у меня на глазах в мгновение ока. Ведь чтобы сделаться невидимым, физическое исчезновение было единственным выходом.
– Итак, Мутоло, – сказал я спокойно, – я получил квитанцию на спорный счет за газ. Все благополучно решилось, – улыбнулся я.
Мутоло вздохнул с облегчением и прикрыл веки, расслабляя мышцы спины. Для таких, как он, подобное внешнее проявление эмоций было сродни крику болельщика, когда его команда забивает гол.
– Спасибо, адвокат, – произнес он ровно, радуясь и почти обожая меня. Я был в состоянии уловить это. – Хм… Сколько я вам… Сколько я вам должен? – спросил Мутоло.