Ник Кобольд
За Гранью Ребра Зеркала
Он приблизился к перекрёстку без светофоров. Гунтэр всегда переходил проезжую часть аккуратно, так как осознавал дикость отдельных автомобилистов. Он посмотрел налево, машин не было. Ступил на пешеходный переход и двинулся прямо, переведя свой взгляд направо. Гунтэр дошёл до середины дороги и остановился, пропуская чёрный автомобиль с затонированными стёклами, так как тот явно останавливаться не планировал. Но водитель превзошёл ожидания, не включив лампочек поворотника, он свернул налево, и бортанул бы Гунтэра, если б он не отскочил на шаг назад.
Даже если бы в принципе Гунтэра сбила какая-нибудь машина на полном ходу, то это никак бы не угрожало ни его жизни, ни здоровью. И сейчас на его лице сохранилась абсолютная безпричастность. Он лишь проводил бешеное авто спокойным взглядом, запечатлевшим в памяти номерной знак.
Где-то в октябре, перед домашним киносеансом Игорь в очередной раз поинтересовался :
– Как твои прогулки ? Чего увидел интересного, что можешь сказать о нашем мире ?
Гунтэр уже освоился в использовании местной речи и говорил лишь с малоприметным неидентифицируемым акцентом. Он призадумался и ответил :
– В моём мире когда-то жил учёный археолог-палеонтолог Рихартъ Поль Гюэль. Он создал серию интересных научных статей об эволюционных изменениях и эволюционных отборах различных видов животных. А уникальность его научных текстов о челове́честве, заключалась в следующем, его последняя работа была ключом к прочтению того, что было написано между строк в предыдущих. Основная мысль сводилась к необходимости, убить всех плохих людей, чтобы жили только хорошие. Гюэль считал, что морковь не породит томата, паук не произведёт пчелы, а лошадь не родит поросёнка. Пчёлы получаются только от пчёл, а кони исключительно от коней. А люди, полагал он, более сложные существа, способные менять мир вокруг себя. И в силу этого они различаются, делятся на подвиды. Поль Гюэль выделял три подвида. Первый, достойные, со склонностями к созиданию, к познанию, к творчеству и изобретательству. Второй подвид, сырые люди, они как бездушные брёвна просто текут по течению реки жизни, подстраиваясь под большинство. И третий, недолюди, склонные к дикости и зверству. И вот сейчас живя в твоём мире, я с каждым днём всё больше и больше склоняюсь к правоте учёного, и во мне мал-помалу зарождается и пробуждается гюэльнист. Потому что местный социум имеет переизбыток дикости, и здоровому высокоорганизованному существу, каким и должен являться настоящий человек с большой буквы, такой мир нравится не может.
– Звучит грозно, – с некой обеспокоенностью произнёс Игорь.
– О нет-нет, это просто мысли вслух. Не переживай, – успокаивающе, улыбнулся Гунтэр.
В конце ноября, когда воздух уже напитался холодом, но снега ещё не было. Поздним вечером, а если точнее, в конце первой половины ночи. Гунтэр бродил по городу, в раздумьях о своём общем мироощущении и состоянии здоровья, включавшем в себя и чувство лёгкого до конца неясного энергетического голода.
Он решил пройтись дворами, свернул с улицы и, выйдя из-за угла дома, у дальнего подъезда увидел автомобиль. Не заметить его было невозможно, во дворе была темень, а автомобиль нагло слепил фарами. Гунтэр прищурился и узрел уже знакомый ему номерной знак. Он тут же удалился со света этих фар на тропинку в кустарник и стал анализировать ситуацию. Ночь, темнота, у данного дома отсутствовали фонари освещения, свет перед домом был лишь за счёт лампочек над дверями подъездов. И так, дом, возле него чуть освещённый проезд, дальше стена кустарника, за которой детская площадка в кромешной тьме, а ещё дальше огороженная забором котельная, которая своими фонарями тоже несильно разгоняет тьму.
Гунтэн напрягся и сделал себя и всю одежду абсолютно чёрными. Чёрными как смоль стали волосы, кожа рук и лица, и даже белки́ глаз. Он преобразился в безликую тень.
Тень скользнула к тропинке ближайшей к автомобилю. У машины стояло трое. Её владелец, молодой человек, что-то рассказывающий приятелям. Он эмоционально гримасничал физиономией, развязно подёргивался всем телом, и его высокоинтеллектуальная тирада была так же наполнена однообра́зными бранными словами, как и скудостью прочих слов. Двое других, парень и девушка схожего возраста, они молча слушали рассказчика, но было вполне понятно, что они того же поля ягоды.
Какие-то до се́ле скрытые инстинкты, подстёгиваемые голодом, призывали Гунтэра разделаться с этим скверным автомобилистом, и явно не самым приятным человеком с крайне маленькой буквы.
Возле детской площадки находились цветочные клумбы, окаймлённые кирпичами. Гунтэр швырнул в стекло боковой двери автомобиля полкирпича, и сделав свой голос детским, со смехом крикнул :
– Ха-ха, смотри, попал.
Раздался удар и звон. Автовладелец замер в недоумении, но услышав детский голос, предвкушая своё превосходство, сломя голову бросился через кусты для наведения своей справедливости. Его приятель кинулся следом. Оба пробежали через чёрную тьму и мимо такой же чёрной тени.
Девушка шла за ними следом. За её спиной кто-то возник, его рука молниеносно легла ей на лицо, зажав рот. Резкий рывок в сторону, хруст шейных позвонков, и чёрный силуэт аккуратно опустил её бездыханной тело на землю поперёк тропинки. Затем тень двинулась к парням, с отвращением встряхивая рукой, как бы скидывая с неё вонищу пивного и табачного перегаров.
Молодые недолюди, то есть люди третьей категории согласно классификации гюэльнизма, стояли на противоположном краю детской площадки в свете фонарей котельной. Они грязно ругали и озирались по сторонам. Увидя, приближающуюся к ним фигуру, они хотели что-то выкрикнуть, но, не разглядев лица, замерли и насторожились. Основная цель располагалась правее своего приятеля, между ним и забором котельной. Гунтэр сделал полукруг, заходя к ним слева, открывая тем самым виновнику торжества путь отступления к машине. Чёрная фигура поравнялась со стоя́щим в оцепенении вторым парнем, и ударом кулака снизу вверх в носогубный треугольник проломила ему череп. Оставаясь в прямом положении, тело рухнуло, отбросив копыта. Виновник торжества бросился на утёк, к своему авто, но на тропинке в кустах споткнувшись о тело подруги, повалился на землю. Он успел выставить вперёд руки, но они расползлись в осенней грязи, и в эту же грязь приземлилась левая часть его лица. Он хотел вновь вскочить, но перед его глазами на землю опустился ботинок, рядом второй, сюда уже́ долетал свет возлеподъездной лампочки. Виновник замер трясясь от страха, не в состоянии вымолвить сло́ва. Храбрецом он бывал, когда сидел в своём автомобиле за наглухо затонированными стёклами. Он был храбр, когда их таких, собравшихся стаей, было много. Но то была не храбрость, а наглость и борзота, за которыми он прятал свою истинную сущность жалкой никчёмности.
Гунтэр опустился на корточки, правой рукой он сильно сдавил обречённому правое плечо, давая понять, что рыпаться бессмысленно. Ладонь левой руки он запустил за шиворот и положил на дрожащую шею. Гунтэр склонился и приблизясь носом к шее и голове лежащего, сделал медленный жадный глубокий вдох. Он уловил и запах тоже, но цель у вдоха была иной, хотя и схожей, получение информации о пище. Гунтэра вёл инстинкт выживания. Его левая ладонь скользнула и легла бешеному автомобилисту на затылок. Голова жертвы дёрнулась, рот на вдохе издал глухой последний звук, всё тело дважды подёрнуло конвульсией, и оно замерло навсегда.
Тело Гунтэра тоже пару раз дрогнуло, глаза закатились, голова повернулась лицом к небу, и рот издал тихий звук схожий со змеиным шипением. Через левую руку он перекачивал в себя жизненную силу. Эта жизненная энергия была альтернативным питанием для тела, состоящего из биологического металло-пластика. Его сверхтехнологичное тело, результат научного прогресса, и животные инстинкты, результат эволюционного процесса, в совокупности смогли изыскать способ для дальнейшего выживания, потребление электро-магнитной энергии живых существ. И сейчас его, неве́домый другим, голод был утолён.
Поднявшись Гунтэр, так же, как он взвешивал ,,за” и ,,против” до своей атаки, огляделся, оценивая текущую ситуацию. Ночь, темнота, но не кромешная, звуки звона стекла и возни́ вблизи многоквартирного жилого дома.
Он вернул обычный цвет своей коже, но остался брюнетом, точнее жгучей брюнеткой. Он предал своему телу минимально возможный рост и облик женской фигуры. Одежду сделал максимально подчёркивающую нужный половой признак и обувь на небольших каблуках.
Женская фигура пересекла детскую площадку, её осветили на прощание фонари котельной, и она покинула данный двор навсегда.
Глава Х. Хе́льга.
Гунтэр чувствовал себя теперь гораздо лучше. Его организм получил то, чего не могла дать обычная еда. Но он не знал, сколько времени продлиться состояние этой сытости. И теперь его ночные прогулки дополняла новая цель, цель поиска пищи впрок.
Со дня тройного убийства, как полагала общественность, сам Гунтэр это мероприятие охарактеризовывал иначе, прошло несколько дней. Да и прошедшее время он измерял по-другому, согласно его мировосприятию, прошло несколько ночей.
В начале десятого часа ночи Гунтэр прогуливался по заброшенной промзоне. Было тихо, и он двигался неторопливо и бесшумно. Но вот до его слуха долетел звук камня упавшего на что-то такое же твёрдое. Альфа-хищник замер и навострил уши, где-то рядом жалобное пёсье поскуливание.
Гунтэр обогнул бетоную постройку, и перед ним открылся небольшой проулок. В центре закоулка кто-то сидел на корточках. В стороне от сидящего, нервно и жалобно скулила собака, она пыталась и приблизиться к нему, и боялась, так как тот отгонял её палкой и бросался камнями. Перед живодёром лежало остывающее тельце щеночка уже испустившего дух. А в руках он держал второго, который в силу своих маленьких лёгких тихонько скулил и пищал от боли. Изувер стягивал ему тонкой металлической проволокой лапки и мордочку. Проволока калечила нежную плоть, прорезая её до костей.
Подростку-садисту было лет двенадцать. Рядом с ним возникла грозная тень, левой рукой крепко с выворотом схватив его за шиворот. Злые ручонки разжались, и щеночек шлёпнулся на бетон. Гунтэр сам опустился на корточки, оценивая состояние последнего. Помочь собачьему детёнышу выжить и полностью поправиться он был не в силах, он мог лишь прекратить страдания. Гунтэр положил ладонь правой руки на крохотную головку и размазал её по бетону. При этом он с горечью сомкнул свои глаза, с трудом сдержавшись от слёз. Затем его веки медленно поднялись, с той же скоростью взгляд стал переводиться влево, и так же медленно налево к подростку-подонку стала поворачиваться голова.
– А ну-ка отпусти меня, – вылетело из пасти недочеловеческого зверёныша.
Гунтэр чуть вздёрнул бровь от неожиданности. И тут же удивился ещё сильнее, ощутив, как ему под рёбра в левый бок вошло лезвие ножа. «Ну, надо же, – подумал он, – этот звероребёнок куда опаснее, чем тот взрослый дикий автомобилист.»
Вверх взметнулась правая ладонь Гунтэра, и резко прикоснувшись к губам зверёныша, обожгла их тепловым электрическим ударом, сплавившим губёшки между собой.
Живодёр тут же выпустил рукоять ножа, и хотел было завопить от боли, но отсутствие ротового отверстия, позволяло ему лишь мычать. Он сучил ногами, а руками хватал себя за лицо. Гунтэр выпустил его, разжав левую руку, и тот начал кататься по земле.
Гюэльнист выпрямился, и вытащил из своего бока нож. Взглянул на собаку, которая так же скулила и бесновалась поодаль.
– А ты ведь, наверное, уже́ давно не ела досыта, – сказал он ей. И переведя взор на нож, добавил, – этот инструмент сейчас нам пригодится.
Юный изувер умирал быстро, но мучительно. Последнее, что он чувствовал и видел, это как его собственным ножом от него же срезают куски мяса, и бросают их бродячей собаке.
Животное страдало от потери своего потомства, и эта боль не могла утихнуть, но голод брал верх. И собака с жадностью набрасывалась на шматки свежей плоти.
Когда недочеловеческий выродок издох, Гунтэр перевернул его спиной к верху, и срезал кусок ткани от его куртки. Затем освободил трупики щеночков от проволоки, и уложил их по центру ткани. После отошёл в сторону, позволив собаке подойти к ним. Она скулила, лизала их языком и тыкалась носом. Гунтэр вновь приблизился, она с рычанием отскочила на приличное расстояние. Он свернул ткань, образовав мешочек, взял его в левую руку и направился прочь. На краю промзоны он остановился, швырнул нож в канаву, и оглянулся. Собака, еле слышно поскуливая, плелась следом. Гунтэр кинул ей последний кусок мяса, попытавшись дать ей этим понять, что не против того, чтобы она шла с ним.
Через три часа они подошли к дому Игоря. Гунтэр открыл дверь калитки и оставил её распахнутой. Подошёл к двум дубкам, растущим у изгороди правой части земельного участка. Раскрыл свёрток и ушёл в дом.
Собака подошла к своим детёнышам, жестоко умерщвлённым по причине не понятной ни ей, ни любому другому психически полноценному существу. Она потыкалась в них носом, и стала было завывать.