Ник. Горькавый
Возвращение астровитянки
– …Мы можем выполнить такое моделирование, только если индивидуальная матрица является малым возмущением общего социофона…
«Меня сейчас вырвет, ты это понимаешь, учёный сухарь?»
– …но матрица вашего сына оказалась совершенно аномальной – мы не можем принять её в качестве малой величины! Для таких случаев мы ещё не разработали методики тестирования. Поэтому мы не можем дать вам обычных рекомендаций…
– Это случилось из-за его компьютера?
– В какой-то степени – да, но мы раздали уже три миллиона таких компьютеров и ни разу не наталкивались на такую реакцию…
– Я вас не понимаю! – кричу или шепчу из последних сил. – Мой сын сможет учиться в школе?
– В школе? Нет, это было бы неразумно! – удивился мистер Уолкер. – Ему нужен специальный колледж.
«ВСЁ! КОНЕЦ!»
– Спецшкола для слабоумных? – угасающим голосом спросила я. Сейчас упаду со стула. Уже качаюсь.
– Нет, нет, ваш сын вовсе не слабоумен! – возразил мистер Уолкер. – Разве вы не понимаете значения того факта, что матрица вашего сына не является малым возмущением?
– Нет, не понимаю… – а перед глазами всё плывёт.
– Это означает, что интеллект вашего сына способен оказать столь сильное воздействие на развитие общества, что оно уже не может рассматриваться как неизменяемый фон для моделирования его судьбы. В данном случае требуется нелинейное психосоциальное моделирование, чего наука ещё не умеет делать.
– А что же мне делать? – слабым голосом бормочу я.
– Вы должны согласиться на колледж!
– Какой колледж? У меня нет никаких денег… Бесплатная школа – это всё, что я могу себе позволить.
– Извините, я плохо объясняю, – говорит мистер Уолкер. – Колледж будет создан СПЕЦИАЛЬНО для вашего сына. За счёт династии Гринвич. Пока мы не нашли других таких же умных детей, он будет единственным студентом. Его будет учить целая группа профессоров. За ним будут наблюдать врач, психолог и генетик – ведь речь идёт о седьмом интеллектуальном геноскладе, ещё не изученном и, кажется, самом могучем… чуть не проморгали вашего мальчика… хорошо, что я сам присматривал за тестом. Полагаю, потенциал этого геносклада труднореализуем, но ваши постоянные занятия с Элом и помощь обучающего компьютера совершили настоящее чудо…
Я ничего не поняла, кроме того, что у меня сына забирают куда-то для научных опытов. Да как он там будет один?! Стала защищаться как могла – лишь бы его не отняли:
– У него плохие тесты, он отвечает на половину вопросов неправильно!
– Он отвечает неправильно с точки зрения человека, задающего вопросы дошкольнику. На самом деле, он просто отвечает на другом уровне – опережая сверстников лет на десять – пятнадцать. Некоторые его ответы просто поразительны!
– Он, дурачок, говорит, что железо горит.
– Но ведь железо очень ярко горит! Только в чистом кислороде. Мы проверяли – Эл нигде об этом не читал, а определил сам по таблице Менделеева. Как он об этом догадался? Ума не приложу. Надо будет этим специально заняться.
Я кричу:
– Он не способен даже понять, что сумма внутренних углов треугольника равна ста восьмидесяти градусам!
Мистер Уолкер удивился:
– Разве вы не знаете, что в неэвклидовом, искривленном пространстве – а у нас оно именно такое – эта сумма не равна ста восьмидесяти градусам? Стоит нарисовать треугольник на поверхности шара и измерить…
– Он таблицу умножения не мог запомнить!
– Мне трудно объяснить в двух словах, но есть системы или пространства, где таблица умножения выглядит совсем не так. И Эл каким-то невероятным чутьём или интуицией это понял! Он отвечает медленно, потому что видит часто второй, а то и третий уровень ответа на вопрос, а ответы разного класса отличаются кардинально или даже противоречат друг другу…
– Он не разобрался в задаче про маяки, – я стала совсем невнятной, но мистер Уолкер меня понял:
– Эл отвечал в логике общей теории относительности. Ваш мальчик сумел самостоятельно разобраться в теории Эйнштейна! Понять суть риманового пространства в таком возрасте! Мы никогда не сталкивались с таким уникальным стилем детского мышления…
Я как заору:
– Не отдам Эла! Он останется со мной!
Мистер Уолкер здорово растерялся.
– Что вы, что вы! Никто его у вас не забирает! Вы, конечно, поедете вместе с ним. У вас будут просторные апартаменты в замке королевы Гринвич. С видом на озеро и парк… вернее, лес. Мальчику нужны прогулки на свежем воздухе. И учиться он будет там же. Ему будет с кем дружить – у нас в замке немало детей, включая принцессу Сюзан и принца Майкла. Они неплохие ребята и Элу понравятся.
Король Уолкер наклонился ко мне и стал горячо убеждать:
– Поверьте: ваш сын представляет величайшую ценность для всего человечества! Возможно, он спасёт наш мир… или откроет ему новые дороги… Нам с вами нужно сделать всё, чтобы мальчик получил оптимальную среду для своего развития и самое наилучшее образование. Поэтому вас тоже примут на высокооплачиваемую работу в колледж для Эла. Фактически, вы будете работать матерью Эла. Вы согласны? Или вас что-то удерживает в городе?
Вот тут я сломалась и заревела в полный голос. Белугой. Пожарной сиреной.
Мистер Уолкер засуетился, куда-то стал звонить, а я плачу как дура и никак не могу остановиться.
Ах ты мой чертополошек…
Глава 6
Остров робинзонов
Они уже отставали от расписания, а Никки всё ещё принимала душ.
– Быстрее, мама, по дороге домоешься! – крикнул нетерпеливый Майкл в т-фон.
Наконец, машина тяжело взлетела и взяла курс на запад. От тихоокеанской резиденции династии Гринвич до намеченного острова был час лёту. Предотъездная суматоха всегда утомительна, и, когда пилот вышел на заданную высоту, все потянулись к стаканам с питьём. Джерри заодно раздал всем пилюли для ускорения адаптации к земной тяжести.
Майкл был возбуждён перспективой оказаться на необитаемом острове, но Сюзан хранила высокомерный вид – подумаешь, остров! Подумаешь, необитаемый!
Мальчик взял чашку кофе, пластиковую трубочку и спросил:
– Папа, можешь сделать механический двигатель на тепловой энергии – не вставая из-за стола и сделав только одно движение рукой?
– Нет! – подумал и озадаченно ответил Джерри.
– А я могу!
Мальчик проложил длинную пластиковую трубочку поперёк чашки с горячим кофе.
– Смотри!
Трубочка нагрелась тёплым воздухом, поднимающимся от чашки, и выгнулась дугой – кончиками вверх. Но это положение оказалось неустойчивым, трубочка покатилась и перевернулась – дуга стала смотреть кончиками вниз. Через несколько секунд верх трубочки остыл, а низ нагрелся, и трубочка опять выгнулась вверх концами – и перекатилась на старое место.
Кофе медленно остывал, а трубочка, подогреваемая тёплым воздухом, мерно каталась по краям чашки – назад… вперёд… снова назад…
– Блеск! – уважительно сказала Никки. – Действительно механический двигатель, работающий на тепловой энергии горячего кофе. Тебе нравится твой учитель физики?
– Да! – с энтузиазмом подтвердил Майкл. – Он знает массу интересных штук. Например, в прошлый раз он показал, как можно сверлить в толстом льду тонкие дырки с помощью воздуха.
– Как это? – удивилась мама.
– Да надо просто умело заморозить воду! – веселился мальчик. – И тогда пузырьки воздуха сами проделают во льду множество червоточин! А ещё он доказал нам, что вода может кипеть даже при комнатной температуре!
– Он, наверное, понижал давление воздуха? – спросила Никки.
– Да, – кивнул сын. – Учитель поставил стакан обычной воды под вакуумный стеклянный колпак и стал откачивать воздух – и вода закипела! Холодная! Всем очень понравилось.
– Я рад за вас, – улыбнулся Джерри. – Хороший учитель – одна из главных удач в жизни.
Двигатели изменили тон, и машина наклонилась. Майкл прильнул к иллюминатору:
– Остров! Вот он! Необитаемый!
Они разбили бивуак в рощице пальм рядом с пляжем.
Джерри с Майклом немедленно умчались к воде: проверять – мокрая ли.
Сюзан осталась возле матери и вдруг спросила:
– Мама, а почему люди разводятся?
– Ну… когда люди слишком долго живут вместе и слишком хорошо знают слабости и тайны друг друга, у них возникает желание избавиться от опасного свидетеля.
– А почему ты с моим отцом… развелась?
Никки вздохнула. Вот и настал этот сложный день.
Она честно рассказала дочери о событиях тех лет, когда равновесие сил на Земле зависело от рождения Сюзан.
– Ты самый важный ребёнок на Земле, принцесса Сюзан. Твоё рождение стало основой союза Северных и династии Гринвич. Вот Майкл – обычный ребёнок…
– Я тоже хочу быть обычной, чтобы в доме у меня были и мать, и отец! Я не хочу быть самым важным политическим ребёнком!
Голос Сюзан звенел. Никки нахмурилась:
– К сожалению, жизнь редко спрашивает, что мы хотим. Я вообще выросла без отца и матери. По сравнению со мной, у тебя избыток родителей. Будут конкретные предложения – приходи, обсудим.
– Почему вы распорядились моей жизнью без меня?!
– Если бы мы не достигли соглашения, то ты не появилась бы на свет. Пойми: или ты родилась бы в том статусе, который тебе так не нравится и из-за которого ты сейчас скандалишь, или ты вообще бы не родилась.
– Вообще?! – взвизгнула Сюзан.
– Да. Ты уже достаточно взрослая, чтобы осознанно подумать о собственных детях. Если ты решишь их не иметь – они никогда не появятся на свет. Ты для своих детей бог, но увы – не авторитет. Убедишься в этом сама, когда они будут ссориться с тобой.
Сюзан фыркнула и гордо зашагала на берег, где сидели уже искупавшиеся Джерри с Майклом. Оттуда доносился их горячий спор:
– Точка автомобильного колеса, которое мчится со скоростью двести километров в час, неподвижна относительно земли? Папа, это смешно! Тогда автомобиль ехал бы, оставляя куски шин на земле. Это же простая логика!
Отец пытался доказать:
– А прыгун с шестом – двигается? Да. А конец его шеста двигается? Нет. Его можно даже жвачкой приклеить в момент прыжка…
Но Майкл только недоверчиво качал головой.
Пока Сюзан дошла до пляжа, младший брат-непоседа уже сменил тему:
– Папа, я вчера смотрел фильм о Первой мировой войне. Я ничего не понял – весь мир стал воевать из-за ерунды. Какой-то один террорист, какие-то обмены нотами – и началась война с десятью миллионами убитых солдат! Мирных жителей погибло ещё больше. И победители ничего особенного не выиграли. Что за бессмысленная бойня?
– Я выскажу свою точку зрения – человека, который много занимался социомоделированием. Причины Первой мировой войны выглядят несущественными, но сама война была неизбежна.
К началу двадцатого века весь мир контролировался империями: британской, немецкой, российской, австро-венгерской, османской, японской… Такой мир нестабилен – он образован чересчур острыми иерархическими пирамидами. Слишком много зависит в нём от решения одного человека, для которого личные интересы и обиды могут оказаться выше интересов общества.
После двух мировых войн – а Вторая мировая была попыткой переиграть результаты Первой – мир кардинально изменился. Все империи были разрушены, и им на смену пришли демократические государства с более пологими властными пирамидами, решения в которых принимались широким кругом людей, выбранных народом. Для предотвращения войн даже появилось всепланетное правительство – Организация Объединённых Наций. Так что мировые войны сыграли очень важную роль в истории: земная цивилизация приготовилась к эпохе ядерных бомб. Представляешь себе опасность морально устаревших монархических империй с современными термоядерными ракетами?
Сюзан подала реплику:
– Но ведь мама – тоже королева. И дедушка Шихин – король! Значит, они тоже морально устарели?
Джерри засмеялся:
– Власти, которую имеют отдельные современные династии, не хватит для развязывания настоящей войны. Короли подчиняются ооновским законам и решениям, как и остальные люди. Современные династии – это просто очень крупные семейные компании, а королевские титулы – лишь рекламный трюк. Или утеха самолюбию. Но, конечно, многие короли со мной не согласятся.
Принцесса Сюзанна фыркнула и сказала:
– Пошли купаться, философы-бездельники!
Белый песок дымился в прозрачной толще набегающей волны. И растворялся, оседал хрупкой крупой на плавники… нет, на ступни.
Накупавшись, робинзоны отправились исследовать берег, идя вдоль дюны и частенько забираясь в мангровые заросли.
Майкл опасливо глядел под ноги:
– Я боюсь змей! Как только природа создала таких ужасных тварей!
Отец сказал:
– Правильно делаешь, что боишься. Но учти: именно ядовитые змеи дали толчок разумной жизни, заставив обезьян совершенствовать зрение и мозг – для того, чтобы вовремя заметить столь мелких и столь опасных врагов. Для распознавания ядовитых змей обезьянам приходилось запоминать пёстрый узор на спине чешуйчатых рептилий. Многие люди до сих пор боятся змей до судорог.
– Помнят, обезьяны! – ухмыльнулась Сюзан.
Майкл был находчивый весельчак, а Сюзан – мрачновата и немного цинична.
Сон у Майкла был завидный и крепкий, как боровик. Сюзан засыпала плохо, много читала по ночам и любила шокировать окружающих:
– Изумрудная оса Ampulex compressa уколом в мозг зомбирует таракана. Он перестаёт выбирать дорогу сам, и оса, сидя на спине таракана, держит его за усы и ведёт к гнезду. Потом откладывает в живот своей жертвы яйца. Вылупившись, молодые осиные личинки сжирают живого, но безвольного таракана.
– Тебе его жалко? – спросила Никки.
– Не знаю, – задумчиво сказала Сюзан. – Может, жизненным предназначением этого глупого некрасивого таракана и было – стать едой для гордых и умных ос?
– Не думаю, что таракан бы согласился с твоим мнением!
– А кто спрашивает его согласия?
Вот и сейчас Сюзан ехидно заявила Майклу, сидящему напротив неё на береговом камне:
– Не бегай глазами! Взгляд выдаёт социальный статус человека. Солидные люди водят глазами медленно, им некого бояться. Лишь несерьёзная мелочь шныряет глазами – опасность ищет или прокорм высматривает.
– Зануда! Мне просто всё интересно и на всё надо успеть посмотреть! Мама, а почему ты не загораешь?
– Загар любят женщины низкого интеллекта. Все остальные уже узнали про вред ультрафиолета.
Джерри тоже был в рубашке, а детей он тщательно обрызгал солнцезащитным составом.
В кустах заскрипела какая-то красно-лохматая птица. Колибри подлетела к яркому цветку на рубашке Джерри, разглядела обман, плюнула с досады и умчалась.
Никки сказала:
– Когда мимо меня пролетает колибри… или зависает над цветком неподалёку… то на душе становится радостно, словно от хорошего известия.
Вечером они сидели у костра.
С пляжа доносился деловитый размеренный шум вечерней волны.
Море работало круглосуточно.
– Папа, а сейчас здесь зима?
– Да, это Северное полушарие, и сейчас декабрь. Но наш остров так близок к экватору, что здесь в декабре теплее, чем во многих странах летом.
– Какой отличный декабрь! Приглашаем ваше лето погреться у нашей зимы! – засмеялся Майкл.
Сюзан, оттаявшая к вечеру, спросила у матери, работающей с лэптопом:
– Мама, почему ты всегда делаешь доклады на память, а не читаешь их с лэптопа?
– Человеческое ухо отлично улавливает заученность монологов экскурсовода или интонации, возникающие при чтении доклада по бумажке. Эти интонации сразу вгоняют слушателя в сон. Между прочим – было бы интересно узнать, как мозг распознает такое чтение, и почему он считает, что на таком докладе стоит поспать. Надо подбросить эту тему нашим учёным.
Пламя ласково обвивало кольцами морщинистые чёрные поленья и издавало тихий трепещущий звук, словно флажок на ветру.
Потом все забрались в палатку.
Снаружи по вертикальному стеклу палатки ловко прыгала лягушка – ловила мошкару, привлечённую светом изнутри.
Майкл никак не мог угомониться:
– Папа, я видел по тивизору открытие вегетарианцами памятника съеденным животным. Там есть корова, козлёнок, курица, кролик, карп и краб. А почему все шестеро животных – на букву К?
– Это загадка! И полагаю, она никогда не будет решена.
– Слишком сложная?
– Мм… не слишком интересная. Спи!
Дни просто бежали, наполненные ветром, солнцем, купанием, рассматриванием рыб и кораллов.
Никки сказала с удовольствием:
– Для того чтобы не переставать любить людей, нужно иметь возможность хотя бы изредка бывать на необитаемом острове.
Майкл и Сюзан всё-таки загорели и стали выглядеть не как городские альбиносы, а как настоящие аборигены.
Масса приключений спрессовалась в еле подъёмный, полупрозрачный и пряный пласт. Пляжи были белые, чёрные и зелёные: коралл, вулканические пемза и оливин. На пляжах спали морские черепахи. В прочных панцирях виднелись трещины – океанский прибой, сговорившись с рифами, любит пробовать на прочность.
В одной из бухт нашёлся на берегу ржавый до сердцевины корабельный двигатель.
– Папа, кто тут разбился?
Отец пожимал плечами, а рифы что-то смущённо бормотали.
Горы, нависающие над побережьем, были изрезаны изумрудными долинами, заросшими дождевыми джунглями. Берег изобиловал пальмами и кустарником, но иногда превращался в чёрное лавовое поле в редком ковыле. В трещинах вулканического шлака росли красные цветы – словно светилась неостывшая лава.
Майкл и Джерри сидели вечером на берегу и смотрели на звёзды. Рядом горел большой факел. Никки в палатке вела с кем-то переговоры, а Сюзан сказала, что лучше почитает.
– Папа, я давно хочу тебя спросить… – странно замялся Майкл.
Джерри насторожился. Дети любят задавать неудобные вопросы.
– Скажи мне – что такое тензор? Вы так часто с дядюшкой Хао о нём говорите…
Джерри тяжело вздохнул. Лучше бы Майкл спросил обычное: откуда берутся дети. Но отступать некуда: если не отец, то кто расскажет ребёнку про тензор?
– Пойди, проверь – теплоё ли море? – попросил он сына. Майкл послушно встал, опустил руку в солёную колышащуюся воду, полную бликов от горящего факела.
– Очень тёплая!
– А куда направлена температура у воды? – вдруг спросил отец.
– Как это – куда? – растерялся Майкл. – Никуда. Температура просто есть – она приклеена к каждой капельке воды.
– Верно, – согласился Джерри. – Температура не имеет направления. Запомним это и пойдём дальше.
Он воткнул суставчатую тростинку в песок, слегка наискосок.
– А эта палочка имеет направление?
– Да, она направлена на вершину пальмы.
– Пусть эта палочка будет всегда воткнута в эту точку. Но направление её может меняться. Сколько чисел нужно, чтобы задать направление тростинки? Например, я звоню тебе по т-фону и тростинки не вижу, а мне нужно точно знать – куда она направлена.
– Па-адумаешь, проблема, – пренебрежительно сказал Майкл. – Пусть направление на океан будет двенадцатью часами. Ты звонишь, а я сообщаю – палочка смотрит на девять часов – то есть налево, вдоль берега, и наклонена к вертикали… ну… примерно на тридцать градусов.
– Мне нужно знать, где находится конец палки, которую я никогда не видел.
– Тогда ещё говорю её длину – два фута.
– Итак, три числа задают положение кончика палки и её направление?
– Да.
– А теперь втыкаем туда же ещё одну тростинку, покороче… вот так… и наклоняем её в другую сторону. Для характеристики такой конструкции сколько нужно будет чисел?
– Папа, не задавай детских вопросов! Шесть.
– Извини, я просто стараюсь быть методичным. Конструкция из двух векторов уже гораздо богаче – например, мы можем натянуть на эти две палочки параллелограмм – две его стороны будут совпадать с этими тростинками, а ещё две параллельно повторят их.
– Это похоже на ромбовидный парус у лодки! – воскликнул Майкл.
– Верно! – радостно согласился отец. – Очень хорошее сравнение. Давай им воспользуемся. Представь – плывёт яхта с мачтой, реей и бушпритом. Между этими трёмя отрезками натянуты два паруса. Лодка качается, делает повороты; вектора мачты, бушприта и реи смотрят в разные точки – то в небо, то в море. Но паруса всё время натянуты между мачтой и реей, мачтой и бушпритом.
– Правильно, когда плывёшь на лодке в океане, то лучше паруса не сворачивать.
Джерри озабоченно подумал, что любая аналогия содержит утрату точности. Но сейчас важнее было добиться общего понимания у Майкла природы тензора. Время деталей и частностей ещё придёт.
– Итак, положение двух парусов между трёх векторов можно задать числами координат относительно лодки. Теперь слушай внимательно: температура, не имеющая направления, называется скаляром, или тензором нулевого ранга. Скаляр характеризуется одним числом. Тростинка, воткнутая в песок, – это вектор или тензор первого ранга, который задаётся тремя числами. Паруса у лодки можно описать тензором второго ранга, для определения которого в пространстве нужно знать девять чисел. Обрати внимание – эти числа-координаты бегают, мерцают по знаку, могут даже обращаться в ноль, но устойчивые тензорные характеристики не исчезают никогда: стрела всегда сохраняет свою длину, а паруса – площадь. То есть тензор помогает мне избавиться от несущественных изменчивых деталей и даёт возможность определить главное, например, не сбили ли пираты мою мачту.
– Ага! Тензорное исчисление помогает вам с дядюшкой Хао управлять вашими моделями, держать их правильно по ветру.
– Похоже, – согласился Джерри, – но только мы используем тензоры высших рангов – и не в трёхмерном, а многомерном пространстве. Это мощное средство для учёного. Многомерный тензор высших рангов – это величественный корабль, одетый в громаду белоснежных парусов. Каждый парус натянут на реях и тросах со своими координатами, и в сумме паруса образуют единую устойчивую конструкцию, двигающую корабль в нужном направлении. Человек, освоивший тензорный анализ, равен командующему эскадрой многопарусных кораблей.
– Красиво, – с уважением сказал Майкл. – Значит, математики – это адмиралы!
– На другое равенство званий я бы не согласился! – усмехнулся отец.
Волна без устали гладила берег по голове. Он не возражал.
– Папа, почему вы с мамой всё время помогаете людям?
– Ну… нам нравится это делать.
– А почему?
– Хм. Есть люди, которым нравится залезать на высокие горы или поднимать самые тяжёлые штанги, собирать почтовые марки или рецепты приготовления улиток. Но многие люди живут в тисках бедности и безнадёжности… – и это такое счастье: помочь им. От этого становится лучше на душе.
– А вы всем помогаете?
– Всем, кому сможем. Если сил на всё не хватает – помогаем тем, кому мы нужнее всего, например, детям. Мой отец – твой дед – разработал гениальную модель предсказания будущего всего человечества. А я пытаюсь превратить эту глобальную социомодель в способ предсказания судьбы отдельных людей. Это особенно важно для детей: они часто растут в бедных и малообразованных семьях, но имеют право быть счастливыми. Им нужно помочь выбрать правильную профессию, рассказать, в каких областях человеческой деятельности они достигнут наибольшего успеха. Заодно и предсказать им, какие работы будут популярны в ближайшие полсотни лет.
– А дед был великим учёным?
– Да, несомненно.
– А ты?
– Я не стараюсь быть великим, я стараюсь быть нужным. Слишком многим надо помочь. Добин-Го сказал, что честный человек всегда живёт с чувством вины.
Майкл долго молчал, смотря в звёздное небо.
– Ты говорил, что у Веги есть несколько планет, – вдруг он сменил тему разговора.
– Да.
– А если сейчас на одной из веганских планет обижают детей?
Нет, Майкл не менял тему, но странно повернул её.
– Когда мы долетим до Веги, то поможем и им.
– А если они живут в очень далекой галактике?
– Боюсь, что большинство цивилизаций во Вселенной должны обойтись без нашей помощи – мы просто не сможем до них добраться.
– Это очень плохо, папа! Ведь этим далёким существам тоже нужна помощь… Вдруг их звезда взрывается, или планета остывает… И они все-все могут погибнуть!
– Мы бессильны в этом случае.
– Неужели ничего, совсем ничего нельзя сделать?
– Ничего, сын. Сверхсветовые полёты невозможны, а любые досветовые корабли не смогут доставить помощь в дальние точки Вселенной. Даже если где-то гибнет целая цивилизация, то мы ничего не можем для неё сделать…
Майкл побледнел. Его потрясла мысль, что прямо сейчас где-то терпит бедствие целый мир – тонет, как корабль с пробитым бортом.
Джерри с беспокойством смотрел на сына:
– Майкл, сначала нужно помочь тем людям, которые живут рядом с нами…
Мальчик долго молчал, привалясь к отцовскому плечу и глядя в небо.
Потом он заснул, и отец отнёс его в палатку.
Джерри не мог даже представить – к каким невероятным последствиям приведёт этот ночной разговор отца с сыном.
Но Майкл запомнил этот вечер и часто думал о неведомых разумных существах, которые где-то далеко в космосе тонули, горели или умирали другим мучительным образом, поднимая плачущие глаза к небу. А оно равнодушно смотрело на их страдания и не протягивало руку помощи.
