Ник. Горькавый
Астровитянка. Книга I. Космический маугли
© Ник. Горькавый, текст, 2016
© Саша Сильвер, ил., 2016
© Валерий Новоселов, обл., 2016
© ООО «Издательство АСТ», 2016
* * *
Всем умным молодым людям Земли, Луны и дальнего космоса.
Челябинскому Научному Обществу Учащихся – чудесному феномену, проросшему в трещинах официальных воспитательных структур.
С надеждой, любовью и благодарностью посвящается эта книга
Пролог
Полумрак. Уютно пыхтит кофевар, в такт ему тихо поскрипывает обитое кожей кресло, на котором любит качаться Сюзан. На мониторе переплетаются кривые спектров каменной планетки, чей тусклый полумесяц уже не помещается в широкое окно рубки. Руки Сюзан, подсвеченные мигающими огнями, колдуют над пультом пилота; я – бездельничаю и смотрю на её профиль, на тёмную шевелюру, в которой поблёскивает неожиданная пёстрая прядка из каштановых, рыжих и даже белых волосков.
Динамик пошуршал, похрустел и вдруг запел-заговорил тонким детским голосом забавную песенку… – считалочку, что ли?
Чей нос? – Саввин!
Куда ходил? – Славить!
Что выславил? – Копеечку!
Что купил? – Пряничек!
С кем съел? – С мамой…
Тут и мама-Сюзан удивлённый голос подала:
– В первый раз слышу эту прелесть!
– Я тоже, – хмыкнул я. – И где только Никки выкапывает такие древности?
– Айван! – сказала Сюзан, не поворачивая головы. – Мы будем на мысе Канаверал в полдень пятницы по восточному времени. Чем займёмся в первую очередь?
Айван – это я.
– Выбирай сама: нужно сдать железо, срочно расконсервировать дом и маниакально кропать то-олстый отчёт за все шестьдесят месяцев полевой работы.
– Фу, гадость! – фыркнула Сюзан. – Лучше так: все срочные дела сложим в кучку, в кучке сверху сделаем ямку. Потом туда плюнем, а сами – тихонько, на цыпочках – за дверь и в машину. Через час снимаем номер в «Хилтоне» с окном на залив – как в прошлый раз – и сразу купаться! Волна пахнет тропиками, шелестит тёплая позёмка песка, и жизнь хорошеет на глазах…
– Гениально!
– Вечер проводим на веранде ресторана под пальмовой крышей. Мясо с кровью – прямо с углей, под солёный морской бриз и ледяное сухое вино. Потом, поддерживая друг друга, поднимаемся в комнату, которая освещена лишь луной и прибоем, и…
– Эй-эй, дальше не надо!
– …и море шумит в распахнутую дверь балкона и машет на нас длинными занавесками, а белые барашки ночного шторма видны прямо с подушки… Утром кофе пьём на лоджии, полной солнца и ветра, под крики чаек Тампы… О боги! Я мечтала вернуться к нашему морю все эти длинные марсианские годы…
Сюзан зажмурила глаза, и что-то даже блеснуло в её ресницах.
– Держись, Сюзан, осталась всего неделя лёту! Будет тебе море – с чайками и пеликанами! – От сочувствия и в моём горле защипало. – А пока – притащу-ка я кофейку моему бравому капитану…
Сюзан грустно вздохнула мне вслед:
– Возьми зелёную кружку, там магнит посильнее.
Я принёс кофе, примагнитил его на пульт и нежно поцеловал свою усталую душеньку-пилота сначала в темечко, а потом в шею. Сюзан быстро обняла мою голову одной рукой и крепко чмокнула в небритую щёку. О Ганимед! Как этой женщине удаётся всегда так умопомрачительно пахнуть?..
– На ваши драгоценные измерения, штурман… – к Сюзан вернулась властность командира, – осталось две минуты, и начинаем орбитальный манёвр. Пройдём по касательной, так что возьмёшь ещё качественный скан поверхности.
«Какой удачный день – по дороге домой случайно заметить М-астероид с двумя спутниками. Мы не смогли найти такого симпатягу за все пятьдесят вылетов в Главный Пояс… и вот – на самом его краю, так близко к Солнцу… – в который раз с энтузиазмом подумал я и сел в кресло. – Нелли будет вне себя от счастья, это такой козырь для неё…»
– Надо было всё-таки доложиться на базу, – взыграла во мне лояльность.
– Ты что, не знаешь доктора Пфаффа? – усмехнулась Сюзан. – Такая волокита начнётся – планы, согласования, одобрения… и пролетает твой тройной астероид, махая платочком. Мы ведь даже не высаживаемся, только тесное сближение… Тридцать секунд до начала манёвра. Ты пристегнул Никки?
– Да, конечно. – Я глянул на боковой монитор. Наша девочка-белочка что-то рисовала, сидя в кресле с высокой спинкой.
– Десять секунд… пять…
И тут в воздухе зародилась странная вибрация. Она быстро усилилась и навалилась низким гулом. Я по-настоящему испугался:
– Дьявол! Что это?!
– Не знаю! – растерянно выкрикнула Сюзан.
Гул сорвался в невыносимый вой и сверлящую боль в ушах. Во рту замозжило металлическим вкусом. В пульте и стенных панелях затрещали и заискрились бешеные разряды. Контрольные индикаторы стали гаснуть целыми секторами. Сюзан лихорадочно пыталась что-то сделать, выправить – но всё было прах: с пульта исчезли огни корабельного компьютера, потом потухли сигналы от двигателей и реактора. Свет в рубке погас, даже аварийный, от батарей! Громкий треск и искрение в стенах тоже прекратились: за считаные секунды живой тёплый корабль превратился в неуправляемую глыбу металла, рубка освещалась лишь холодным светом астероида, и край его серого широкого серпа целился в наш беспомощный корабль, не успевший сделать поворот. Беда! Беда!
– Никки! – Я вскочил и рванул дверь в жилой отсек, но овальный стальной люк был невозмутим, как приваренная плита, как створка закрытого сейфа.
– Сделай что-нибудь, Айван, СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ! – пронзительно закричала Сюзан, вцепившись в безжизненный пульт, а к прозрачной стене рубки плавно и беспощадно приближались скалы астероида.
Я без церемоний выдернул Сюзан из кресла и отшвырнул к люку. И сейчас же острая скала с хрустом навалилась на бронестекло. Стекло раскатисто лопнуло, вдавилось внутрь корабля потрескавшимся пузырём, и в разрывах трубно завыл ускользающий воздух.
С пульта сорвалась кружка и устремилась к рылу серого каменного чудовища, влезающего в рубку в клубах пыли. Кофе выплеснулся струёй и закипел в разреженной атмосфере.
Но сюрреалистический кошмар происходящего не мог напугать меня – я был слишком занят, вручную вытягивая из стены плиту герметичной переборки.
Трещали мышцы, и щелчками боли рвались связки. Сюзан изо всех сил помогала мне отгородиться от зверя. Послышался далёкий детский плач и сразу сорвался в визг ужаса. Плита соединилась со стеной: КЛАНГ! Успели!
В следующую секунду толстая сталь перегородки вздулась парусом, застыла на мгновение – и лопнула мне в лицо. Остро стегнуло виной: «Никки! Сюзан! Не смог! Не спас… Ты! Гад! Жри меня – оставь их!»
Вдруг всё замерло и быстро потемнело. В этой теснеющей мгле раздался звонкий смех Никки, и ласковый голос Сюзан позвал меня: «Айван…»
Яростный рёв мужчины и женский крик прервались одновременно в оглушительном грохоте и леденящем скрипе разламывающегося корабля. Детский визг длился на секунду дольше, но когда усталый зверь продрался сквозь всю рубку и сердито ткнулся каменным рылом в наглухо закрытый люк, то визг сразу прекратился.
Стальная дверь хрустнула и изогнулась, но выдержала. Под угасающий скрежет металла чудовище недовольно отодвинуло пыльную окровавленную морду от люка и замерло.
Мрак затопил раздавленную рубку, разлился по мёртвому кораблю – и стал тишиной.
Глава 1
День исполнения желаний
Звонко плеснув, метнулась в глубину рыба.
Жарко.
Дурманит духом свежескошенной травы, земли, лета. Солнечные лучи сквозь крышу оранжереи заливают густую зелень и ослепительно вспыхивают на ленивых волнах, расходящихся по маленькому прудику.
По дорожке среди высоких помидорных кустов лёгкой походкой идёт босоногая девочка. Её одежда собралась из разодранной на плече грязно-белой майки, когда-то красных шортов и тёмного линялого рюкзачка за спиной.
На первый взгляд, это обычная девочка-подросток, худенькая, с тонкими чертами весёлого лица, длинными спутанными волосами и поцарапанными острыми костяшками коленок.
Девочка останавливается, внимательно высматривает среди пахучих листьев помидорного толстяка алой спелости и аккуратно срывает его, потом на соседней грядке отщипывает молодой укропный стебель и несколько фиолетовых лепестков базилика. Выпрямившись, она небрежно смахивает прядь волос, упавшую на лицо, – и тут проясняется не замеченная ранее странность в её облике: каждый волосок густой шевелюры девочки совершенно прозрачен. Брови и ресницы – тёмные, а волосы падают на лоб светлыми паутинками. Но даже тонкое стекло хорошо заметно в преломлении света – и солнечные блики, рассеиваясь в хаосе хрустальных прядей, заставляют их ярко переливаться.
Девочка подошла к крохотному прудику и сложила добычу на его каменный край. Настоянный травяной воздух с примесью речного запаха кружил голову. Девочка сладко потянулась и вдруг наклонилась, оттолкнулась от берега и, громко взвизгнув, нырнула в самую глубокую часть пруда – прямо в одежде и с рюкзаком.
Тёмные рыбьи спины в панике шарахнулись, а волна воды залила ближайшие кусты и смыла сухой лиственный мусор в пруд.
Выплёскивая причудливые фонтаны крупных дрожащих капель и громко фыркая, девочка купалась с полчаса, ныряя и подолгу плавая возле донных камней, заросших илом и ленточными водорослями. Стеклянные волосы её стали почти неразличимыми среди тёплых водяных струй, и могло показаться, будто вокруг голой головы колышется прозрачная медуза.
Смахивая капли, льнущие к лицу, девочка выбралась из воды и уселась на самое солнечное место берега, покрытого тёмно-зелёным ползучим вьюнком. Её волосы, слипшиеся после купания, походили на причудливую хрустальную шапочку.
Девочка закрыла глаза, подняла лицо к солнцу и громко продекламировала протяжно-завывающим, актёрским голосом:
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж…
Королева играла – в башнях замка – Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил её паж.
Никогда-никогда девочка не была у моря! И смутно представляла себе, что такое этот экипаж, тем более городской. Но четыре строчки из старого фолианта волновали её до слёз. Они вмещали целый мир с бушующим морем, старинными замками и влюблёнными пажами. Из дворцовых ворот выбегали извилистые горные дороги, и по ним, изредка и – чудилось – не спеша, ездили эти самые экипажи. Из стрельчатых окон резных стройных башен приветливо выглядывали короли, королевы и их придворные, и славился там чудный композитор Шопен, чью музыку играли непременно на лютне или клавесине.
В этом мире были люди… много людей! Они жили в домах или замках, катались в каретах или автомобилях, смотрели друг на друга и влюблялись, внимая музыке. Миллионы, миллиарды людей! – это всегда поражало воображение девочки. «Уму непостижимо, клянусь улыбкой Пандоры, как они там все умещаются!» – часто думала она с наивным восторгом. И как же ей хотелось быть принцессой из старого каменного замка с башенками, заросшими зелёным плющом!
Девочка прислушалась к чему-то, запустила руку в мокрые волосы и вытащила оттуда запутавшегося малька. Она с прищуром рассмотрела его ошеломлённую рожицу, весело хихикнула и бросила рыбёшку назад в пруд.
Под взволнованной поверхностью воды всё ещё метались потревоженные тени рыб. Девочка со стеклянными волосами встала на ноги и медленно двинулась вокруг пруда, всматриваясь в его глубину. Нашла глазами самую крупную рыбью спину, длиной сантиметров тридцать.
– Приветствую тебя, рыба Эрик! Пойдёшь гулять – не забудь зонтик, сегодня обещали дождь! – незамысловато пошутила она тоненьким мультипликационным голоском. Потом отследила спину поменьше, ловко зацепилась одной рукой за берег, а другой молниеносно выхватила рыбу из воды.
Крепко зажав в ладони отчаянно бьющуюся радужную форель, девочка забрала красавец помидор и пучок зелени и направилась к выходу из оранжереи. Дверь, похожая на дверь сейфа, сама отворилась перед ней, а потом плотно закрылась.
Девочка прошла на кухню с видом на осенний лес и занялась приготовлением ужина. Вода дробными ручейками стекала с сосулек её волос и обильно капала с рюкзака, но девочку совершенно не волновали ни мокрая одежда, ни неопрятные лужи на полу.
Она взяла острый нож, оглушила пойманную рыбу его массивной рукоятью и одним ударом лезвия отсекла форели голову. Ещё несколько удивительно быстрых и точных движений ножом – и бедная рыба очищена.
Девочка хладнокровно посыпала специями и мукой ещё трепещущую тушку форели и положила её в накрытую стеклянной крышкой сковородку, где уже разогрелось и пощёлкивало оливковое масло.
После чего выбрала нужный угол обзора, различила шестиугольные узоры на поверхности горячего масла и произнесла довольным голосом:
– Только в нашем ресторане – самые свежие конвективные ячейки Бенара!
Девочка со стеклянными волосами оживлённо заговорила сама с собой:
– Вы утверждаете, что ваша восточная ручьевая форель Salvelinus fontinalis на вкус самая изысканная в мире? Советую вам придержать ваше мнение, пока не попробуете ту, что приготовит мистер Вульф!
Под потрескивание жарящейся рыбы девочка крупно накромсала в тарелку сочную помидорную мякоть, добавила соли и снова оливкового масла. Тем же ножом она нарезала укроп и базилик, придерживая их левой рукой. Потом ловко смахнула в салат свежекрошеную зелень, поднесла к лицу пальцы, мокрые от сока базилика, и с наслаждением вдохнула его запах.
И спросила любопытным басом:
– А что ты сделаешь на свою долю клада, Том Сойер?
Сама же и ответила более звонким голосом:
– Куплю себе новый барабан, настоящую саблю, красный галстук, щенка бульдога, а потом женюсь.
Опечаленный басок отметил:
– Том, ты, должно быть, совсем рехнулся!
Его перебил тоненький голос:
– Том, теперь я никого, кроме тебя, любить не буду, только и ты тоже ни на ком не женись, кроме меня.
Девочка заглянула под крышку сковороды, проверила самочувствие рыбы и заговорила уже двумя спорящими голосами – Умно-Благородным и Визгливо-Противным – такими интонациями мы обычно передаём свои споры с неприятным человеком, который во всём неправ.
Казалось, что разными голосами девочка пытается населить окружающее её пространство.
– Тщеславие – могучая вещь! Самые мелочные люди на свете – большие люди. И у них слюнки текут только на длинную свинью, – рассуждал Умно-Благородный голос.
Визгливо-Противный, которого так и хотелось стукнуть по голове за несправедливое ехидство, заявил:
– Оставьте свой сарказм при себе, Вульф. Я понимаю, у вас в Нью-Йорке… – девочка произнесла слово «Нью-Йорк» сочно, даже приятно зажмурившись, – такие шуточки идут на ура, но здесь, в глубинке, мы проживём и без них!
– Меня возмущает ваш тон, ваш выбор выражений, ваши манеры и ваши методы работы! – не стерпел Умно-Благородный.
Все приготовления к ужину делались девочкой энергично и с видимым удовольствием, но некоторые её движения, особенно походка, показались бы постороннему наблюдателю странно плавными, словно подводными. А босые ноги перемещались по дырчатому пластику пола с лёгким почмокиванием.
Девочка достала из тостера два ломтика горячего хлеба, вытащила из настенного шкафчика вилку, столовый нож и поцарапанный хрустальный бокал. Ловко перевернув зарумянившуюся рыбу на другой бок, отчего по кухне поплыл умопомрачительный аромат свежей жаренины, она взяла початую бутылку густо-красного кьянти и налила себе полный бокал.
По-видимому, эту спокойную и весёлую девочку со стеклянными волосами совершенно не волновало, что скажут взрослые про алкоголь в рационе подростка.
Завершили сервировку стола тарелочка с четвертинкой лимона и кувшин с букетом жёлтых душистых роз «Тулуз Лотрек». Девочка не преминула их с удовольствием понюхать, потом положила готовую рыбу на синюю плоскую тарелку и села, не снимая мокрого рюкзака, в удобное, хотя и низковатое для неё кресло.
– Когда в Айове ветер прекращается, то коровы падают!
На этом изречении девочка закруглила странные диалоги, причём осталось непонятным, кто из говоривших пас коров в Айове. Подняв бокал, она сказала умильным дребезжащим голосом Санта-Клауса на пенсии:
– Поздравляю тебя, Никки, с днём рождения! Желаю тебе совершить далёкое путешествие в сказочную страну и встретить там заморского принца… – конечно, прекрасного, чёрт побери! – Последние слова девочка сказала своим голосом и звонко рассмеялась.
Потом она глотнула из бокала и спросила в пространство надменным голосом принцессы из замка:
– А вы что подарите мне на день рождения, сэр Робби, старый абак?
– Сюрприз! Скажу после ужина, – раздался приятный баритон из рюкзака, оказавшегося обиталищем портативного компьютера.
– Ну-ну, ты, как всегда, тот ещё темнила! – обычным голосом сказала Никки и с аппетитом навалилась на салат и рыбу.
Робби запустил блюзовую мелодию, и она понравилась Никки, судя по ободрительному кивку головы. Тихий лесной вид из окна вдруг сменился штормовым прибоем на острых скалах, и стало ясно, что это вовсе не окно, а просто большой экран.
Никки расправилась с праздничным ужином и откинулась на спинку кресла.
– Ну, давай, камень-кремень, выкладывай свой сюрприз, – голосом сытой Багиры промурлыкала она.
– Посмотри сюда… – невнятно произнёс придавленный Робби и заменил штормящие экранные волны видом звёздного неба.
– Ну-у… астероид, что ли, решил подарить, – разочарованно протянула Никки. – Так уже два раза дарил, всё равно никакого толку… Кто-нибудь давно переоткрыл его и назвал именем любимой кошки.
– Обрати внимание на эту светлую точку, показываю её положения на небе за последние два часа.
– И?..
– По моим расчётам – это корабль, и через восемь-девять часов он прибудет к нам…
Бокал Никки смахнулся со стола и стал очень медленно падать на пол.
– Копыта Козерога! Как?! Когда ты узнал?!
– Засёк в телескоп два часа назад, думал – мелкий астероид. Сорок минут назад отсуммировал данные, рассчитал букет возможных траекторий, понял, что объект тормозится, прикинул возможное время прибытия и…
– И ты молчал целых сорок минут!
– Я решил, что тебе надо дать спокойно поесть, потому что силы тебе будут сейчас очень…
– Бездушная железяка!
Пятикилометровый астероид медленно вращался, подставляя Солнцу серые, изрытые кратерами бока. К освещённому краю космической каменной горы, пофыркивая маневровыми двигателями, подплывал патрульный крейсер Спейс Сервис с амбициозным названием «Марсианская Джоконда».
В рубке «Джоконды» вполголоса переговаривались командир крейсера – лейтенант Дик Джонсон-бей и глава спасательной группы Патрик де Рубиник.
– Посмотри-ка! – Командир вдруг указал на тускло блестящую конструкцию из шаров и цилиндров, показавшуюся из-за горизонта астероида. – Разрази меня гром! Это не просто зонд, а целый корабль!
– Судя по всему, – напряжённо всмотрелся Патрик в экран, – малый исследовательский фрегат класса «Фобос». Но оранжерея явно больше обычной… И не очень понятно с рубкой… Ага! Именно рубкой он и ударился. Похоже на зверски неудачную посадку…
– Эх, бедолаги… – Капитан крейсера был молод и откровенно расстроился.
– Компьютер, – скомандовал негромко глава спасателей. – Дай список судов, пропавших без вести в районе этих орбит.
На экране появились изображения семи кораблей.
– Класса «Фобос» только два, – подытожил Патрик, – из остальных похож ещё древний «Ганимед»… Нет, у него сбоку заметный выступ шлюза. Все случаи – старые: один «Фобос» пропал в тридцать первом году, второй – десять лет назад. Значит, живых нет. Сигналы, очевидно, из автоматического аварийного блока. Почему только такие слабые? Корабль-то – удивительно, но почти цел… В подобных случаях SOS-системы поют на всю Солнечную систему в десятке диапазонов…
– Кого возьмёшь? – спросил лейтенант Джонсон-бей.
– Пойду с медиком-стажёром Бениной, пусть привыкает… – Патрик вздохнул и наморщил лоб. Из-за этой привычки на его загорелом лбу выделялись светлые полоски.
Две фигуры в скафандрах выбрались из шлюза приземлившегося крейсера, наклонились вперёд и плавно, будто в воде, двинулись к разбитому кораблю.
– Восьмого марта 52 года. Расследование аварии фрегата класса «фобос» на астероиде номер 4654. Запылённость обшивки небольшая…
Старший спасатель, не теряя времени, привычно бубнил в микрофон информацию для рапорта. Кибер-ассистент Патрика оформлял реплики в официальный отчёт, уточняя имя и размер астероида, приставляя к годам всем известный век и убирая нечаянную ругань и жаргонизмы.
– Не думаю, что он стоит здесь больше нескольких лет… Фатальные повреждения рубки… Уровень радиации снаружи в норме… Шлюз реголитом не засыпан, пробуем войти через главные двери…
Фрегат вблизи увеличился до размеров трёхэтажного дома, и стало видно, что весь он практически уцелел. Лишь шар передней рубки, принявшей на себя весь удар при несчастливой посадке, смялся под чудовищной силой инерции и глубоко вдавился в рыхлый грунт, усеянный оскаленными валунами и серыми скалами.
Патрик с Бениной подошли к главному шлюзу. Вдруг его массивные створки бесшумно раскрылись.
– Канис меня задери!.. – осёкся Патрик, всё ещё бормотавший в микрофон. – Рулевой компьютер цел, что ли? База, нас приглашают…
Они осторожно заглянули в проём люка и, не найдя ничего примечательного в открывшемся шлюзе, забрались в него. Входная дверь плавно закрылась, и в камере зашипел воздух.
– Святой Амбарцумян! Здесь даже воздуховоды исправны!
Когда же открылся внутренний люк шлюза, то космонавты остолбенели и онемели…
В ярко освещённой кают-компании их встречала высокая худая девочка с огненно-рыжими волосами, одетая в длинное, почти до пола, вечернее платье изумрудного цвета, очень помятое и не по росту. Глубокое декольте платья открывало неуместную белую майку-безрукавку с застарелыми пятнами и лохматой прорехой на плече, а на спине девочки красовался ещё и чёрный засаленный рюкзак. Пыльные босые ноги подростка нервно переминались на светлом пластике пола.
– Здравствуйте, люди! Приветствую вас на борту «Стрейнджера», – срывающимся голосом сказала девочка. – Как же вы медленно чалились! Проходите, пожалуйста, и садитесь! Гость – это драгоценный камень на подушке гостеприимства! – И она указала на роскошно сервированный стол.
– База, у нас живой человек!.. Очень странный… – очнулся и сдавленным голосом сообщил спасатель.
– Сам вижу… – ошарашенно откликнулся лейтенант Дик из рубки патрульного крейсера. – Эвакуируйте её немедленно!
– Спокойно, я ещё не разобралась…
Медик Бенина немедленно взяла ситуацию в свои руки, как и полагается, если вопрос идёт не просто о разбитом корабле, а о живом человеке, и быстро отбросила шлем за спину.
– Здравствуй! Как у тебя мило! – улыбнулась она девочке.
Спасатель посмотрел на анализатор атмосферы, помедлил и тоже снял шлем.
– Привет! – хрипло сказал он.
Вдруг девочка смело подошла к ним и неожиданно потрогала прямые белокурые волосы Бенины – та стояла, замерев, – потом поерошила жёсткие каштановые кудри Патрика и даже слегка потянула их – тот только удивлённо таращил глаза.
– Демон Максвелла! Совсем другие! – явно огорчилась девочка и стремительно повернулась к столу.
Патрик и Бенина посмотрели друг на друга – Патрик вопросительно округлил глаза, но Бенина поднесла палец к губам – тихо, мол, – и сделала приглашающий к столу жест. Вслед за медиком спасатель послушно снял скафандр, и они прошли в середину кают-компании, всё ещё ошеломлённо озираясь.
Стол оказался сервированным на несколько персон, с целой батареей бутылок с вином и тарелок с разноцветными салатами. В центре стоял гигантский благоухающий букет жёлтых роз.
– Я знаю… я читала… вы с дороги и устали, вам нужно обязательно поесть и отдохнуть… Эх, так и не поняла, что значит «баньку истопить»…
Бормоча, девочка в почти лихорадочном возбуждении орудовала у плиты. Она достала из духовки огромное блюдо, полное жареной форели, и поставила его на стол.
– Вот… вы самый большой, вам – Эрика…
Она ловко нагрузила и подала Патрику тарелку с ещё скворчащей крупной форелью. Спасатель, прошедший через десятки аварий, кровь и трупы, всё никак не мог прийти в себя от такого странного оборота: на разбитом корабле вместо разгребания грязных обломков он попал на званый приём.
– Помилуй меня протуберанец!.. Кто это – Эрик?.. – растерянно спросил он, взяв тарелку и наколов на вилку кусочек рыбы с золотистой корочкой.
– Это я вам одного знакомого зажарила…
Патрик чуть не подавился.
– А! – махнула Никки рукой. – Он всё равно был неважным собеседником… Да и мне уже ничего не нужно… Я ведь могу отправиться с вами?
Она встрепенулась и ожидающе посмотрела на гостей.
– Конечно! Мы за тобой и прибыли… – дипломатично покривила душой Бенина, посматривая на окологлазный монитор. – Тебя зовут Никки?
– Да. Вижу, вы уже получили мой файл. А как ваши имена?
– Бенина Мильдоса-Рен.
– Патрик де Рубиник.
– Невыразимо приятно… Попробуйте зелёный салат, это авокадо. – Никки подвинула к ним одну из тарелок. – Я его редко делаю – очень медленно растёт, ленивая скотина… Но безумно вкусен, особенно с оливковым маслом – его синтезирует мой биохимический реактор. Да и форель я хорошо готовлю… Так, конечно, мне кажется – сама рыба угрюмо молчит на эту тему.
– Всё просто потрясающе! – удивилась Бенина, попробовав угощение. – Когда ты столько наготовила?
– Да я уже девять часов за вами слежу! Волосы даже успела покрасить, лучшее мамино платье достала…
– А волосы зачем красила? – по-женски заинтересованно спросила Бенина.
– Ну… – уклончиво сказала девочка. – Рыжий вроде бы хорош к зелёному платью.
– Ты здесь… одна? – осторожно задала медик вопрос, который, как она опасалась, мог вызвать серьёзные осложнения.
– Да. – И девочка отвернулась к плите.
Патрик оторвался от вкусной форели и настороженно спросил, возвращаясь к профессиональным обязанностям:
– Никки, ты можешь рассказать, почему произошла авария?
– Я неважный летописец, – сказала Никки, не поворачиваясь, – пусть вам Робби объяснит…
– Кто это – Робби? Ещё один знакомый?
Баритон компьютера неожиданно наполнил рубку, заставив гостей вздрогнуть. Робби вступил в разговор очень официально:
– Докладываю резюме последнего полёта. Научный корабль МарсоИнститута «Стрейнджер» вылетел 15 февраля 42 года по маршруту Марс – Земля с двумя членами экипажа, Айваном и Сюзан Гринвич. Пассажир – Николь Гринвич. В ходе полёта экипаж открыл второй, ранее неизвестный спутник астероида 4654 и решил пролететь возле редкой тройной планеты для сбора научных данных. Это противоречило запланированному маршруту, поэтому пилоты ничего не сообщили базе о предполагаемом манёвре. Третьего марта, в момент сближения с главным телом астероида, на корабль было совершено внезапное нападение, в результате чего он столкнулся с планетоидом, рубка разрушилась, и экипаж погиб. Пассажир Никки Гринвич осталась жива.
Сразу три голоса слились в хоре:
– Что-что?!
– Какое нападение?!
– И ты мне ничего не сказал?!
Робби переждал шум и ответил сначала Никки:
– Извини, пожалуйста, но ты никогда не спрашивала прямо, а сам я счёл эту информацию разрушительной для твоей психики в условиях подобной изоляции.
Бенина удивлённо подняла брови и машинально кивнула.
– На корабле есть множество доказательств нападения, – сказал Робби. – Практически вся электроника корабля в критический и точно рассчитанный момент времени была выведена из строя электромагнитным выстрелом. Боевые поля вызвали сверхсильные токи и массовые короткие замыкания в электрических цепях. Корабль оказался полностью парализован и разбился об астероид. Можете убедиться сами: начинка большинства микросхемных блоков расплавлена или повреждена. Я еле собрал из остатков слабенький SOS-передатчик.
– Кто… это сделал? – Никки опустилась на стул, и её синие глаза потемнели от давней боли.
– Не знаю… – ответил всезнающий Робби.
Бенина с тревогой смотрела на девочку. Лицо Никки побледнело и покрылось испариной. Бенина не знала, что в этот момент острая боль пронзила шею девочки, а её ноги стали неметь. Так всегда случалось, когда прошлое дотягивалось до Никки.
Робби уверял её, что это лишь фантомная боль. Робби – хороший друг, но он так и не понял своей электронной головой, что человек живёт в мире иллюзий, которые реальнее реальности.
Любой ребёнок пребывает в непоколебимом и наивном убеждении, что родители всегда будут рядом с ним, ласковые и заботливые. Слишком ранняя потеря иллюзий может так ранить душу, что даже воспоминания будут причинять невыносимую боль – да-да, конечно, фантомную, но всё равно пронзительную, сбивающую с ног.
Через некоторое время девочка пришла в себя и даже подала гостям свежезаваренный чай. Кажется, он не привёл их в восторг, но это была последняя её заварка – сама девочка не пила чая уже года два.
Патрик встал из-за стола и отправился на осмотр корабля, обшаривая все углы своей коллекцией анализаторов. Никки всё ещё находилась в полушоковом состоянии от прилёта гостей и от драматического сообщения Робби, но по-прежнему старалась играть роль гостеприимной хозяйки – и где только научилась подобной светскости?
Девочка показывала Бенине, как она тут хорошо устроилась, хвасталась оранжереей, розами и прудом с форелью. Бенина не подавала виду и даже вежливо восторгалась, но позже почти в истерике рассказывала лейтенанту Дику, с которым была на дружеской ноге:
– Десять лет без родителей и взрослых! Никакой медицинской помощи… О боги! Она молочные зубы дёргала себе сама!.. Волосы не стрижёт, а пилит каким-то жутким резаком, непонятно, как голову себе не отрезала… Отслеживаются периоды серьёзного голодания… все руки в шрамах и мозолях! А эти живые цветы перед заклиненной дверью рубки! Провести всю жизнь возле могилы родителей… Ни школы, ни подруг… Я, взрослая, – с ума бы сошла! А она, поразительно, – весёлая, как жаворонок!
И вот вещи Никки упакованы в два больших кофра, и возле шлюза собралась группа людей: Патрик, Бенина, Никки, сам лейтенант Дик, не усидевший в командирском кресле, и ещё один корабельный врач – глава крейсерного медотсека.
– Ты уверена, что твоих родителей нужно оставить на корабле? – осторожно спросил у девочки лейтенант в скафандре с откинутым шлемом. – Мы могли бы попробовать откопать рубку снаружи или вскрыть дверь изнутри…
– Что вы собираетесь делать со «Стрейнджером»? – в ответ спросила Никки.
– Ничего, – удивился лейтенант Дик. – Он полностью выведен из строя и давно списан. Все нужные данные с него мы сняли.
– Тогда он остаётся моим домом. С собственным семейным кладбищем… Родители тут были вдвоём так долго, что… не знаю, как вам это объяснить… – нахмурилась Никки. – У меня нет другого места, куда я могла бы их перевезти… а сюда я ещё вернусь.
Она замолчала, и Бенина стала облачать Никки в скафандр, принесённый с крейсера. Медик ничего не сказала насчёт изумрудного вечернего платья, хотя оно никак не подходило для скафандра, но попробовала снять с Никки чёрный рюкзачок, чтобы присоединить его к чемоданам.
