Ниk Алеkc
Мальчик с девочкой дружил… Трактат первый
Глава 2.
Денис
Если кто-то подумал, что не закончившие расправу надо мной Гарик и компания решили завершить ее на следующий день, то он глубоко ошибся. На следующий день Гарик лично ко мне подвалил со словами:
– Ну колись, жиртрест, давно ты встречаешься с той куклой?
Поначалу я даже не въехал, что за "куклу" он имеет в виду. Впрочем, в следующий момент до меня дошло, о чем этот даун лопочет, и недоумение сменилось вполне естественной злостью. Хотя в действительности можно было просто посмеяться над его "проницательностью".
– Я с ней не встречаюсь, – процедил я сквозь зубы. А ехидный внутренний голос не преминул подсказать: "И вряд ли станешь. В конце концов, не от тебя это зависит, верно?"
Гарик между тем воззрился на меня так, словно я и впрямь, являясь суперменом, вот-вот готов развернуть широкий черный плащ с кровавым подбоем и преобразиться.
– Да ладно, – протянул он далеко не так уверенно, как поначалу, – На хрен она тогда вмешалась?
Я промолчал и попросту обошел его по дуге. Как назло, едва не столкнувшись с Ленкой Малининой – единственной, пожалуй, девчонкой, которая смотрела на меня не столь равнодушно, как остальные.
Впрочем, иллюзий на свой (равно, как и ее) счет я не питал. У нас с Малининой были общие интересы, вот и все. Мы являлись этакими "продвинутыми книжными червями" и "ботанами". И оба не пользовались повышенным интересом со стороны противоположного пола. Даже особенным вниманием не пользовались.
– Постой, Денис, – как обычно, Малинина напомнила мне мышь. Этакую миленькую, аккуратную, белую лабораторную мышку. При этом слегка встревоженную, – Как вчера тебе удалось разобраться, – короткий взгляд в сторону непонятно чему ухмылявшегося Гарика, – С теми подонками?
– Удалось, – лаконично ответил я. Как-то "некомильфо" (по выражению моего отчима) рассказывать одной девчонке о том, как тебя совершенно неожиданно выручила другая.
Ленка, видимо, поняла, что сейчас я не склонен вдаваться в подробности вчерашней разборки; снова окинула меня внимательным взглядом своих небольших умных глазок… и, похоже, успокоилась – синяков на моей физиономии не наличествовало, а разбитые очки я заменил на целые (у очкариков обычно на такой случай всегда имеется запасная пара окуляров).
Вместо въдливых расспросов Малинина сменила тему. Спросила, не передумал ли я идти с ней в кино.
Хорошо, что спросила. Ибо о предстоящем походе в кинотеатр с одноклассницей я забыл напрочь.
Но отказаться… опять же, под каким предлогом? То есть, предлог-то придумать несложно, другое дело – Ленка сразу поймет, что я на ходу придумываю повод, чтобы от нее отвязаться – дурнушки к таким вещам обычно очень чутки.
…Я вдруг поймал себя на том, что раньше Ленку дурнушкой не считал. Ну да, она не может похвастаться яркой внешностью – длиннющими ногами, к примеру, или смазливой мордашкой… но и особенных недостатков я в ней не находил. До недавнего времени я вообще ей симпатизировал!
До недавнего времени. Хорошо сказано. Еще точнее – до вчерашнего дня. Пока не обнаружил, что девицы, подобные Кире Найтли (далась же мне эта Кира!) существуют не только в голлувудских фильмах.
Оказывается, они и в жизни встречаются. Изредка.
…Я уже мысленно прикидывал состояние своих финансов. Состояние было неплохим. Во всяком случае, на поход с девушкой в приличный кинотеатр и соответствующие порции попкорна и ледяной колы определенно хватит.
Я говорил, что у меня есть отчим? Так вот, жить "по-человечески" (как выражается моя маман) мы начали семь лет назад, с его появлением.
…Не ждите душещипательного рассказа о том, какой гнусной личностью являлся мой отец. Честно говоря, я не знаю, какой личностью он являлся (гнусной, не очень или вообще непутевым, но в целом замечательным человеком)… не знаю. Ибо он исчез из семьи, когда мне было два года. Вот так – взял и исчез. Куда, почему – неизвестно. Ходили неясные слухи, что он, вроде, мечтал уехать в Сибирь или на Дальний Восток на заработки… однако, слухи эти ничем конкретным не подтверждались.
Просто в один прекрасный день папочка (а он числился инженером на оборонном предприятии) уехал в командировку… а назад не вернулся. Спустя какое-то время маман обратилась к юристам, а потом в суд, о признании моего папаши безвестно отсутствующим. Прошло семь лет… и мамочке, наконец, улыбнулось женское счастье – она встретила состоятельного, солидного мужчину, некурящего и почти непьющего, и снова рванула в ЗАГС на шикарной черной "волге", украшенной воздушными шариками.
Правда, ни одно счастье абсолютно безоблачным не бывает – моя сводная сестра Наташка родилась… скажем, с некоторыми отклонениями.
Посему предки сейчас обсуждали вопрос о помещении ее в интернат. Странно, но мне почему-то это их решение казалось неоправданно жестоким. Может, потому, что Натка меньше всех была виновата в том, что родилась не совсем обычной. Я даже пробовал им возражать, но маман быстро пресекла эти возражения колючим взглядом (вообще-то, женщина она очень симпатичная (кое-кто считает, даже красивая), но порой умеет так посмотреть, что мороз по коже.)
– Ты согласен осуществлять за ней уход, Денис, до конца жизни? – спросила маман замороженным голосом.
Отчим отвел глаза и промолчал. Вообще-то, мужик он крутой, но в решении семейных вопросов первенство всегда принадлежало моей матери.
…Так, похоже, меня увело-таки в сторону. О чем я говорил раньше? О том, что одноклассница ненавязчиво напомнила мне, что мы с ней собирались в кино.
Ок. В кино – так в кино. Неожиданно я подумал, что могу встретить там Анку… и от одной этой мысли меня бросило в жар.
Такие девушки, если и посещают кинотеатры, то определенно не с подружками. Не подружками, а бойфрендами. Ростом этак под два метра, с накаченными бицепсами и трицепсами, волевыми подбородками, уверенными взглядами…
Словом, с такими парнями, каким толстяку и очкарику Коневу никогда не стать. Что Ленка во мне вообще нашла? Или она симпатизирует мне лишь оттого, что мы с ней – собратья по несчастью? Сама-то Малинина тоже не блещет ни статью, ни сексуальностью… В общем, мы два сапога пара. Мышь и хомяк. Хомяк и белая мышка.
Сегодня они отправятся в кино. Хотя, пришло мне в голову, так ли им это надо?..
* * *
Настасья
– Ну что, в "компы"? – предложил Коржиков.
Настя пожала плечами. "Компами" на молодежном сленге называлось интернет-кафе. Коржиков был фанатом интернета. И компов. Что вовсе неудивительно – походивший на панка (и одновременно клоуна) Вениамин Коржиков обладал самым высоким ай-кью во всей их гимназии (школе-гимназии для особо одаренных, к слову. С углубленным изучением иностранных языков).
Собственный IQ Настя скромно оценивала как "немного выше среднего". Удачное прохождение теста было, скорее, везеньем. Посла оглашения результатов Коржиков во всеуслышанье назвал ее Василисой Премудрой.
Эпитет "премудрая" как-то не прижился, пожалуй, слишком старомодно. Но "Василиса" осталась. Настя, собственно, и не возражала – не Дунька же, в самом деле.
– Финансы поют романсы, – на всякий случай предупредила она Коржикова.
Тот издал театральный вздох. (Настя не раз советовала ему найти применение свои талантам в драмкружке).
– Воронцо-ова… – протянул деланно разочарованно, – Определенно, чего-то ты недопонимаешь… Ладно, сегодня я при деньгах, ликуй.
Ликовать совсем не хотелось. Настроение, несмотря на месяц апрель, было паршивым. И совсем непонятно – отчего? Папа идет на поправку (тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!), с учебой тоже проблем не предвидится… Руководитель хореографической студии наконец-то ее заметил. ("Так, а это у нас что за райская птица? Воронцова, говоришь? Ну, иди сюда, красавица, посмотрим, на что ты способна… Отлично. Замечательно. Отныне станешь солировать." И этак фамильярно хлопнул по попке. Этак игриво.)
Если подобное повторится, придется хореографию бросить. О том, что кроется за сухим термином "сексуальные домогательства", Настя знала непонаслышке. Ее домогались едва ли не с пеленок. Поэтому папа пять лет назад и приобрел щенка дога (вдобавок, не пожалел потратить кругленькую сумму на профессиональную дрессуру).
Ясно, что к девушке, идущей по улице со свирепой черной мускулистой псиной, пристанет далеко не каждый желающий…
Правда, от излишне откровенных взглядов (а порой и непристойных реплик) Лорд защитить не мог. На этот случай Настя придерживалась папиных рекомендаций – не обращать внимания, не показывать вида… словом, демонстрировать абсолютно равнодушие.
Получалось так, правда, не всегда. Ох, не всегда… Три дня назад определенно не получилось.
" Не пойти ли вам, мисс, на курсы женщин-секьюрити? Сейчас как раз подобные штуки в моде…"
– Ты бываешь пошлым, Коржиков, – с неожиданной злостью сказала Настя, – Чего я, по-твоему, недопонимаю? – последнее слово было произнесено ею едва ли не по слогам, – Намекаешь, что мне пора подыскивать спонсора?
Ха-ха. Если вы думаете, что Коржиков после этих слов смутился и покраснел, то глубоко ошибаетесь. Вряд ли столь невинная (относительно) реплика могла его смутить. Настя подумала – а есть ли на белом свете такая вещь, которая вообще способна смутить Вениамина Коржикова?
– Нет, Воронцова, – с явственным сожалением в голосе возразил Коржиков, – В монастырь тебя не возмут, и не надейся. Привыкай к мысли, что тебе придется жить в этом жестоком, алчном, коварном, развратном…
– Вертепе, – не выдержала Настя.
Коржиков фыркнул. Она следом за ним. Наконец, оба расхохотались.
– Вот за это я тебя и люблю, – туманно заметил парень. Настолько просто и неромантично это прозвучало, что, подумала Настя, первый мачо и донжуан их сточетырнадцатой гимназии Игорек Сибирцев от злости стер бы в крошку свои замечательные, по-голливудски ослепительные зубы.
Сам Сибирцев никогда не позволял себе разбрасываться признаниями в любви столь бездумно и небрежно. Он признавался в любви своим многочисленным пассиям исключительно в романтической обстановке – на закате, в живописном парке (вариант – на живописной набережной), держа девушку за руку – исключительно нежно и бережно…
И только после этого укладывал ее в постель.
Как-то Коржиков (не без тайной зависти в голосе) заметил, что главным достоинством Сибирцева является не умение уламывать девчонок (при полученном им отменном воспитании и яркой внешности это совсем несложно), но бросать их впоследствии так мастерски, что каждая продолжала жить надеждой за возвращение "былой страсти" и ни одна (!) не верила в изначальную порочность натуры этого очаровательного "Дориана Грея" (последним эпитетом окрестила его Настя).
Любопытным также являлось то, что она была, пожалуй, единственной, на кого чары Сибирцева не действовали (впрочем, многие считали, что "Василиса" попросту набивает себе цену).
– Я тоже тебя люблю, гений, – ответила Настя Коржикову, и данная фраза заставила бы позеленеть от зависти авторов сентиментальных дамских романов – столько в ней было искренности и тепла. Казалось, в следующую секунду она даже почешет панка за ухом (украшенным, разумеется, множеством серебряных колец) или пригладит его панковский "гребень".
В глазах "гения" (зеленых, как у кота) на миг мелькнула совсем нахарактерная тоска. В следующую секунду взгляд его переместился в сторону и снова сделался насмешливым.
– Боюсь, Воронцова, нас обломали. Не вас ли, мадемуазель, – Коржиков, как обычно, без предупреждения перешел на безупречный французский, – Поджидает тот юноша с взором горящим и пафосным веником в руках?
…И, как обычно, не ошибся. "Гений, чтоб его", – с досадой подумала Настя.
* * *
Отступление очередное (считать – не пересчитать)
– Не считай меня дурой, Серж, – резко сказала Ли. Можно сказать, нехарактерно резко она на сей раз говорила. "Не считай меня дурой только лишь оттого, что я слишком тебя люблю", – добавила она мысленно. В последнее время Ли ощущала себя каторжанкой, ноги которой вместо цепей были прочно скованы любовью к русоволосому авантюристу, для которого (нет, Ли нисколько на сей счет не обольщалась) она была кем-то вроде домашней кошки, не более.
"Снисходительный", вот какое определение, по ее мнению, больше всего подходило "Вульфу" (впрочем, его псевдоним был ей неизвестен. В отличие от настоящих имени, отчества и фамилии). Он смотрел на нее снисходительно, снисходительно поддерживал беседу… снисходительно улыбался, ласкал и занимался любовью.
С ней.
Снисходительно.
За это Ли его ненавидела. Почти так же сильно, как и любила.
Временами ей невыносимо (ну, невыносимо!) хотелось причинить ему боль. Чтобы, наконец, из его зеленых (или серо-зеленых, или серо-голубых… они постоянно меняли цвет) глаз исчезло выражение мягкой иронии и снисхождения.
А появилась боль. Или страдание.
…Так, впрочем, бывало не всегда. Временами она просто его жалела. Любя жалела. По-бабьи (хоть для Ли не было большего оскорбления, нежели эпитет "баба" применительно к ней – хрупкой, утонченной, поэтичной, художественной натуре).
В конце концов, Серж лишился обоих родителей в четырнадцать лет (бедный мальчик). После чего жестокий (в представлении Ли) дед запихнул его в военное училище (старый солдафон!).
Ну, а потом…
Ясно, что потом. Оборонное предприятие, должность инженера в конструкторском бюро, разрабатывающем современные средства коммуникации…
Фуфло все это. Фуфло. Ли вовсе не была дурой (без ложной скромности, она обладала весьма высоким интеллектом). И соответственно понимала – все туманные (а зачастую и противоречивые) рассказы Сержа о своей работе и продолжительных командировках – не более, чем блеф.
Его дед служил в КГБ, отец занимал должность второго секретаря при посольстве России в Британии… дальнейшие пояснения требуются?
Славная династия шпионов, ребята. Или, выражаясь корректнее, разведчиков. Не настолько Ли являлась глупышкой, чтобы не понимать, что означают его загранкомандировки. И в каком "КБ" Сергей числится "инженером" (хотя в технике он разбирался неплохо, это тоже следовало признать).
Сама Ли скромно преподавала в гимназии английский язык. Серж, вероятно, ее недоооценивал (или просто не придавал месту Ли в своей жизни большого значения?), но никогда не считал нужным скрывать от нее собственного знания языков. Именно языков, а не языка. Прекрасное владение английским еще можно было объяснить (сын дипломата, как-никак), а насчет французского, немецкого, испанского… и даже отчасти шведского?
– У тебя такое хобби – изучать языки? – как-то Ли прикинулась дурочкой.
Он невозмутимо кивнул. И снисходительно улыбнулся.
– Именно. Могу ведь я позволить себе маленькую слабость?
Ли в очередной раз подумала – как же она его ненавидит! Это сознание собственного превосходства, снисхождение к женщинам… и независимость.
Именно. Если она уйдет, он испытает досаду, только и всего. Особой боли ее уход ему не причинит. Разве что слегка заденет (царапнет) самолюбие. Самолюбие самца, с детства сознававшего свое превосходство над окружающими. И потому никогда не демонстрировавшего его в открытую.
Альфа, одним словом. Вожак волчьей стаи. Лидер.
Волконский.
А она, Анжелика-Лика, отнюдь не лидер. И ее интеллектуальное превосходство (очевидное на фоне серой толпы) отнюдь не является таковым в сравнении с мужчиной, которого она любит и ненавидит… почти одинаково сильно.
Ли, наделенная от природы богатым воображением (порой даже излищне богатым) попыталась вообразить, что же будет дальше. Что ожидает ее с этим сильным, красивым и абсолютно хладнокровным волчарой? Долгая, счастливая семейная жизнь? Очаровательные детишки (русоволосые, но со слегка раскосыми глазами?)
Дружная семья?
Волк может существовать лишь рядом с волчицей. Вожак стаи выбирает себе самую сильную, выносливую… и, вероятно, по-волчьи самую красивую самку.
А она, Ли, не волчица. Насчет выносливости – может, она и присутствует (даже наверняка), а как насчет всего остального? Силы, умения пробиваться в жизни, на худой конец – бесспорной красоты?
Ничего этого нет и в помине. В действительности Ли слаба, застенчива, не слишком решительна… и, разумеется, не красавица в общепринятом значении этого слова.
Следовательно, и ее будущее с сыном погибшего дипломата весьма сомнительно. Точнее, нет никакого будущего. Если она, Ли, решит оставить его ребенка (а ей страшно было думать о том, чтобы его не оставить), от Сержа придется уйти.
Не простой уйти – уехать. И уехать как можно дальше. В идеале даже фамилию сменить. Чтоб точно не отыскал. Не поддался ложному чувству долга и чести и не связал жизнь с женщиной, которую не любит… и никогда не полюбит (если быть честной перед собой).
…Потому, что Сержу всего двадцать шесть. И Ли знала (именно знала. Даже не догадывалась, а знала точно) – он обязательно наступит, тот день, когда Волконский встретит свою "волчицу". А когда он ее встретит, все остальные попросту перестанут иметь значение. И она, Ли, в том числе. И их ребенок (если таковой родится).
Ничто не будет иметь значения. Кроме одного – завоевания волком своей единственной и неповторимой самки.
… Анжелика не знала о прозвище-псевдониме "Вульфа". Но его волчью натуру она угадала точно.
Ну, да это неудивительно. В конце концов, Ли всем сердцем любила этого мужчину.
А ненавидела только потому, что тот не отвечал ей такой же сильной любовью. (По крайней мере, она это себе внушила).
* * *
Денис
Ага, думаете, легко было решиться все-таки разыскать мою спасительницу и…
Ладно, врать не стану. Мне просто хотелось (не просто хотелось – хотелось чертовски!) ее снова увидеть.
А предлог "поблагодарить" являлся, разумеется, лишь предлогом. Тем не менее, я таки отвалил "пятихатку" на элитный букет роз (не говоря уж о купленных накануне в фирменном бутике фирменных джинсах и кроссовках и кругленькой сумме, оставленной в салоне за супермодельную стрижку).
Однако, подходя к сточетырнадцатой гимназии (для того, чтобы поспеть к окончанию занятий там, я вульгарно сбежал с последнего урока), ощущал десятиклассник Конев нешуточную дрожь в коленях и еканье под ложечкой.
Пуще всего удручало сознание воображаемой нелепости положения, в которое я себя сознательно (!) поставил.
…Дальше, полагаете, последует рассказ о том, что зря, совершенно зря я мандражировал; все получилось гораздо лучше, нежели можно было предположить…
И прочее в том же духе (иначе, в духе "дамских" романов)?
Нет, ребята. Ни фига. Оба стекла в моих модных очечках были на сей раз целы, поэтому ожидаемую девушку я увидел отчетливо. Правда, на сей раз на ней были не джинсы, а короткая (в рамках пристойности, как ее понимает школьная администрация) юбчонка, белая целомудренная блузка, поверх – замшевый (черный, как и юбка) жакетик, а длинные волосы спереди были скреплены заколкой, а сзади спадали свободными локонами.
"Слишком эффектная", – пронеслась у меня в голове дурацкая (все согласны?) мысль, после чего я, наконец, обратил внимание на какого-то придурочного панка в куртке с множеством "молний" и заклепок, с кольцом в ноздре и натуральным панковским "гребнем" на башке, вышагивавшего рядом…
Рядом с принцессой, разумеется.
Вообще-то, я бы предпочел, чтобы с ней рядом шествовал преисполненный собачьего достоинства и презрения к роду человеческому (конечно, исключая хозяйку) ее черный дог. По кличке, кажется, Лорд (или Маркиз?)
Любопытно, что первым заметил меня панк. Заметил, замедлил шаг и с ухмылкой обратился к Анке.
После чего я, конечно же, мучительно покраснел. Даже возникло мимолетное желание развернуться на сто восемьдесят градусов и… сделать вид, что вообще не интересует меня ни сточетырнадцатая гимназия (а она меня интересует?), ни учащаяся этой гимназии по имени Анка (слишком красивая, чтобы надеяться, будто она запомнила "жиртреста" и очкарика Конева. Во всяком случае, в первый момент она меня точно не узнала).
Во второй момент меня уже натурально бросило в жар, ибо в ее взгляде (какого цвета ее глаза? Серо-синие? Серо-зеленые? Или серо-сине-зеленые?) все-таки проступило узнавание… и какие-то хулиганисто-веселые искорки.
Я осознал, что стою столбом (и выгляжу, соответственно, полным идиотом), посему заставил-таки себя сделать ей навстречу несколько шагов.
Нейтральное "Добрый день" показалось мне вполне уместным, посему я и произнес… нет, нужно быть честным, выдавил из себя это банальное приветствие.
– Привет, Денис, – отозвалась она не то, чтобы игриво… но, кажется, и не совсем равнодушно.
– Привет, привет, – встрял, наконец, и панк (а я уж понадеялся, что не встрянет, а тихо, тактично ретируется), – Юноша, – издевательски добавил он, и я увидел – весьма отчетливо, – злость, да, натуральнейшую злость в его глазах.
Похоже, парень в панковском наряде лишь пытался тщательно замаскировать свою истинную сущность – слишком умный у него (для панка) был взгляд.
Умный. И злой.
И, конечно же, невооруженным глазом было видно, что к Анке этот "крендель" относится отнюдь не равнодушно.
– Это Денис, – сказала она невозмутимо, обращаясь, разумеется, к ряженому.
На физиономии панка отразилась донельзя кислая улыбочка.
– Значит, Денис… Ну, а цветочки кому предназначены, юноша? Если Настасье, самое время их вручить, верно?
Опаньки… выходит, она никакая не Анна, а Настасья? Что ж, имя красивое и ей определенно идет…
Настасья слегка поморщилась.
– Ты, Коржиков, явно сегодня не в ударе, – и улыбнулась мне, как чуток дебильному ребенку – дескать, не расстраивайся, малыш, дядя просто неудачно пошутил… – И вообще, – тут я отчетливо уловил холод в интонациях ее голоса, – Ты в "компы", кажется, собирался? Так иди, меня ждать не обязательно…
Я почувствовал, что моя ладонь, сжимающая букет из пяти роскошных, бледно-розовых цветов, похоже, взмокла от пота.
– Не обязательно? – панк изо-всех сил старался сохранить лицо и, соответственно, голос его зазвучал почти небрежно (хоть кислое выражение с физиономии окончательно стереть ему не удалось), – Ну, ладно, тогда я пошел. Если что, звони, Воронцова, – и, бросив на меня отчетливо ехидный взгляд, все-таки добавил, – Ты же знаешь, для тебя я всегда доступен…
– Знаю, Веня, знаю, – ласково проворковала Настя (определенно, в их репликах содержался скрытый намек, понятный лишь им одним), – Пока, Коржиков.
Я, в очередной раз преодолев оцепенение, протянул ей цветы. Молча.
– Спасибо, – теперь ее голос звучал определенно неуверенно. Если не растерянно, – Только, пожалуй, это лишнее…
Можно подумать, я был первым (и единственным) парнем, дарившим ей цветы. Вы в это верите? Нет, просто представьте себе длинноногую красотку, почти не уступающую признанной голливудской "пиратке" по части внешних достоинств, и ответьте на вопрос – вы верите в то, что за все ее шестнадцать лет я был единственным существом мужского пола, которому пришло в голову подарить ей цветы?
Не верите, да?
И правильно, что не верите.
Ей вообще не следовало верить. Этой девчонке нельзя было верить изначально. Ни в чем.
Только я, наивный и неопытный дурень, убедился в этом гораздо позже.
Скажем так – слишком поздно я в этом убедился.
* * *
Отступление четвертое (самое короткое)
– Ты (сошла с ума) погорячилась, Ли. По-моему, ты погорячилась. Слушай, а может, это женское… м-м… недомогание? Может, тебе следует принять таблетку и прилечь?
Бесполезно. Она сжала губы (ее прелестные пухлые губки превратились в узкие бледные полоски) и продолжала укладывать вещи в дорожный чемодан.
"Вульф" повысил голос.
– Объясни, наконец, просто вразумительно объясни, почему ты уходишь? Что тебя не устраивает? Я? Я недостаточно уделяю тебе внимания? Тебе надоели мои длительные отъезды? Ли, – он непроизвольно схватил ее за руку, – Да остановись же, в конце концов! Ли!
Она вскинула голову. И обожгла его темным взглядом своих раскосых евроазиатских глаз.
– Я Анжелика, – произнесла Ли едва ли не по слогам, – Анжелика. Я не китаянка. Не Ли. Хватит… хватит меня так называть, – ее голос дрогнул и, закрыв лицо ладонями, единственная женщина "Вульфа" опустилась на край мягкого дивана и расплакалась.
"Вульф" замер в полной растерянности.
* * *
Снова Дэн
…Итак, вручив Анке-Насте розы, я опять застыл столбом. Я, если честно, попросту приготовился к тому, что она меня отошьет. Скорее всего, мягко и тактично, однако…
Я успел тысячу раз пожалеть о том, что все-таки ее разыскал.
– Вероятно, ты… (думаешь, что вручив мне этот жалкий пятисотрублевый букетик, счел, что теперь я соглашусь с тобой встречаться?)
За исключением слов "вероятно" и "ты" последующую тираду, как вы наверняка уже поняли, я сочинил мысленно.
В действительности, что, по ее мнению, я (вероятно) собирался сделать (или сказать), я в тот момент так и не узнал, ибо услышал оклик: "Настя! Воронцова!" и, повернув голову, увидел спешащего в нашу сторону парня лет семнадцати, при одном взгляде на которого "жиртресты" и "ботаники" обычно покрываются жарким липким потом и мучительно краснеют.
В лучших традициях, опять же, голливудских блокбастеров данного молодого человека следовало обозвать "мачо"… хотя нет, пожалуй. Для истинного мачо он был слишком юн и, соответственно, недостаточно брутален.
Но успех у девчонок такому обеспечен безоговорочно.
Вот только реакция Анки на появление юного "мачо" являлась определенно нехарактерной – она поморщилась и без энтузиазма (я б даже сказал – вяло) отозвалась:
– Ну что тебе, Сибирцев?
Слегка запыхавшийся Сибирцев, с легким здоровым румянцем на гладких (по-девичьи) щеках и сиянием светло-карих, "бархатных" глаз (о его роскошной волнистой шевелюре я уж лучше промолчу) одарил Настю ослепительной (именно голливудской) улыбкой (меня удостоив коротким, незаинтересованным взглядом) и выдал длинную фразу на безупречном академическом английском, из которой я сумел разобрать слова "Шекспир", "пьеса", "драмкружок" и "участие".
– Пожалуйста, Игорь, перейди на русский. Мы не одни, – убийственно вежливо попросила Настя, и лишь в этот момент кареглазый красавчик сделал вид, что действительно меня заметил.
– I beg your pardon, a thousand apologies, – поразительно, но мне даже протянули раскрытую ладонь, для рукопожатия, – Сибирцев.
– Конев. – буркнул я, обозначив (исключительно условно) касание горячей и твердой ладони.
– Приятно познакомиться, – подчеркнутая вежливость красавца вряд ли могла кого-то обмануть – в действительности подобные "мачо" к таким, как я – неловким, толстым, потным и очкастым, – испытывают лишь брезгливость (к счастью, я не являлся слишком мнительным, и брезгливость юного "джентльмена" Сибирцева меня особенно не трогала).
В следующую секунду он опять обратился к Насте:
– Ну, так как насчет участия в драмкружке, honey? Хотя бы ради подружки?
Настя, чуть сощурившись, посмотрела на Сибирцева, как мне показалось, насмешливо.
– Исполню роль твоей Джульетты вместо Галки? Если не в жизни, так хоть на сцене?
Сибирцев неопределенно хмыкнул, бросил на меня очередной короткий взгляд (на сей раз более внимательный) и снова одарил нас обоих ослепительной белозубой улыбкой.
– Ну что ты, Настенька, где уж мне конкурировать с нашим гением… Просто, видишь ли, я надеялся, ты все же выручишь подругу…
Неожиданно Настя сделала шаг вперед, приблизившись к "мачо" едва ли не вплотную (на какой-то миг я уж решил, что сейчас она его поцелует…)
Но нет. До поцелуев дело не дошло (да и вряд ли могло дойти, как я понял позднее). Настя просто… нет, не сказала, а прошипела:
Никогда, Сибирцев. Understand me? Never!
Разочарование на смазливой физиономии прирожденного "мачо" сохранялось недолго. В следующую секунду оно сменилось очередной суперобаятельной улыбкой.
– Ну и зря, – легко отозвался несостоявшийся Ромео и даже изящно пожал широкими плечами, – В таком случае, goodbye, honey!
– Бай, бай, – вяло ответила Настя. Чуть нахмурясь, проводила взглядом стройную фигуру удалявшегося парня (вероятно, решил я, школьного донжуана намбер ван) и опять повернулась лицом ко мне.
– Так о чем мы говорили? Ты, кажется, собирался пригласить меня… в кино? Или кафе-мороженое? – в ее взгляде я явственно уловил насмешку… или усмешку? Но отнюдь не злую.
…Эх, Конев, Конев… Я едва не сел в лужу, переспросив: "Разве пригласил?"
Лишь через секунду до меня дошло, что судьба предоставляет мне такой шанс, какого ни до, ни, вероятно, после не будет – она сама намекает на приглашение! Может, ей попросту поднадоели ехидные панки вроде Коржикова и самодовольные красавчики-мачо, изъясняющиеся на безупречном английском?
В любом случае буду я последним ослом, если сейчас брякну какую-нибудь дурость насчет собственной непомерной занятости и планов, в которые поход в кино или кафе с девчонкой из числа тех, на кого я обычно смотрел с большого расстояния, не смея и надеяться на взаимность, решительно не входит.
– Вообще-то… хочешь в кино – идем, – я понадеялся, что мой голос не выдает предательской внутренней дрожи, а звучит вполне бодро, – Или в кафе…
Она слегка прикусила нижнюю губку (меня в очередной раз бросило в жар), после чего мягко, с сожалением улыбнулась.
– Боюсь, сегодня ничего не получится. Сегодня у меня еще два занятия с репетиторами. Но, – улыбка, отнюдь не менее ослепительная, чем у Сибирцева, – Мы ведь может обменяться номерами телефонов, верно? И созвониться в удобный момент…
Разумеется, я тут же извлек из футляра на поясе джинсов свой "мобильник".
* * *
Опять "Вульф"
– Хорошо, если все дело в том, что тебе перестало нравиться имя Ли, стану называть Анжеликой. Или, может, Энджи?
Она наконец улыбнулась. Невольно. Слабо улыбнулась сквозь слезы.
"Вульф" подал ей стакан с водой. Присел перед ней на корточки. Осторожно отвел от ее раскрасневшегося лица прядь темных волос.
– Но, может, все-таки расскажешь толком, что тебя расстроило?
…Бесполезно. Очередной тоскливый взгляд, пауза… и снова слезы.
"Вульф", подавив тяжкий вздох, отошел к креслу. Похоже, в "небесной канцелярии" решили, что жизнь капитана госбезопасности слишком уж напоминает мед… а посему следует добавить в нее пару ложек дегтя.
Бывший друг Горелый сидел в специзоляторе, ожидая скорого трибунала. Душу слегка согревало то, что на тюремных нарах находилась теперь и Люсьена Б. (на допросах, впрочем, успевшая начисто отказаться от собственных откровений, сделанных под воздействием "сыворотки правды").
"Вульф" со Стрельцовым получили от начальства жесткий нагоняй за проявленную самодеятельность и должны были отправиться не в Лондон (как изначально планировалось), а в Бейрут (где, как известно, стреляют на улицах гораздо чаще…)
Самым обидным являлось то, что стерва Б. успела предупредить своего подельника (из Лэнгли, "Ми-5" или даже "Аль-Каиды"… "Вульф" точно не знал, ибо не знала этого и шпионская "подстилка"), посему тот успел смыться из снимаемой квартиры и (видимо, неплохо) замести следы.
