Елена Нестерина
Пудель бродит по Европе
Глава I
Школа – место для самых стойких
Этой солнечной морозной зимой школы косила эпидемия.
Не успели закончиться зимние каникулы, как стало известно, что к занятиям приступит далеко не каждый ученик – по причине свирепствовавшего в городе гриппа. После первой недели занятий руководством школ города стало всё чаще произноситься страшное для учебного процесса, но радостное для детей слово «карантин». Карантин – это значит: на уроки не ходи, делай что хочешь, в общем – СВОБОДА!
Но пока на занятиях присутствовало количество учеников, умещающееся в тот процент, по которому определяется отметка карантина, школа не закрывалась.
Точно так же обстояли дела и в школе номер семнадцать, которая находилась на окраине города. По особому распоряжению директора ученика, чихнувшего больше пяти раз за урок, необходимо было немедленно освободить от занятий и отправить домой. Этим многие пользовались – старательно чихали, сморкались и кашляли, тяжело вздыхали и жалобно возводили глаза к потолку. «Нет, не надо нас, страдальцев, жалеть, – без слов говорил учителям их скорбный вид, – мы, конечно, посидим тут, на уроках, помучаемся. А то, что состояние наше – предсмертное, так это неважно, мы ради знаний на всё готовы, ах, апчхи!..» Ну как не отпустить домой такого больного ребёночка? Учителя отпускали, тем более что отличить симулянта от действительно заболевшего было трудно. Пусть, думали они, разрешая очередному ученику уйти с уроков, посидит дома, так, может, хоть не заразится.
Арина Балованцева очень любила прогуливать уроки. Но сейчас гордо сидела на занятиях, демонстрируя, что поступать, как все, она не будет.
«Дешёвый трюк! Это не наш метод» – так сказала Арина своему другу Вите Рындину, когда тот предложил ей тоже прикинуться больными, уйти из школы и отправиться в овраг кататься на горке, залитой водой из лопнувшей трубы отопления.
– После уроков туда и наладимся, – заявила Арина.
На горку ей тоже очень хотелось – ведь ещё утром она увидела, как блестит на солнце лёд. Вода таким мощным потоком хлынула из трубы и устремилась вниз к склону оврага, что, казалось, её не остановить. Но ремонтная бригада подкатила к месту аварии очень быстро, воду перекрыли и начали латать прорвавшееся место. А вода моментально застыла на двадцатиградусном морозе – и теперь на замечательной ледовой горе уже наверняка катались первые счастливчики!
– Мы пойдём другим путём, Витя, – добавила Арина, косясь на свирепую училку по прозвищу Овчарка, которая в бело-голубой маске на морде вышагивала вдоль классной доски и тыкала острой указкой в ужасные по своей непонятности надписи вдоль сторон нарисованных на доске треугольников. – Если обманывать, то уж по-крупному и красиво. А это мелкий позор. Что мы, не отмучаемся геометрию и ещё три урока?
Ну вот такая Арина была оригиналка.
– Отмучаемся, – согласился Витя.
Свирепая Овчарка грозно гавкнула на них из-под своего намордника, ребята переглянулись и замолчали. Витя уставился на доску с наводящими тоску треугольниками и попытался услышать, а если повезёт, и понять то, что по поводу этих треугольников вещала Овчарка. А Арина даже и пытаться не стала. Геометрию она не любила, а потому положила голову на свою шапку, что лежала на парте, сладко вздохнула и закрыла глаза. Шапка навевала нежный сон, а спины одноклассников, хоть строй их и значительно поредел, всё-таки надёжно загораживали Арину Балованцеву от взора учительницы. Девочка пригрелась на мягком мехе, на лице её появилась довольная улыбка.
В этой шапке Арина пришла сегодня в школу первый раз – и сразу же шапка стала центром внимания. Арину обступили девочки, гладили шапку, играли с её пышными помпонами, примеряли по очереди. Арина была не против.
– Что за мех такой необычный?
– Да, что за мех? – интересовались у неё одноклассники.
– Снежный баран, сказали, – пожимая плечами, без особой гордости за своё имущество отвечала Арина.
Но шапулька на самом деле оказалась просто необыкновенной – на алой атласной подкладке, из густого белого меха с рыжими пятнышками. Мех был подстрижен ровными симметричными волнами – и казалось, что это пушистое меховое море подёрнулось мелкой рябью. Эту шапку несколько дней назад подарил Арине откуда ни возьмись объявившийся одноклассник отчима Константина Александровича – некий дядя Валера, коммерсант. Он пришёл к Константину Александровичу, руководителю банка, чтобы попросить выдать ему особо выгодный кредит по старой дружбе. Дядя Валера заявился в их дом не просто так, а с дарами: очаровывая мадам банкиршу, в смысле Аринину маму, он преподнёс ей муфту из настоящего лемура мадагаскарского, капризную дочурку Ариночку, о которой был откуда-то наслышан, он осчастливил вот этой шапкой из снежного барана. А ещё одну женщину в доме – бабушку Настю, мать Константина Александровича, коммерсант не учёл, лишь, с трудом сгибаясь из-за шарообразного живота, поцеловал ей ручку. И принялся тарахтеть комплименты уже всей семейке в целом.
Арине это не понравилось, она забросила подарочную шапку в кладовку и тут же забыла и о ней, и о дяде Валере, который скоро скрылся в кабинете Константина Александровича и продолжил своё льстивое бормотание уже там.
Но о шапке из драгоценного меха вспомнила Аринина мама. Она отыскала её и заставила Арину непременно пойти в этой шапке в школу – чтобы не мёрзнуть на морозе и не подхватить грипп. Мама собственноручно надела на дочь-семиклассницу эту красивую пушистую шапку, завязала бархатные верёвочки.
Так что деваться было некуда. Арина направилась в школу. Белые помпоны весело качались в такт шагам – как будто какой-то неведомый зверюшка бежал на мягких лапках вместе с Ариной. Девочке это даже понравилось. И к шапке она стала относиться лучше.
Но лишь до того момента, пока она не стала вызывать к себе такой повышенный интерес. Сейчас же, на нудном уроке, Арине казалось, что пожадничал дядя Валера, – нужно было ей спальный мешок из этого снежного барана дарить, а не шапку. В мешке-то уж точно уютней спать…
…Витя Рындин перехватил взгляд Димы Почечулина, который сегодня все уроки и перемены бросал на Арину странные взгляды. И сейчас у этого Почечулина взор был какой-то ну совсем уж тоскливый.
«О, как он у нас к Балованцевой неравнодушен! – ревниво подумал Витя. – Влюбился, что ли? Нет, наверно, просто заболел. Ну, если заболел, тогда прощаю».
От этой мысли Вите стало полегче.
Так получилось, что пока грипп не подобрался ни к Арине, ни к Вите, хотя болела почти половина их класса. Сидела дома Зоя Редькина, сама себя лечила чесноком и горчичниками (родители никогда всерьёз не интересовались её проблемами), болел и Костик Шибай – вот ему-то доставалось лечение в полном объёме. Его мама очень любила лечить сынишку. И сейчас он неподвижно, чуть ли не привязанным лежал в постели и каждые полчаса принимал какое-нибудь лекарство или процедуру. По-хорошему, как поняли Арина и Витя, навещая своих друзей, Зою с Костей надо бы поменять местами – отдать Костиковой маме подлечить как следует дохленькую слабенькую Зою и отпустить практически здорового Шибая на свободу. Но это было, понятное дело, нереально – поэтому ребятам пришлось лишь узнать названия лекарств, которыми пичкали Костика, и купить точно такие же для Зои.
Вчера вечером Арина занесла таблетки и витаминки в жилище Редькиных – и теперь надеялась, что скоро Зоя пойдёт на поправку.
Самой же болеть ей очень не хотелось. И Арина верила, что не поддастся гриппу ни за что.
Но ему поддавались другие. После геометрии был урок физкультуры, который вёл классный руководитель Арининого седьмого «В», красавец мужчина Пётр Брониславович Грженержевский. Он-то и сообщил в конце урока, что после физкультуры занятий больше не будет – заболели сразу две учительницы. Так что можно с чистой совестью всем отчаливать домой.
Моментально собрав вещички, седьмой «В», довольный жизнью, тут же вылетел из раздевалок и устремился на волю.
Мимо Арины Балованцевой прошёл Дима Почечулин, снова посмотрел на неё грустным долгим взглядом, вздохнул и отправился вперёд по коридору.
– Чего он так на тебя смотрит? – шепнул Арине Витя, кивая вслед Почечулину.
– Да он уже давно такой, – ответила Арина.
А ведь и правда, Димка вот уже почти месяц ходил грустным, поначалу даже с заплаканными глазами. И вот в чём было дело – его пёс, огромный красноглазый сенбернар Харитоша, пропал. Его весь седьмой «В» хорошо знал и любил – Почечулин жил у самой школы и часто гулял с Харитошей поблизости. На сенбернаре можно было кататься верхом, он, как слонёнок, таскал на себе ребят, любил всех людей без разбора, обожал пробежки на далёкие расстояния без хозяйского сопровождения, наматывал несколько кругов по кварталу, однако всегда возвращался. Но однажды не вернулся, и напрасно Дима и родители много часов подряд носились по улице, звали Харитошу, опрашивали прохожих. Даже дали объявление в интернете и газетах. Но пёс не нашёлся.
– Жалко Почечулина, – вздохнул Витя, вспомнив о беде Димки. У самого Вити никогда никаких животных дома не было. Разве что у дедушки в деревне – те, что шли в конечном счёте на дальнейшую переработку: куры, утки, поросята.
– Жалко, – согласилась Арина, вместе с бурным потоком одноклассников устремляясь к выходу.
Пролетая мимо Петра Брониславовича, который стоял в коридоре у раздевалок и давал напутствия своим питомцам на дорожку, Арина Балованцева вдруг заметила, что и тот как-то необыкновенно грустен, хоть и старается выглядеть задорным бодрячком.
– Пётр Брониславович, а вы случайно тоже не заболеваете? – спросила она, выруливая из толпы. – Скажите, вам чихается или кашляется?
– Эх, к счастью, нет, Ариночка, не заболеваю. Не кашляю и не чихаю… – печально вздохнул молодой учитель.
– Так это же хорошо! – бодро воскликнула Арина.
Но Пётр Брониславович обречённо пожал плечами и ссутулился. Такую картину можно было наблюдать крайне редко – осанка у учителя физкультуры, в прошлом прапорщика регулярной армии, была отменной. А если уж он позволяет себе сутулиться – значит, плохо дело, прямо-таки дело швах…
Увидев, что Арина заглядывает Петру Брониславовичу в лицо и что-то заинтересованно у него выспрашивает, Витя Рындин тоже подошёл к нему.
– …Значит, у вас что-то случилось, – тем временем говорила Арина. – Ведь случилось, и что-то неприятное, так ведь?
– Эх… Случилось, – в очередной раз тяжело-тяжело вздохнув, произнёс Пётр Брониславович.
– Может, вы расскажете? – не отставала Арина. – Если это, конечно, не личная тайна.
– Да, – подтвердил её вопрос немногословный Витя Рындин.
Пётр Брониславович посмотрел на девочку, на мальчика, которые, задрав головы, сочувственно вглядывались ему в лицо…
Случиться-то случилось… Рушилась его счастливая семейная жизнь – вот что случилось! Из-за глупой, даже смешной ерунды. Но как рассказать детям о том, что произошло?
– А! Эх… – Пётр Брониславович, точно разгоняя невидимых назойливых привидений, махнул своей сильной рукой. – Слушайте. Может, я и дурак, но что делать, не знаю. А вдруг вы мне поможете…
И он начал свой рассказ.
Арина и Витя слушали внимательно. Пётр Брониславович повествовал о своих горестях, забыв обо всём вокруг; Арина Балованцева острым зрением не отличалась, и поэтому только Витя заметил, как из-за двери раздевалки мальчишек выглядывает чьё-то чуткое и довольно знакомое ухо-локатор. Выглядывает, настраиваясь на приём волны, которая могла сообщить что-то интересное.
Витю так и подмывало одним прыжком броситься к двери и рассекретить человека-ухо. Однако почти на сто процентов Витя был уверен, что и рассекречивать-то особо нечего. Потому что наверняка прячется за неплотно закрытой дверью и подслушивает ни кто иной, как поэт и гражданин, которому до всего на свете всегда есть дело, – Антоша Мыльченко.
Снова посмотрев на любопытное ухо, Витя Рындин усмехнулся – наивный Мыльченко уверен, что не обнаружен, а потому крут… Но Витя тут же закрыл рот ладонью – не дай бог Пётр Брониславович решит, что это он над ним смеётся, и обидится. А обижать любимого учителя Вите совершенно не хотелось.
Глава II
Советы будущим пуделеводам
Ни для кого в седьмом «В» не было секретом, что совсем недавно их классный руководитель Пётр Брониславович женился на молодой женщине по имени Галина Гавриловна. Из-за этого каждый день он бывал теперь на работе в особенно приподнятом и радостном настроении, шутил, часто весьма остроумно, не зверствовал на уроках и вообще был чудо что за учитель.
Никогда раньше Петру Грженержевскому не попадалось столь весёлых, умненьких и шустрых особ женского пола. А тут вдруг, во время экскурсии на мясокомбинат, группу его буйных учеников водило мимо колбасных и сосисочных агрегатов такое прекрасное существо в белом халате и с биркой «технолог», что Пётр Брониславович понял: вот она, любовь, где человека может застать! Среди мяса и колбас. Ей, оказывается, всё равно, любви этой, где явиться…
И влюбился.
Прекрасным существом женского пола, в которое влюбился Пётр Брониславович, и была Галина Гавриловна – молодой технолог.
После ряда перипетий Петру Брониславовичу и Галине Гавриловне удалось пожениться и счастливо зажить в его уютной квартире.
И вдруг сегодня, сегодня…
Галина Гавриловна была немного простужена. Прохаживаясь по цехам своего родного мясокомбината, она несколько раз чихнула, нос её зачесался, да и кашлять захотелось. Человеком старший технолог Грженержевская была очень ответственным, поэтому она сразу подумала: не имеет права старший технолог слоняться больным по предприятию и чихать в продукцию! А раз так, то Галине Гавриловне ничего не оставалось, как на время изолировать себя от производственного процесса.
Она отправилась в медпункт комбината и оформила больничный лист.
На третий день сидения дома Галина Гавриловна заскучала. В кровати ей не лежалось, лекарство не пилось, потому что симптомы болезни сами собой постепенно сошли на нет. Но опасные бациллы наверняка могли затаиться в её организме и вылететь, как только она переступит порог мясокомбината, так что на работе появляться было рано!
Галина Гавриловна поднималась ни свет, ни заря, намывала и надраивала полы, мебель, посуду, перестирывала все вещи, пересаживала в другие горшки комнатные растения. Даже портрет своего знаменитого дедушки – изобретателя колбас «Солидарная», «Южнопортовая» и сосисок «Приём» врезала в более красивую и модную рамку.
И на этом – всё… Заняться ей больше было нечем. Пётр Брониславович уходил с утра в школу, и Галине Гавриловне становилось скучно сидеть одной в пустой квартире. Ей хотелось на работу, но было нельзя – санитария и гигиена труда дороже всего!
Вот так и сегодня: щедро намазывая своему драгоценному Петру масло на хлеб и укладывая сверху этажами сырок и колбаску, Галина Гавриловна произнесла в предчувствии скорой разлуки:
– Да, Петюня, повезло мне с тобой, голубчик. Кому бы ещё я такой большой бутерброд сделала? Кто бы его осилил? А ты молодец, съешь и добавочки попросишь!
Пётр Брониславович заулыбался и даже смутился.
– Это мне с тобой, Галиночка, повезло так повезло, – проговорил он, получая гигантский бутерброд, – ну какая ещё женщина так меня поймёт? И еду приготовит такую прекрасную.
– А это всё потому, Петечка, – сказала Галина Гавриловна, – что мы с тобой просто идеально друг другу подходим. Вот и ссор у нас поэтому с тобой нету, и стычек…
Пётр Брониславович, прожёвывая большой кусок бутерброда, аж поперхнулся.
– Скажешь тоже, Галиночка, – стычек! Что ж мы с тобой – демонстранты?
Но Галина Гавриловна продолжала гнуть какую-то свою линию.
– Я в другом смысле, – покладисто проговорила она. – И всё-то у нас хорошо, и всем мы довольны, и не ругаемся никогда…
– И всё есть, – добавил весело Пётр Брониславович. И хотел продолжить перечисление счастливых явлений их совместной жизни.
Но тут Галина Гавриловна твёрдым голосом оборвала его:
– А вот и не всё у нас есть, Петюня.
Пётр Брониславович отложил бутерброд и удивлённо уставился на свою супругу.
– Не понял, – переспросил он. – А чего у нас нету, Галиночка? Вон и ковёр какой большой купили, и машину стиральную. Летом в Южное полушарие махнём на отдых. А денег накопим – и новый автомобиль приобретём…
– Да ну, Петюня, на старой машине поездим… – срывающимся голоском проговорила Галина Гавриловна. – Это уж как-нибудь потом…
Пётр Брониславович обхватил голову руками и принялся думать. Но уже через минуту он вновь обратился к супруге:
– Я заинтригован, Галиночка… Чего же это тогда у нас всё-таки нету?
– А радости у нас в доме мало… – кротко пролепетала Галина Гавриловна, внимательно следя за реакцией супруга.
А реакция оказалась бурной. Пётр Брониславович вскочил со стула и удивлённо развёл руками.
– Позвольте, Галина Гавриловна! – громко воскликнул он. – Это в каком же смысле мало?
Ведь действительно, развлекались они в стенах квартиры, по его понятию, на всю катушку. Не говоря уже об увеселениях за её пределами.
– Зарядку мы по утрам под самую весёлую музыку делаем! – широко взмахивая руками, принялся перечислять Пётр Брониславович. – Да, под весёлую и задорную, мне мои ребята её специально подобрали: рэп, хип-хоп и этот… как его, чёрта… латинский панк! О! Неужели тебе не нравится, Галиночка, эта музыка?
Галина Гавриловна тоже вскочила и попыталась усадить своего атлета-мужа на стул. А то ведь как сейчас ненароком смахнёт какую-нибудь вещь со своего места – вот и случится порча имущества.
– Хорошая музыка, хорошая! – забормотала она.
– Ну тогда хочешь, Галина, мы с тобой ещё раз дома «Весёлые старты» проведём? – не унимался Пётр Брониславович. – Теперь, правда, будем благоразумнее: попросим соседей снизу на время выехать из квартиры – и повеселимся на славу!
– Да были уже «Весёлые старты»! – воскликнула Галина. – Нет, Петя, знаю я, чего нам с тобой дома не хватает.
Добрый и доверчивый Пётр Брониславович тут же стал весь внимание, уселся за стол и приготовился слушать свою любимую супругу.
Галина Гавриловна держала паузу.
– Ну говори же, Галиночка! – в нетерпении воскликнул Пётр Брониславович, который перебрал все варианты того, чего не хватает в их доме для веселья, и теперь действительно был сильно заинтригован.
Галина Гавриловна, как принцесса, посмотрела на Петра Брониславовича и принцессным голосом произнесла:
– Хочу я собачку завести. То-то будет радость!
– Собачку? – переспросил Пётр Брониславович, ещё не понимая, плохо это или хорошо – собачка.
– Да. Собачку. Я уже всё продумала.
– И какой же породы, Галиночка? – Пётр Брониславович успел решить, что и совсем это неплохо – собачка. Раз Галиночка Гавриловна радоваться ей будет.
Молодая жена счастливо разрумянилась, сложила пухлые ладошки, подняла блестящие карие глаза к потолку и проговорила:
– Самой лучшей породы, самой красивенькой! Хочу я, Петя, пуделёчка иметь – такого миленького, весёлого!
Пётр Брониславович чуть со стула не упал. Воображение уже рисовало ему прекрасные цветные картины: его милая супруга величаво вышагивает по улице, ведя на поводке рыжего и весёлого красавца-боксёра, или мощного ротвейлера, или верную овчарку… А тут – нате вам из-под кровати! Пуделёчек!
– Как, Галя, пуделёчек? – с трудом проговорил ошеломлённый Пётр Брониславович. – Зачем, Галя?
– Как это, Петя, «зачем»? Радость, – сказала Галина Гавриловна весело, но твёрдо. И уже щебечущим голоском продолжила: – Будет у меня, Петенька, такой кудрявый пуделяшечка! Ах, ах! Ну Петя, у нас же с тобой вкусы полностью совпадают, ведь правда?
– Да, да… – ответил подавленный Пётр Брониславович.
А Галина Гавриловна, не теряя времени, продолжала:
– Тогда давай скорее пудю заведём! Я его мыть буду, в холод на улицу в штаниках выводить стану, в попонке!
Пётр Брониславович смотрел на свою жену с ужасом. И не узнавал её.
– А у тебя когда-нибудь уже был пудель? – спросил он, надеясь, что Галина Гавриловна всё-таки понимает, что говорит.
– Нет, – ответила Галина Гавриловна, – но, я думаю, будет. Потому что мы с тобой вместе его очень хотим, Петя.
Пётр Брониславович даже не нашёлся, что возразить на это. Супруги – это значит, запряжённые вместе. А вместе – так уж вместе. И раз так – Пётр Брониславович от своих клятв и обещаний никогда не отказывался. Его слово – это твёрдое слово солдата. Дорого стоит такое слово… Ведь он же пообещал Галине Гавриловне в ЗАГСе, что теперь всё у них – вместе… Нечего было обещать тогда.
– Мы… Вместе… Да… – через долгую паузу, кивая в такт своим словам, начал Пётр Брониславович. – А почему же обязательно пудель? Может, овчарку заведём сторожевую, солидную? Вот, я понимаю, собака. А пудель…
– Как, милый, тебе не нравится? – взвизгнула Галина Гавриловна, бросилась к своему Петру и уселась ему на колени. – Представь только на минуточку: чудный такой пуделяха с чёлочкой. Мы пуделяшку нашего ещё и подстрижём модненько, чтобы на плечиках был пышный такой кудрявый мех, а попка у него чтобы была вся голенькая, на кончике хвоста круглый помпончик, махать им так раз-раз… И на лапках тоже по пушистику – и будет он семенить так забавно: тяп-тяп-тяп-тяп-тяп!
Живое воображение Петра Брониславовича тут же нарисовало перед ним эту прелестную картину. Кудрявый пудель с бритой попкой, семенящий на тонких голых ножках, оканчивающихся помпончиками…
– Это подо льва, что ли, стрижка называется? – поинтересовался Пётр Брониславович у супруги.
– Ага.
– А на шее бантик небось?
– Бантик, бантик! – охотно закивала Галина Гавриловна. – Вот как ты всё хорошо понимаешь!
– Фу. – Пётр Брониславович снял жену со своих колен. А затем твёрдо и уверенно сказал: – Это уродец, Галина, а не собака.
– Уро-о-о-о-о-о-о-дец? – протянула Галина. – Ах, собака, которую я хочу, – уродец, значит?! И ты ещё говорил, Петя, что у нас с тобой полное взаимопонимание!!!
В её голосе слышалась страшная обида. И слёзы брызнули из глаз. Такого Пётр Брониславович ещё ни разу не видел. Он бросился успокаивать бедняжку-жену, вытирать её слёзы первым, что попалось под руку (а под руку ему попалась яркая жёсткая мочалка для мытья посуды), бормотать ободряющее:
– Не волнуйся, Галиночка, зачем волноваться-то? Конечно, полное! Я тебя очень взаимно понимаю!
Галина Гавриловна, по жизни совершенно не плакса, от этих слов тут же начала успокаиваться, выхватила у мужа и закинула подальше мочалку, которая успела ободрать ей нос и щёки. Но мир так и не наступил.
– Но вот только на пуделя согласиться никак не могу, – добавил Пётр Брониславович.
И слёзы вновь потекли по щекам его жены.
– Ты совсем игнорируешь мои желания, да, Петруччио? – жалобным голосом спросила Галина.
– Я пуделей игнорирую! – честно заявил Пётр Брониславович. – Особенно с голой попкой и с чёлочкой! Уси-пуси, просто срам один!
Галина Гавриловна горестно уселась на стул и сказала как будто сама себе:
– И это говорит он… Боже, за какого бессердечного тирана я вышла замуж! Пётр Грженержевский не любит животных, ещё он не любит…
– Люблю животных! – возмущённый такой несправедливостью, воскликнул тиран Грженержевский. – Галиночка! У меня в детстве хомяк был! И рыбки!
– Не верю!
– Ну зачем тебе пудель, душа моя? – взмолился Пётр Брониславович, взглянув на часы и сообразив, что уже опаздывает на первый урок.
– Он мне нужен, нужен, нужен! – точно пудель, взмахивая чёлкой, мокрой от размазанных слёз, твердила Галина. – А ты, Петя, такой бессердечный, не нужен мне совсем.
Вот этого Пётр Брониславович совершенно не ожидал. В растерянности он сел на пол, затем встал, схватил себя за нос, за подбородок, пожал плечами и замер, хлопая глазами.
– Не нужен? Как же не нужен, Галиночка? Я же хороший, – только и смог сказать бедный Пётр Грженержевский, первый раз оказавшийся в такой ситуации.
– Пуделёк тоже хороший, – был ему ответ. – Даже лучше. Ах, ты ничего не понимаешь… Всё, Петя, всё… Вот и кончилась наша счастливая совместная жизнь.
– Как же, Галиночка? Почему?.. – Петру Брониславовичу казалось, что мир рушится, исчезает в пасти насмешливого дьявола. И физиономия у этого дьявола такая задорная, дурашливая, с кудрявой чёлочкой и лопоухая. Совсем как у… Ой, нет, нельзя даже думать!
– Да потому что, Петя, – отвечала Галина Гавриловна голосом старухи Изергиль, наполненным горечью прожитых лет, состоящих сплошь из утрат и лишений, – был у меня такой ма-а-аленький каприз. А ты его проигнорировал… У нас разные вкусы, Пётр. И мы с тобой совсем не схожи.
Галина Гавриловна надвигалась, подталкивая сатрапа-мужа к выходу из квартиры. Тот трепыхался, пытаясь что-то объяснить, но Галина Гавриловна была неумолима. Все вопросы были ею решены и выводы сделаны.
– Но это же не так, не так, Галиночка! – кричал Пётр Брониславович, протягивая руки к любимой жене. – Мы с тобой – и вдруг… И всё из-за какого-то кудрявого заморыша!
– Конечно, заморыша… – услышал Пётр Грженержевский, вылетая из собственной квартиры. – Ты солдафон, Петя. И никогда не поймёшь женского сердца…
