Найо Марш
Роковая ошибка

Доктор Филд-Иннис был истинным спасением для всех в Верхнем Квинтерне. Младший сын бригадного генерала, он вместо военной избрал медицинскую карьеру и женился на женщине, которая иногда выигрывала на скачках, но чаще терпела поражение.

С викарием мы уже встречались. Звали его Уолтер Клаудесли, и служил он в очень красивой старинной церкви, насчитывавшей теперь, как ни печально, всего около двадцати прихожан, хотя некогда их число доходило до трехсот.

«В целом, – подумала Верити, – это вполне предсказуемый верхне-квинтернский званый ужин, правда, с непредсказуемым хозяином и в необычной обстановке».

Все пили коктейли с шампанским.

Сибил, сверкая, рассказывала мистеру Маркосу, как он умен, и захлебывалась от восторга от его дома. Верити не переставал удивлять ее талант в разговоре с мужчинами делать самые заурядные замечания так, будто бы они содержали некий шаловливый намек. Она жестом пригласила мистера Маркоса сесть рядом с ней на диван, но он, судя по всему, не заметил этого и остался стоять. «Не сомневаюсь, – подумала Верити, – потом она скажет мне, что он прекрасно умеет подать себя в обществе».

Стоя на коврике перед камином, мистер Маркос с удовлетворением наблюдал за своими гостями.

– Очень мило, – сказал он. – Мое первое квинтернское «мероприятие». На самом деле это нечто вроде крестин дома, не правда ли? Как чудесно, что вы смогли прийти, викарий.

– Разумеется, я благословляю его, – излишне самодовольно изрек викарий. Он с удовольствием приканчивал уже второй коктейль.

– И кстати, состав гостей не ограничится только квинтернцами. Должен прибыть еще кое-кто. Надеюсь, он не слишком запоздает. Это человек, с которым я познакомился в Нью-Йорке, некто Бейзил Шрамм. Я нахожу его, – мистер Маркос сделал небольшую паузу, и странная улыбка заиграла на его губах, – весьма интересным. Он позвонил мне сегодня утром совершенно неожиданно, сообщил, что собирается практиковать где-то в наших краях и приедет сегодня вечером. Мы обнаружили, что его путь будет пролегать через Верхний Квинтерн, и я спонтанно пригласил его на ужин. Он немного нарушит баланс за столом, но, надеюсь, никто не поставит мне это в упрек.

– Американец? – спросила миссис Филд-Иннис. Голос у нее был хриплый.

– По рождению – швейцарец, кажется.

– Он будет кого-то замещать или собирается открыть постоянную практику? – поинтересовался доктор Филд-Иннис.

– Последнее, полагаю. В каком-то то ли отеле, то ли доме престарелых, то ли санатории. «Рен-что-то».

– Не в «Ренклоде» ли? – воскликнула Сибил, всплеснув руками.

– Вот-вот, я же чувствовал, что название напоминает мне о несварении^[12]. Конечно, в «Ренклоде», – подтвердил мистер Маркос.

– Так вот куда он направляется, – произнес доктор Филд-Иннис.

Этому совпадению, если можно его так назвать, было уделено большое внимание. Потом разговор перешел на садовников. Сибил взволнованно представила присутствующим свою находку. Мистер Маркос принял вид важного господина, и когда Гидеон спросил, не наняли ли они этого нового человека, небрежно ответил, что наняли, но он еще не знает его имени. Верити, которая в душе была совершенно аполитична и с виноватым видом прохаживалась справа налево и обратно, почувствовала, как в ней закипает ярость. Она заметила, что мистер Маркос смотрит на нее так, словно видит насквозь.

Он пододвинул к ней свой стул.

– Мне очень понравилась ваша пьеса, – сказал он. – Думаю, на настоящий момент это ваша лучшая вещь.

– В самом деле? Спасибо.

– Очень умно с вашей стороны уравновешивать проницательность воспитанностью. Вот только я хотел спросить…

Он с большим пониманием говорил о ее пьесе, и Верити вдруг пришло в голову, что в Верхнем Квинтерне не было ни одного человека, с которым она когда-либо обсуждала свою работу, и сейчас она чувствовала себя так, словно произносила правильные реплики в каком-то «неправильном» театре. Поймав себя на том, что слишком горячо говорит о собственном сочинении, она осеклась.

– Простите, я разговорилась на профессиональные темы.

– И что? Что в этом плохого? Особенно если ваша профессия – из области искусства.

– А ваша?

– О, – вздохнул мистер Маркос, – моя – тоска зеленая. – Он взглянул на часы. – Шрамм опаздывает-таки. Боюсь, заблудился в кентском Уилде. Не будем его ждать. Скажите мне…

И он снова погрузился в обсуждение пьесы. Вошел дворецкий. Верити ждала, что он объявит – обед, мол, подан, но вместо этого он торжественно произнес:

– Доктор Шрамм, сэр.

Когда доктор Шрамм вошел в гостиную, Верити показалось, что весь мир как-то сдвинулся. У нее пересохло во рту.

– А ведь с вами мы уже встречались, – сказал доктор Шрамм, когда Николас Маркос подвел его к Верити. – Какое-то время назад.

IV

«Если быть точным, двадцать пять лет назад», – подумала Верити. Нелепо, почти смехотворно было спустя двадцать пять лет чувствовать себя выбитой из колеи из-за его появления.

– В таких случаях говорят: мир тесен, – заметил доктор Шрамм.

Он любил делать подобные замечания. И всегда точно так же посмеивался при этом, поглаживая усы.

«А ведь поначалу он меня не узнал, – подумала Верити. – Будет мне наукой».

Доктор Шрамм в сопровождении мистера Маркоса перешел к камину и с небольшим перерывом осушил два бокала. До Верити донеслись его объяснения по поводу того, что он пропустил поворот на Верхний Квинтерн.

Но почему «Шрамм»? – терялась она в догадках. Мог бы взять двойную фамилию, если «Смит» недостаточно хороша для него. И «доктор»? Значит, он в конце концов все же получил диплом.

– …очень трудная местность, – говорила между тем – и, видимо, уже давно – миссис Филд-Иннис.

– Да, очень! – излишне горячо согласилась Верити и была награждена недоумевающим взглядом.

Наконец всех позвали к столу.

Верити боялась, что они могут оказаться рядом, но после недолгих колебаний – а может, ей это только показалось – мистер Маркос посадил Шрамма между Сибил и доктором Филд-Иннисом, которому было назначено место справа от Верити, слева сел викарий. Сам мистер Маркос устроился справа от Сибил. Стол был круглым.

Во время ужина Верити вполне справлялась с собой. Викарий всегда был хорошим собеседником, но в силу необходимости, а также по собственной воле склонным к воздержанности, так что под непривычным воздействием вина язык у него немного развязался. Доктор Филд-Иннис тоже пребывал в разговорчивом настроении. Он блистал анекдотами о дерзких проделках своих студенческих дней.

На дальнем от него конце стола доктор Шрамм, чей бокал наполнялся уже трижды, оживленно болтал с Сибил Фостер, как будто не обращая внимания на доктора Филд-Инниса и Верити. Склонившись к Сибил, он охотно смеялся над тем, что она рассказывала, и между ними установилась атмосфера легкого флирта и взаимопонимания. Верити почувствовала груз воспоминаний и боль давно заживших ран. Это была его обычная манера поведения, когда он хотел показать, что его интересует другая женщина. Он демонстрировал эту манеру, сидя в театре во втором ряду партера и продолжая смеяться, когда все остальные уже замолкали, чтобы она, Верити, и актриса, на которую он якобы положил глаз, обратили на него внимание. Верити чувствовала, что даже теперь, двадцать пять лет спустя, каким бы идиотизмом это ни казалось, он устраивал это представление для нее.

И она знала, хоть и не смотрела в их сторону, что Сибил пустила в ход весь свой арсенал восторженного смеха и томных взглядов.

– А потом, – рассказывал тем временем викарий, вернувшийся к воспоминаниям о Риме, – была вилла Джулия^[13]. Не могу даже описать вам…

Повернувшись к нему, Верити заметила, что за ней наблюдает хозяин дома. Вероятно, потому, что теперь викарий перешел к этрускам, Верити пришло в голову, что взгляд улыбающегося мистера Маркоса в тот момент сделался типичным взглядом знатока. Этого так просто не обманешь, подумала она.

Очевидно, он попросил миссис Филд-Иннис исполнять обязанности хозяйки, поскольку после того, как всех по кругу обнесли портвейном, та обвела взглядом дам и непререкаемо пригласила их перейти в гостиную.

Когда дамы оказались там, выяснилось, что доктор Шрамм произвел впечатление. Сибил, не теряя времени, принялась допрашивать Верити. Почему та никогда о нем не рассказывала? Хорошо ли она его знает? Женат ли он?

– Понятия не имею. Это было тысячу лет назад, – ответила Верити. – Он, кажется, был одним из студентов моего отца. Насколько помню, мы столкнулись с ним на какой-то вечеринке во время больничной практики.

«Насколько помню»? Он наблюдал за ней тогда половину вечера, а когда начался танец со сменой кавалеров, перехватил ее у какого-то здоровяка-первокурсника и уже не отпускал до конца вечера.

Она повернулась к Прунелле, своей крестнице, спросила, какие у нее планы на предстоящие дни, и, как могла, истолковала ответ, ориентируясь главным образом на мимику.

– Ты что-нибудь поняла? – устало спросила ее мать.

Прунелла захихикала.

– Кажется, я становлюсь туговата на ухо, – сказала Верити.

Прунелла решительно тряхнула головой и «включила звук»:

– Только не ты, крестная Вэ. Расскажи нам про своего супердруга. Какой красавчик!

– Пру! – машинально, как часовой механизм, одернула ее Сибил.

– Ну, мама, ведь это правда, – огрызнулась дочь, снова переходя на шепот. – И уж не тебе говорить, – добавила она. – Ты набросилась на него, как на жареную индейку.

– И впрямь! – подхватила миссис Филд-Иннис и испортила весь эффект, разразившись грубым смехом.

К облегчению Верити, этот инцидент положил конец дальнейшим расспросам о докторе Шрамме. Дамы приступили к обсуждению местных новостей и были увлечены этим, пока к ним не присоединились мужчины.

Интересно, думала Верити, расспрашивал ли кто-нибудь – хозяин, или викарий, или доктор Филд-Иннис – Шрамма об их былом знакомстве, как расспрашивали ее саму дамы, и если да, то что он отвечал, и сочтет ли он уместным подойти и поговорить с ней. В конце концов, было бы странно, если бы он этого не сделал.

И он подошел. Николас Маркос, следя за тем, чтобы его гости не скучали, устроил это. Шрамм сел рядом, и ей пришло на ум, будто нечто неподобающее было в том, что на первый взгляд он ничуть не постарел. Если бы он показался ей – как, без сомнений, показалась ему Верити – сильно изменившимся, она могла бы представить себе их конфронтацию более ярко. А так он вызывал у нее ощущение тяжелого похмелья. На первый взгляд его лицо действительно мало отличалось от прежнего, хотя, когда он повернулся к свету, под кожей четче обозначилась сеточка сосудов. Глаза теперь были слегка навыкате и немного покрасневшими. О таких мужчинах говорят – не дурак выпить, подумала она. Волосы, лишь немного поредевшие на висках, были смазаны тем же составом, что и в былые времена.

Он был все так же, как и двадцать пять лет тому назад, одет с иголочки и сохранял выправку как у военного.

– Как поживаешь, Верити? – спросил он. – Вид у тебя цветущий.

– Спасибо, прекрасно.

– Пишешь пьесы, я слышал?

– Совершенно верно.

– Потрясающе. Я должен пойти посмотреть одну из них на сцене. Какая-то ведь идет сейчас, если не ошибаюсь? В Лондоне?

– В «Дельфине».

– Публика ходит?

– Аншлаги.

– Да что ты говоришь! Значит, мне на спектакль не попасть. Если только ты не составишь мне протекцию. Составишь? Пожалуйста.

Он, как в былые времена, склонил к ней голову. «Зачем, черт возьми, ему это нужно?» – подумала она.

– Думаю, мое слово будет мало что значить, – ответила Верити.

– Тебя удивило мое появление?

– Весьма.

– И чем же?

– Ну…

– Ну?

– Во-первых, фамилией.

– Ах, это! – он небрежно махнул рукой. – Давняя история. Это девичья фамилия моей матери. Швейцарская. Мама всегда хотела, чтобы я взял ее фамилию. И вписала это в свое завещание, можешь поверить? Она предложила мне именоваться Смитом-Шраммом, но это так труднопроизносимо, что я решил отказаться от Смита.

– Понятно.

– Видишь, Верити, я в конце концов получил диплом.

– Вижу.

– В Лозанне. Моя мать осела там, и я к ней присоединился. Я так сблизился с этой семейной ветвью, что решил закончить образование в Швейцарии.

– Понятно.

– Практиковал там некоторое время – если быть точным, до маминой смерти. А потом кочевал по свету. Имея медицинское образование, найти работу нетрудно. – Он говорил свободно и непринужденно. Фразы следовали одна за другой так складно, что у Верити создалось впечатление, будто они заучены наизусть в ходе частого употребления. Так он болтал некоторое время, нанося легкие уколы ее самообладанию. Впрочем, уколы эти, к удивлению и радости Верити, оказались настолько незначительны, что ей стало интересно – из-за чего он так суетится?

– А теперь ты собираешься осесть в Кенте, – вежливо предположила она.

– Похоже на то. В некоем отеле-санатории. Я много занимался диетологией – в сущности, специализировался по ней, – а это место представляется весьма подходящим для приложения моих знаний. Оно называется «Ренклод». Знаешь такое?

– Сибил, миссис Фостер, часто туда наведывается.

– Да, это она мне сообщила.

Он посмотрел на Сибил, которая с недовольным видом сидела подле викария. Верити поняла, что Сибил наблюдает за ними и, завидев, что Шрамм бросил взгляд в ее сторону, многозначительно улыбнулась ему, словно они обменялись только одним им понятной тонкой шуткой.

– Папа, можно мне показать Пру твое последнее чудачество? – спросил Гидеон Маркос.

– Давай, – откликнулся тот. – Конечно.

Когда молодежь ушла, он сказал:

– Шрамм, я не могу позволить вам вот так монополизировать мисс Престон. Вы уже достаточно поболтали, так что придержите свои воспоминания о прошлом и перейдем к другим гостям.

Он подвел его к миссис Филд-Иннис, а сам занял место рядом с Верити.

– Гидеон считает, – сказал он, – что, приглашая гостей на ужин, я слишком командую ими, веду себя старомодно, напыщенно или как там еще. Но что же мне еще делать? Предложить своим гостям извиваться и дергаться под его оглушительные музыкальные записи?

– Забавно было бы посмотреть, как пляшут викарий и Флоренс Филд-Иннис.

– Да, – согласился Маркос, искоса бросив на нее взгляд, – действительно было бы забавно. Хотите знать, что это за «мое последнее чудачество»? Это картина. Трой.

– С ее арлинтонгской выставки?

– Именно.

– Как мило с вашей стороны. Которая? Случайно не «Разные наслаждения»?

– Вы – гений!

– Значит, действительно она?

– Пойдемте – увидите.

Он повел ее в библиотеку, где не оказалось никаких признаков присутствия молодых людей. Там все еще продолжался ремонт. Весь пол был уставлен открытыми ящиками с книгами. Стены, включая и те участки, которые находились за книжными стеллажами, были отделаны красной китайской лакированной бамбуковой бумагой. Картина Трой стояла на каминной доске – блистательное буйство цветных росчерков – сплошь завитки и окружности.

– Вы коллекционируете прелестные картины, – сказала Верити.

– О, я вообще заядлый барахольщик. Я коллекционирую даже марки.

– Серьезно?

– И занимаюсь этим страстно, – ответил он, разглядывая картину из-под полуопущенных век.

– Вы собираетесь повесить ее на этом же месте? – спросила Верити.

– Думаю, да. Но что бы я ни сделал, этот дурацкий дом все равно останется компромиссом, – признался Маркос.

– Это имеет значение?

– Да, имеет. Я испытываю что-то вроде вожделения к Квинтерн-плейсу. – Он произнес это с такой страстью, что Верити уставилась на него в недоумении.

– Вот как? – сказала она. – Дом, конечно, прелестный. Но это если смотреть на него снаружи…

– О, я видел его и изнутри.

Верити подумала, что хитрая старушка Сибил не утаила бы такого визита, но мистер Маркос внес ясность, добавив, что в поисках дома путешествовал через Кент, издали увидел Квинтерн-плейс и был так потрясен, что объехал его со всех сторон.

– Миссис Фостер дома не было, но я уговорил кого-то из прислуги впустить меня, чтобы бегло осмотреть нижний этаж. И этого оказалось достаточно. Я отправился в ближайшее агентство недвижимости, как выяснилось, только для того, чтобы узнать: Квинтерн не числится ни в их, ни в чьих-либо других списках продаваемых объектов и на все прежние запросы всегда следовал категорический отказ. Мой запрос ждала такая же участь: никто не собирался продавать дом. Так что – можете считать, из чувства досады – я купил этого монстра, чтобы сидеть в нем и держать бесплодную осаду.

– Сибил все это знает?

– Она – нет. Свои изыскания я проводил втайне. Будьте умницей, – добавил мистер Маркос, – не говорите ей ничего.

– Хорошо.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Но, боюсь, ваши надежды тщетны.

– Что еще мне остается? – сказал он, а Верити подумала, что если ей когда-либо и доводилось видеть чистую целеустремленность, то именно сейчас, на лице мистера Маркоса.

V

По пути домой Верити пыталась разобраться в событиях вечера, но, едва успев начать, увидела в свете фар знакомую фигуру, плетущуюся по улице. Затормозив рядом, она поздоровалась:

– Привет, миссис Джим. Ныряйте в машину, довезу вас до дома.

– Но вам же не по пути, мисс Престон.

– Неважно. Присаживайтесь.

– Это очень любезно с вашей стороны. Не откажусь, – обрадовалась миссис Джим.

Она постаралась быстро и аккуратно сесть на пассажирское сиденье, однако неловкость движений выдавала ее немалую усталость.

Верити заметила, что у миссис Джим, верно, был долгий день.

– Да, довольно долгий, – ответила она и добавила: – но деньги хорошие, а поскольку Джим работает лишь неполный день, отказываться от работы не приходится. Всегда ведь что-то нужно.

Верити догадалась, что женщина имеет в виду расходы на жизнь.

– У них там большой штат прислуги? – спросила Верити.

– Пятеро, если считать экономку. Как в старые времена, – ответила миссис Джим, – когда я работала там постоянно. Теперь такое редко встречается, правда? Как я сказала Джиму, сейчас все продают большие дома, если могут, под всякие учреждения и все такое прочее. Никто не стремится покупать поместья как мистер Маркос.

– А мистер Маркос стремится?

– Он хотел бы купить Квинтерн, – сказала миссис Джим. – В прошлом году в апреле, когда миссис Фостер была в «Ренклоде», он приезжал узнать, не продается ли дом. Сразу было видно, что он прямо заболел этим домом. Я как раз в то время помогала там с генеральной уборкой.

– Миссис Фостер это знает?

– Он не назвал тогда своего имени. Я, конечно, сообщила ей, что заезжал какой-то господин, интересовался. И прямо ахнула, когда впервые увидела его после переезда в его нынешнюю усадьбу.

– Вы сказали миссис Фостер, что это он тогда заезжал?

– В то время я не работала в Квинтерне, – лаконично ответила миссис Джим, и Верити вспомнила, что у нее был перерыв в работе. – Это всплыло сегодня в разговоре. По сведениям мистера Алфредо, дворецкого, – продолжила миссис Джим, – мистер Маркос все еще повернут на Квинтерне. Алфредо говорит: если уж мистеру Маркосу что-то втемяшится в голову, он ни за что не отступит. Вы довольны садовником?

У миссис Джим была привычка перескакивать с одной темы на другую безо всякого предупреждения. Верити показалось, что она уловила пренебрежительную нотку, но она не была в этом уверена.

– Он начнет работать у меня только в пятницу, – ответила она. – Вы с ним уже встречались, миссис Джим?

– Как с ним не встретишься? – отозвалась та, потирая артрозное колено. – Энни Блэк таскает его по всей деревне, словно он главный экспонат выставки лошадей.

– Он скрасит ее одиночество.

– И это тоже, – загадочно высказалась миссис Джим.

Верити свернула в узкий переулок, где стоял дом Джоббинов. Все окна были темны: Джим и дети, конечно, уже спали мертвым сном. Миссис Джим вылезала из машины медленней, чем садилась в нее, и Верити только сейчас поняла, насколько та устала.

– Вам завтра рано на работу? – спросила она.

– К восьми, в Квинтерн. Вы очень добры, что подвезли меня, мисс Престон. Спасибо. Доброй ночи.

Разворачивая машину, Верити подумала: мы обе возвращаемся в свои неосвещенные дома. Но она привыкла жить одна и не имела ничего против того, чтобы войти в темный Киз-хаус и нащупать рукой выключатель.

Уже лежа в постели, она перебирала в памяти события вечера. На нее нахлынула волна усталости вместе с нервозным состоянием, которое она определяла как «синдром беспокойных ног». Верити осознала, что встреча с Бейзилом Шраммом (как теперь ей придется его называть) была более суровым испытанием, нежели она сочла в момент встречи. Прошлое навалилось на нее и ошарашило каким-то внутренним унижением. Она заставила себя расслабиться физически, мышца за мышцей, и выкинуть из головы все мысли.

Пытаясь ни о чем не думать, она почти полностью – но не до конца – утратила чувство опасности, поджидающей, как злодей в старой моралите́ за кулисами. Однако после долгих душевных мук Верити все же уснула.