Нави Севенсон
Записки охотника
Погода, как и во все предыдущие дни, великолепная. Солнце стало нашим постоянным спутником, указателем пути.
Итак, сегодня мы охотимся последний день, завтра – домой. Что же принесёт нам этот день? В начале мы решили пройти вниз по Дресвовому ручью до Невонки и пойти дальше уже по берегу речки. Так и сделали. И едва отошли от зимовья две сотни метров, как я увидел бегущего по траве рябчика. Опять тоже самое. Я мчусь за ним, вспугивая тем самым ещё двух, но своего настигаю довольно скоро. Выстрел, и рябчик трепещется на земле. Начало есть. Санька возвращается назад: там, где-то один из рябчиков, вспугнутый мной. Я устремляюсь вперёд – за другим. Скоро слышу выстрел сзади меня, вижу, как перелетает мой рябчик, однако моё внимание привлекает белка, которая, ничуть не обращая внимания на нашу охоту, резвиться себе на берёзе, то взметнётся вверх, то стремительно мчится вниз, прыгая с ветки на ветку. На некоторое время я забываю о рябчике, об охоте и с любопытством наблюдаю за зверьком. «Ах, красавица, как тебе весело, был бы я чуть поменьше, да полегче, тоже присоединился бы к тебе, побегать с тобой, попрыгать, беззаботно повеселиться!» Однако я обрываю свои мысли и иду туда, где спрятался рябчик. Иду осторожно, внимательно, разглядывая каждое деревцо. А вот и рябчик. Он сидит на сосёнке метрах в тридцати от меня, по-видимому ничего не подозревая. Мне того и надо, я стреляю и на этот раз без промаха.
Скоро и Санька настигает меня, он тоже с трофеем. Мы идём дальше, то удаляясь от ручья, то приближаясь к нему и вот выходим к Невонке. В этом месте речушка уже довольно приличная, недаром в Саньке загорается страсть рыбака.
– Давай порыбачим. – говорит он. – У меня удочка есть, может быть на уху поймаем, надоели рябчики.
Меня рыбалка вовсе не прельщала, да и не надеялся я поймать здесь что-то. Посовещавшись немного, мы продолжаем свой путь, только уже в обратную сторону, в свой заветный распадок, где стоят петли на зайцев, откуда мы ещё не уходили без добычи. Однако сегодня в нас вселилась какая-то вялость. Казалось бы, всё сейчас бросим, упадём на траву и будем лежать весь день. Но ноги медленно, неуверенно, лениво тащат нас всё дальше и дальше. Вчера я потерял манок и лишился возможности подманивать рябчиков. Потерялся карандаш, и я не имел возможности сделать запись в своём походном дневнике. Санька остаётся ко всему равнодушен и это чувство постепенно передаётся мне. Я стараюсь перебороть вялость, но у меня это слабо получается, чувствуется, что мы устали. Неподалёку от распадка мы неожиданно нападаем на крупную бруснику. Ягода совершенно не тронута.
– Давай отведаем. – предлагает Санька, усаживаясь поудобней и поближе к ягоде, и я, не в силах возражать, медленно опускаюсь на колени и начинаю горстями отправлять спелую сладкую бруснику в рот.
Теперь уже мы не можем оторваться от этого занятия. Ягода просто тает во рту, однако, чем больше её ешь, тем сильнее тебя охватывает равнодушие и лень – мотый «враг таёжника». Мы прилагаем величайшее усилие, чтобы побороть это чувство, но время потеряно, пора обедать. Как назло, и суп у нас не удаётся, безвкусным так мы его и съели. Довольно долго не хотелось уходить от костра, а когда мы всё-таки накинули рюкзаки на плечи и расстались с костром, нас и тут подстерегла неудача. Мы пересекли весь распадок и не встретили ни одного рябчика.
– Улетели бедные. – решили мы.
Да, вот уж поистине невезучий день. Санька уже откровенно был недоволен похождениями. Ему всё надоело, ни к чему у него нет интереса, и это настроение понемногу передавалось мне. Однако скоро представился случай встряхнуться от опасного, если хотите, настроения.
Мы уже шли по бору, когда Санька вспугнул парочку рябчиков. Один из них сидит отлично видимый как мной, так и Санькой, но стреляет последний. Стреляет и не попадает. Я устремляюсь вперёд, но вспугиваю второго рябчика. Я считал, что он наделал немало шуму при взлёте и не услышать его было нельзя, но мой спутник, огорчённый неудачей, ломится вперёд, ничего не слыша и не видя. Чтобы не упустить добычу, я поспешно вскидываю ружьё и стреляю. Рябчик падает в траву. Санька недоумевает, откуда этот. Он устремляется вперёд, за тем, в которого не попал. Мне ничего не остаётся делать, как следовать за ним. Несколько раз мы безуспешно вспугиваем рябчика, да так ничего и не добились.
Своё дело этот случай сделал, моё настроение резко подпрыгнуло. Я чувствую прилив сил и бодрости, чего незаметно, однако в моём спутнике. На протяжении всего дальнейшего пути, а в этот день мы сделали довольно приличный круг, вспугивали не мало рябчиков. Санька не отличался ни зоркостью, ни тонкостью слуха. Почти из-под ног то у него, то у меня взлетали то по одному, то сразу выводками рябчики, а он как оглох, ничего не слышит. Мне приходилось постоянно окликать его:
– Слышал?
– Что?
– Да как что? Рябчик взлетел!
Сегодня я Саньку не узнавал, больше он ни разу не стрельнул, в то время, как я произвёл ещё три беспроигрышных выстрела, впервые за всю охоту добившись такого результата: шесть выстрелов – шесть рябчиков.
Санька устал. Его ничего на свете не интересовало, скорей бы в зимовье, а завтра – домой. Да, подходит к концу наша охота. Результаты неплохие – пятьдесят семь рябчиков, из них сорок один мой, однако неутешительные. Хотелось бы «сыграть», как говориться, «покрупней». Здесь я ловлю себя на слове – всё-таки у меня глаза и руки «завидущие». Как говорят бурундуки, всё мне мало, чего-то хочется ещё. Другой бы сказал: «сорок один рябчик – это ого-го!», а я? Впрочем, в этом мне ещё предстоит убедиться самому, только не будем забегать вперёд.
Последнюю ночь нам немного не повезло, во всяком случае мне, любящему таёжную компанию в количестве два-три человека. К нам присоединились четыре человека из изыскательной партии, позднее ещё трое – отпускники, пожелавшие провести время в тайге. От изыскателей мы узнали, что Дресвовый вовсе не Дресвовый, а ручей Новенький. То, что мы видели сегодня пробитую ось лесовозной автодороги (в этом я разобрался как геодезист), это есть начало краха здешних привольных мест, так как почти во всём бассейне Тушамы и Невонки будет проводиться заготовка древесины для Усть-Илимского ЛПК. Что тропа, которую мы так искали, идёт именно по тем гарям, с которыми мы столкнулись на пятый день похода и отказались окончательно от поисков. Что та тропа, по которой ушли мы в дальнее зимовье, идёт не дальше, ни больше, как по зимовьям. Что тракторный след, это дело их тракториста, прошедшего там два года назад. Больше нас ничего не интересовало.
Этой ночью спали вшестером на двух нарах.
21 сентября.
Вчера с вечера накрапывал дождь, но с утра, как будто бы небо снова чистое. Сегодня нам некуда торопиться. Нам предстоит добраться домой. Необходимо набраться сил, чтобы преодолеть эти тридцать километров, к тому же рюкзаки вряд ли будут лёгкими.
Наши случайные встречные группами покидают нас. Вначале ушли отпускники, ночевавшие у костра, затем и изыскатели направились на свою повседневную работу. Оставшись вдвоём у таёжной избушки, мы начинаем понемногу собираться в путь, укладывать рюкзаки.
Разделывая рябчиков, мы откладывали в банку их съедобные внутренности: желудки, сердца, печень. Всё это делалось для того, чтобы перед дорогой сварить суп из этих внутренностей, но сегодня мы изменили наше решение. Идти было решено без задержки, а обед устроить у Дресвуньи. Так и сделали.
Когда наши рюкзаки были готовы, мы в последний раз, каждый по-разному, осмотрелись вокруг. Саньке не терпелось отправиться в путь, домой, прочь из тайги. Прикидываем наши рюкзаки, и вот тут-то я начинаю понимать, что значит тридцать рябчиков. Мой рюкзак в два раза тяжелее Санькиного и ничуть не легче, а может быть и тяжелее, чем он был в начале пути. И такой груз мне предстоит нести тридцать километров. Санька посмеивается надо мной:
– Жадность губит тебя. – говорит. – Хозяйственный чересчур.
Но все его насмешки ничуть не расстраивают меня. Я взваливаю рюкзак на спину и, согнувшись колесом, выхожу на тропу.
Нет смысла описывать, как мы шли на Дресвунью, пообедали, там же встретили двух невонских охотников, отправившихся подготавливать к сезону свои зимовья.
Нет спору, не легко мне пришлось со своим рюкзаком, и частенько, с затаённой злобой, посматривал я на своего спутника, который почти не сгибался под своей ношей, шёл легко, часто обгоняя меня. По всему было видно, ему рюкзак не давит плечи. И хотя я еле передвигал ноги, едва успевающий за Санькой, понимал, что моя злоба не обоснована, даже не справедлива. Я тем не менее надеялся на его помощь, ждал и не дождался. Понимая, что винить своего спутника не имею права, я глушил в себе злобу, старался выглядеть бодрее, внушить себе, что только так и должно быть.
Неподалёку от дома мы вспугнули капалуху. Последняя пролетела метров сто и уселась на сосну. Я сбросил рюкзак, сапоги и босиком пошёл искать удачу. Прячась за деревьями, я медленно приближался к птице, и, когда уже казалось, что удача на моей стороне, откуда ни возьмись вспорхнул рябчик. Взлетел и напугал капалуху, которая конечно же покинула уютную сосновую ветку и перебралась в более безопасное место, подальше от меня, невезучего таёжника.
Так и закончилась моя последняя охота в этом году. Двадцать девять рябчиков, общим весом восемь килограмм чистого мяса, я принёс-таки домой. В тайге мы съели шестнадцать рябчиков. Цифры внушительные, но ведь мы были в тайге девять дней. Мы не плохо поохотились, но дальше сорока пяти километров от города не ушли. Сейчас я понял, что мы неправильно поступили, потратив не мало времени на поиски тропы. Нам надо было идти на запад, и чем дальше, тем лучше. Тогда наш поход был бы гораздо интересней.
Но как говориться, после драки кулаками не машут. Дело сделано, поход завершён.
27 мая 1978г.
У меня великая радость! 23-го мая родилась дочь, Наташенька! Вот уже какой день все мои мысли с ними, моими родными, Анютой и Наташей!!!
1 февраль 1980г.
Я – преступник! Один год восемь месяцев и четыре дня я не брал в руки дневник. Разве это не преступление? Прости меня, читатель, прости хотя бы за те новости, что я тебе расскажу.
Я ходил в тайгу всю осень прошлого года, каждый выходной. Только ходил уже не как мальчишка, чтобы насладиться тяжестью ружья, рюкзака, вкусом свежего рябчика, а чтобы набрать ягоды и грибы для моей семьи. Да, я – человек семейный. Моя дочь, черноглазая, русоволосая, такая малышка, такая хорошенькая, и не только потому, что она моя дочь, а потому, что это признают все. А теперь новости:
Третьего января сего года у меня родился сын! Я назвал его Иваном. Вот он лежит. Ты его не видишь, читатель, а я его вижу, моего малыша. Послезавтра ему будет месяц. Я очень-очень рад тому, что я отец двух детей!
УРА!!!
17 октябрь 2011г.
Прости, читатель, почему-то захотелось продолжить этот рассказ спустя двадцать один год. Там, в прошлом, всё наивно, по-детски, а люди меняются, тем более за столько лет. На сегодняшний день у меня уже пять внуков! Три мальчонки!! Две девчонки!!!
Итак, продолжим.
Осенью 1982 года я ушёл из геодезии, из интереснейшей профессии. Ушёл, потому что надо было как-то обеспечивать жизнь семье. Денег катастрофически не хватало.
Мы уже жили в своей квартире. В данный момент мы живём в ней вдвоём с женой. Дети разбежались по своим квартирам.
Так вот, в октябре 1982 года я устроился в химлесхоз, в организацию где добывали сосновую живицу – стратегическое в то время сырьё. В основном её скупала оборонка нашей страны. Короче пошёл я зарабатывать деньги.
В том же октябре меня постигло огромное горе – погиб мой друг, Игорёха Сизых. А погиб нелепо. Из токарей он перешёл в монтажники, у него тоже была уже семья, в июне этого же 1982 года у него родился сын Дениска, надо было тоже кормить семью, а монтажники зарабатывали больше. Вечно деньги, а говорят не в них счастье. Да, правильно говорят – в них одно несчастье.
За пятнадцать минут до окончания смены, в пятницу, их бригада смонтировала ферму на будущем лесодеревообрабатывающем заводе. Оставалось отцепить тросы, и Игорёха пошёл. Молодой, уверенный в себе, сильный, пошёл без страховки. Осень тогда была ужасная, снег с дождём, гололёд кругом, чего уж говорить о том, что творилось там, наверху. Он упал с двенадцати метров на утрамбованный скальник. Его увезли в больницу ещё живого. Его могли спасти, если бы не пресловутые порядки нашей страны. Была пятница, последний рабочий день недели, все врачи разошлись по домам. Он лежал без обследования до понедельника.
Он прожил неделю после трагедии…
А ведь могли его спасти, вмешайся только вовремя. Впрочем, мне сложно судить, я не врач. Меня тогда просто застигло это горе. Я до сих пор, приходя к нему на кладбище, реву безутешно и не стесняясь никого вокруг.
Его мать, Галина Ильинична, пережила сына на семнадцать лет. Сейчас они лежат рядом. И Андрей Миронович, отец Игоря, тоже там застолбил себе место, рядом с родными. Он дожил до правнуков. Игорёшкин Денис женился, у него родился сын. Настёна, Мироныча внучка, моя любимая племяшка, вышла замуж и родила дочь.
6 ноябрь 2013г.
Дал внучке прочитать дневник. Ничего она не поняла. Ей уже десять лет! Боже мой, какой же я старый! Катюня смеётся надо мной и моей писаниной, но я уверен, что позже она поймёт меня. В данный момент она ворчит на меня, назвала почему-то козявкой. Я их всех люблю, все прошли через мои руки, и все ко мне тянутся, хоть я их иногда и ругаю.
Старый стал, вредный.
19 апрель 2015г.
И снова перерыв… Закончу ли я когда-нибудь логически это повествование?
Мне уже шестьдесят! Я пенсионер!
Уже четвёртый внук, Семёнчик, сын моего сына, в этом году пойдёт в первый класс, а на будущий год и самая младшая, Вероника (Манюня), тоже станет школьницей.
Я уже инсульт успел схлопотать, уже нигде не работаю. Иногда бывает слишком плохо, до того, что никого не хочется видеть, всё побоку, что будет, то и будет и не страшно нисколько. Но чаще – ленюсь.
Но куда я дену воспоминания?
Восемь лет я проработал в химлесхозе, вернее сказать восемь лет прожил в тайге. Причём жил там круглый год, домой приезжал на выходные и в отпуск. Но какие это были отпуска!
Мы всей семьёй ездили в Закарпатье, на родину жены. Там у меня были, теперь уже были, изумительные люди – тесть и тёща. Теперь уж их нет, как и моих родителей. Там осталось не мало родственников – сестра жены Иришка, её дети, мои племяши, её старший брат со своей семьёй. Вот и я сдал. Буквально до 60-ти лет был ещё живчик, никакие болезни ко мне не преставали, ну почти. А тут резко и до инсульта. Теперь мне только остаётся вспоминать тот райский уголок – Закарпатье.
Но я снова отвлёкся.
Жизнь в лесу, особенно работа, была очень тяжёлой. Описать её невозможно, её надо прожить. Но вот почему-то вспоминается она гораздо чаще всего остального, причём с ностальгией. Я вообще мог бы о жизни в лесу и о собаках говорить и говорить и даже книгу написать, но вот уже и писать не могу – подчерк стал ужасный… разволновался, а мне нельзя.
Постараюсь прерваться ненадолго. Так много хочется рассказать!..
Эпилог.
Последняя запись в дневнике моего отца датирована пятым апреля две тысячи двадцать вторым годом, за пять месяце до его смерти. Плохо разборчивым подчерком он прощался со своей женой, сестрой, братом… и просил у всех прощение. Я не стал публиковать её тут, посчитал слишком личным, что ли.
Вспоминая своё детство и завораживающие рассказы отца своим друзьям о тайге, я понимаю, как много он мог бы написать о своей работе в химлесхозе. О том, как после жизни в лесу, он, став плотником краснодеревщиком и устроившись на работу на ЛДЗ, с трепетом и любовью создавал мебель. О том, с каким азартом он писал программы по выведению потрясающих рисунков на фасады мебели для своего станка ЧПУ. О том, какие великолепные шкатулки он мастерил из разных пород древесины. Но больше и красочней всего – это конечно были для него тайга, охота и собаки!
Он часто мечтал о том, что, набравшись сил, напишет книгу о своей увлекательной жизни, но, суровые условия выживания и огромное желание обеспечить всем необходимым свою семью, не позволили ему осуществить мечту.
Его богатый внутренний мир, гамма эмоций и желание поделиться всем этим великолепием с другими передались мне по наследству. Я с детства любил писать рассказы, повести, стихи и теперь понимаю от куда во мне всё это.
Спасибо тебе за моё детство, за все твои учения и наставления, за то, что научил быть и оставаться добрым, чистым и светлым человеком, за всё, что твоё по праву продолжает жить во мне – твоём сыне. Спасибо тебе, ПАПА!!!
