Наташа Дол
Горький вкус карри под тенью Тадж-Махала: год как жизнь
Всей гурьбой мы направились в институт, стоявший от общаги через дорогу, по которой ездили арбы с лошадями, телеги с быками, рикши велосипедные, моторные, грузовики, или плелись одинокие или груженные кирпичом, песком, щебнем несчастные ослики.
Перед институтом фонтан-бассейн. Сейчас он не работал. Много разных студентов стояли то тут, то там – вот, собственно, и первое впечатление.
Прошли в фойе. На диванчике я увидел троих белых девчонок. Они замахали мне руками и подозвали. Я присел. Подумал, что институт вмещал в себя различных иностранных студентов. Я еще не подозревал, что суть состоит в том, что ежегодно сюда приезжает видешей человек семьдесят, распределяются по группам в соответствии со знаниями, и представлют собой одно единое целое, связанное тем, что они здесь одни, белые, даже если черные (в смысле Шри-Ланка, Таиланд), далекие от дома и надолго.
Я почувствовал по очаровывающим улыбкам трех европеек, что им понравился безумно.
Но они мне не очень: все как одна милые, улыбчивые, носатенькие и страшненькие. Одна Бернадет (и ее имя сразу вылетело прочь) из Австрии (тут же и это забыл), другая –Беатрис из Румынии (все тоже самое) – их двух я долго еще буду путать, как зовут, откуда;
третью звали Сара – итальянка.
– Я думал, в Италии девки посимпатичнее, – в душе скривился.
– Саша. Россия, – улыбался я.
– О, мафия, – пошутила Сара.
– О, ес, – ответил и больше не хотел тратить с ними время. Они меня сексуально не привлекали. Ведь я за индийской женой сюда приехал. Или хотя бы временной женой. Направился за остальными в другое крыло института в секретариат за формальностями. Радовало, что из-за сутолоки приезда нам еще дня два не учиться.
Начало чего то масштабного – это всегда как праздник. Одни знакомства. Всеобщая, или это так казалось, радость и непонимание где ты и что ты. Правда, словно заново родиться. Ушло все, что было до вчера.
По временам я одергивал Наташу и кричал ей в ухо:
– Представь, мы в Индии! Только вчера было что-то другое! Поверить не могу.
Она улыбалась и жмурилась, полностью меня понимая. Мы жали друг другу руки.
Зашли в кабинет Хариша – секретаря, мужика лет сорока с чем-то. Он дал нам троим бумаги заполнить. Сегодня или завтра едем в полицию регистрироваться.
Я обернулся, держа в руках листки и не знал куда сесть. Мелькнули искры между мной и ней. Красивая индианка. Черные глаза, явная благосклонная мне улыбка. Пару секунд мы не двигались с места и словно приковали друг друга. Я оценил ее. Не высока. Волосы приятной волной. В джинсах видны симпатичные ноги и бедра. Я не знал языка и молчал. Мой язык онемел от неожиданного изобилия. Еще вчера я был одинок и даже на горизонте никто не намечался. А сейчас на любой цвет и вкус. Во мне просыпался кобель и уже хотелось возгордиться и швыряться претендентками на мое естество направо и налево. Ах, я олух…
Она опустила глаза и ушла, о чем-то спросив Хариша.
Погруженный в приятное впечатление, я опять надоедал сестре заполнить за меня скучные формуляры.
Закончив с этим, мы как только узнали, что нам сразу дают степендию, стремглав помчались вниз в кассу. Быстрая роспись в журнале. Пересчет купюр. Приятный шелест. Ты сам себе кажешься удачником, каких свет не видывал. Миллионер.
4
Мы всей компанией договорились отправиться на базар. Всем нужно было что-то купить: замки, шнуры для белья, что-то из посуды. Кому-то требовалась обувь и шмотки.
И вот, опять встретившись у ворот, где сидели смешные менты-охранники с ружьями, как в блокадном Ленинграде, мы двинулись в первое, считай, путешествие.
Мы шли неопытной гурьбой, как дурацкое трусливое стадо. На нас постоянно оглядывались, слали воздушные поцелуи, «Хаи!», «Хело!», улыбались и показывали пальцами. Я лично чувствовал себя затравленным зверем, ступая по пыльной обочине, по бокам которой росли кактусы, валялся мусор и кто-то обязательно если не стоял спиной и не мочился на стену, то сидел на корточках, кряхтя и с любопытством бесстыдно глазея на тебя.
Мы шли мимо лавок, мимо шикарного дома, мимо помойки с какими-то разноцветными обрезками, в которых всегда лежала какая-нибудь корова и жевала их. Мимо автослесарни, где чинили рядом с мотороллерами – второй по популярности транспорт – с прошлого столетия черные долбанные велосипеды, на которых ездиит вся Индия. Мимо храма с увешанными красными материями, с алтарем, в котором воткнута какая-нибудь грубо сляпанная фигура божества (в Агре любят носатого Ганеша), и с выложенным плиткой полом, на котором постоянно сидят, свесив ноги, и ничего не делают люди.
Наконец мы дошли до перекрестка. Несколько авторикш праздно прели под палящими лучами. Все было в диковинку и я потянулся было за фотиком, но оцепенение и стеснительность помешали.
Завидев нас, водилы ринулись в драку: кто обслужит. Среди нас послышались призывы: «Зафар!» Тот, дельно переговариваясь то с одним, то с другим, говорил свою цену, спорил, ему завышали, он сбавлял.
Все-таки мы сели. В две рикши. Я впереди у руля, с ужасом, не представляя, за что же мне держаться. Еще больше страшась, как бы во время езды какая-нибудь драндулетина не зацепила мне колено и не оторвала ногу.
– Тихо, Саша, – успокаивал сам себя. – Тут люди как-то ездят и ты сможешь, ничто тебе не помешает, не навредит.
Я с ужасом понимал, что теперь я с компанией обречен ездить так всегда, в неудобстве. Ну что ж, в любом деле приходится, наверное, терпеть издержки.
Водила врубил крутые местные песни с басами и погнал, ловко и рискованно лавируя, бибикая, чуть не врезаясь и не сталкиваясь. Мы все визжали как безумные. Я молился Богу оставить мне мою жизнь. Я знал, что здесь любят ужасное движение без правил, и надо к этому привыкать. Ведь они здесь давно. И до сих пор живы. Нужно доверять. Я еще в эту пору не мог правильно объяснить себе это.
Но зато, мчась, что волосы развевались и захватывало дух, я увидел Индию при свете дня, я увидел основную картину Агры. Толпы людей. Жуткая перенаселенность, о которой я читал в географии еще в школе и тогда не мог и помыслить, что иллюстрации оживут. И все оглядываются на нас.
Подъезжая к некоему мосту, я увидел разных торговцев. Здесь мне скопище людей, машин, рикш напомнило настоящий змеевник. Одни торгуют рыбой. Мухи летают, садятся и откладывают личинки . Другие торговцы стоят с горами бананов, на лотках третьих высятся пирамиды апельсинов. Следующие крутят через мясорубку сок и разливают его в одни и те же стаканы тысячам желающих, лишь слегка ополаскивая водой…
Конечно, я не сразу это все заметил. Все пестрело и кишело перед глазами. В ушах звук мотора и гул людей. Иногда мы, казалось, вот-вот столкнемся с телегой, которую тащат два белых буйвола с огромными рогами. От удивления и страха я только рот успел раскрывать и вжиматься к водиле, оставляя только любопытную голову снаружи.
Я постоянно пытался запомнить дорогу. Но обилие информации затрудняло. Лишь смутно уловил, что мы ехали по прямой большой дороге. Возможно, главная. Миновали огромный отель «Холидей инн» и я взял его за смутный ориентир. И после него все перемешалось в голове.
Наконец остановились около маленького храмика с фотографиями деда в платке, который сидел, положив одну ногу на колено другой. Люди подходили и молились.
– Саш, быстрей глянь, – Наташа наклонилась сзади к моему уху, чтобы нас никто не слышал. – Глянь туда, какая красивая девушка!
Я напрасно вытягивал шею. Поздно. Она уже смешалась в толпе верующих. Я расстроился. Как всегда обвинил сестру, что неправильно зовет смотреть. Мол, надо кричать не гляди, а гляди направо в пятый забор седьмого ряда. А она: «Гляди!» куда? Назад? На небо? В землю? Вперед? Всегда так.
Мы слезли всей гурьбой и расплатились.
Теперь нужно переходить дорогу. Я ужаснулся: как это возможно? Тысячи единиц транспорта, никаких светофоров. Мы стали лавировать, пока не перешли. И это наполнило меня адреналином на неделю вперед.
Впереди базар. Раджа ки Манди. Длинная улица, сплошь состоящая из разновсячинных лавок. Я с восхищением ожидал этой минуты увидеть настоящий восточный рынок. Торговцы кричат нам, зовут. Нахваливают товар и кажут большой палец из кулака. С непривычки крайне трудно всем отказывать. Когда идешь, особо без цели, тогда-то и труднее избежать ненужных трат. Но все, что нужно купить, купить надо сейчас, ведь с нами Зафар, знающий цены.
Вдруг наши окружили кого-то. Я заглянул за плечи. Какая-то приятная улыбчивая индианка здоровалась со всеми.
– И откуда-то познакомиться успели? – недоумевал я. Хотя она так уж, приятная, но не блестяще.
– Это кто такая? – спросил в толпу.
– Тануджа. С нами учится.
– Хм, – заключил я. – Очень информативно.
Продвигались дальше по рядам. Сурадж, мощный кореец, тоже в нашей компании. Хотя над ним смеются и называют хрюшкой. Ну правда, слегка похож. Но издеваться-то не хорошо. Возможно, он что-то почуял и поэтому скоро пойдет в одинокое плаванье.
Мы гурьбой заходили к торговцам тканями, восседающими на подушечках, как персидские вельможи. Просили пить. Воду нам подавали в железном стаканчике. На вкус она жестяная и какая-то густая. Отделались хлебком. Углубились в какой-то проулок. Там Таня заказывала себе шальвар камиз – широчайшие штаны на веревке, а сверху бесзрукавная рубаха по колено, а на горло полагался еще газовый шарф, одеваемый при случаях на голову – могольская древняя мода.
Пока портной, как из сказки, с метром и мелком стоял с ней и оговаривал размеры, фасон, мы сидели вдоль стенки на мягкой лавочке. Нам предлагали чай. Мы вежливо отказались. Мне опять пришла мысль, что как-то все ощущалось странно, по-иному. И одновременно, словно я здесь живу уже давно и не удивляюсь. Или это привычка снобиста вид делать, что меня ничем не удивишь, а потом в это и верить. А ведь так ты и не замечаешь восторга.
Юлька, поддавшись конформизму, тут же заказала шальвар и себе. Я посмотрел на Наташу, мол будешь? Она мотнула головой. Ей все равно больше нравилось ходить в европейской одежде.
Вышли из магазина. Я решил тоже присмотреть себе покупку. Подумал, почему бы не остановить выбор на сандальках. Поперебирал там, поспрашивал цены. От 150 до 300 рупий мне называли. Потихоньку я начал подозревать, что больше 200 давать неправильно. Посоветовался с Зафаром.
Он сначала сводил меня в одну лавку- со стелажами и скамеечками для примерки: ну как у нас. Ничего не подошло. Потащил в другую, сквозь узкую прореху в стене, где открывался свой тесный волшебный мирок с пробегающими крысами, восседающими на подушках и пьющими чай хитрыми торговцами. Все они уже здоровались с нашим узбеком, называли по имени. Я все больше проникался уважением к Зафару.
Теперь вся компания пришла и села на стульчики, ожидая, когда я напримериваюсь. Я выбрал себе одни симпатичные, желтые, замшевые. Трудность выбора сандалей заключалась в том, что в Индии поголовно все носят сандалии с держалкой между большим и средним пальцем ног. Не знаю как они, но я представлял, что эта маленькая финтиклюшка обязательно натрет кожу. Примеряя, я сразу ощущал дискомфорт. Может у индийцев кожа там дубленая? И вот эти последние, хоть и с держалкой, были с виду надежны, прошиты крепко. А главное – сама держалка была деликатна к моей ноге.
Но теперь начали спорить о цене. Долго препирались. Торговец, почуяв тугие видешные кошельки, особенно после стипендии, не хотел сбавлять. Я порывался уходить десять раз. Возвращался на место. Договорились на 250 рупий. Сунул коробку с сандалями под мышку и с непонятным беспокойным чувством убрался отсюда вместе с остальными. Мы еще полазили по рынку. Мадина искала себе бартан – посуду.
Пока все помогали ей советами, я заметил торговца мороженым. Местное. На ниточке висят интригующие пустые морковного цвета вафельные рожки, куда айскримвала половничком черпанет тебе два-три кругляша. Я предложил Наташе. Тем более не дорого- 5 рупий. И ценник висит. Без обмана. На вкус оно оказалось приятным. Кремовым. Тут же наши увидели нас, лижущих, и тоже захотели мороженного. Что тут сказать? Толпа.
Покидали Раджа ки Манди мы так же. Ловили рикш, Зафар торговался, усаживались с великим дискомфортом чуть не на колени друг друга, я неизменно на одной ягодице, пальцами за воздух, водила врубал музыку и мы катили с ветерком. Я опять отметил Холидей Инн.
Около змеевника, где мост, мы притормозили. Там еще один рынок. Как всегда куча народу, фруктовые лотки на колесах, велосипеды, мотоциклы, обгаженные одиночки коровы. Береги ноги, чтоб не отдавили, и смотри, чтоб не провалиться в вонючую канаву, тянущуюся вдоль рынка, или в навоз, или просто в кучу очисток. И опять непонятные незапоминающиеся закутки лавок.
Как ни старался, ориентация вылетала из головы.
– О, Господи, как же тут одному-то? – взмолился я.
– Никак! – приходил безнадежный ответ.
Теперь Мадина искала себе касетный магнитофончик. Песни индийские слушать. Я в душе скривил лицо: неужели кто-то еще пользуется этим? Наверное, Таджикистан недалек от Индии. Хотя Мадина постоянно давала понять всем, что она – цивилизация.
– Ой, ну что они смотрят? Как будто белую женщину не видели.
Мы с Наташей неизменно переглядывались: у нас-то они чурками называются.
– Ой, у нас такого нет, у нас чисто… – Мадину в шок приводили писающие нахально в стену люди, а мне постоянно хотелось спросить: – Неужели у вас не так? А мне рассказывали наоборот.
Но я не хотел ссориться и оставлял ей лицо. К тому же, может, она и правду говорит.
Мы с сестрой купили по замку. Она себе еще веревку для белья…
5
В общежитие вернулись полные эмоций и впечатлений. Меня шокировала грязь и нищета, попрошайки, всеобщее стремление обобрать и обмануть тебя, завысить до небес цену. Голова распухала. Сразу такое вынести тепличному юноше было крайне нелегко. Меня этот день почти уже вымотал, хотя еще не было и шести вечера.
Вернувшись в общежитие, я поменял замок и отдал охраннику казенный. Теперь я точно знал – лазить никто не посмеет.
Ужин в типинах мужикам принесли ровно в семь. Двое: один толстый с усами – Маниш, второй – маленький, лысенький, лупоглазый, с вечной улыбкой, так и остался у меня под прозвищем Хело Сэр!!! за то, что, входя, неизменно так здоровался, вносили на плечах складские пластиковые ящики с жестяными банками.
Зафар в момент, когда лупоглазый ХелоСэр производил эти слова, неизменно хихикал, до слез, хватаясь за живот. И этим доставлял удовольствие маленькому: белый сахаб радуется – Бог тебе удачу несет.
– Всегда, когда его вижу, моя душа вся прыгает, – показывая им вслед, объяснял мне Зафар. – В нем столько… как это по-русски?
– Позитива.
– Да, позитива, что прямо не могу, смешно становится. Душа поет.
Мне начинали нравится его восточные выражения. И вообще этот новый для меня человек весьма симпатизировал мне. Я неясно для себя решил держаться Зафара. Почему- то мужское общежитие ассоциировалось у меня с армией, где я никогда не был и незачем. С разборками, ночным разбужением новичков и мутузеньем их, с оскорблениями, насмешками, тайной враждой.
Меня напрягал лохматый еврей Равив. Ему где-то тридцать с лишним.
Меня беспокоили темно-бронзовые, с китаечностью в чертах, низкорослые мужички. Подозрительные, какие-то враждебные, я часто замечал на себе их взгляды.
– Уж не голубые ли они слегка? – ужасался я и заставлял себя вести еще больше по- мужски. До сего возраста мне везде все еще мерещились насильники и маньяки, вдолбленные мне с детства мамочкой.
Их где-то штуки четыре было, этих низкорослых, коренастых, бронзовых. Я голову ломал кто они, студенты ли, работники ли. От них веяло чем-то даже тюремным и бандитским. Я старался не смотреть им в глаза, как это нужно делать с собаками. Смотреть в глаза: акт вражды и вызова.
Нам принесли еду. Отбросив, как всегда, прочь все страхи и тревоги в подобных случаях, я с азартом раскрывал типин, пытаясь угадать что лежит в следующем. Я быстро начал работать ложкой. Казалось, это халява, хотя мне сказали, что изымают из степендии. А Зафар завыл:
– Фу б..! Опять эту х… дали! – это его обычный стиль разговора, что и доделывало впечатление, что я в армии. – Что за еб…на!
– Да вроде ничего, – встал я робко на защиту ужина.
– Са-аш! Ну как ты это можешь есть? – махнул рукой. – Ничего, вот проживешь с мое, вообще блевать будешь от этого!
Я усмехнулся. Не знал я, насколько он сильно предсказал большую главу книги моей жизни.
5
Наступил вечер. После ужина снова собрались у фонтана. С Наташей пришли две монгольские девчонки. И снова их все, кроме нас двоих, активно не принимали в группу.
Зафар снова предлагал поехать на выходные в какое-то Фатехпурсикри. Странно, но почему-то я был равнодушен к путешествиям. Уж слишком далеко от дома, чтоб желать чего-то большего.
– Help us, please! – услышали мы за спиной и обернулись. – We have big problem!
Из-за гаражей выбежала сырая высокая европейка. Вся мокрая до нитки, вид крайне встревоженный. Длинные волосы змеями по спине.
Мы поднялись ей навстречу.
– Что случилось? В чем дело?
Выяснилось, что у нее в комнате прорвало трубу. Ее подруга сейчас зажимает дыру пальцами.
Сикоди, охранники то бишь, безразлично в нескольких метрах сидели на стульях около ворот и играли палками и ружьями.
– У девушек трубу прорвало. Идите! – кинулся Зафар к ним.
– Нет, нет, – отнекивались они. – Завтра вардан придет, все будет хорошо. Саб тхик хо джаега. Возвращайтесь к себе.
– Какой саб тхик? Какой хо джаега? – орал Зафар и махал руками (я думал он их бить начнет). – Каль е бечаре (завтра бедняжки) мар джаеги! (утонут)
А те только посмеивались и в ус не дули.
– Плиз! – настаивала девушка. – Помогите же нам!
Динарка, туркменка, зная, что нравится смазливому пухляку, решила воспользоваться этим, но тоже бесполезно.
– Ладно, Зафар, – обявил я. – Пошли мы тогда. Скажи сикодям, что мы посмотрим.
Зафар хлопнул себя по голове: как эта мысль сама не пришла к нему в голову.
– Нет! Нет! – запротестовали те, насупившись, и замахали ружьями: – Мана! Мана апко!
Из споров я услышал, что несчастные были болгарками. Я видел, как у этой, что звали Алиной, навернулись слезы и началась истерика.
Мы согласованно рванулись с Зафаром к тропинке.
– Веди нас, куда надо.
Алина окинула нас благодарным взглядом и поспешила впереди.
Мы наплевали на запрет под страхом изгнания из института, ринулись спасать девушек. Заодно я весь ликовал при мысли, что увижу изнутри женскую общагу. И когда мы забежали во внутрь здания, оказалось, что это вроде пансионата с внутренним двориком. Девушки указывали путь по лестнице. На одном из этажей нам встретилась Динара. Выпучила глаза.
– Что это вы здесь, ребята? – спросила она своим приятным тонким голоском.
– А мы теперь здесь жить будем. Нам разрешили, – пошутил я. Разговаривать долго времени не было.
Мокрая сокурсница завела нас к себе в комнату, в ванную, где сидела еще одна, почти плавающая в воде. Пальцем затыкая бьющуюся струю, которая все равно не слушалась. Но вода была уже и под кроватями по щиколотку. Кругом плавали пакеты, сумки, тапки, как на тонущем «Титанике».
– О, да тут без сварки не обойтись! – сообщил Зафару свое открытие, добавив кучку русского мата.
Державшая струю мокрая девушка посмотрела на меня с улыбкой:
– Спасибо, что вы пришли. Нас заливает уже час, – сказала она с ломаным акцентом как -то по-западнославянски.
Я обомлел.
– Так вы знаете русский?– нецензурщина все-таки, при девушках незнакомых.
– Да, мы же из Болгарии. Понимаем.
Отбросив смущение, я сообразил, что нужно бежать наверх к танкам – огромным бочкам, куда по утрам шлангом заливают воду. Оттуда должны идти простейшие трубы с кранами. Все это осозналось в голове моментально. Я уже как-то менял сливной бачок дома. И тем более здесь в Индии система подачи воды не должна быть сложнее, чем у нас на дачах в простейших душевых из сарайчика с пленочной дверью и старой цисцерной от топливного автомобильного бачка наверху.
Как подумал, так и случилось.
Я выбежал на крышу и на секунду остановился полюбоваться. Наташа рядом, тоже замерла. Какой вид открывался! Ночной восточный город. Сказка. Вдалеке копошились светлячки живых огней. Город мерно гудел и дышал. Яркими маяками горели главные водонапорные танки за домами. Где-то играла музыка. Жаль, обстоятельства не дали подольше понаслаждаться живописностью.
– Красиво живем, скажи? – сестра угукнула и мы вздохнули полной грудью. – Чтоб я всегда так жил!
Снизу послышались мужские вопли и хриплый визг Зафара. Мы склонились через перила посмотреть. Крашеный мужичишка, нискорослый, неопрятный, с двумя конвоирами пытались вытолкать узбека из комнаты. Тот, как полагается ему, упирался и отмахивался, вытаращивая глазищи. Тут же к нам на крышу поднялся еще один молодой несмышленый сикоди с длинной винтовкой и нерешительно встал в ступор.
Моментально я перекрыл воду в полобщежитии. Благодарно мне полетело снизу:
– Все, спасибо, не течет.
Молодой сикоди тупо стоял рядом, смотрел как иностранный преступник колдует над трубами. Я взглянул вниз снова. Ха, и почему вардан не дождался утра. Спал бы себе дома, было бы все хорошо, саб тхик хо джаега.
Крашеные хной волосы в желтый цвет меня раздражали издали, усатый, очень неприятный тип, лет пятидесяти – оттаскать бы его за чуб за его глупость. Приземистый и маленький. И на вид – вредина отменная. Он мне не понравился еще больше с первой минуты нашего знакомства.
Замахали мне руками спускаться, причем не удостоверившись, сделал ли я свое гнусно-благородное дело.
– Ну тупые! – подумал я в бешенстве и сжал кулаки.
Они считают нас двоих преступниками за то, что пришли к женщинам, как в гарем, против правил, но упускают из виду явную причину. Авария. Если бы замкнуло проводку, а они там по уши в воде плавают. Два, три, пять обгорелых иностранных трупика. Тоже бы саб тхик хо джаега?
Когда я спустился, внизу Зафар с пеной у рта продолжал лаяться на хинди с пришедшими, пытаясь вдолбить очевидность геройского нашего поступка. Они лишь махали руками и говорили о правилах. Галат бат, галат бат, неположено. Правила. Кровь то приливала, то отливала во мне от раздражения.
Зная уже о тупости индийских чиновников, я начал волноваться: вдруг выгонят обратно на родину после второго дня. Да меня все засмеют. И все из-за них. Им ведь принципы важны.
– Ну ничего! – решил я, а ноги все несли прочь по ступенькам. – Докажу, в посольство, в министерство пойду.
Узбека моего гнали вслед за мной. Я заметил, как этот крашеный вардан на лестнице мотнул охраннику в мою сторону, спрашивая, а это кто, кого еще накажем?
– Дело шьет, паскуда! – испуганно я припустил ногами.
Мы вышли на крыльцо общежития. Вардан отправился осматривать девичью келью. С нами кое какие девушки тоже оставались из солидарности и, если понадобиться, давать свидетельские показания.
Зафар же пошел страмиться с молодым сикоди, которому потом вероятно дадут по шеям за то, что пропустил мужчин в женское отделение, дурак. Да и вообще крайний всегда нужен. Его, кстати, и наказали. Понизили в должности и посадили в другое место дежурить. Больше всего по нему сокрушались Таня с Ией:
– Беднейнький, такой хорошенький, как бы не выгнали. Он сам из деревни. Его вся деревня деньги собирала, чтоб он в Агру на работу приехал. Он один там всю семью кормит…
– Мери бат то суно! – пытался заставить бедненький сикоди выслушать себя. Тут я и усвоил как невежливо эта фраза звучит: «Выслушай меня!»
– Если бы твоя сестра там оказалась? – орал узбек.
– Правила запрещают, – не понимал мент.
– Правила! Знаешь, где видал я такие правила? – хлопнул себя по паху.
Из компанейства я не уходил. Но хотел. Хотел взять под узцы своего горячего азиатского приятеля и утащить прочь.
Наконец после долгих пререканий Зафар внял моим мыслям – говорить ему что-то было бестолку – и мы ушли, гордые за себя, и злые на их тупость, не видящих истины.
Тут ужас начал обуревать меня: я здесь на долгие месяцы, а они уже меня выводят, эти индийцы. Как же смогу я вытерпеть их?!
Мы вернулись к себе в чатравас – общагу. Или хостел по-английски, что более распространено. От чатраваса же санскритом прет за версту, как от аки паки древнерусским. Ну да ладно…
Мы все еще громко обсуждаем. К нам выходят остальные. Спрашивают. Мы рассказываем. Через некоторое время делать становится совсем нечего. Зафар предложил выйти во двор посидеть на перевернутых холодных горшках трепаться со студнями из соседней… соседнего чатраваса. Кажется, инцидент исчерпан и все забыто. Меня расспрашивают, откуда я. Где это моя страна. Я коверкал хинди, с трудом подыскивал слова.
Все шло довольно мирно. Один ходит из стороны в сторону и побренькивает на гитарке. Я спросил ее поиграть. Поперебирал два-три аккорда и вернул.
Но разве Зафар мог жить мирно? Пока я бренчал, он уже из-за чего-то поспорил. Кто-то ему успел насолить.
Он стал как ерш. В общей болтовне усмотрел что-то неприемлемое и обидное.
– Что ты? – кинул он одному нагалендцу, сытому парню с бородкой, повышая угрожающе голос.
– Мазак.
– Мазак?! – ощетинился узбек. – Я тебе дам мазак! Саш, он, бля, знаешь что сказал, что насмехается надо мной!
Я еще плохо знал хинди. Их склока для меня была чужда. Но я видел, что товарищ мой, похоже, сам зарывается на пустом месте. Китаевидные студенты казались мне вполне дружелюбными и вежливыми.
– Ты смотри, – он показал на ушастого гитариста, у которого я брал инструмент. – Он мне своей херней машет, мол, стукну! Саш, да я ему пизды сейчас дам!
И добавил ругательства на хинди.
– Пошли начистим ему! – скомандовал Зафар, указывая теперь на другого, толстого с бородкой.
Шумиху я не любил, ни с того ни с сего драться тоже. Но из компанейскости просто составить угрожающую фигуру это можно. Я вытащил из недр себя суровость и мы двинулись на толстого нагалендца.
Выдвинув подбородок, узбек ему что-то говорил. В переводе не нуждалось:
– Уши надеру, узлом свяжу, мама не узнает… – что-то в этом духе.
На этом новый инцидент тоже исчерпал себя. Кто-то встал между спорящими, сикоди примирительно похлопал Зафара по плечу:
– Прости его.
Вернулись в чатравас. Фырчащему Зафару нужно было чем-то занять чещущиеся руки и он решил сделать добро. Взял стальной поднос с накладенным рисом, лепешками пури и далем. Снести беднякам, что живут неподалеку. Семья кузнеца. Я прямо гордился этим поступком. Значит, Зафар был очень хорошим человеком, только малость вспыльчивым. Выглядело как в старой доброй сказке про Хаджу Насреддина.
Во дворе охранник и нагалендцы продолжали кучковаться у перевернутых цветочных горшков. Видимо, обсуждали ссору.
Мы шли мимо. Толстый исподлобья уставился на узбека.
– Что надо? – опять набычился Зафар.
Я хотел было его остановить. Мне надоедали его неоправданные нападки. Он в два прискока приблизился к сопернику. На это нагалендец тоже привстал. И Зафар, подумав, что тот собирается драться, тыльной стороной ладони первым пихнул его снизу вверх в подбородок. Я не ожидал, что тот тяжеловес так легко улетит в кусты. И отметил как это делается. В мозгу как-то записалось, чтобы пригодиться.
Тут началась свалка. Я уже видел как Зафара сдерживают трое и колотят. А он все еще старается удержать шаткий поднос. Я весь испугался – за поднос с рисом и далем. Неужели просыпят. И не сколько за своего друга, сколько за еду я побежал заступаться. Мы же беднякам ее дать собираемся. Что они вечером есть будут без нас?
Первым делом вообще хотел только изъять поднос у Зафара, и позволить ему героически сражаться одному. Еда всегда была для меня превыше всего: людей, дружбы, чести… Но стукнул мысленно себя:
– Что это я? Неверное решение.
Я отшвырнул одного, схватив его поперек туловища. Им и оказался самый зачинщик – толстый. Хотя, наверно, зачинщик – мой приятель. Двух оставил на попечение Зафара. Вместе с толстым нагалендцем я упал на каменный пол дорожки. Я на нем, сдерживая, придавливая животом к земле. А он вырывался и нюхал пол лицом. Толстый нагалендец не успокоился, а наоборот пытался до смешного достать меня неудобно кулачком. Угодил по кончику носа. Я вскипел. Враг был в моей власти и я занес кулак над его черепом. Весь сжался, сдерживая свой порыв ярости. Я знал, что такие удары могут заканчиваться летальным исходом. Надо было просто ткнуть ладонью ему в затылок, чтобы отметить его лицом печать на асфальте.
Уже и не помню. По-моему меня оттащили. Нагалендец вскочил на ноги и пихнул меня разок слабо в лицо кулаком. Я снова пропустил удар, но руки мои не ответили. Я ведь теквондист. Только ногами. Я попытался наброситься на него, но это было выше моих сил. Оказалось, что меня держит могучий кореец Сурадж. Не знаю за кого он был. Мне показалось, он защищал своих узкоглазых соплеменников. Потом он сдерживал нагалендца и я, улучив момент, все-таки пнул того в живот.
Дальше шла ругань. Без драки. Расцепили. Вардан трусливо стоял рядом, вжав плечи, и через спины остальных нагалендцев пытался утихомирить свалку, однако не встревая активно.
Я огляделся. Оказывается, фактически мы с Зафаром стояли против человек пятнадцати.
В мозгу приятно пришли две мысли. Первая: я наконец-то подрался, вторая: тем, что заступился за Зафара, заслужив его уважение до конца года.
Но больше всего мне жалко было смотреть на рассыпанный рис. Он теперь никому не достанется. Я еле сдержался, чтобы не подобрать пару упавших лепешек пури – все-таки накормить бедняков.
Разделенные толпой, мы продолжали переругиваться с толстым нагалендцем. Я крыл его русским матом, ибо не научился индийскому. Думаю, он все равно понял. Что-то выкрикивал мне в ответ.
– Саш, он говорит, что с тобой у него нет вражды, – перевел Зафар.
Мне это совсем не нравилось. Он попал мне два раза в лицо, хотя я просто разнимал их. – – Нет, вражде не конец. Будет второй шанс, я отомщу, – пообещал самому себе. – Потом, когда-нибудь.
Абу стоял в сторонке с взволнованным лицом.
– Ой , что будет с нами, если директору расскажут?
– Ой, что будет с нами! Ты-то что переживаешь? – огрызнулся Зафар. – Ты вообще стоял далеко и ничего не делал.
Я понял, что попал в точку: он оценил мое заступничество. Ну а с мягкотелого трусоватого таджика Абу что было взять? Молящийся по пять раз на день мусульманин пытался умилостивить Аллаха благочестием.
Пришлось возвращаться в общагу, не сделав больше добрых дел.
6
А на утро ко мне ворвался перепуганный Сурадж и забасил.
– Александр, ао, проблем хе! Пошли! – позвал за собой.
Я, представляя невесть что, сам испугался не на шутку. Почуял, что угроза идет от администрации.
