Натан Файлер
Шизофрения. Найти и потерять себя
Неуловимый аромат
Так Эрика стала беглянкой. Примерно в то же время она начала работать в британской широкополосной газете.
Она училась на втором курсе и договорилась о должности в отделе моды в этом издании. По большей части работа была лакейской. Подбор одежды для фотосессий и ее упаковка, когда нужно вернуть все поставщикам. Другие студенты не хотели заниматься ручным трудом, им хотелось писать статьи. Но Эрика не возражала. К этому времени она решила, что хочет стать модным ассистентом, и этот путь в профессию выглядел не хуже других. После двухнедельного испытательного срока ей предложили работу на один день в неделю. Эрика говорит, что ее называли «Пятничной девочкой». Взамен на ее услуги издание оплачивало проездной на неделю.
Эрика нравилась новым коллегам. Она усердно работала и была общительна. А еще она стильно одевалась, была привлекательна, худа как прутик и более чем готова тусоваться ночи напролет. Эрика была будто создана для этого мира. «У мира моды своя разновидность булимии, – говорит мне Эрика, – он вцепляется мертвой хваткой во все юное и новое, а когда ты становишься старше, он выплевывает тебя».
К этому времени Эрика жила в южной части Лондона в доме с парой третьекурсниц. Однажды вечером Эрика не смогла попасть домой – она все время теряла ключи и кредитки. Обе ее соседки куда-то уехали, поэтому Эрика засела в баре по соседству, потягивая «Гиннесс», который она считала за еду. В ту ночь она выпила очень много, и, когда ее выкинули из бара (он закрывался), ей вдруг стало ужасно страшно. Эрика до сих под думает, что в какой-то мере страх ее был оправдан. Район, в котором она жила, был известен высокой преступной статистикой, его называли «милей убийц». Эрика разбила кухонное окно, чтобы попасть в дом. Когда соседка вернулась и увидела осколки, она накричала на Эрику: «То есть ты теперь не только анорексичка, но и алкоголичка», а потом расплакалась. Дружба была окончена, и Эрике пришлось съехать.
Хотя бы в редакции газеты она чувствовала себя на месте. Чувствовала себя в безопасности. «Вообще, это, конечно, был бассейн с акулами», – смеется Эрика. Ее повысили до позиции модного ассистента, теперь она была приставлена к выпускающему редактору отдела. Работа становилась жизнью Эрики, и она решила бросить университет.
Она по-прежнему не получала профессиональной помощи в связи с расстройством пищевого поведения и странными идеями. Никто из ее знакомых не предполагал, что она нуждается в такой помощи. «Я иногда думаю, как бы все повернулось, если что-то подобное случилось бы сегодня? – делится Эрика. – Если бы люди предложили помощь? Но я не делилась ни с кем своими мыслями. Я не думала, что мысли могут быть признаком нездоровья». Тем не менее она решила, что должна попробовать набрать немного веса. На нижней отметке он составлял не больше 35 кг. Ей удалось увеличить вес до 45 кг, но она знала, что при ее росте (170 см) нужно набрать еще. Стратегия Эрики заключалась в курении марихуаны: «Чтобы расслабиться на работе и улучшить аппетит». Как-то она купила «косяк» на Лондонском мосту и пошла к дому в Кэтфорде, где жила в то время, выкурила марихуану в садике, зашла домой и легла на кровать. И тут люди начали на нее смотреть. Ее друзья и коллеги. Все они могли наблюдать за ней и знали, что она делает в своей спальне.
И что же она делала?
«Я моргала. Они следили, как я моргаю. Можно ли мне моргнуть? Закрыть глаза или держать открытыми? Люди смеялись надо мной, издевались. Я моргала неправильно».
На следующую ночь повторилось то же.
Конечно, Эрика не первый человек в мире, который почувствовал себя странно после принятия наркотика. Проблема заключалось в том, что все более странные вещи стали происходить в ее жизни, даже когда она ничего не принимала. Примерно в это время она сдружилась с группой сквоттеров и стала ходить на их вечеринки. На одной из них Эрика обронила ключи и вернулась на следующий день, чтобы их забрать. Друзья почему-то ужасно долго не открывали дверь, а потом, когда она все-таки смогла войти, показали ей арт-проект, над которым работали. Черно-белые фотографии плачущих людей. На одной был мужчина. Он плакал, свернувшись голышом на полу. Это имело смысл. Ей показали фото, потому что Эрика сделала что-то ужасное на вечеринке, и так друзья давали ей понять, как она должна себя чувствовать.
А еще примерно в то же время, после случайной ночи, проведенной с парнем, которого Эрика встретила на открытии галереи в Брик-Лейн, она решила поставить себе спираль. Только это была не обычная спираль. Когда Эрика уже шла из клиники сексуального здоровья, она поняла – в ее матку установили скрытую камеру. Это тоже звучало абсолютно логично. MI5[10] следили за ней.
* * *
Здесь я прерываю Эрику, чтобы кое-что у нее уточнить. Мне приходит на ум, что у этих двух идей должна быть совершенно разная природа. С одной стороны, мы имеем что-то абстрактное, почти наваждение: мысль о том, что фотография плачущего мужчины – намек на то, как она должна себя чувствовать. С другой стороны – по крайней мере, в моей голове это выглядит так – конкретное и твердое убеждение, что спираль – это шпионское оборудование, помещенное в матку Эрики агентами MI5, чтобы следить за ее передвижениями. Во второй идее нет ничего абстрактного. Это не легкая паранойя, сосредоточенная на том, что могут подумать о нас люди. Спираль была на своем месте. Она либо была камерой MI5, либо нет.
Я останавливаюсь на этом, потому что хочу понять, как такие абсурдные идеи появляются у человека и отличаются ли от более «рациональных».
Мы часто сомневаемся и проверяем ту информацию, что поступает к нам из «реального мира» (назовем его так для простоты). К примеру, если мы смотрим реалити-шоу, то можем прийти к выводу, что увиденное произошло на самом деле (и не было прописано сценарием), но также мы можем усомниться в некоторых элементах истории или даже счесть историю полностью выдуманной. Наше понимание мира, естественным образом, является следствием нашего опыта, но мы также способны сомневаться в истинности своего опыта и менять представления о мире, если получаем новые, меняющие картину свидетельства. Я хочу понять, насколько имманентна природа наиболее странных убеждений Эрики, почему она ни капли не усомнилась в них?
Короче говоря, я пытаюсь спросить у Эрики: насколько она была уверена в том, что ее спираль – шпионская камера?
* * *
Эрика прикуривает сигарету и задумывается. Мы переместились в сад, чтобы выпить чаю и посидеть на еще не слишком теплом весеннем солнце. «Я не могла быть так уж уверена, – заключает она. – Потому что если бы я была уверена, то, наверное, паниковала бы больше. Это вроде как происходило волнами. Я не всегда думала, что это правда. Это что-то вроде, – Эрика останавливается и принюхивается к воздуху, – что-то вроде неуловимого аромата. Что-то в этом роде. Начинаешь чувствовать ни с того ни с сего. Только не запах, а мысль».
Эрика приводит пример. Однажды утром она направлялась в офис издания, тогда он был в Канэри-Уорф. По дороге она встретила новостных агентов и краем глаза увидела копию журнала SLEAZENATION и заголовок: «Нам нужна революция!» Этого оказывается достаточно, чтобы Эрика что-то почувствовала. Она думает о сквоттерах, с которыми последнее время тусовалась. Возможно, они не те, кем кажутся. Они все причастны к миру искусства. Этот заголовок может быть тайным посланием. Дело происходило немногим позже 11 сентября, и Эрика решает, что ее друзья просят ее взорвать Канэри-Уорф. Они хотят революции, а она идеально подходит на роль минера: знакома с ними, но близка к миру корпораций. Эрика добирается до своего кабинета, открывает блокнот, берет ручку с большим пером сверху и пытается одолеть список дел на сегодня – достать пленку из холодильника, сделать подписи к последней фотосессии, забрать одежду для новой съемки, прибраться в шкафу, – но руки трясутся, потому что ее принуждают сделать что-то кошмарное, что-то, чего она совершенно не хочет делать.
Я нахожу, что способность Эрики пережить все это, не получая никакой помощи, превосходит любые, даже самые смелые ожидания. Впервые за время нашего разговора я использую медицинский термин. Я говорю, как поразительно, что она умудрялась вести нормальную жизнь, даже строить карьеру, с таким выраженным психозом.
Мы молчим какое-то время. Затем Эрика произносит кое-что удивительное для меня: «Приятно слышать. Я не особенно много говорю о том времени. Прошлое остается за скобками, когда я встречаюсь с терапевтом, потому что мы больше уделяем внимание проблемам сегодняшнего дня. Приятно знать наверняка, что это был психоз, потому что иногда, знаешь, я все еще думаю – вдруг я правда все это сотворила».
Нездоровые мысли
Эрика проработала в редакции полтора года, после этого ее отношения с начальством разладились. Ей было все сложнее концентрироваться, она слишком часто ошибалась. Эрика вспоминает, как ей объявили выговор за то, что сорочки, которые она выбрала для «викторианской» фотосессии, оказались недостаточно викторианскими. Она помнит также, как ее редактор говорит по телефону: «Я не могу больше ее выносить». Эрика знала, что сказанное относится к ней, и стала планировать путь отступления.
Прекрасным солнечным днем Эрика взобралась на поросший травой холм в парке, где-то на юго-востоке Лондона. Она хотела полюбоваться видом и подумать о будущем.
Ей было двадцать три года. Эрика открыла блокнот и начала записывать свои цели. Среди них: «Путешествовать, стать волонтером для благотворительности, закончить бакалавриат и получить степень магистра». Она смеется: «Там были и всякие глупости тоже… завести мальтийскую болонку, выйти замуж за рэпера».
Музыка – и в особенность хип-хоп – была важной частью жизни Эрики. Отчасти поэтому она добавила в свой список «жить и работать в Нью-Йорке». Огромная часть ее любимой музыки происходила оттуда. Еще Нью-Йорк был далеко – это утешало. Через три месяца после составления списка Эрика сидела в самолете. Я задаюсь вопросом: стремилась ли Эрика куда-то на самом деле или просто бежала от прошлого? Она считает, что и то, и другое. Ко времени переезда она обратилась за профессиональной помощью со своим расстройством пищевого поведения, но все еще ни с кем не говорила о странных и пугающих мыслях, что иногда приходили ей в голову. Эрика поняла для себя, что ее проблемы с едой связаны с алкоголизмом матери, и потому решила поселиться как можно дальше от дома.
Прибыв в Нью-Йорк, Эрика нашла дешевый хостел в Испанском Гарлеме – в основном соседями ее были безработные актеры, бегающие по кастингам в перерывах между сменами в «Бургер Кинг» и лелеющие надежду на большой прорыв.
Эрика тоже была безработной. Перед вылетом она отправила резюме редактору модного журнала, но ответа не последовало. Теперь она написала снова: «Я здесь!»
Когда она оглядывается назад, ей кажется, что редактор просто пожалел бедную девочку, прилетевшую аж из Англии. В журнале не было открытых должностей, но Эрику устроили работать в офис фотоагентства.
И тут вещи вдруг стали становиться мягкими, пластичными. Эрика вспоминает один случай с коллегами. Они все собирались зайти в лифт, но Эрика не могла заставить себя переступить порог. Пол в лифте каким-то образом размягчился, как глина, и она понимала, что, если войдет, тот тут же провалится прямо в шахту. Она в ужасе вцепилась в коллег, так и не дав никому зайти.
А потом мягким стало все, включая ее собственное тело. Эрика чувствовала, как оно скручивается и тянется. Она отнесла странные ощущение на счет духовного откровения и измененного состояния сознания.
Обратно в Англию ее привели куда более бытовые заботы. Зарплата Эрики составляла чуть больше 50 долларов в неделю, она превысила свой кредитный лимит, а ее рабочая виза истекала, то есть если бы она осталась, то ей пришлось бы работать нелегально. Она боялась остаться на мели, без денег даже на билет домой.
Итак, через пару месяцев после перелета Нью-Йорк, Эрика сидела без копейки в Кастлтоне, в доме со своей матерью и сестрой.
Послания и символы теперь окружали ее постоянно. Песня по радио – Sweet Dreams my LA Ex – была весточкой от лондонских сквоттеров: «Спи крепко, пожирательница слабительного. Скоро ты будешь в тюрьме». Дежурный звонок от старой университетской подружки значил, что Эрика пыталась ее домогаться. Подруга не говорила напрямую, а Эрика не помнила ничего подобного, но она стала просто одержима этой идеей – заказывала банковские выписки пятилетней давности, чтобы отследить свои передвижения. Она не спала ночами, проглядывая статьи, написанные ее многочисленными редакторами, выискивая метафоры и скрытые послания, из которых стало бы понятно, что она натворила и кто еще об этом знает.
Эрика начала готовиться к тюрьме. Она купила костюм для суда. Отрастила волосы. Она старалась выглядеть как можно более юной и хорошенькой, чтобы никто не поверил в ее виновность.
В то же время она продолжала работать. Она начала проходить онлайн-курс для писателей. Но если экран ее компьютера вдруг моргал, то потому, что кто-то пытался его взломать. Чтобы расплатиться с долгами, Эрика стала работать в приемной медицинского центра. Однажды утром туда пришел рабочий и под предлогом починки факса установил жучки и камеры. У Эрики случилась истерика, она разрыдалась и стала рассказывать коллегам, что ее подставили, что за ней скоро придут. Ей сказали взять выходной. Затем ее уволили за «грубые нарушения».
Было около трех часов ночи, когда мать Эрики нашла ее шарящей под кроватью в поисках шпионского оборудования.
Больше не в силах сама бороться со страхами, Эрика все рассказала матери, и та убедила ее пойти к врачу. В комнате ожидания было только одно окно, высокое и забранное решеткой – явный признак того, что если она расскажет правду, то ее здесь запрут.
Раздавленная и мучимая мыслями о самоубийстве, Эрика все равно сказала врачу правду. Он прописал ей снотворное и направил на прием к психиатру.
Сейчас Эрике уже несложно говорить о своем психическом расстройстве. Она много писала о своем опыте болезни, в том числе для национальной прессы. Она прочитала множество лекций и провела не одно групповое занятие. Психоз для нее – не такое уж страшное слово. Оно даже может быть в какой-то степени утешением.
Но все было по-другому, когда она впервые с ним столкнулась.
Эрике понравился психиатр. Она помнит, что он открыто говорил об ее «ложных убеждениях». Впервые с тех пор, как весь мир оказался против нее, Эрика рассматривала идею о том, что мысли человека могут стать «неправильными», как она выражается. До этого момента Эрика воспринимала свой разум как некую духовную сущность, но разговоры с психиатром подтолкнули ее к заключению, что с ее мозгом что-то не так.
Психиатр перенаправил Эрику к команде специалистов и выписал лекарство, которое, как он объяснил, должно помочь со странными мыслями. В то время он не стал ставить Эрике конкретный диагноз. Но слово «психоз» все же оказалось в медицинской карте Эрики – об этом она узнает через несколько недель во время рутинных обследований.
Платье в огне
Эрика была в полном замешательстве. Медсестра, проводившая обследование, спросила о том, как давно у Эрики стоит контрацептивная спираль. Но Эрика никогда не ставила спираль. Она была абсолютно уверена. Она бы помнила.
Эрика заспорила с медсестрой, которая, в свою очередь, настаивала на том, что спираль у Эрики все же была, – сестра смотрела на нее своими глазами.
Это была та же спираль, про которую пару лет назад Эрика думала, что это шпионская камера. Теперь она забыла об ее существовании. Сестра открыла медицинскую карту на компьютере. Эрика взглянула на экран – тут-то она и увидела это.
«У меня психоз?» – спросила она.
Сестра бросила взгляд на записи и проговорила: «Похоже на то».
Эрика сравнивает то ощущение с чувством, как будто ее одежда вдруг вспыхнула. «Как будто на мне было что-то очень опасное, – объясняет она. – Я читала статьи про людей с психозом, которые убивали своих детей. Это все, что пришло мне тогда в голову. И я подумала: если у меня будут дети, я могу их убить. Если я скажу кому-нибудь правду о своей болезни, они будут меня бояться. И я чувствовала, как на мне тлеет платье. Я была ужасно напугана. Я решила, что могу принести людям реальный вред».
Не одна Эрика была подвержена таким страхам. Очередным испытанием оказалось то, что ее сестра и мать тоже боялись скорее ее, чем за нее. Эрика помнит, как сестра назвала ее фриком. Мать выставила Эрику из дома. Вскоре она позвала ее обратно, но Эрика не чувствовала, что ее действительно хотят там видеть. Сейчас, после долгих размышлений, она понимает, что родственники были подвержены тем же заблуждениям, что и она сама.
Она снова произносит слово, которым описывала свою семью в начала: нувориши. «У нас был большой дом, но не было хорошего образования, не было особой культуры. Мама никогда не пошла бы смотреть в интернете статьи о психозе, не взяла бы книгу, чтобы узнать больше о нем. Это было скорее так: мы знаем, что это, и мы знаем – это опасно».
Шизофрения (в легкой форме)
Теперь, когда Эрика стала принимать небольшие дозы антипсихотических лекарств, она стала подвергать сомнению свои идеи. Возможно, она никого не домогалась, не была террористкой и убийцей. MI5 не отслеживала каждый ее шаг. Теперь ей лучше спалось по ночам.
Но отношения с матерью и сестрой все еще не ладились. Эрика ненадолго съездила в Нью-Йорк, прежде чем снова поселиться в Лондоне. Впрочем, «поселилась» – не совсем то слово. Эрика продолжала с головокружительной скоростью менять работу и места жительства – такова, по ее словам, была природа зверя.
Зверя по имени Шизофрения.
Психиатр, к которому Эрика ходила в Лондоне, наконец поставил ей диагноз. Он уточнил – в легкой форме. Несмотря на травлю и социальную изоляцию, Эрика к этому времени получила образование журналиста в Лондонском колледже коммуникаций. Она писала статьи, и ей за это платили. Она исправно платила за аренду. Также у нее были романтические отношения, хотя у ее партнера были проблемы с принятием ее диагноза – его расстраивало, какой замкнутой стала Эрика. Она редко выбиралась на улицу, вечера проводила дома, читая о шизофрении в интернете.
Она втайне зарегистрировалась на анонимном форуме и написала: «У меня шизофрения. Есть тут еще кто-то с таким диагнозом? Поговорите со мной, пожалуйста».
Она была шокирована и опечалена некоторыми из историй, что ей довелось прочитать: жестокость, сексуальное насилие, в том числе над детьми. «Это помогло посмотреть на мою жизнь с другого угла», – говорит она мне. Он также рассказывает, как пришла однажды на прием к психиатру и встретила в приемной мужчину. «У него все лицо было в сигаретных ожогах. Он ходил от стены к стене в этом маленьком закрытом пространстве и прижигал лицо сигаретой. А я переживала из-за травли на работе и легкой шизофрении. Помогает увидеть масштаб».
У Эрики был друг с обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР), и, чтобы ему помочь, она нашла группу поддержки для людей с психическими заболеваниями. Она и сама стала частенько сидеть с группой в кафе в районе Куинс-Парк. Эрика нашла здесь много друзей. Теперь ей давали интересную работу внештатного автора: она писала колонки для пары газет и курировала проект для четвертого канала (Channel 4). Иногда она писала о своей жизни с диагнозом. Эрика встретила нового бойфренда, влюбилась, путешествовала. Несколько лет казалось, что жизнь снова наладилась. А еще она читала работы Рональда Дэвида Лэйнга[11] и, подбадриваемая друзьями из группы поддержки, решила перестать принимать лекарства.
Эрика чувствовала себя превосходно. Даже лучше, чем превосходно. Она начала чувствовать что-то «противоположное паранойе». Весь мир был на ее стороне. Она стала кем-то вроде волшебника, шамана, супергероя. Она рассталась со своим парнем, но сохранила дружеские отношения с ним, и это тоже казалось лучшим исходом из возможных.
Двадцатидевятилетняя Эрика рассматривала варианты развития своей карьеры. На горизонте появилась заманчивая должность – нужно было преподавать журналистам, пишущим о моде. Это означало новый переезд, на этот раз к южному побережью. На собеседовании Эрика показала презентацию о том, что она «модный журналист, но на самом деле шарлатанка», основываясь на том факте, что даже за статью, размещенную на передовице американского Nylon Magazine, ей заплатили всего 30 долларов. Она хотела рассказывать о сложностях жизни журналиста «на вольных хлебах» своим студентам.
Ее потенциальные работодатели были в восторге. Она получила должность.
Через пару месяцев все покатилось под откос. Обиженный студент нашел статью, которую Эрика писала для интернет-издания Mirror, в ней рассказывалось о жизни с психозом. Вскоре статья разлетелась по всему «Фейсбуку». Все читали о проблемах Эрики.
«Надо мной смеялись все кому не лень, – рассказывает Эрика, – я стала ходячим посмешищем».
Ей и так приходилось нелегко, некоторые аспекты новой работы оказались тяжелее, чем она предполагала. Утренние лекции по четвергам стали настоящим испытанием: Эрике нужно было больше часа рассказывать аудитории в 140 человек о том, что не входило в ее компетенции. Она называла эти дни «анорексичными четвергами»: из-за переживаний она снова активно теряла вес. Она выглядела изможденной, и в голову приходили мысли о суициде. «Я была преподавателем, которого травят собственные студенты. В такой ситуации остается только молиться. Я становилась на колени и умоляла. Пожалуйста, просто дай мне умереть».
Она вела семинар, когда ректор постучал в дверь кабинета. «Вам нужно пройти со мной в отдел кадров. Прямо сейчас».
Проблема, как ей объяснили, заключалась в том, что при устройстве на работу она не упомянула о своем психическом расстройстве. Она также не упомянула, что в прошлом ее увольняли с работы. Все доказательства были написаны черным по белому – в ее собственной статье описывалось, как она работала в приемной медицинского центра, как боялась, что внутри факса стоит шпионское устройство, и как ее с позором выгнали. Эрику спросили, может ли она что-то сказать в свое оправдание. И она сказала. Сказала, что раньше она принимала лекарства, но потом поняла, что шизофрении не существует, и перестала. Сказала, что у нее нет никакого психического расстройства. И: «На самом деле у меня суперспособности. Я как шаман своего рода».
Начальник Эрики объяснил: руководству кажется, что Эрика не справляется с тем скандалом, который разгорелся в социальных сетях, и что они не хотят подвергать Эрику еще большему давлению.
Когда она забирала вещи из кабинета, коллеги избегали смотреть ей в глаза. Раздавленную, ее проводили до выхода.