Наталья Ташинская
Путь кшари. Дар Великих

– No!

…Но ударить не успел. В него, как таран, врезался седой, сбивая с ног. А следом за ним прыгнули и двое других, отсекая остальных стражей от дерущегося предводителя. Ал успел только изумиться, как слаженно и быстро эти трое включились в бой, будто понимая друг друга без слов. И, несмотря на их связанные руки, справились с ними не сразу.

Страж последний раз пнул скорчившегося на земле седого и отошел в сторону. Двое других диких тоже лежали на земле. Остальная толпа отхлынула назад, образуя полукруг и втянув за спины других истошно кричащую женщину. Но никто даже не попытался помочь упавшей троице. Ал сплюнул на землю и отвернулся. Дикие!

– Тебе их жалко? – небрежно поинтересовался Эр.

– Чего их жалеть? – удивился Ким, не дав Алу придумать ответ. – Энэ должны знать свое место.

Да, раб должен знать свое место, но Алу было неприятно смотреть, как бьют ногами упавшего врага. Признаваться, впрочем, в этом он не собирался. Сейчас скажет, а потом дойдет это до наставников и придется объяснять, что жалость к диким здесь совсем ни при чем, он не это имел ввиду.

– Они нас не жалеют, – зло отрезал Ян, – помните экипаж «Синего пламени»?

Ал помнил. Им рассказывали наставники, да и слухи ходили. Два года назад из туннеля выскочил очень большой корабль диких, а на орбите тогда дежурил средний крейсер. Конечно, он тоже легко расстрелял бы чужаков, но на борту могли быть дети, а кшари не убивают даже чужих птенцов. Абордаж закончился неудачно, диких оказалось слишком много. Когда подоспела помощь, экипаж «Синего пламени» был еще жив, но лучше бы он был мертв. Дикие не знали жалости, зато жестокость была у них в крови. Содранная живьем кожа, выломанные ребра, обожженные кислотой лица – это было только начало списка развлечений диких. Ал помнил и забывать не собирался.

– Но все равно, круто этот дрался, – добавил Ким. – Он двоих свалил, я даже не понял, как.

– Тебе и не надо понимать, – снисходительно протянул Эр. – Для тебя это слишком сложно.

Ким обиженно засопел, но Эр не обратил внимания.

– Ал, ну что? Пошли в город? А то времени уже много.

– Да уж, именно что пошли, – вздохнул Ал.

Он уже жалел, что согласился свернуть к космодрому. Отсюда в город только пешком топать, тут даже залезть некуда, чтобы прыгнуть, не просить же пустить их на вышку. Да еще дикие эти…

Глава четвертая. Тардхани

Великие не просто наложили запрет на использование технологий диких, они еще изменили мир Эр-Кхара, заставив его служить людям. Все, что нужно было человеку, росло в сельве: еда, одежда, даже оружие выращивалось на средних ярусах дождевого леса. Мечи и ножи, например, делали из сердцевины армы, железного дерева: сначала вырезали, придавали форму, а потом вымачивали почти год в смеси сока и смол еще десятка деревьев, и по крепости они не уступали древней стали. Как делали звездолеты, Ал точно не знал, но предполагал, что тоже выращивают. Почему нет? Дома же выращивают. Из недр планеты добывался только кориум, редкий минерал, способный генерировать силовое поле – Эль-Кор, сердце кшари.

Конечно, Великим пришлось потрудиться, меняя геном деревьев, чтобы получить нужный результат, но он того стоил. Эр-кхарцы не уничтожали свою планету, не отравляли реки и воздух, не убивали животных и не истребляли птиц. На редких шахтах работали только рабы и преступники, да и сами шахты были на севере, далеко от городов. Так было пятьсот лет назад, так есть сейчас и так будет всегда.

– А вы кшари? Настоящие?

Ал, уже собравшийся ступить на подвесной мост, оглянулся. Из-за кустов выскочила стайка малышни и сейчас глазела на них, открыв рот. Вопрос задала босоногая девчонка с собранными в высокий хвост волосами – похоже, самая боевая в своей компании.

– Они самые, – подтвердил Эр.

– А покажите крылья! – выпалила девчонка и зажмурилась, испугавшись собственной храбрости.

Ал с Эром переглянулись и синхронно кивнули: можно и показать, не жалко.

– Ух… – хором протянула малышня, заворожено наблюдая, как за спинами двух кшари начинает дрожать, сгущаясь, воздух. А девчонка даже подпрыгнула от восторга и осмелела окончательно: – А потрогать можно?

Эр, сурово зыркнув на детей, покачал головой. Малышня разочарованно загудела, но Ал их уже не слушал, шагая по мосту.

Город располагался в низине, там, где река, успокоившись, распадалась на два рукава. Но даже здесь, в нижней сельве, торчали редкие скалы и нависали каменные террасы, только шире, чем наверху, густо поросшие зеленью и пологие. Тут уже можно было прыгнуть и полететь, но до центра проще добраться пешком.

Дома здесь были другие, не такие, как в их гнезде. Нижняя сельва была гораздо сырее, а в сезон дождей и вовсе превращалась в болото, поэтому и дома здесь растили на высоких сваях, а вместо дорог плели мосты.

Ал, заметив стоящую на возвышенности высеченную из камня фигуру, быстро провел ладонью по лицу: Великая Мот была не их покровительницей, а лекарей, но почитать следовало всех Великих. Точнее, только пятерых. Изначально их было шестеро, но Аррох предал свой народ, показав диким дорогу к Эр-Кхару. Великий Ашер отомстил, отправив предателя в сумрачный мир, но и там Аррох не успокоился, он открыл двери проклятого мира и выпустил дикость. Великие бились с ним в другом мире, за чертой жизни, а кшари были вынуждены драться здесь. Дикость приходила не только из космоса, она заводилась и в городах. Ал был еще совсем мелким птенцом, когда на юге люди зачем-то решили захватить Храмы. Тогда туда стянули почти всех кшари из соседних Храмов, из их гнезда тоже улетели многие. Вернулись не все. Храм удалось отстоять, загнав дикость туда, где ей самое место, – к Арроху, но кшари и сейчас были готовы вступить в бой. А жрецы Великой Мот были всегда готовы принять тех, кого вынесли из боя.

Еще говорили, будто Аррох смел утверждать, что кшари – его рук дело. Он, мол, создал крылатых, и служить они должны ему, но это, конечно, бред. Все знают, что стражей создал Великий Ашер, а помогали ему Великая Мот и Великая Окхана.

За первым каскадом мостов начинался квартал мастеров. Тут дома были невысокие, потемневшие от времени и местами засохшие, уже начавшие умирать. Для того, чтобы вырастить новый дом, надо было принести большую жертву Великим: например, отдать Храму одного из своих детей или треть годового дохода. Цена зависела от сложности задачи, но никогда не была низкой. Слышащие Голос могли вырастить любой дом, от небольшой лачуги сахри до огромной резиденции тардхани – разница была только во времени. Жрецы меняли геном, и дерево росло в нужном направлении, формируя комнаты и коридоры, а когда дом вырастал, просто отключали ген быстрого роста и дерево замирало в одном состоянии.

Конечно, у них была и техника, те же коптеры, например, или ткацкие станки. Одежда сама собой не росла, ее надо было сшить, этим занимались в касте мастеров, но создать то, из чего потом получалась ткань для платья или обшивка коптера, могли только Слышащие Голос Великих.

В торговых рядах было куда веселее, чем среди невзрачных домишек мастеров. На время Каскаля рынок переехал на нижний ярус города: там было не так жарко, как наверху. Застелили землю плетенным настилом, поставили яркие шатры, а вокруг разложили товар. Здесь продавалось все, чем была богата сельва, что выращивали на залитых водой полях и что делали мастера. Тут можно было купить что угодно: от лепешек хлебного дерева, молодых побегов бамбука и мясных орехов до ножей, подушек для медитаций и ярких рисунков на тонкой, невесомой бумаге. Конечно, во время праздников рынок был больше и ярче, но и сейчас он оглушал гомоном толпы, наваливался какофонией запахов и буйством красок – ничего похожего на спокойную, размеренную жизнь при Храме.

Эр, проходя мимо очередного прилавка, небрежно подхватил с низкого столика гроздь водянистого винограда и тут же, отщипнув пару прозрачных ягод, отправил их себе в рот. Торговец возмущенно вскинулся, но, сообразив, кто перед ним стоит, быстро склонил голову и двумя руками провел по лицу, выражая почтение Великим и их стражам.

Нужную лавку они нашли быстро. Упитанный торговец с забранными в высокий пучок редкими волосами внимательно изучил список, задумчиво пожевывая пухлую губу, кивнул сам себе и, шустро скатав свиток, убрал бумагу в ящик.

– Передайте почтенным аштэ, что завтра с утра все будет. Кшари желают что-то еще?

Кшари больше ничего не желали. Лавка была скучной, почти до самой тряпичной крыши забитая мешками с рисом и бобами, даже посмотреть не на что. Лучше, пока есть время, прогуляться по рынку.

– Куда пойдем? – поинтересовался Ян.

Дальше шли ряды с тканями. Ал остановился, прикидывая, в каком углу рынка торгуют ножами, на них посмотреть интереснее, чем на тряпки. На людей, впрочем, тоже было любопытно смотреть. В углу, прямо на голой земле сидел старик-сахри и старательно перебирал начавшие портиться фрукты. Скорее всего, кто-то из торговцев выбросил товар, вот старик и копался в корзине, пытаясь выбрать те, что получше. А может, ему обещали заплатить пару монет, если отнесет мусор в сельву.

Чуть дальше, привалившись спиной к дереву, скучал иним. Ал скользнул по нему равнодушным взглядом и отвернулся. Бескрылый и неуклюжий, совершенно ненужный человек. Тардхани зачем-то настаивали на городской страже, можно подумать, их так не защитят. Жрецы не спорили, снисходительно относясь к этой блажи городских правителей.

Из ближайшей лавки вышла высокая девушка, судя по маске на лице и ярко-красному плащу, она служила в Храме Великой Мот. Ал почтительно склонил голову, но жрица его не заметила. Сопровождающий ее торговец торопливо кланялся и протягивал девушке корзину, доверху наполненную финиками. Скорее всего, у него кто-то заболел, может, работники или член семьи, и он позвал лекаря.

У прилавка со специями стояла пара поинтереснее. На мужчине была шелковая туника, расшитая замысловатым узором, короткий меч на поясе, длинные волосы схвачены инкрустированной синим деревом заколкой. Одежда женщины не уступала в роскоши мужской, только туника была чуть длиннее, до колен, а штанов не было вовсе. Ленты сандалий оплетали щиколотки и икры, а на голову был наброшен тонкий, почти прозрачный шарф – в такой одежде только по мостам города ходить, в сельве в ней не побегаешь. Но и так было понятно, что это тардхани: только у высокорожденных такой яркий узор на лице. Женщина еще подкрасила узор рыжим соком дерева ши – тоже признак богатого дома.

Серебристые линии на одежде говорили, что тардхани были из Верхнего Дома правителей, может, даже из самой столицы. Бул-Хаг считался крупным городом, тут жило почти тридцать тысяч человек, но столица была больше раз в семь, а то и в десять. Кто-то рассказывал, что там даже пользуются коптерами, чтобы долететь с одного конца города до другого, а груз перевозят на больших каноэ.

– Чуть больше почтения, кшари!

Ал дернулся, быстро отводя взгляд: так долго рассматривать женщину было непозволительно, тем более высокорожденную. В Храмах почти не было женщин, только у лекарей, да иногда у Слышащих Голос, среди стражей их не было вовсе – это понятно, женщина не может воевать, она слишком слабая, ее место дома, – но наставники объясняли, как себя вести в городе, а он забылся.

– Склони голову, кшари!

Ал не спорил, он действительно был неправ и даже готов был извиниться, но склонить голову? Голос тардхани просто сочился презрением, а во взгляде читалась откровенная брезгливость. Высокорожденный смотрел на него так, словно Ал был не кшари, а последним из сахри. Вместо того чтобы выполнить безумный приказ, Ал упрямо нахмурился, не понимая, как быть. Просто развернуться и уйти? Ответить на вызов тардхани и объяснить, кто должен склонить голову? Или все же извиниться перед высокорожденной?

Тардхани положил руку на меч.

Великие мудро поделили людей на касты, и это было правильно. Сахри мало жили, много болели и не могли выполнять сложную работу, их удел – собирать мусор и прислуживать остальным, никто не захочет смешать свою кровь с порченой. Тардхани были сильными, у них рождались здоровые дети, и они могли управлять остальными. Другие касты тоже были понятными: ребенок, рожденный в касте мастеров или работников сельвы, всегда знал, кем он будет, и учился своему ремеслу с самого детства. Никто никогда не претендовал на место другого, и Эр-Кхар не знал войн. А если кому-то в голову приходили дикие мысли, кшари всегда были готовы объяснить заблудшим замысел Великих. Мечом объяснить.

Ал не знал, в какой касте родился он сам, да это и не имело значения. Храм был отдельной кастой, со сложной внутренней структурой и незыблемыми правилами: страж подчиняется своему дагару, бьется рядом со своими братьями и признает мудрость жрецов, но он никогда не склоняет голову перед теми, кто не служит Великим. Из всех, кто принадлежит Храму, только рабы всегда опускают взгляд!

Великим было все равно, кто стоит перед ними, высокорожденный или торговец, и Алу – тоже. Если жрецы прикажут, он отдаст жизнь за любого горожанина, кем бы тот ни был, почтенным мастером или грязным мусорщиком. Закроет собой, не задавая вопросов. Впрочем, если прикажут убить – убьет, нет разницы. Главное – жизнь Храма. Жизнь отдельного человека, включая его самого, не существенна и вторична.

– Вихтор, – женщина тронула спутника за локоть, – оставь его, он всего лишь тэррок.

Ал не шелохнулся, зато вокруг все пришло в движение. Торговцы суетливо отступили ближе к шатрам, встревоженно поглядывая на разложенный товар. Иним наконец-то отлип от дерева и теперь растерянно озирался, выглядывая своих: одно дело шугануть дурного мальчишку, решившего спереть лепешку, а совсем другое – попытаться остановить кшари. За правым плечом почти бесшумно материализовался Эр, а слева Ким, оба в боевых стойках, готовые встретить любого, кто попробует вмешаться в спор. Ян встал чуть сбоку, грамотно перекрывая остальным дорогу. Стражник скис окончательно и медленно пошел в их сторону. Тардхани не двинулся, только пренебрежительно скривился, разглядывая их стаю: его меч не был учебным, но и крылья у слетков были серьезным оружием.

Ал равнодушно смотрел сквозь высокорожденного, прикидывая, как лучше выбить у него оружие, не сломав при этом самого тардхани. На ползущего, как раненая черепаха, стражника он внимания не обратил, с ним даже Ким справится. В любом случае братья прикроют спину, не выясняя, прав Ал или нет. Есть Храм, гнездо – и остальной мир. Эр может сколько угодно доставать Кима, а Ян пытаться доказать, что он сильнее Ала, но только не тогда, когда один из них готовится к бою. Они семья, и другой у них нет. Каждый из них закроет собой брата.

– Добрый вечер, – вынырнувший из-за шатра жрец посмотрел на изготовившихся к бою слетков и перевел взгляд на тардхани. – Да не оставит ваш Дом милость Комкхора.

Женщина улыбнулась и провела ладонями по лицу, а мужчина лишь коротко кивнул:

– Вечер добрый, аштэ.

Ал быстро глянул через плечо, и Эр ответил ему выразительным взглядом. Если бы тардхани вытащил меч, то они, защищаясь, были бы в своем праве. Да и не стал бы высокорожденный обнажать оружие, он же не дурной, скорее всего, дело бы ограничилось парой оскорблений с его стороны, выплеснул бы раздражение и гордо удалился. Кшари в любом случае не стали бы вступать в перепалку, они, в отличие от других людей, умели держать эмоции под контролем. А теперь что? Сейчас он нажалуется жрецу, и вечером влетит всей стае: наставники не станут разбираться, кто, как и куда смотрел. Да еще на плечах жреца был белый плащ, а значит, он принадлежал к Верхнему Храму, и наставники наверняка постараются наказать посильнее, чтобы задобрить Комкхора.

– Могу я узнать, что случилось?

– Можешь, – неприятно ухмыльнулся тардхани, – ваши тэрроки дурно воспитаны.

Жрец, чуть склонив голову, молча слушал, и Ал только крепче сжал зубы, смотря в пустоту равнодушным взглядом: кшари не вмешиваются в разговор жрецов, они ожидают решения.

– Они еще молоды, им свойственны ошибки… – Жрец зябко поежился и плотнее завернулся в плащ, его седые волосы выбились из тонкой, иссеченной временем косы и теперь неровными прядями обрамляли маску. – Вряд ли он хотел оскорбить, но я прошу прощения за него.

– Или просто дурная наследственность, – презрительно бросил тардхани.

– Их выбрали Великие, – изумился жрец. – Ты сомневаешься в мудрости Великих?

– Нет, – тардахани нахмурился, видимо, сообразив, что подошел к опасной черте, после которой жрец может предъявить обвинение в неуважении уже ему самому. – Кто я такой, чтобы сомневаться в решениях Великих? Но я надеюсь, что тэррока накажут.

– Это решать его кахарам.

Жрец произнес ритуальную фразу прощания, дождался, пока высокорожденные неспешно удалятся, и только после этого развернулся к Алу.

– Твой разум занят лишним, кшари.

– Да, аштэ, – склонил голову Ал.

Жрец вздохнул, явно думая о чем-то своем, затем велел рассказать о произошедшем наставникам и, дождавшись еще одного спокойного «да, аштэ», развернулся и медленно побрел прочь, ни разу не усомнившись, что его распоряжение будет выполнено.

– Да, Ал… Тень Ашера тебя сегодня явно потеряла, – протянул Эр, не то насмехаясь, не то сочувствуя.

Ал ожег его злым взглядом, но ничего не сказал. Эр не умел молчать, умудрялся пропускать медитации, устраивал драки и даже осмелился один раз оспорить сказанное наставником, но наказанным чаще всего почему-то оказывался Ал. И все время из-за какой-то ерунды. Словно Аррох лично выбрал его для своих насмешек.

***

Первым, кого Ал встретил в гнезде, оказался наставник Танох, который решил, что лучше всего очищает разум от глупых мыслей голод, так что с наказанием даже повезло. Во-первых, на медитацию вместо ужина отправили его одного, а не всю стаю, а во-вторых, тихий сад он любил. Там было нежарко даже в палящий полдень, а в сумерках и вовсе наползал мягкий туман, погружая все в зыбкое безвременье. Под сотканным из ветвей и листвы куполом время текло совершенно иначе, медленнее, иногда замирало совсем, ускользая в небытие, смешиваясь с водами шуршащего среди камней ручья. Между тонких, невесомых лиан стихали звуки сельвы, и становилось слышно тихий, едва уловимый шепот – то Великие приветствовали своего стража.

А голод Ал умел не замечать, тем более сутки без еды – эта такая мелочь.

Желтый диск почти упал за горную гряду, но прохладней так и не стало, только ветер стих окончательно. Жаркий воздух был совершенно неподвижным, и Ал перешел на бег, стараясь быстрее добраться до источника в саду медитаций. Узкий мост через расщелину вел к небольшому каменному уступу, от которого разбегались три тропинки. Левая вела к шалашам рабов и хозяйственным постройкам, а правая – к Храму Окханы.

Ал обогнул колючий куст и притормозил. Перед входом на территорию рабов была площадка для наказаний, и сейчас, привалившись спиной к столбу, там сидел серокожий раб. Еще вчера Ал пробежал бы мимо, не обратив никакого внимания на привычную картину, подумаешь, раба наказали, но в памяти против его воли всплыл лежащий на земле дикий, и Ал остановился. Наставник Ксэн любил повторять, что от руки неумелых тяжело умирать, надо быть милосердным и бить точно, но эта мудрость совершенно не вязалась со скорчившимся на земле седым и стражами, методично его избивающими. Или все правильно? Так и надо? Он же почти раб, не человек… Вот сидящего на земле раба выпороли хлыстом, на плечах и боках даже остались вспухшие багряные полосы, и это нормально. Почему того – неправильно? Может, дело в том, что этого наказал смотритель, а того – кшари?

– Чего уставился?

Алу показалось, что он ослышался.

– Что? Энэ, тебе мало? Еще хочешь?

– Нет, – раб облизал потрескавшиеся, сухие, такие же серые, как и кожа, губы. – Пить хочу.

Источник был совсем недалеко, но короткая веревка, пропущенная через ошейник, притягивала раба к столбу, не оставляя тому шансов добраться до воды. Ал посмотрел на спрятавшийся в мшистых камнях родник и не шевельнулся.

– За что тебя наказали?

Раб криво ухмыльнулся.

– Корзинку уронил. Случайно.

Ал мысленно пожал плечами: сам виноват, надо отходить в сторону, когда кшари приказывает. Да и за одну корзину пороть бы не стали, наверняка довел смотрителя. Вон даже сейчас сидит и таращится блеклыми глазами, вместо того чтобы склонить голову. Ал еще раз посмотрел на родник и, сам себе удивляясь, быстро сорвал широкий плотный лист, свернул чашу, зачерпнул воды и протянул рабу.

– Пей.

Этот приказ раб выполнил, быстро опустошил чашу и вернул ее Алу.

– Налей еще, а?

Ал откровенно растерялся.

– Ты откуда такой… взялся?

– С Электры. Налей, тебе трудно, что ли? Пить хочется.

Раб говорил на эр-кхарском плохо, по-дурацки глотая шипящие и вставляя вместо них длинное «э», отчего получалось глупое «хоэ-э-эется». Дикие даже говорить по-человечески не умели.

Ал посмотрел на столб. Плетка висела на месте и, пожалуй, стоило еще пару раз опустить ее на плечи обнаглевшего раба. Но это дело смотрителя, а не кшари. Все-таки неправильно бить упавшего… Не было в этом смысла и необходимости, только злость и непонятная жестокость, а кшари не положено злиться. Эмоции затмевают разум, мешают думать, заставляют делать ошибки… Ал задумчиво покрутил чашу в руках, не очень понимая, что с ней делать, и опять сунул ее в родник. Дождался, пока раб напьется, скомкал чашу и выбросил под ближайшее дерево: просто, чтобы не дать этому убогому все-таки выпросить еще одну порку. Отвернулся и пошел к ведущей наверх тропинке.

– Меня, кстати, Мэтью зовут. Можно просто Мэтт.

Ал, не останавливаясь, равнодушно бросил через плечо:

– Ты – энэ, у тебя нет имени.