Наталья Солнцева
В храме Солнца деревья золотые
Дорогой читатель!
Книга рождается в тот момент, когда Вы ее открываете. Это и есть акт творения, моего и Вашего.
Жизнь – это тайнопись, которую так интересно разгадывать. Любое событие в ней предопределено. Каждое обстоятельство имеет скрытую причину.
Быть может, на этих страницах Вы узнаете себя. И переживете приключение, после которого Вы не останетесь прежним…
С любовью, вашаНаталья Солнцева
Все события и персонажи вымышлены автором. Все совпадения случайны и непреднамеренны.
Глава 1
«Мутится разум, мешаются мысли».
(Шумеро-аккадский эпос)
Доктор Закревская проснулась под утро и больше не смогла заснуть. Захотелось пить. Она привстала, посмотрела на часы.
– Только пять утра…
За окном стояла непроглядная тьма. Зимняя Москва, покрытая блестящим снежным ковром, досматривала свои сны.
Ангелина Львовна вздохнула и повернулась на другой бок. Впрочем, это не помогло. Она попробовала воспользоваться теми советами, которые давала своим пациентам, страдающим от бессонницы. Увы! Рекомендации всегда легче расточать, нежели применять самому. Убедившись в том, что сна как не было, так и нет, женщина смирилась. Что ж, зато она сможет использовать эти утренние часы по-другому. Например, спокойно подумает о сегодняшнем дне, о клиентах, которые придут к ней на прием, об их проблемах.
Особенно ее волновал Ревин, бывший спортсмен, а ныне влиятельный деловой человек, по стечению обстоятельств оказавшийся мужем ее школьной подруги.
Машенька Ревина дней десять назад прибежала к Ангелине вся в слезах.
– Геля! – выдохнула она, падая в кресло. – Помоги! На тебя вся надежда!
– Как ты меня нашла? – спросила Закревская, безмерно удивленная этим неожиданным визитом.
В школе они с Машей дружили: ходили вместе в литературный кружок, списывали друг у друга домашние задания, делились сердечными тайнами. Но дальше этого дело не пошло. Отгуляв на выпускном вечере, обменявшись жаркими поцелуями и клятвенными заверениями не терять друг друга из виду, подруги разошлись, как казалось, навсегда. Машенька поступила на филфак университета, а Геля в медицинский. Она с детства мечтала стать врачом. Новые интересы, веселая студенческая жизнь закружили, подхватили и понесли школьных подружек в разные стороны. Дальше – боль – ше. Маша вышла замуж, забросила диплом и превратилась в супругу состоятельного бизнесмена Даниила Ревина. Ангелина же увлеклась психиатрией, проводила дни и ночи в библиотеках, защитила кандидатскую, писала статьи. Наука поглотила ее целиком, так что времени на личную жизнь почти не оставалось.
– Как ты меня все-таки нашла? – повторила она свой вопрос, с любопытством разглядывая Машеньку, которая умудрилась внешне практически не измениться.
Кроме, разумеется, одежды. Одета госпожа Ревина была вызывающе роскошно и супермодно: короткая шубка из белой норки, высокие сапоги в обтяжку, крохотный бархатный беретик на пышно взбитых волосах.
– Мне Сашка Шабунин твой телефон дал, – ответила она, стаскивая с головы беретик и усаживаясь поудобнее. – Помнишь его?
– Смутно… – Ангелина Львовна вздохнула. Школьные годы казались такими далекими, нереальными. – А ты все такая же худющая! Дети есть?
– Еще чего! – фыркнула Машенька. – С моим Ревиным только детей наплодить не хватало! И так живу, как на вулкане. У меня в спальне, в шкафу, знаешь, что лежит? Винчестер! Большущая такая винтовка. Без него не засыпаю. Открою шкаф, посмотрю, потрогаю… тогда только ложусь.
– Да… Нервная у тебя жизнь. Вредная для здоровья.
– Ты даже не представляешь, какая вредная! – охотно подтвердила Ревина. – Я и курить начала, и… выпиваю по чуть-чуть. А что делать? Надо как-то стресс снимать.
– Ну, ясно. Ты ко мне пришла не просто так, – усмехнулась Закревская. – Ко мне теперь никто просто так не приходит. Обязательно по делу, и притом по личному.
– Геля-а-а! – захныкала Машенька. – Понимаю, что я скотина. Столько не звонила, не показывалась…
– Да ладно, я тоже хороша. Закопалась в своих книжках, так что белого света не вижу. Выкладывай, что там у тебя. Депрессия? Суицидальный[1] синдром? А может, наркотиками балуешься?
Машенька смешно выпучила свои круглые, густо накрашенные глазки.
– Ты что, Геля? Меня же бабуля воспитывала. Какие наркотики! Ты не поверишь, но я даже курю тайком… И вообще, проблемы не у меня, а у Ревина. Я из-за него пришла. Мне совершенно не с кем посоветоваться.
– А что случилось?
Доктор Закревская дома не принимала. Это было ее незыблемым правилом, которое она не собиралась нарушать даже для школьной подруги. Но поскольку в данном случае сам пациент отсутствует, придется выслушать его супругу.
– Только я тебя прошу, никому ни слова! – взмолилась Машенька, прижимая руки к груди и сдерживая готовый вот-вот хлынуть поток слез.
– Разумеется, никому. Не волнуйся. Так что с твоим благоверным?
– Если бы я знала! Потому-то я к тебе и обращаюсь, – перешла на возбужденный шепот Ревина. – Ты же не сочтешь меня ненормальной? Знаешь, как врачи думают? Мол, у этих богатых от шальных денег крыша едет… вот они и бесятся. Никто же всерьез ни в чем разбираться не будет! Выпишут убойные таблетки, от которых люди дураками становятся, и все. Какой нынче с медицины спрос?
В ее словах была доля истины. Закревская возражать не стала, только нетерпеливо повела плечами.
– Говори толком, – строго велела она. – И по порядку.
Машенька растерянно оглянулась, как бы ища поддержки у невидимых слушателей, и принялась объяснять.
– С Ревиным творится что-то непонятное. Он… словом, год назад на него нашло! Был мужик, как мужик и вдруг…
– Ты можешь выражаться конкретнее? Так я ничего не пойму.
– Я сама не понимаю, что с ним происходит! Ну… вот, например, он перестал спать по ночам.
– Как? Совсем?
– Не совсем, конечно, а иногда. Встанет посреди ночи и ходит, ходит… Я его спрашиваю: «Чего ты ходишь?» А он смотрит и молчит. Как будто первый раз меня видит. Ей-богу! Просто жуть берет!
– Ты не преувеличиваешь? Бессонница у бизнесменов не такая уж редкость. Может, у него какие-нибудь неприятности?
Машенька поморгала глазами, поерзала.
– Ревин не первый год бизнесом занимается, – наконец сказала она. – В нашей жизни всякого хватало. Бывало, конечно, что он напьется или загуляет на неделю. Сауна, девочки и прочее. И ночь не спит, если какое-то срочное дело. Но в последнее время он… какой-то очень странный.
– Можешь назвать хоть один конкретный факт?
– Ну вот, например: смотрим мы с ним телевизор вечером, вдруг он как сорвется с дивана, как забегает по комнате и… бормочет что-то. Ты бы видела его глаза! Безумные…
– А что за передача была? Машенька задумалась.
– Фильм какой-то, точно не помню… Про альпинистов, кажется.
Ангелина Львовна помолчала. На кухне закипел чайник, и от его свиста гостья вздрогнула.
– Видишь? Я уже сама от каждого звука шарахаюсь, – сказала она. – Я его боюсь!
– Кого?
– Ревина. Представляешь? Боюсь собственного мужа.
– Погоди, – остановила ее Ангелина Львовна. – Постарайся объяснить, чем вызван твой страх. Муж кричит на тебя? Бьет?
– Нет… что ты! Он меня за всю жизнь пальцем не тронул. Орет, бывало, если чем недоволен, и то редко. Ревин вообще не злой, просто вспыльчивый. Накричит, а потом извиняется.
– И часто у него случаются приступы агрессии?
– Да какой агрессии? – вздохнула Машенька. – Ну, взорвется мужик иногда. С кем не бывает? Ты попробуй бизнес вести, сразу поймешь, отчего у людей нервы сдают.
– Он тебе угрожал? Что он обычно говорит во время скандалов?
– Ну… вопит, как ему все надоело… меня ругает. Ты, говорит, Машка, корова безрогая, никакого толку от тебя нет. Слоняешься целыми днями по квартире да конфеты жуешь. Хоть бы занялась чем-нибудь! Дите бы родила, что ли…
– Может, он прав? Ты не работаешь, средства позволяют, почему бы…
– Вот еще! – перебила ее подруга. – Не приспособлена я для этой роли. Терпеть не могу пеленки-распашонки! Какая из меня мать? Я с детства решила: рожать не буду. И Ревина предупредила перед свадьбой, так что он был в курсе. Да он ругается несерьезно, так… болтает все подряд. Несет чепуху…
– Чего ж ты его боишься?
– Ой, Геля… у него такие глаза иногда становятся! Аж мороз по коже… Не взгляд, а… – она запнулась, подбирая подходящее слово, – …лeдяной холод! Прямо кровь стынет. И ведь раньше ничего подобного не было.
– Сколько вы женаты?
– Семь лет… – всхлипнула Ревина. – Все годы жили душа в душу… Ну, ругались, конечно. А кто не ругается? Зато Данила умел мириться. Цветы дарил, драгоценности… на колени даже вставал. Хоть и шутя, а все же приятно. У нас серьезная размолвка только одна случилась, когда он меня к охраннику приревновал. Да и то это давно было, в первый год. Потом мы притерпелись, притерлись друг к другу.
Ангелина Львовна задумалась. Бессонницу и «странные взгляды» нельзя назвать опасными симптомами, даже с натяжкой. Но Машенька слишком расстроена. А она не из тех, кто хнычет по пустякам. В школе беззаботный характер подруги вызывал у Гели белую зависть. Она сама мечтала научиться воспринимать жизнь как нескончаемое забавное приключение, но так и не смогла. А вот у Маши это получалось само собой. Ее не так-то легко вывести из равновесия. Значит… с Ревиным действительно происходит неладное, раз его жена то дрожит от страха, то заливается слезами.
– Маша, – серьезно сказала Закревская. – Постарайся вспомнить что-нибудь еще, более существенное. Понимаешь, плохой сон и…
– Да знаю я, знаю… – нервно перебила Машенька. – Потому к тебе и пришла. Чужому не расскажешь…
Госпожа Ревина долго шмыгала носом и судорожно комкала в руках белоснежный беретик.
– Однажды Данила разбудил меня посреди ночи, – едва слышно начала она. – Он кричал: «Где твое золото? Где золото?» Я думала, ему приснился кошмар. «Какое золото? – спрашиваю, – спи!» Но он вскочил, вне себя от возбуждения, бросился к секретеру, вытащил мою шкатулку, высыпал из нее все на стол и уставился, как безумный. Я встала, подошла… смотрю на него и не узнаю: руки дрожат, перебирают мои побрякушки, лицо бледное… На самом деле Ревин совершенно не жадный, а к золоту и вовсе равнодушный. Он считает украшения «бабскими штучками». Никаких цепей на шее, булавок, запонок, никаких перстней никогда не носит. Только обручальное кольцо, и то по моему настоянию.
– И что потом?
– Так и сидел до утра над золотом… будто помешанный. Я легла спать, а он не пришел…
Машенька снова заплакала, теперь уже беззвучно. Слезы обильно катились по ее нарумяненным щекам, промывая светлые дорожки.
– Это все?
Госпожа Ревина удрученно кивнула.
– Он просто сам не свой! А с этим золотом… просто ужас какой-то…
– Что требуется от меня? – осведомилась Ангелина Львовна. – Я не могу поставить диагноз с твоих слов. Да ты и не за тем пришла.
– Побеседуй с Данилой! – взмолилась Машенька. – Ты же профессионал. Выясни, что его беспокоит. Отчего он стал таким?
– Ладно. Пусть приходит. Он согласится?
– Я его уговорю. Придумаю что-нибудь…
– Он сам замечает перемены в своем состоянии?
– Думаю, да… – прошептала Машенька. – Когда становится прежним Ревиным, с которым я восемь лет назад познакомилась на катке. Очнется и испытывает неловкость за свои выходки. Но это бывает все реже и реже. Геля, как быть?!
* * *
Семья Мельниковых переживала трудные времена.
Владимир и Лариса поженились, будучи оба студентами педуниверситета. В Москву они приехали из провинции, жили впроголодь в общежитии, подрабатывали, чем могли. Иногда родители присылали посылки из Ярославской области – сало, домашнюю тушенку. Этого хватало не надолго, и снова начинались голодные дни. Потом жизнь немного наладилась. Володя перевелся на заочное, нашел хорошую работу. Сразу после защиты диплома у Ларисы родился ребенок. Девочку назвали Катей.
Мельниковы смогли снимать крошечную квартирку на Бауманской. Лариса вынуждена была сидеть дома, нянчить Катю. О своем жилье мечтать не приходилось. Так и кочевали с квартиры на квартиру. Когда Катюшка подросла и пошла в садик, Лариса устроилась в ближайшую школу преподавать биологию.
Мельников о работе по специальности и не помышлял, понимая, что на учительскую зарплату семью не прокормишь. Работал на стройках, благо в Подмосковье таковых хватало. Частные коттеджи росли, как грибы. Платили строителям неплохо, и Мельниковы жили более-менее обеспеченно. Во всяком случае, на еду и одежду хватало, даже мебелью обзавелись.
И вдруг случилось непредвиденное. О технике безопасности на частных стройках никто не забо – тился, вот и произошел тот самый «несчастный случай», о котором старались не думать. Мельников полез на лестницу, та съехала, сорвалась и упала. Он сломал руку в локтевом суставе, со всеми вытекающими последствиями: больница, гипс и длительная нетрудоспособность. Оплачивать лечение заказчик не собирался, а за время, проведенное Владимиром на больничной койке, небольшой запас денег, отложенных Мельниковыми, иссяк. Вдобавок ко всем неприятностям рука срослась плохо, не сгибалась, не действовала и продолжала болеть. О возвращении на стройку не могло быть и речи.
Некоторое время семья, едва сводя концы с концами, жила на зарплату Ларисы. Долг за квартиру достиг солидной суммы, и хозяйка предупредила о выселении.
– Что нам теперь делать, по-твоему? – спросил Мельников расстроенную жену. – Возвращаться в поселок, к родителям?
Лариса покачала головой. Уезжать из столицы не хотелось. Здесь хоть какие-то перспективы. В глубинке совсем зачахнешь.
– Нужно тебе искать другую работу, – сказала она. – Может, подвернется что-то подходящее?
– С такой рукой? – Владимир поднял изуродованную руку и с ненавистью плюнул. – Вот же угораздило! Мы с тобой, Лорка, как проклятые, – бьемся, бьемся, и все напрасно. Куда я теперь пойду? Сторожем, и то не возьмут.
– Сторожем возьмут. – Лариса печально вздохнула. – Только нас это не спасет.
Она уже неделю таскала домой кипы газет, предлагающих трудоустройство, но ничего пока не выбрала.
– Ладно, давай ужинать…
– Одну кашу? – возмутился муж.
– Это даже полезно. Каша очищает организм.
– Хорошо, что мы Катьку отправили к моей маме, – обреченно произнес Мельников. – Ребенку нужно полноценное питание. Пусть поживет на свежем воздухе, настоящего молока попьет!
Спать легли рано. Телевизор, – купленную еще до болезни Владимира плазму, – заложили в ломбард. Лариса долго ворочалась с боку на бок, гнала от себя неприятные мысли. Но они, как назло, лезли и лезли – одна хуже другой. Наконец, она не выдержала, встала и прошлепала босыми ногами на кухню. На подоконнике лежала новая газета «Работа для вас». Лариса принялась читать объявление за объявлением, пока не наткнулась на предложение: киностудии «Дебют» нужен помощник администратора. Размер заработной платы почти вдвое больше, чем она получала в школе. Маленькая приписка в конце – «Звонить круглосуточно» – говорила о том, что киностудия остро нуждается в кадрах.
– Наверное, очередная надуваловка, – пробормотала Лариса и взглянула на часы. Было не так поздно, без четверти одиннадцать. – Позвонить, что ли?
Она набрала указанный номер и стояла, переминаясь с ноги на ногу на холодном полу, слушая гудки. Наконец, приятный мужской басок ответил: «Вас слушают».
– Это киностудия? Я… по поводу работы.
– Хорошо. Нам нужны надежные люди.
– А что нужно делать?
– Приходите в офис, и мы все обсудим.
– Когда? – заволновалась Лариса. – Прямо сейчас?
Басок едва слышно хмыкнул.
– Можно и сейчас.
– Но… уже темно. Я боюсь ездить по ночам.
– Тогда утром.
– Утром я буду в школе, я преподаю биологию…
Мужчина положил трубку. Лариса на миг растерялась, потом снова набрала номер.
– Алло… – равнодушно ответил тот же голос.
– Нас прервали? Я только хотела сказать, что…
– Вы не очень заинтересованы, – перебил ее басок. – Нам нужны добросовестные сотрудники.
– Я добросовестная! – обиженно протянула Лариса.
– Когда вы сможете прийти на собеседование?
– Я… могу завтра… после уроков, часов в двенадцать.
Мужчина молчал. В этом молчании сквозило недовольство.
– Алло, вы меня слышите? – спросила Лариса, испугавшись, что он снова положит трубку.
– Слышу…
– Где находится ваш офис? Куда ехать?
– Метро «Авиамоторная», – ответил голос.
– А подробнее?
Мужчина объяснил ей, как найти киностудию.
– Вы все поняли? – уточнил он.
– Да.
– Тогда до завтра.
– Погодите! А… в газете правильно указана сумма заработной платы?
– Правильно.
Лариса с облегчением вздохнула.
– А возраст? – спросила она. – Возраст имеет значение?
– Если вам не больше шестидесяти, то нет.
«Слава богу, это не ночной клуб и не стриптиз! – подумала Лариса. – И не массажный салон. Там нужны только молодые».
– Мне тридцать, – сказала она.
– Прекрасно. Завтра в двенадцать я вас жду.
В трубке раздались гудки. Лариса долго сидела, уставившись на телефон. Она чувствовала неприятное оцепенение внутри.
«Это все мое самолюбие, – сказала она себе. – У меня высшее образование, а я устраиваюсь неизвестно кем на киностудию и страшно счастлива. А! Плевать, в конце концов! Расплатимся с долгами, а там видно будет».
На пороге кухни появился Мельников.
– Ты чего не спишь? – спросил он, зевая. – Тоже есть хочется?
– Мы же ужинали.
– Как это китайцы рисом наедаются? – вздохнул он. – А лошади овсом? У меня в желудке так же пусто, как в кошельке. Проклятая жизнь!
– Прекрати! – разозлилась Лариса. – Иди спать.
– Не могу. Есть хочу…
Она встала, налила воды в чайник, поставила на плиту.
– Я, кажется, работу нашла.
– Да ну? – удивился Мельников, сонно потирая глаза. – Рекламу разбрасывать по почтовым ящикам? Или сетевой маркетинг?
– Нет… Девочкой по вызову.
– Ты что, рехнулась?
– Не знаю, – вздохнула Лариса. – Может, и так…
Чай пили молча. Разговаривать не хотелось.
– Так что за работа? – все-таки спросил Владимир.
– Киностудия «Дебют» приглашает меня на главную роль в фильме «Москва слезам не верит – 2».
– Шутишь…
– Вот и нет!
– Так этот фильм же давно снят.
– То был первый. Теперь продолжение будет. Сериал!
Мельников хлопал глазами, не понимая, о чем она говорит. На голодный желудок он всегда плохо соображал.
– Ты че? Серьезно?
– О Боже! Разумеется, нет. Им нужен помощник администратора.
– А как же школа? – удивился Мельников.
– Нам надо отдать долг за квартиру, – сказала Лариса. – Киностудия, оказывается, готова хорошо платить.
– Ага… – Мельников пытался осмыслить услышанное. – А как же твоя биология?
– Боюсь, биологию придется бросить…
Глава 2
– Я жутко замерз, – жаловался доктор Самойленко, стаскивая перчатки и бросаясь к обогревателю. – Ну и холодина! Пальцев не ощущаю.
– Что ж ты так легко оделся?
– Я думал, пробегусь до метро, потом из метро. До офиса-то два шага. Но мороз прихватил крепко!
– Кофе будешь?
– Конечно, буду, – Самойленко растирал окоченевшие руки. – Ангелина, ты настоящий друг. Спасаешь мою жизнь.
Он театрально поклонился и сделал такое умильное выражение лица, что Закревская рассмеялась.
– Какой ты все-таки шут, Олежка! Когда перестанешь дурачиться?
Олег Иванович Самойленко арендовал офис вместе с доктором Закревской, считая такое соседство величайшей честью для себя. Они познакомились на одном из семинаров по психиатрии и сразу почувствовали друг к другу симпатию. Обменялись телефонами. Когда Ангелина Львовна решила заняться частной практикой и открыть свой кабинет, то партнера долго искать не пришлось. Олег с радостью согласился, тем более, что вдвоем не только веселее, но и за аренду легче платить. К тому же профессиональная репутация Закревской была выше всяких похвал, и само соседство с ней невольно служило Самойленко рекламой. Он звезд с неба не хватал, был обыкновенным трудягой, дотошным и педантичным, поэтому предложение Ангелины Львовны принял с восторгом.
Один из влиятельных пациентов Закревской помог им с помещением у метро «Белорусская». Олег Иванович взял на себя мужские заботы – ремонт, общение с малярами и сантехниками, покупку мебели и оборудования для кабинетов. Получилось все очень мило и весьма прилично: небольшой уютный холл с кожаными диванами вдоль стен и два отдельных кабинета – его и Ангелины. Секретаря из экономии решили не брать, обходились своими силами.
Самойленко боготворил Фрейда. Портрет знаменитого австрийского психиатра служил заставкой в его ноутбуке. Олег штудировал именитые труды с необыкновенным рвением. Когда разговор заходил о его кумире, он весь преображался, а его речь становилась пламенной, как на революционном митинге.
– Ты действительно считаешь секс источником всех проблем? – насмешливо спрашивала Ангелина. – Вот ты сам, например, разве хотел переспать со своей мамой?
Самойленко страшно смущался.
– Ну… м-м-мм… возможно, подсознательно…
Впрочем, Закревская вовсе не собиралась раскачивать устои психотерапевта Самойленко, она просто подшучивала над ним.
У Олега Ивановича одна страсть сменяла другую. То он увлекался гипнозом, то психокодированием, то еще бог знает чем. В последнее время он погрузился в мир паранормальных[2] явлений.
– Я вижу энергетический столб посреди своего кабинета, – с пафосом сообщал он. – Это знак.
– Что еще за знак? – удивлялась Закревская. Она не хотела разочаровывать коллегу своими сомнениями, однако никакого столба не видела.
– Знак Высших Сил! Они явно благоволят ко мне.
Ангелина Львовна пожимала плечами.
– Тебе виднее…
– Как? Разве ты не чувствуешь, не ощущаешь эту мощнейшую энергетику?
Закревская только улыбалась.
– Послушай, Олег, ты бы лучше курил поменьше. Небось пачки в день не хватает.
– Не хватает, – послушно кивал Самойленко.
– А как же пациенты, которых ты кодируешь от курения?
– Так они хотят бросить, а я не хочу! Да они и не видят меня с сигаретой.
– Замечательно! – хохотала она. – Ты уникум, Олег. Хорошо, что ты хоть не алкоголик.
– Я люблю выпить, – присоединялся к ее хохоту Самойленко. – Но в меру.
Сегодня Закревской было не до шуток. С утра позвонила Маша и сообщила, что уговорила своего супруга посетить психотерапевта и поделиться с ним своими проблемами.
«Ревин согласился?»
«Неохотно, – вздохнула подруга. – Ой, Геля, присмотрись к нему внимательно, очень прошу. Может, заметишь что-нибудь этакое…»
«Попробую. Надеюсь, господин Ревин с кулаками на меня не набросится?»
«Что ты, – неуверенно пропищала Маша. – Он джентльмен».
«Ну да, ну да…»
Ангелина Львовна почему-то опасалась этой встречи, втайне рассчитывая на неуспех Машиной миссии. Не хотелось ей разбираться в сложном внутреннем мире господина Ревина, и все тут. А почему? Она не знала.
– О чем ты задумалась? – поинтересовался Самойленко.
– Ой, отстань, Олег. Ты согрелся?
– Почти.
– Тогда иди к себе.
– А как же кофе?
– Забирай… – Закревская выключила кофеварку и вручила ее доктору. – Все, все, иди! Ко мне сейчас важный пациент придет.
– Понял.
Самойленко с кофеваркой скрылся за дверью своего кабинета.
Ангелина Львовна открыла медицинский журнал и углубилась в чтение, надеясь отвлечься. Грядущий визит Ревина вызывал у нее смутное беспокойство, природы которого она не понимала.
Закревская привыкла ко всяким неожиданностям, и волнение по поводу обычного приема раздражало ее.
– Здравствуйте! Вы позволите?
Она вздрогнула. В дверях стоял невысокий крепкий мужчина в дорогом пальто, из-под которого виднелся еще более дорогой костюм.
– Входите, пожалуйста…
– Я Ревин, – сухо представился мужчина. – Даниил Петрович.
– Ангелина Львовна.
– Теперь положено сказать, будто мне очень приятно. Не хочу кривить душой: визит к вам не доставляет мне никакого удовольствия. Это вынужденная мера.
– Вот как?
– К сожалению. Жена настояла. Я ей пообещал.
– Что ж, значит, у вас нет выбора. Проходите, снимайте пальто… садитесь.
Она заставила себя улыбнуться. Даниил Петрович показался ей отталкивающе враждебным. Он явно презирал и ее саму, и ее ремесло.
– Итак, я должен отвечать на ваши вопросы?
Ревин заложил ногу на ногу и уставился на узкий носок своего ботинка, всем видом демонстрируя, что это ему гораздо интереснее, чем доктор Закревская.
– Давайте просто побеседуем, – предложила она. – На тему, которую выберете вы, а не я.
– Вы гарантируете конфиденциальность?
– Безусловно.
– Впрочем, мне нечего рассказать вам. Но сам визит к психотерапевту… накладывает определенный отпечаток. Люди этого не афишируют. Я абсолютно нормален. Жена с чего-то вообразила, будто у меня проблемы.
Закревская промолчала. Молчал и Ревин, раскачивая носком ботинка.
– Почему вы все-таки пришли? – наконец спросила она.
– Говорю же, супруга потребовала…
– А вы, как настоящий мужчина, всегда держите слово.
– Стараюсь… – буркнул бизнесмен. – Ну, валяйте, задавайте ваши вопросы. Мое время дорого стоит.
– Представьте, мое тоже.
– Допустим, – Ревин с трудом сдерживал готовую вот-вот прорваться злость. – Что я должен делать?
– Давайте поговорим. О погоде, например.
– Вы смеетесь надо мной? Я приехал на другой конец города говорить с вами о погоде?!
– Почему бы и нет?
– Идиотизм!
– Как вам понравилась Москва, скованная морозом? – невозмутимо продолжала Ангелина Львовна.
Ревин уставился на нее с видом жертвы, которая в силу определенных причин вынуждена сносить все издевательства.
– Ну, мороз, – промямлил он. – Все белое. И что?
– Вам нравятся лед под ногами, снег, холод?
– Не очень, – передернул плечами Даниил Петрович.
– Напоминает что-то неприятное?
– Сейчас, я полагаю, вы спросите, что именно… Закревская кивнула.
– Правильно полагаете.
– И я должен буду рассказать?
– Желательно, – улыбнулась она. – Мне интересно.
– В самом деле?
Ревин иронизировал, но что-то в нем дрогнуло. Видно было, что он хочет поделиться своими воспоминаниями. Ангелина Львовна не торопила его, ждала.
– Видите ли… – усмехнулся бизнесмен. – Я ведь в прошлом альпинист, и с некоторых пор снега, льды и ветра напоминают мне горы, наши былые походы, подъемы, траверсы, ледники, солнце и… моих товарищей.
– Это вас огорчает?
Даниил Петрович задумался, склонив голову набок и разглядывая кабинет. Обстановка простая, но приятная, располагающая к отдыху. Спокойные тона стен, мебели, окно, занавешенное светлой шторой.
– В общем, да, – признался он. – Некоторых ребят уже нет в живых. А горы… они как стояли, так и будут стоять в своих вечных снегах…
– Горные снега… – мечтательно произнесла Закревская. – Красота, наверное.
Бывший альпинист нервно дернул подбородком.
– Снег красив в парках и скверах, а в горах… он страшен. Большие массивы скапливаются на крутых склонах, а потом… срываются и несутся вниз. Клубящееся белое облако, словно призрак смерти… Жуткое зрелище! – Он вздрогнул. – Мой друг рассказывал, как при спуске с Эльбруса его снесло лавиной в Терскольское ущелье. Двое альпинистов пытались ему помочь, и были завалены снегом. С переломанными костями их выбросило на скальный островок…
Лицо Даниила Петровича исказилось гримасой боли.
– А вы сами…
– Бог миловал! – поспешно заявил он. – Но тот, кто однажды попал в лавину и выбрался живым из ее ледяных объятий, не забудет этого никогда…
– Вы бы хотели снова подняться на какую-нибудь вершину?
Ревин отшатнулся, как будто его ударили.
– Нет, ни за что. С этим покончено, раз и навсегда! Покончено…
* * *
– Поднимите голову повыше, – попросил фотограф. – Не то у вас получится второй подбородок.
Женщина чуть подняла голову, напряженно глядя в объектив.
– Улыбнитесь… Все. Следующий.
В дверь заглянул хозяин фотостудии «Профиль» Марат Калитин.
– Саня, у тебя очередь, – недовольно сказал он.
Фотограф раздраженно обернулся.
– Это же хорошо.
– Постарайся обслуживать клиентов побыстрее. Мне не нравится, что людям приходится ждать.
Фотограф пожал плечами.
– Как могу, так и обслуживаю…
– Неправильно рассуждаешь, – возразил хозяин. – Не «как могу», а «как можно лучше».
Калитин вышел, в очередной раз размышляя, почему его сотрудники не заинтересованы в клиентах. Может, потому, что работают не на себя, а на хозяина? Хотя, кто им запрещает заниматься частным бизнесом? Но ведь нет! Не заставишь. Каждый намерен переложить ответственность на другого, чтобы потом ворчать и небрежно выполнять свое дело.
Марат страдал от постоянной текучки кадров. Ему хотелось стабильности, хорошо отлаженной работы, дружного коллектива. Ничего не получалось. Один фотограф сменял другого, но ситуация существенно не менялась. Для Калитина подобное отношение к работе оставалось неразрешимой загадкой. Сначала он пытался что-то исправить, наладить, но со временем махнул рукой. А, плевать! В конце концов, он открыл студию, чтобы зарабатывать деньги, а не биться лбом об стену. Несмотря на досадные недочеты, «Профиль» приносил хороший доход.
Марату Калитину исполнилось тридцать пять лет. Его судьба складывалась по-всякому: то гладко, то замысловато. Одним словом, скучать ему не приходилось. Родился он в Москве, в семье спортсменов. Отец и мать Марата занимались биатлоном, достигли хороших результатов, неоднократно выступали на Олимпийских играх и даже становились призерами. Золота, правда, им ни разу не досталось, но бронза на соревнованиях такого ранга тоже почетна.
Калитины были романтиками и единственного сына назвали Маратом в честь вождя французских якобинцев.[3] Мальчик рос у бабушки в Отрадном, так как родители бесконечно пропадали на тренировках, сборах и соревнованиях. Они любили Марата, но виделись с ним редко. Бабушка Зина, женщина рассеянная и беззаботная, особо внуку не докучала ни воспитанием, ни поучениями. Она кормила мальчика, следила за его одеждой, посещала школьные родительские собрания и на том считала свой долг исполненным. Ребенок, предоставленный сам себе, познавал мир и людей, как получалось. Он с детства привык сам принимать решения, обо всем имел свое мнение и прекрасно обходился без авторитетов.
Сигнал мобильника вывел его из задумчивости. Он взял трубку.
– Слушаю…
– Ты очень занят? – спросил хорошо знакомый Марату женский голос.
– Не так, чтобы очень, но…
– Значит, свободен, – решительно сказала женщина. – Какие у тебя планы на сегодняшний вечер?
– Пока никаких…
– Поужинаем где-нибудь? Я ужасно голодная.
– Опять не успела пообедать?
– Как всегда, – вздохнула женщина.
Калитин обрадовался. Они не виделись уже целую неделю, и он успел соскучиться. Роман с Ангелиной Закревской был самым серьезным и значительным в его жизни.
Марат не относился к влюбчивым мужчинам, но все же имел на счету пару-тройку любовных историй. Его первой «роковой страстью» была одноклассница Алла – нежная, тонкая блондинка с серыми глазами. Марат страдал молча, не смея подойти к предмету своих воздыханий. Алла была строгой и правильной девочкой: всегда безукоризненно одетой, причесанной и неизменно вежливой. Она отлично училась, увлекалась философией, теннисом и классической музыкой. Марат рядом с ней чувствовал себя обыкновенным уличным хулиганом. Объяснение между ними так и не состоялось. Он робко пытался провожать Аллу домой, но это не возымело успеха. Приглашения в кино или на каток она тактично отклоняла и, наконец, объяснила Марату, что им сейчас следует готовиться к поступлению в университет, а не отвлекаться по пустякам.
