Наталья Скоробогатова
Перекрёсток
– Хорошо. – Дем щёлкнул пальцами, и мы оказались на моей кухне.
Я тихо выматерилась, встала, подошла к холодильнику, в котором второй день – если я правильно считаю – должна стоять кастрюля с окрошкой. Она была на месте. Достав, я водрузила её на стол, сняла с неё крышку, вынула из ящика кухонного стола ложку и принялась есть как была – стоя и из кастрюли. В конце концов, это мой дом, моя еда, и я что хочу и как хочу, так и делаю. Кому не нравится – могут быть свободны!
– Почему не нравится? Очень даже нравится, – произнёс Дем, открыл навесной шкаф, достал из него банку растворимого кофе, опять щёлкнул пальцами, и перед ним на столе появилась чашка с кипятком. Моя любимая! Он щедро сыпанул в неё прямо из банки, перемешал всё пальцем и отпил, состроив максимально блаженное выражение лица. – Божественно!
– Ладно. – Я села, отодвинула кастрюлю и посмотрела на него. – Рассказывай.
– Что ж, – он встал, и мы снова оказались «в белизне». – Твоя жизнь остановилась здесь…
На экране передо мной появилась картинка того, как я лечу под колёса машины. Той самой. И я вздрогнула. Шутки шутками, но что значит «жизнь остановилась»? Я что, реально умерла?
– Нет, ты не умерла. – Кажется, я уже привыкла не задавать вопросы вслух, но получать на них ответы. – Это точка, которая меняет всё. Но есть два варианта, и мы не можем выбрать, по которому тебе пойти – мы с Тарой.
– Тарой? – Я непонимающе посмотрела на Дема.
– Ты её Танькой называешь.
– Как представилась, так и называю, – огрызнулась я. – Ну, так и что? Из чего выбирать?
И Дем хлопнул в ладоши.
***
Больничная палата. Две кровати, на одной из которых лежит женщина, очень похожая на меня. Левые нога и рука в гипсе, голова в бинтах, на щеке ссадина, которая точно быстро не заживёт. И бутылка с водой на тумбочке, до которой не дотянуться. И я-на-экране шевелюсь, пытаясь придвинуться ближе, но не выходит. И покричать не получается, потому что в горле сухо, как в Каракумах.
Знаете, смех смехом, а вот так смотреть на себя со стороны очень страшно, и я только что это поняла.
– Что это? – Я повернулась туда, где стоял Дем, но его не было. Оглянулась. Пусто.
А на экране продолжалось действие, и словно несколько часов прошло. Я увидела, что зашёл врач, не Игорь Юрьевич, другой, странный такой, с молоточком в нагрудном кармане халата и улыбкой во весь рот. Он что-то сказал, но я не поняла, что – здесь не было звука, только картинка. От этого стало ещё страшнее. Одно дело, когда я не только вижу, но и могу определить, действительно ли так среагировала бы в данной ситуации, здесь же оставалось только смотреть.
Врач поводил молоточком перед моим – пусть будет так, всё-таки там я – лицом, продолжая говорить. Я кивнула, что-то сказала в ответ. Он рассмеялся… Не помню, когда последний раз мужчина смеялся над моими словами. Глупо. Как же глупо.
Изображение ускорилось, и вот уже я сидела на больничной кровати, а рядом стояла инвалидная коляска. Поначалу вздрогнула, но поняла, что это не по причине моей инвалидности, просто гипс ещё не сняли, а из-за руки я не могу пользоваться костылями. В палату вошли Игорь Юрьевич, тот врач и девушка в костюме медсестры. Они помогли мне перебраться в коляску, и второй врач вывез меня из здания больницы.
И снова перемотка. Я сидела на диване в своей квартире, а тот второй врач… Странно так его называть не в больнице, но как? В голове всплыло «Володя», – и я согласилась: пусть будет Володей. Он что-то делал на кухне. Я видела лишь его силуэт, отражающийся в дверце книжного шкафа. На Володе – а неплохо звучит! – был простой домашний костюм и розовый фартук в голубой цветочек. Откуда у меня такой? Я в жизни никогда фартуками не пользовалась.
Ещё кадры вперёд, и мы с Володей стояли на главной аллее городского парка. Он держал меня за руку и что-то говорил, я улыбалась, а потом кивнула и внезапно взлетела, подхваченная его руками. Так в детстве меня кружил отец, и я смеялась. Здесь тоже смеялась, кажется, от счастья.
Я привыкла не слышать, только видеть, раздражало лишь то, что не могла угадать, какое время проходит с перемоткой. И уже не было страшно, только непонятно.
За окнами оказалось темно, а я – оказалась одна в квартире. Видела, что беспокоюсь, хожу по комнатам, словно жду чего-то. Или кого-то. Взгляд на часы показал третий час ночи, когда входная дверь открылась, и ввалился Володя. И мне совсем не нужно было слышать, чтобы понять – он пьян настолько, что разговаривать с ним бесполезно. Я пошла в ванную и заперлась. Смотрела на себя в зеркало, и по моим щекам катились слёзы.
Неужели это один из вариантов? Но почему такой? Где я ошиблась? Я знаю себя, знаю, что бы сделала в такой ситуации: просто собрала его вещи и выкинула вместе с ним на улицу. А тут… Почему не так?
На экране отобразилась новая сцена. Я стояла у окна и сквозь пелену дождя наблюдала за тем, как внизу Володя, совсем не скрываясь, целует молодую девушку. Со стороны мне было видно, как сжимаются кулаки, как ногти впиваются в ладони… Я злилась. Очень злилась. А потом пошла на кухню, достала из холодильника кастрюлю с супом и поставила её на плиту. На лице проявилась спокойная улыбка.
Я смотрела на экран и ничего не понимала. Да, я хотела изменить свою жизнь и сейчас видела на один из её вариантов, но как такое может произойти?
«Запомни, если вдруг ты попадёшь в ситуацию, с которой не получится справиться, просто уйди. Никогда не терпи!» – так говорила одна моя знакомая, а я соглашалась, всегда думая, что в моей жизни не может быть ничего, что я не смогу пережить. И ведь так и есть. Я научилась улыбаться всему происходящему, и мой мир не выглядит серым, как у многих вокруг. Ко мне приходили поговорить, спросить совета, просто помолчать, и никто не уходит без помощи. И я всегда улыбалась им вслед, потому что это наполняло душу теплом и ощущением, что я кому-то нужна.
