Наталья Шнейдер
Мой кровный враг
Пролог
– Ты дождешься меня? – спросила я. Протянула руку для поцелуя. Хорошо, что пальцы не дрожат.
Рик склонился над моей рукой, почти как взрослый. Выпрямляясь, обжег взглядом синих глаз. Почему я каждый раз улыбаюсь, словно дурочка, когда он так смотрит?
– Обязательно. Я буду писать каждый день.
Мама едва заметно покачала головой. Вернемся домой, и она снова начнет отчитывать: «Не морочь мальчишке голову, он тебе не нужен!» Ох, да о чем я! Это она вернется домой, а у меня впереди две недели морем.
Я растянула непослушные губы в кокетливой улыбке.
– Это ты сейчас так говоришь. А потом вырастешь и забудешь.
Шесть лет! Шесть лет вдали от дома! Нет, я не буду плакать, бесполезно. Отец опять скажет что-нибудь вроде «не реви, Цветик, ты же Эйдо», мама снова начнет рассказывать, что до сих пор переписывается с подругами из пансиона, про блестящее образование: Бенрид – центр наук и искусств. Что тоже грустила поначалу, но потом все прошло.
– Я буду ждать, – сказал Рик, и что-то такое промелькнуло в его голосе, от чего мои щеки налились жаром. Я выдернула руку, которую он до сих пор не выпустил из своих пальцев – горячих и сильных.
Забудет. Как уже забыл, что в детстве обзывал меня малявкой. И как сунул лягушку в корзину с земляникой, а потом хохотал, когда она выпрыгнула мне в лицо. А я-то все помню, так что пусть теперь смотрит и вздыхает.
О чем я? Не станет он на меня смотреть – просто потому, что я буду далеко. А писать каждый день… через море? Его родителям быстро надоест выбрасывать деньги. Да, лорд Бенедикт Мортейн богат и щедр, но…
Я не хочу никуда уезжать!
– Хватит, дети, – вмешался отец. – Никто не будет задерживать корабль ради вас.
Он распахнул объятья, и я бросилась в них, ткнулась носом в грудь, вдохнула такой знакомый запах – табака, кожи и лошадей.
– Выше нос, Цветик, – улыбнулся он, отстраняясь. – Шесть лет пролетят быстро. Вернешься совсем взрослой и настоящей красавицей.
– Роза и сейчас… – Рик вспыхнул и осекся, смешавшись. Отступил, неотрывно на меня глядя, словно хотел насмотреться на все эти годы вперед.
Мама порывисто обняла меня, пряча блестящие от слез глаза, и я прижалась к ней. Надо же, я уже почти догнала ее, а когда приеду, наверное, вовсе перерасту.
Мамин дар пах акацией. Как же я буду теперь без нее? Ну да, я уже не маленькая, и мне не нужно читать сказки и вытирать слезы. Нет, и сейчас не нужно! Я прокусила губу.
– Все хорошо, Цветик. – Она погладила меня по голове. – Ты быстро привыкнешь. Погоди, еще возвращаться не захочешь, скажешь, что дома скучно, а там настоящая жизнь.
Какая она, настоящая жизнь? Здесь у меня была настоящая жизнь. Можно взобраться на старый дуб, с верхушки которого видны холмы на границе наших земель. Можно скакать по полям наперегонки с Риком или на спор сигануть в море со скалы. Можно сидеть на дне оврага и наблюдать, как на большом плоском камне греется семья ужей. А там, за морем?
– Учеба, подруги, балы, кавалеры, – улыбнулась мама, словно прочитав мои мысли.
Рик на миг изменился в лице. Можно подумать, он тут не будет ни на кого засматриваться! Он ведь станет совсем взрослым через шесть лет.
– Иди, – легонько подтолкнула меня мама. – Корабль в самом деле не будет ждать. Я люблю тебя, доченька.
Я не удержалась, все-таки всхлипнула. Хорошо, что братья не приехали, а то бы точно разревелась, если бы прощалась еще и с ними.
– Пойдемте, миледи. – Николас, старый слуга, вырастивший еще моего отца, кивнул людям, и те потащили на борт сундук с моими вещами.
– Да, – прошептала я. Вздернула подбородок: я не буду плакать!
Очень хотелось оглянуться, но я не стала: дурная примета. Я ведь увижу их снова, правда, увижу?
***
Шесть лет спустя
– Вам письмо, миледи. – Николас держал в руках непривычно толстый конверт.
Я вскочила – с пера на беловик диплома упала клякса. Да плевать, перепишу. Четыре месяца не было писем из дома, я вся извелась. Нет-нет, с родными все в порядке, просто в войну почта ходит из рук вон плохо. Да, чумные повержены и гражданская война, по слухам, тоже закончилась, но когда еще все наладится? Ивонна, вон, полгода ничего о своих не знала, а потом пришло письмо, все живы. Вот и мои…
Я нахмурилась: герб на печати, закрывавшей конверт, был незнакомый. Мне не писали чужие. Только родители, да Эдвард или Мартин время от времени вспоминали, что у них есть сестра.
Когда я ломала печать, руки тряслись. Почерк тоже оказался незнакомый – крупный, угловатый и очень разборчивый. Но все же в первый миг мне показалось, что я что-то неправильно разобрала.
«Леди Роза, я взял на себя смелость вам написать на правах старого друга вашего отца. Прежде всего, приношу глубочайшие соболезнования: гибель лорда Беорна Эйдо – невосполнимая утрата для нас всех».
Я вцепилась зубами в кулак. Нет. Этого не может быть. Я что-то не так поняла. Нет!
– Миледи? – Голос Николаса донесся словно сквозь вату.
Я подняла взгляд от прыгающих строчек. Лицо Николаса плыло, и сам он шатался.
– Миледи, что с вами? – Он подхватил меня под локоть, повлек куда-то. Я бездумно перебирала ногами, так же бездумно позволила усадить себя в кресло. Под носом возникло что-то жутко вонючее, я подпрыгнула.
– Убери эту гадость!
Откуда Николас взял нюхательные соли? Я никогда их не держала, потому что не падала в обморок. И сейчас не упаду. Еще не хватало: лишаться чувств из-за чьей-то злой шутки.
– Что с вами? – Николас присел напротив, встревоженно заглядывая мне в лицо. Коснулся моих пальцев – руки у него оказались неожиданно горячими. Хотя нет, это мои холодные.
Я заглянула в подпись. Сэр Грей. Да, старый друг моего отца. Я плохо его знала: у начальника столичной стражи было много забот, и он редко появлялся у нас —разве что в нашем особняке в столице. Впрочем, и тогда он со мной почти не разговаривал, оно и понятно. О чем нам с ним было разговаривать?
– Сэр Грей, – я сама не узнала своего голоса, – приносит соболезнования по поводу гибели папы.
– О господи! – выдохнул Николас. Лицо его посерело, и я на миг испугалась, что сердце у старика не выдержит. Сорвалась с кресла, пытаясь усадить его. Он отмахнулся.
– Как же так… Он же… мы же…
Николас вырастил моего отца и прошел с ним всю войну – предыдущую войну, с Ландернау, которая закончилась четверть века назад. Я снова сунулась в письмо – едва ли стоило изводить столько бумаги и чернил только для того, чтобы выразить соболезнования. Наверняка там есть подробности.
Но почему мне не написала мама? Или Эдвард – ведь к нему перешел титул после смерти отца? Я сглотнула горький ком, не сразу решившись читать дальше – вдруг там не только о папе? Следующие несколько абзацев мне пришлось перечитать три раза.
– Он пишет, что папу убил Рик… Ричард Мортейн.
Этого не может быть. Просто не может быть. Я схожу с ума. Николас пошатнулся, вцепившись в спинку кресла. Я испугалась за него.
– Сядь, – бесцветным голосом произнесла я.
– Негоже мне…
Я рявкнула:
– Сядь, я сказала!
Грудь словно сдавило ледяным обручем, отчаянно не хватало воздуха – так, что темнело в глазах и кружилась голова.
Николас отодвинул от стола стул – ножки проскрежетали по полу, я вздрогнула от этого звука. Я схожу с ума. Наши родители дружили едва ли не всю жизнь и Рик, да и Рэндольф, его старший брат, частенько гостили у нас. Рик убил папу???
Совершенно некстати подумалось, что наша с Риком переписка заглохла в первый же год. Просто я о нем вспоминала все реже, а потом и вовсе перестала писать. Может быть, если бы мы продолжали общаться, я бы заметила неладное?
– Он и еще пятеро с ним, – я то и дело сверялась с письмом, словно разбирая сложнейшие алхимические формулы. Может быть, если я облеку прочитанное в собственные слова, смогу понять, что за безумие произошло? – Ворвались в наш столичный особняк. Когда подоспела стража во главе с сэром Греем, все было кончено. Рик… Ричард сдался страже в обмен на свободу тех, кто был с ним.
Чтобы избежать кровопролития – так он сказал сэру Грею. Ричард и пятеро магов с одной стороны, сэр Грей с еще двумя магами и две дюжины стражников-простых с другой – побоище и в самом деле вышло бы знатное. Хотя рано или поздно убийц смяли бы числом. Сэр Грей, возглавлявший стражу, предпочел поберечь своих людей.
– На допросе… – Голос сорвался, пришлось помолчать. – Ричард заявил, что отец убил его родителей.
Судя по ошарашенному лицу Николаса он понимал еще меньше, чем я. Я снова заглянула в письмо.
– В самом начале войны отец раскрыл заговор, который возглавляли Мортейны. Заговор в пользу Ландернау.
Да, такое не прощают. Казалось бы, четверть века прошло, но раны все еще были свежи. Не осталось семьи, которая не потеряла бы близких в этой войне, и леди Краммиана тогда сражались бок о бок со своими мужчинами. Но…
– Но зачем бы им? – озвучил мое недоумение Николас.
Они же были героями той войны. Лорд Бенедикт, племянник принца-консорта, погибшего в первые дни войны, мстил врагам за своего дядю. А леди Летисия взяла на абордаж свой первый вражеский корабль будучи младше, чем я сейчас. И вдруг – заговор в пользу былых врагов?
– Власть, – сказала я, снова пробежав глазами строчки. – Если династия прервется, следующий претендент на корону – Мортейны.
Удивительно, до чего спокойно прозвучал мой голос. Как будто я смотрела сама на себя со стороны. Как будто я была не здесь.
Николас покачал головой.
– Лорд Бенедикт мог бы стать королем, но только если его примет Вечное пламя.
Риск велик. Но и награда… Иные ставили на кон свои и чужие судьбы и ради меньшего. Получается, отец раскрыл заговор, Ричард счел его предателем, виновником смерти родителей. И просто пошел, и…
Я закрыла лицо руками, забыв о письме, сминая бумагу. Мысли скакали, путались, и никак не получалось вздохнуть полной грудью.
Николас осторожно сел рядом, полуобняв меня.
– Поплачьте, миледи.
Я замотала головой, выпрямилась.
– Сперва дочитаю. – Я чуть сдвинула письмо, так, чтобы Николас – он был грамотен – тоже мог в него заглянуть. – Читай тоже.
– Как можно?
– Читай. – Я снова сглотнула ком. – Я не могу больше… вслух.
Как будто произнесенные слова делали произошедшее реальностью. Как будто если все останется на бумаге, еще получится повернуть время вспять. Сделать так, будто ничего не было.
Сэр Грей писал, что отправил мне послание не сразу – хотел изложить во всех подробностях, как прошла казнь убийцы моего отца и государственного изменника. Хорошо, что все же не изложил – вряд ли описание чужих мук доставило бы мне удовольствие. Убийца должен умереть, чтобы правосудие свершилось – и этого довольно.
Только правосудию не было суждено свершиться – по дороге к эшафоту Ричарда отбили. Те пятеро, что ушли невредимыми в обмен на обещание не проливать лишней крови. Сговорились ли они со своим предводителем заранее? Сэр Грей не взялся это утверждать. Вся затея, по его словам, отдавала самоубийственным безумием: просто пробиться сквозь ряды стражи к телеге, где везли приговоренного – естественно, в прадиевых оковах – перебросить его через спину коня, потому что сам он в седле после допросов не держался – и раствориться в паутине столичных улиц. Видимо, было у них где-то логово, которое он не выдал, а стража не нашла.
Сэр Грей не смог дописать и отправить письмо сразу – несколько дней после налета на процессию провел между жизнью и смертью, несмотря на все усилия целителей, и еще довольно долго выздоравливал. Потом письмо путешествовало по стране, раздираемой чумными и гражданской войной.
Я разжала пальцы – бумажные листы, зашелестев, разлетелись по полу. Долго сидела так, тупо глядя перед собой. Слез не было. Как будто я так и не смогла поверить до конца в то, что прочла.
Может быть, потому что мне написал чужой человек? Почему не мама? Не братья? Что с ними?
Я прикусила губу. Слизнула кровь.
– Николас, я еду домой.
Глава 1
Интересно, сразу на виселицу поволокут или сперва на дыбу? В темноте и тишине каменного мешка скрежет засова ранил слух, точно наждак – голую кожу. Я подскочила – зря, от резкого движения закружилась голова, да и онемевшее от холода тело слушалось плохо. Пришлось опереться спиной о стену, ледяное прикосновение камня отрезвило, неожиданно придав ясности мыслям.
Скрип дверных петель показался настолько громким, что я заткнула уши. Следом по глазам резанул свет – ровный, яркий. Я зажмурилась, но он все равно пробивался сквозь сомкнутые веки. Магический светлячок, не иначе. Неужто сам магистр ко мне пожаловал? При этой мысли заколотилось сердце.
Нет. Едва ли я удостоюсь такой чести. А магов в ордене Хранителей и кроме него хватает.
Я подняла веки, щурясь от света – после кромешной темноты подземелья глаза слезились. Моргнула несколько раз, зажмурилась так крепко, что заныли веки, снова открыла глаза. Пригнувшись в дверном проеме, в камеру шагнул мужчина. Осанка знатного человека. Неужто все-таки магистр? Тот, кого я знала? Я потянулась к магии – проверить, не он ли держал светлячок, и словно провалилась в пустоту. Кандалы с прадием отрезали от дара наглухо.
Я вгляделась в вошедшего, гадая: он? не он? Я помнила красивого мальчика с круглым, пожалуй, слишком мягким для парня лицом и синими глазами. Лицо мужчины, который вошел сейчас, мягким назвать нельзя было никак. Двигался он с изяществом и стремительностью атакующей змеи, несмотря на доспех. Высокий, пожалуй, скорее худощавый, хотя под кольчугой сложение особо не разберешь. Небрит, прямо как простолюдин. Давно нестриженые волосы вьются крупными кольцами, среди темно-русых прядей заметны серебристые нити, хотя лицо совсем молодое. И все же тому, кого я помню, должно быть двадцать один – в этом возрасте еще не бывает седины. Жесткий ледяной взгляд из-под насупленных бровей. Шрам через всю левую щеку от виска до губы.
Значит, не он. Маг бы свел шрам, даже если не было возможности начисто залечить сразу.
Следом шагнули еще двое, тоже в доспехах. И тоже не понять, кто из них маг. Без дара я чувствовала себя беспомощным слепым котенком. Сейчас ведь за все отыграются… Что ж, моих слез они не увидят… пока я в состоянии себя контролировать и не превратилась в обезумевшее от боли животное. При этой мысли во рту пересохло – хотя куда уж сильнее, и так воды не давали с тех пор, как бросили сюда – сердце заколотилось где-то в горле, а тело стало ватным. А я-то думала, что устала бояться…
Жаль, что, когда свалилась, истощив магию, я не осмелилась себя убить.
Одного из двоих, вошедших вслед за первым, я узнала. Констебль, к нему меня приволокли, когда скрутили, он-то и велел запереть и оставить, пока не вернется магистр. Интересно, не кормить и не поить до его прихода тоже он велел? Чтобы сговорчивей была? Не дождутся!
– Встать! – рявкнул он.
Я выпрямила спину и вздернула подбородок. Не буду я вставать: цепь, соединяющая ручные и ножные оковы чуть короче, чем нужно было бы, чтобы позволить мне выпрямиться. А стоять, склонившись перед ними, я не стану. Даже если кто-то из них маг, а, значит, дворянин – я леди этих земель. Пусть даже титула у меня больше нет, а в моем замке хозяйничают чужие.
– Охренели вконец без меня? – прошипел тот, со шрамом, оглянувшись на остальных. – Орден воюет с чумными, а не с детьми!
– Магистр, эта, как вы выразились, ребенок…
Я вздрогнула. Магистр. Значит, это все-таки он. Ричард Мортейн. Магистр краммианской ветви ордена хранителей. Герой, возглавивший оборону столицы, когда чумная армия подошла к ней, собственноручно сразивший генерала чумных. Любовник королевы.
И, что куда важнее – человек, убивший моего отца.
– …эта, как вы выразились, ребенок, убила троих прежде, чем мы сумели ее скрутить.
Магистр приподнял бровь, глядя на меня.
– Вот, значит, как. А с виду и не скажешь…
Не узнал. Хотя я тоже его не узнала.
– Желаете присутствовать на допросе? – поинтересовался констебль.
– А что говорит?
– Пока ничего. Вздернем на дыбу – заговорит.
Магистр стремительно развернулся, шагнул – лишь шагнул, не схватился за оружие, не свилась магия – но констебль попятился, позеленев.
– С пристрастием?
Взгляды схлестнулись, и констебль оказался не робкого десятка, глаз не отвел.
– Шпион может быть любого пола и возраста, а ее схватили в вашем кабинете…
Ну да, именно там. Точнее, в кабинете моего отца. Кто ж знал, что магистр в отъезде?! Решили, значит, что я пришла за их секретами?
Магистр подошел ближе, остановившись в шаге от меня. Плюнуть ему в морду, чтобы на месте прибил? Так ведь слюны нет. Так что нечего ему бояться.
Да и вообще нечего бояться: я же в кандалах. Только и остается, что сидеть и смотреть на него снизу вверх. Здоровенный какой вымахал. Этот и без магии голову открутит. Хотя у них в роду все были верзилами, и в обиду они себя не давали – сами кого хочешь обидят.
Странно, но сейчас нутро скручивала ненависть, не страх. Видимо, отбоялась, отревела свое, когда меня бросили в этот каменный мешок – без еды, без воды, без света. Уже решила, что они не станут размениваться на казнь и возиться, когда можно просто запереть и оставить одну, пока не умру.
– Что ты делала в моем кабинете?
И голос кажется совсем незнакомым. У мальчишки, которого я помнила, голос начал ломаться, и он то басил, то давал петуха. А сейчас – глубокий бархатный баритон, таким бы не пленников допрашивать, а серенады дамам петь.
Что за ерунда в голову лезет перед смертью? Или от голода, жажды и страха начинаю сходить с ума? Может, так было бы и лучше. Все равно на допросе они узнают лишь о том, как я их ненавижу. Больше-то все равно рассказать нечего. При мысли об этом грудь словно сжало ледяным обручем: они ведь не поверят сразу, не отступятся…
– Я жду ответа, – напомнил о себе магистр.
Я разлепила губы.
– Тебя… – Язык еле ворочался, вместо слов вырвалось хриплое карканье. – Тебя ждала.
Он вдруг стремительно нагнулся, схватил мою кисть, зачем-то ущипнул. Выпустив руку, шагнул к констеблю и молча отвесил оплеуху. Вернулся, присел, снимая с пояса флягу, протянул мне.
Я замерла от изумления – чего-чего, а такого не ожидала. Он, видимо, понял мое замешательство по-своему: выдернул пробку, отхлебнул содержимое – я непроизвольно сглотнула, в горле заскребло – снова протянул мне.
– Сколько тебе не давали пить?
Я пожала плечами.
– Магистр, – вмешался констебль. – Это оплошность, а не…
– Позже поговорим, – отрезал тот, не оборачиваясь. – Пей.
Я взяла флягу так, чтобы не было видно, как дрожат руки. Каждую секунду я ждала, что магистр выхватит ее и засмеется. Но он сидел на корточках в полушаге от меня и молчал, и ни на лице, ни во взгляде невозможно было прочитать ровным счетом ничего.
Я медленно поднесла флягу к губам – хотелось присосаться к ней и пить, пить, пить, захлебываясь, чувствуя, как вода стекает по подбородку, пропитывает одежду, пить, пока не забулькает в животе. Пригубила – вода была чистой, ледяной, аж заломило зубы – наверняка фляжка зачарована. Три глотка… нет, пять, ровно пять, иначе я не смогу остановиться и выхлебаю все, а показывать свою слабость я не намерена. Вернула флягу.
– Благодарю.
– Пей. Я-то всегда могу налить еще.
Я покачала головой. Надо было отказаться и от этого, но плоть слаба. Магистр не стал настаивать, вернул флягу на пояс – я проводила ее полным сожаления взглядом. Снова присел напротив.
– Итак, ты ждала меня. Зачем?
– Чтобы убить, – не стала скрывать я. Чего уж тут скрывать, все равно все узнают. А так, может, обойдется без допроса с пристрастием.
Он усмехнулся.
– Вот детей по мою душу еще не посылали…
– Я всего-то на три года младше тебя! – возмутилась я.
Он ответил не сразу.
– Может, ты и права… на войне быстро взрослеют. Кто тебя послал?
– Никто.
– А если хорошо подумать?
– Никто.
– Тогда зачем? Вообразила, будто спасаешь мир от зла в моем лице?
Значит, ты знаешь, что тебя считают злом? Интересно, как тебе живется с этим знанием? Хорошо ли спится? И скольких еще, кроме моей семьи, ты убил, прежде чем стал тем, кто ты сейчас, а, Рик? Хотя нет, прежнее имя не подходит тебе так же, как не была бы сейчас впору прежняя одежда.
– Я – Роза Эйдо.
Он не изменился в лице, только замер на миг, а потом медленно произнес:
– Вот как… Не узнал.
– Я тоже не узнала.
Он надолго замолчал, глядя мне в глаза. Не знаю, чего уж там он хотел увидеть, я-то в его глазах вовсе ничего рассмотреть не могла. Синие, точно ключ, в котором отражается небо. И такие же ледяные.
– Что ты будешь делать, если я тебя отпущу? – спросил он, наконец.
Я пожала плечами. Как будто он в самом деле над этим раздумывал. Как будто у меня много вариантов.
– Вернусь и постараюсь доделать то, что не получилось в первый раз.
– Интересный у тебя способ просить о помиловании, – усмехнулся он.
– А я и не прошу о помиловании, – ответила я ему в тон.
Первое, чему учат магов – любое деяние имеет последствия. Как брошенный в воду камень, от которого долго расходятся круги. Так что какой теперь смысл умолять? Все равно он сделает со мной все, что захочет. Только по-другому я поступить не могла, потому что бездействие – тоже выбор. Свой я сделала. Пришло время платить по счетам.
Только бы хватило сил сохранить достоинство до конца, каким бы он ни был. Все-таки я леди из семьи Эйдо. А мы никогда не склонялись перед врагом.
Магистр кивнул – явно не моим словам, а каким-то своим мыслям.
– Беркли, верните леди Розе вещи, которые при ней были, снимите кандалы, и пусть идет куда хочет.
Резко поднялся и двинулся к двери так стремительно, словно за ним собаки гнались. Остановился в проеме на миг, оглянулся.
– И, надеюсь, сейчас вы не забудете ее накормить и дать вдоволь воды?
Исчез за дверью, не прощаясь.
Судя по выражениям лиц остальных, ошарашены они были не меньше меня. Но даже если и собирались возразить, догонять магистра не стали.
– Я велю солдатам принести поесть, – сказал второй из оставшихся, который так и не представился. – И пошлю за кузнецом.
Я не ответила. Снова закрылась дверь, оставив меня в полной темноте.
Я опять свернулась клубочком на полу. Выпустят меня, как же. Только дурак отпустит безнаказанным кровника и своего несостоявшегося убийцу. Дураки не становятся магистрами ордена. Дураки не собирают армию из ничего. Так что Ричард Мортейн кто угодно, но не дурак, и меня просто так не выпустит. А те слова – просто слова, разве можно верить словам того, кто уже презрел все законы чести? Пытка надеждой – вот как это называется. И потому надеяться я не стану. А что трясет так, словно внутренности превратились в холодное желе – это пройдет… Зря я взяла у магистра воду. Те пять глотков жажду не утолили вовсе, лишь на время смочили горло, а теперь пить хотелось еще сильнее. Ну ничего, скоро все это закончится.
Через некоторое время заскрежетал засов, заставив меня подскочить. Вошли двое. Один воткнул факел в крепление у двери – на миг стало видно длинное, как у лошади, лицо. Потом он двинулся ко мне против света, превратившись в темный силуэт. Второй, пониже и пошире, что-то держал в руках, носа коснулся запах вареной курицы. Магистр кормит пленников птицей, в самом деле? Или все-таки…
Сердце отчаянно забилось. Нет, нельзя верить, нельзя! Поверю, только когда… если окажусь за воротами. Если в спину не прилетит стрела.
Двое подошли ближе, я сощурилась в свете факела. Стали видны лица, и их выражение мне не понравилось. Вовсе не понравилось – так смотрят на законную добычу.
– Смотри-ка какая краля, – произнес тот, с лошадиным лицом.
Я попятилась – как была, сидя, но далеко отодвинуться не вышло, уперлась спиной в стену.
– Хороша птичка попалась, – ухмыльнулся второй. Подошел еще ближе, нависая. – Слышь, ты. Мы пожрать принесли.
Изо рта у него несло, словно из выгребной ямы. Я невольно поморщилась.
– Ты глянь, Джон, она еще морду кривит, – продолжал он. – Я вот тут думаю, чё это мы просто так туда-сюда бегаем?
Кажется, я знаю, что будет дальше. Горло пересохло – в этот раз вовсе не от жажды. Надеялась, дура, если не на помилование, то на достойную смерть. А магистр прислал этих…
Я постаралась придать лицу невозмутимое выражение, но то ли плохо получилось, то ли эти двое чувствовали запах страха, как чувствует его собака, догоняющая кошку.
– Правильно думаешь, – согласился второй.
Казалось, мой страх доставляет им куда больше удовольствия, чем то, что они собирались сделать. И они упивались моей беспомощностью. Будь я не в кандалах – оба умерли бы на месте, но магия мне недоступна, и я ничего, совершенно ничего не могла сделать. Только надеяться на чудо.
– Слышь, девка, кто не работает, тот не ест. Будешь ласковой – покормим. А так – не обессудь…
– Пошел ты… Дотронешься до меня – убью! – прошипела я.
– Ерепенишься, значит? – Тот, что с лошадиной мордой, нагнулся, вцепился мне в подбородок, заставляя поднять лицо. – Ну, давай. Мне нравится, когда ерепенятся.
От него смердело застарелым потом. Жаль, что я не могу лишиться чувств по собственной воле. Это было бы… удобно. Потому что, если не случится чуда, эти двое меня изнасилуют.
Какая злая ирония. В пансионе нравы не слишком строгие, хватало и балов, и визитов – вокруг меня поклонники вились стаями, и добрачные связи не были чем-то запретным, ведь магия всегда убережет от ненужных проблем. Но мне все казалось, что появится кто-то… кто-то, кто мне будет не просто симпатичен, а тот единственный, с кем и случится незабываемый первый раз.
Да уж, незабываемый – это точно.
Я снова выплюнула ругательство. Длиннолицый расхохотался.
– Прикрой дверь, Том. Кажется, будет весело.
Наверное, следовало заткнуться и не сопротивляться – ведь им этого и надо было: чтобы отбивалась, чтобы кричала. Но с самого детства вколоченные в тело навыки дали о себе знать, и я лягнула в лодыжку того, кто стоял ближе. Удар не удался, помешала цепь и слабость. Длиннолицый оскалился.
– Нравится пожестче? Получишь.
Кажется, я все-таки смогла съездить ему по морде и боднуть головой в живот второго прежде, чем в голове зазвенело, и я на миг потеряла ориентацию, а когда пришла в себя, кто-то из двоих стягивал с меня штаны.
Я завизжала так, что у самой заложило уши. Дверь распахнулась. Солдаты шарахнулись от меня, словно их магией отнесло.
– Что здесь происходит? – холодно поинтересовался тот второй, что был с магистром и так до сих пор не представился. За его спиной маячил здоровый детина – кузнец, тот же самый, что меня заковывал.
Я торопливо поправила одежду. Отвечать не стала – вопрос явно не требовал ответа. Только бы он не развернулся и не ушел, снова оставив меня с этими…
– Дык это, шуткуем мы, – сказал длиннолицый.
Я усмехнулась – шевелить разбитыми губами было больно. Интересно, часто ли здесь теперь так «шуткуют»?
– Я – Саймон Коуп, капитан гарнизона, – представился тот. – Прошу прощения, миледи. Магистр велел вешать насильников и мародеров без суда, но, похоже, не все поняли, что он не шутил.
– Да она сама! – возмущенно заорал тот, кого называли Томом.
Капитан положил ладонь на рукоять меча.
– Сдать оружие. Ну?
Длиннолицый, нехорошо ощерившись, потянул с перевязи топорик. В руках у коренастого появились ножи. Капитан выхватил меч, рявкнул – из коридора вбежали еще двое с оружием наголо, да и кузнец стоять в стороне не стал, хотя в его ручищах нож выглядел игрушечным.
Коренастый бросил на пол ножи. Длиннолицый помедлил – мелькнул меч капитана, выбивая из его рук топорик. Еще через несколько мгновений несостоявшихся насильников связали и уволокли.
Я на миг ссутилилась, выдыхая, снова распрямила плечи.
– Еще раз прошу прощения, миледи, – сказал капитан, поднося факел поближе к моему лицу. – Я пошлю за целителем.
– Не стоит. Если с меня снимут оковы, я смогу и сама залечить.
– Снимут, вы же слышали распоряжение магистра. Но дайте слово, что используете магию только, чтобы излечить себя, не против нас. Иначе, едва вас раскуют, я буду вынужден держать меч наготове, и…
Он не договорил, но я поняла. Будь я здорова и сыта, еще бы посмотрела, кто кого. Но голова кружилась от голода, и я вообще не была уверена, что устою на ногах, если поднимусь. Да и что толку нападать? Этого убью – десяток других прибежит, и, как в прошлый раз, возьмут числом. Ладно бы если вместе со стражей прибежал и сам магистр – может, появился бы шанс его достать. Но не дурак же он совсем, чтобы так подставляться? На то простые солдаты есть.
– Обещаю, что воспользуюсь магией, только чтобы излечить себя, – сказала я и, подумав, добавила: – Если мне не придется защищаться.
– Не придется.
Капитан отошел в сторону, жестом велев кузнецу заняться делом. Тот сбил с оков заклепки, подхватил цепи и ушел. Я медленно, опираясь о стену, выпрямилась – какое, оказывается, счастье, просто вытянуться в полный рост. Какое счастье снова чувствовать магию! Я медленно провела ладонью по лицу, словно стирая ушиб. Поморщилась от боли – мгновенное исцеление не дается даром. Подняла взгляд на капитана, настороженно застывшего рядом.
– Не беспокойтесь. Я же обещала.
И незачем ему знать, что я так ослабела, что на ногах едва держусь, а на это нехитрое исцеление ушли почти все мои силы.
– Я могу быть свободна?
– Поешьте. – Он кивнул туда, где у стены стояла миска и кувшин, что принесли те солдаты.
Я думала, что аппетит у меня надолго пропал, но желудок протестующе заурчал. Я залилась краской – позорище какое!
Капитан сам поднял еду, протянул мне, повторил.
– Поешьте. И я вас провожу.
– Я выросла в этом замке. – Я села, скрестив ноги, начала есть, изо всех сил стараясь, чтобы капитан не заметил, как у меня дрожат руки. Хотелось набить рот, глотать не жуя. Но капитан, вроде бы расслабленно привалившись к стене, не сводил с меня настороженного взгляда, и, значит, нужно было вести себя прилично.
– Я должен извиниться за себя и от имени констебля, – сказал капитан. – Мы не намеревались оставить вас без еды и воды, просто вовремя не приказали…
– Просто забыли, – усмехнулась я.
Лестно, ничего не скажешь. Просто забыли. Ну хоть магистру доложить не забыли. А тот велел меня вышвырнуть, точно щенка, посмевшего укусить хозяйскую руку.
Да уж, придется учиться смирению. Я мысленно фыркнула – это вряд ли. Среди лордов и леди Краммиана смиренных агнцев не было никогда. Сражаться и ходить детей учили одновременно, и даже в Бенриде Николас на деньги моих родителей нанял мне преподавателя фехтования и боевой магии. Поначалу он отнесся ко мне снисходительно, потом все же начал учить всерьез. Девчонкам из пансиона я об этом не рассказывала. Поймут только мои соотечественницы – впрочем, и те, если и брали подобные уроки, предпочитали помалкивать.
– Случилось кое-что непредвиденное… – прервал мои размышления капитан. – Впрочем, это нас не оправдывает. Еще раз прошу прощения, миледи.
