Наталья Сергеевна Алмазова
Тёмная история. Чело-вечность
Подражать другим – до чего незавидная стезя. Ну зеркалу ли жаловаться на свою-то горькую долю? Мы – тысяча таких вот зеркальных осколков, в которых отражается мир. Мы – просто-напросто Его проворные пальцы, вскрывающие замки запертых дверей. Просто пальцы.. на тысячах простёртых в пустоте рук.
Да уж.. жаль, выяснить, всё до конца мне тогда так и не удалось. Ну, по крайней мере, теперь понятно, что за беспощадное откровение я выкрал из-за неприступно высоких стен Цитадели себе же в ущерб.
Я устало закрыл глаза руками. Бессмысленные человеческие жесты прижились, как влитые, сопровождаемые такими же бестолковыми эмоциями. Хотя едва ли они были проблемой сейчас.
Ах.. когда-то по наивности своей я думал, будто поверженные кумиры, сброшенные со своего позолоченного пьедестала, немеют, скованные молчанием постыдной развенчанности. Но Он.. другое дело. Едва ли Его вообще занимало чьё-либо мнение в принципе. А уж моё и подавно. Кто я такой, в конце-то концов, чтобы перечить божеству, древнему, как сам мир?
«Ты? – расхохотался вдруг двойник. – Ты – ангел Его. Забыл? Ведь кто такой ангел, ну? Посланник. Послание, правда, не очень, а-ха-ха. Вот уж поверь – я-то знаю, о чём говорю. Да и сам ты.. бескрылый да облезлый весь, смотреть противно. Птичий грипп какой-то, что ли. Ну что уж имеем – то и разумеем».
Несмотря на по-злому шутливый тон двойника, черты моего лица непроизвольно исказило страдание. Сжав голову руками, словно она внезапно до ужаса разболелась, я снова и снова переживал внутри себя эту изощрённую пытку. Не может быть. Не может быть, потому как не может быть никогда!
Мне померещилось, что прежде покойная твердь под моими ногами пришла в движенье, будто хтонический змей Ёрмуганд, до того мирно дремавший на собственных обвивающих землю кольцах, вдруг растревожено заворочался, предвкушая скорое пробужденье. Почуяв напряжённую вибрацию мирового чрева, не разбирая дороги, я бросился прочь, казалось, пытаясь оторваться от неустанной погони собственной тени, преследующей меня по пятам, Вёльвы, мерно нашёптывающей свои страшные предсказанья.
Я бежал, стараясь не размышлять ни о змеях, ни о пророчествах, отбросив всякого рода эсхатологию на задворки ума. Но разве возможно обогнать память, намертво прикованную к твоим стопам? Я бежал, не отдавая отчёта, что делаю, не видя смысла и не задумываясь о нём. Одинокий и чужой в шумном, переполненном транспортом и людьми мегаполисе, я убегал от прошлого.
Двойник только ехидно посмеивался, мелькая в размытых отраженьях по сторонам: «Давай, давай! Беги, Форест, беги! Поднажми! А-ха-ха! И так забрался дальше некуда, на самые задворки мирозданья, а всё одно – от себя не спрячешься, дурья твоя башка!»
Машины резко тормозили в считанных сантиметрах передо мной, грубо взрывая тонкий осенний воздух воем клаксонов и совокупно с тем громкой бранью водителей. Случайные прохожие с руганью шарахались прочь, замечая меня в самый последний момент, точно выраставшего из-под земли призрака. Узкие переулки, проходные дворы, подворотни слились воедино. Внезапной преградой на моём пути вдруг выросла стена невысокого дома в тупиковом дворике. Недолго думая, а, точнее, не раздумывая вовсе, я взобрался наверх, только б не останавливаться ни на миг: когти на руках и ногах сослужили мне немалую службу, да и тело, гибкое и безукоризненно точное в движениях, не подвело. Вероятно, уж тогда-то я мало походил на антропоморфное существо, которое прилежно изображал во всё остальное время, а напоминал, скорее, проворную химеру – жутковатую смесь человеческого с потусторонним. Вёрткую ящерицу, безусильно скользящую по камням.
«Уже интересней! – хохотнул доппельгангер, подначивая меня. – Рождённый летать ползает, как таракан по стенке, вот это номер! Тебе бы в цирке выступать!»
Я старался не слушать. Вовлечённость в движение, словно глубокая динамическая медитация, положительно отвлекала меня от навьюченных с три короба мыслей, и потому я с упоением продолжал сумасшедший марш-бросок, уже не обращая внимания на язвительные комментарии, раздававшиеся в моей собственной голове. Боже, как по-человечески они звучали с одной стороны, а с другой – вещи он зачастую говорил крайне бесчеловечные.
Мой дальнейший маршрут пролегал исключительно по подогнанным одна к одной, как змеиная чешуя, крышам. Разгоняя уютно примостившихся на отвесах голубей и неприкаянные души, замешкавшиеся на распутье, я наблюдал, как реальный мир выворачивает на изнанку и обратно. Навьи, впрочем, шарахались от меня ровно так же, как и люди. Не ставя подобной задачи, я всполошил всех. Вслед мне неслись злое шипение, бульканье и клёкот вперемешку с самой обычной базарной руганью, когда я невзначай в очередной раз задевал плечом какую-нибудь диковинную тварь. Я то бежал по громыхающей кровле, то, хрустя пеплом под ногами, стремительно проваливался в чёрную пустоту и, снова обретая твердь, скользил по мокрой от дождя черепице. Из Нави в Явь и обратно. У любого другого, могу поспорить, от таких-то спонтанных и частых переходов развилась бы транспространственная декомпрессия. Но только не у меня, снующего как челнок туда и сюда, меж волокнами бытия. И эта вящая неуязвимость, по правде говоря, даже пугала. Зачем Он сотворил нас такими?.. Едва ли пустой прихоти ради: кто не имеет слабостей, не имеет и жалости. Не способен сострадать. Бог – самое бессердечное из созданий. Придуманная людьми любовь всевышнего – просто…
«Чушь, – заботливо подсказал мне доппельгангер. – Ты гляди, сам догадался!»
Я зажал руками уши. Это было глупо и смешно, но я не знал, что ещё мне оставалось делать. Как заставить его замолчать?!
«Да утешься ты, Федорино горе, – любой Творец такой, – хмыкнул незваный собеседник. – Работает на результат, а как ещё? Глянь хотя бы на этих твоих…»
В голосе двойника зазвучала откровенная неприязнь. Люди ему явно не нравились, хотя навскидку он знал их куда лучше моего, и походил на них гораздо больше. Отличный подражатель. Меня переплюнул на раз-два.
«Думаешь, мало они мыкаются?»
Нет, так я точно не думал.
«Тоже вон на результат ишачат как проклятые. Ну и нам досталось, конечно же. Наш-то ничем не лучше, хотя Он и не совсем…»
Двойник вдруг замолчал, словно о чём-то размышляя. Я же, вдосталь наслушавшись всякого о себе, о людях, о Том, кто сотворил нас, доппельгангера почти что ненавидел, если б мне не было отчего-то так пронзительно его.. жаль. А, может, жалел я себя? Не знаю. Странные, странные ощущения! Все до единого.
Бессовестным способом ныряя в полыньи реальности и выныривая вновь, будто нарочно игнорируя физическую ограниченность собственным нефизическим свойством, я достиг набережной, где благополучно спрыгнул на тротуар с высоты пятого этажа. Я сознавал, что могу бежать хоть вечно, опоясывая Землю кругами, испещрив тропами всю Навь вдоль, поперёк и ещё раз вдоль, и не устану. Разве что энергия подрастратится. Именно понимание этого наглядного факта заставило меня, в конечном итоге, прервать увлекательный кросс.
Будто бы и взаправду выдохшись, пошатываясь и еле дойдя до реки, я опустился на гранитные ступени у самой воды, задумчиво скрестив руки на коленях. Что же, я был предельно измотан нелёгкой внутренней борьбой: победы в этом поединке мне не светило отнюдь.
В подвижном, колышущемся зеркале отражений, расстелившемся передо мной, где я снова стал собою, я тщетно пытался угадать ответ на вопрос, задаваемый по тысяче раз безрезультатно. В заострённости черт собственного лица, в нервном поблескивании глаз – во всём без труда угадывались тревога и страх. Чувства владели мною, а не я – ими. Вот она, оборотная сторона людской жизни, её неказистая изнанка. Не к тому ли я стремился, упрямо пытаясь стать как они? Таким же живым.. таким же.. чело-вечным. Не это ли ранее пленяло меня в представителях рода людского? Их необъяснимая способность поступать вопреки. Я, неукоснительно следовавший Его Закону, безусловно, был впечатлён и поражён. И теперь, подражая им так старательно, я стал изумлять сам себя.
«Ты да – ты-то можешь быть почти как они, порода такая. – Вновь невзначай подменив меня собой, двойник надменно прищурился, и по воде пошла крупная рябь. – Только копия всегда проигрывает оригиналу. А уж такая замухрыжная и подавно. Да и вообще, далось тебе это подобие? Да к чёрту! И набивка у этих вон дрянная: вонючие потроха и непроходимая глупость. Хотя ты сейчас, я смотрю, по второму параметру ничем им не уступаешь, гордись: такой же дурак», – резюмировало отраженье, до того бессовестно меня оскорбив, что я даже не нашёл, что ему на это возразить.
Его манера общаться повергала меня в ступор. Я ведь прежде вёл беседы только с предельно вежливым и деликатным Михаилом, человеком осторожным и немногословным. А это.. что вообще такое?
«Человечность, – с издёвкой отрапортовал доппельгангер. – Ты сам её в себе ещё толком не раскопал, да обожди. А я вот уже. Я ж – не ты, хотя…»
Вдруг двойник замер и медленно обернулся, будто бы поглядев себе за спину. Он старался ничем себя не выдать, но в едва изменившихся чертах его лица вдруг проступил такой безотчётный ужас, что даже мне сделалось не по себе. То, что пряталось за его спиной в темноте.. мнилось настолько чудовищным, что никакая форма ему не нужна была вовсе. Когда он исчез я облегчённо выдохнул, втайне надеясь больше его не видеть, а сверх того никогда не встречаться с тем, что он увидел позади.
Тонкими пальцами бесцельно рассекая собственное безвинное отражение, которое вновь было моим, я попытался немного успокоиться и кое-как осмыслить всю эту абракадабру из образов и небрежно брошенных мне откровений. Какие были глаза у Того, кто сотворил нас!.. Я поклясться мог, что это ну ни в какие ворота! Откуда у не-человека, но божества, вечного и безликого, вдруг взялся сугубо человеческий признак, зачем и для чего он Ему?! Я готов был терпеливо примириться с любой иной деталью внешнего сходства с людьми, но только не с такой вопиющей! Хотя.. эти глаза.. были по правде и не совсем людскими: обжигающе холодные, опустошённые и отрешённые, они будто смеялись над всеми моими неумелыми попытками разгадать их тайну. Второй после Бога, так говорят здесь про Архангелов? Для нас Он был первым, владея той же самой силой, что созидает Вселенные, владея вполне, но.. не до конца. За этим ему и нужны были мы – ангелы без души. А, вероятно, и не только за этим. В свои тайны Он нас не посвящал, только использовал как подспорье. Удобный, послушный инструмент.
Я вздрогнул и ударил по хрупкому отражению, тем самым раздробив его на сонмы разлетающихся брызг. Из воды показалась изумлённая русалочья голова, не ко времени для обитателя сумерек, а сплошь любопытства ради. Сквозь прозрачную желеобразную кожу, бледную и скользкую от слизи, отчетливо проступали кости черепа. Глаза мавки были по-рыбьему выпуклыми. Несколько секунд мы смотрели друг на друга не мигая. Вслед за тем, я, неторопливо зачерпнув пригоршню, плеснул стылой водицей, готовой вот-вот замерзнуть, в лицо незваной гостьи, и она тотчас обиженно скрылась в тёмных волнах, продемонстрировав напоследок лишённую кожи спиНу и всю совокупность чернильно-бурых внутренностей. Полагаю, стоило извиниться за грубое обращенье, не знаю, где нахватался такой-то бестактности, однако компания мне сейчас точно не требовалась.
Оставшись в долгожданном одиночестве, я уже не впервой растёр плечи руками. Меня трясло как от холода, однако, хоть я и способен был чутко различать температурный режим и все его мельчайшие флуктуации, мёрзнуть я уж ну никак не мог. Плохой знак. Хоть бы обошлось. Я крепко сжимал предплечья дрожащими пальцами, глядя на то, как размытое миг назад отражение вновь невозмутимо обретает единство и целостность в лоне реки.
Тем временем в отдалении показалось уже две русалочьих головы. Привела подругу на диво поглазеть, – беззлобно отметил я. – Ну что теперь. Пускай. Пока есть на что смотреть…
Глава
XIV
. Неупокоенный.
Рассеянно глядя то на своё утихомирившееся отраженье, то на любопытных русалок, по-девчачьи хихикающих и перешептывающихся, я между тем отчетливо ощутил спиной чей-то взгляд. Почему-то, когда хочешь побыть один, кажется, весь мир восстаёт против этого безобидного желанья, – не без лёгкого раздраженья отметил я и сам удивился собственным эмоциям по данному поводу. Я вполне успешно вживался в новую роль. Я становился.. человеком. Почти, как хлёстко отметил мой двойник. А вот нужна ли мне вообще такая дотошная мимикрия, если в главном я всё равно походить на них не способен?
Тяжело вздохнув, я нехотя обернулся. Позади стоял мужчина. То есть, можно было бы назвать это так, да стоило ли? Скорее уж, существо. Нежить. Он старательно таращил глаза – пустые чёрные провалы. Вокруг витал едва различимый удушливый смрад разложения. Одежда – заляпанные бурым драные лохмотья. Всё как по писаному, – отметил я, – неупокоенная душа. Чересчур долгое пребывание в мире живых их уродует просто до неузнаваемости: судорожно цепляясь за мёртвые тела, чтобы сквозняком не унесло в Запредельное, они и сами в конечном итоге становятся эфемерными кусками собственной разлагающейся плоти.
Пока я разглядывал страдальца, по набережной прошла девушка, прямиком сквозь замершего мертвеца, и, брезгливо сморщившись, прикрыла рот и нос ладонью, вероятно, различив то же амбре, что улавливал и я. Мертвец проводил её жадным, голодным взглядом, но преследовать не стал. Я отчего-то его интересовал куда больше, чем потенциальная возможность поживиться. Впрочем, на шею кому попало ведь не присядешь, – раздумчиво нахмурился я. – Ну уж на мою-то – в последнюю очередь. Я – хоть созданье и миролюбивое, но постоять за себя могу.
Почему, интересно, они не помогают своим? – призадумался я мигом позже, глядя вслед удаляющейся молодой особе, а затем снова посмотрел на мерно раскачивающегося из стороны в сторону мужчину. Ну не все ведь, как Мигель, – сообразил-таки я. – Мало что видят. Понимают и того меньше. А что до состраданья.. тут и живых-то не всегда облагодетельствуют, не то что мёртвых.
Покойник, словно откликнувшись на мои размышленья, попытался сказать что-то, но его рот, точно склеенный, лишь уродливо разошелся на продольные волокна. Ещё я заметил, как сильно он был истощен – тело мытаря состояло целиком и полностью из облепленных тусклой пергаментной кожей костей, да и только. Отобедал кто-то очень даже недурно, – снова грустно выдохнул я. Сама возможность вот так беззастенчиво питаться за чужой счёт – меня прямо-таки покоробила. Надо же, каким я стал…
«Я тебе не помощник, – наконец безразлично проговорил я, отвернувшись. – Смерть – отнюдь не моя специализация».
Но мертвец не сдавался. И никуда не уходил. Я мог бы, конечно, игнорировать такую неподобающую настойчивость. Но вместо этого почему-то устало поднялся на ноги. Неприятная дрожь, мучившая меня, тем временем унялась.
Мытарь тут же неуклюже потопал куда-то, будто понукая идти за ним. Зачем я, собственно, опять лезу? – отругал я себя, уже поднимаясь по гранитным ступеням. – Неужто мало мне своих проблем, подавай ещё и чужие? Но ноги сами шли вслед за покойником. Внезапно меня с головы до пят обдало холодными брызгами. Я оглянулся и укорительно покачал головой, слыша за плеском воды звонкий, почти детский смех. Нашли же время. Ну да чего там, я ведь и сам не лучше. Рассчитались, стало быть.
Мертвец в свой черёд терпеливо меня поджидал. Я мог бы выведать его историю загодя, но ничто не даётся даром, всё есть энергия. А вот то, как я «мёрз» недавно, недвусмысленно указывало мне, что красная лампочка «бензобака», предупреждая, уже начинает помаргивать. Когда же она загорится ровным алым огоньком, мне придётся несладко. Так что следовало ужесточить контроль и не допускать впредь нечаянных вывертов с путешествиями сквозь пространство. Впрочем, легко сказать: попробуй проконтролируй сломанный механизм.
Неупокоенный тем временем повёл меня куда-то захламлёнными подворотнями и пустынными переулками. Не через Навь, и на том спасибо. Наяву. В конце концов, в одном из таких вот ничем непримечательных закутков мой проводник неуверенно замер. Ноги его подломились, точно тростинки, послышался хруст костей, и дальше своё упрямое движенье он продолжил уже ползком. Как же этот несчастный ослаб, спустив последние силы на то, чтобы показать мне… Что? Становилось любопытно.
В дальнем углу отдающей гнилью подворотни обнаружился неприметный канализационный люк. Крышка на нём была сдвинута, и это не могло не настораживать. Я, наклонившись, легко отодвинул её и заглянул в смрадную черноту колодца. Оттуда отчётливо пахнуло смертью. Мой проводник, лёжа на земле, принялся трясти головой, как бы указывая направленье. Но дальше идти со мной не решился, да и не смог бы.
Вздохнув уже не впервой за сегодняшний день, я начал спускаться за заржавленным ступеням вниз, в липкий чернильный мрак. Да тут не только смертью разит, – отметил я про себя, – но и магией. Как выяснилось чуть позже, чутьё меня не подвело.
Пройдя по тёмному тоннелю до поворота, я наткнулся на труп, по которому вальяжно сновали крысы. Пускай эти зверьки и любили начинать трапезу с глаз, мертвеца их лишили вовсе не они. Глаза у человека оказались выколоты, а отнюдь не съедены, мне это было ясно, хотя я и не проводил судмедэкспертизу. Ну стоило сказать, отсутствие глазных яблок в глазницах – далеко не самая неприятная подробность, открывшаяся мне. А вот нижняя часть лица… Теперь понятно, почему неупокоенный не мог говорить: его рот оказался грубо зашит толстой, потемневшей от крови ниткой – шили на живую, это я тоже понял навскидку. Да бог бы с ней, с ниткой! Самое жуткое – это печать, вырезанная на коже. Кровавые линии рассекали лицо сверху донизу, магический символ впотьмах тускло и зловеще мерцал. Н груди тоже просвечивали кровавой вязью сигиллы. Не иначе несчастного нарочно привязали к его мёртвой плоти. Это было так возмутительно, так неправильно. Но моего мнения тут никто не спрашивал.
Молча оглядев всю картину, я небезосновательно предположил, что после смерти покойника поднимали раза три, не меньше. Поэтому и фантом был таким тщедушным. Некромантия как она есть: видел я нечто подобное в старинных гримуарах, копошась в тёмных кладовых человеческой истории прилежно и увлечённо, как археолог, изучая их примитивные способы программирования действительности. Только сам ритуал.. – я пристальнее вгляделся в подробности, – хоть и сложный, но выполнен как-то.. не слишком изящно. Да и трижды к ряду… Зачем? Будто это делал не опытный колдун, а подмастерье, набивая руку.
Собственные догадки, надо сказать, мне не понравились абсолютно. Странные же в этом городе существуют учебные заведения. По возможности следует обходить их стороной, как и их учеников, – мысленно подытожил я, благоразумно решив лишний раз не совать свой нос куда не следовало. Отчего-то в уме не к месту всплыла картинка с вороном в парке. Я мотнул головой, отгоняя неприятные догадки. Мигель не такой, и точно не стал бы никого зазря мучить: вспомнить хотя бы, как он пригрел заброшенного хозяевами домового, да даже напортачившего бедолагу-чертёнка пожалел! А уж про меня самого и говорить нечего. Впрочем, от меня хоть худо-бедно был прок, а вот этих двоих молодой маг опекал сугубо по доброте душевной, как опекают выброшенных на улицу котят.
Я прикрыл глаза, пытаясь унять охватившее меня было волненье. И снова посмотрел на обезображенный труп: раз я здесь, помочь несчастному всё-таки следовало. Не то чтобы я был таким уж гуманистом, просто лишать человека смерти.. порядочной смерти по всем правилам.. это было совсем не по-людски.
Глава
XV
. Арфа.
Я внимательно посмотрел на алые нити, тянущиеся, словно тонкие струйки дыма, от символов на трупе. Они уходили прямиком вверх, туда, где возле люка канализационной шахты застыл, лёжа на асфальте, обессилевший фантом – то, что осталось от разума, воспоминаний и эмоциональной составляющей человека. А душа.. Ну это другое – она никому неподвластна, продавать её или же как-то иначе корыстно распоряжаться сим эфемерным нечто нельзя – она и самому обладателю-то не принадлежит, по правде говоря, просто вверена во временное пользование. Да и свойства её ничуть не похожи на свойства человеческой личности. Тем не менее, люди часто мешают одно с другим: тёплое с мягким. Ну да не мне исправлять их ошибки. У меня-то своей души нет, куда уж мне. И личности, впрочем, не было тоже. А потом… Что-то я отвлёкся.
Ниточек-связок было много, все они оказались добротными – оборви их разом, и это могло аукнуться негативными последствиями для мытаря-мертвеца, к тому же он был слишком слаб: существовал риск и вовсе разрушить его, а этого я никак не хотел. Так бездарно разбазаривать накопленные за жизнь данные – просто непозволительное расточительство! (Профдеформация, куда от неё денешься?)
Прикинув в уме варианты, приценившись к каждому узелку, я принялся за дело: некоторые нитки аккуратно, по одной, обрезал острыми когтями, другие тихонько вытягивал, словно распуская ткань – от этого мертвец наверху жалобно выл. Но по-другому было никак нельзя: ювелирная, словом, работа. Со стороны могло показаться, будто я играю на невидимой арфе или на каком-то куда более заковыристом инструменте. Аллегро. Анданте. Да уж. Наворотили тут ворожбы.
В общем, распутывая сеть из заклятий, попотел я знатно. Но в конечном итоге мог собой гордиться – всё было сделано в лучшем виде, никто не пострадал. Труп без привязок сразу как-то просел, будто ввалившись внутрь самого себя, и испустил из носа ушей и глаз чёрную жижу. Фантом в свою очередь был освобождён от обременяющей его гниющей плоти, однако, сам он уйти туда, куда полагалось, уже не мог: знатно над ним поглумились, совсем выжали беднягу – почти ничего не оставили. А я, увы, не мог его сопроводить – я ведь не знал, куда и через какие заставы.. да и не было у меня ни одного подходящего пропуска на руках, нечего дозорным предъявить. Бессмертному соваться в смерть… Фантасмагория какая-то. В конце-то концов, мы и люди были бессмертны по-разному. Даже найди я обходную дорогу… Сам-то поди выкарабкался бы, но за компаньона поручиться мог едва ли.
Пока я раздумывал над проблемой, отрешённо закусив длинный коготь на большом пальце, то не заметил, что в тоннеле сгустилась душная тьма. Она лилась с потолка чёрными клубами и стекала по стене, медленно, точно желе, ползла по полу.
Из транса меня вывел хамоватый окрик: «Алё, гараж!»
Я вздрогнул, глянув себе под ноги. В сточных водах тотчас возникло моё недовольное отраженье. Сказать, что я не сильно обрадовался ему – ничего не сказать.
«Вали отсюда быстро, кретин!»
На сей раз я хотел, было, возмутиться, но чёрный дым заволок лицо двойника и высказать накипевшее недовольство оказалось попросту некому. Вслед за тем вполне осознав опасность, я в два прыжка оказался на лестнице. Дым застелил пол, пожрал исполосованный ножом труп, и тот канул в нём бесследно, точно растворился в кислоте. Скобы лестницы под моими руками начали стремительно покрываться коррозией. Нырять в Навь смысла не было, потому как я уже оказался там.
В колышущейся черноте что-то шевелилось. Когда я попытался взобраться наверх, скоба под ногой раскрошилась, как и те две, за которые я держался руками. Но не тут то было: вместо того, чтобы рухнуть в клубы чёрного дыма, я вцепился когтями в стену, очень, надо сказать, оперативно. И принялся взбираться наверх. Однако шахта, доселе составлявшая всего несколько метров, вдруг превратилась в бездонную пропасть, и только где-то бесконечно далеко наверху виднелся тусклый полумесяц сдвинутого люка. Я с некоторой досадой выдохнул. Мне не нравилось, когда со мной играют в такие вот игры. Ну посмотрим кто кого.
Я со скоростью сколопендры пополз наверх, ровно на полшага опережая возникающие на глазах дополнительные ряды кирпичной кладки в осыпающейся шахте. Внизу что-то то ли недовольно зашипело, то ли зарычало. А потом попыталось ухватить меня за ногу, вероятно, не рассчитав, что когти на ногах у меня ничуть не хуже, чем на руках. Получив заслуженный удар, темнота взвыла и сползла вниз, оставляя за собой прожжённые парящие чем-то едким кирпичи. Я же таки добрался до верха, и, откинув крышку, буквально вывалился в Явь.
Глава
XVI
. Сорванный урок.
Фантом был на месте, хоть и выглядел отвратительно. Я, на чистоту так, опасался, что эта тварь его утащила: как я успел уяснить, вскользь коснувшись сознанья (точнее, зачатков такового) существа, таящегося во тьме, питалось оно неприкаянными душами. Привязанный к плоти фантом был невидим для него, но стоило мне разорвать эту порочную связь, как тайное сей же миг сделалось явным. И ещё: раз уж оно учуяло добычу, взяв её след, то вряд ли теперь отступится. Мои худшие опасения тотчас же подтвердились. Из люка пополз чёрный дым, и мир вокруг мгновенно заволокло мраком: пасмурный осенний день на глазах превратился в зловещие сумерки.
Да.. навья фауна здесь беспокойная, такую ещё поискать, – сокрушённо отметил я. И, вскочив на ноги, без лишних промедлений схватил неподвижного мертвеца. Тот что-то нечленораздельно промычал в ответ, кажется «спасибо». Мне же было сейчас вовсе не до его благодарностей. Я побежал, сознавая, что по-сути так бегу от волка с куском свеженького ароматного мясца на закорках. Бегал я, конечно, быстро, как выяснилось на досуге, но сколько это вообще продлится? Фантома, после освобожденья от плоти, точно трясина затянула Навь. Тащить его обратно – зазря калечить. Если б я соображал так же быстро, как это было раньше, то, вероятно, придумал бы что-нибудь дельное на ходу. Но моя и без того перегруженная оперативная память, да на сухом пайке, выдавала крайне скромный результат: просто беги.
Сзади что-то вязко шлёпнулось: я обернулся. С соседней крыши текла темнота, из консистенции дыма перейдя в густой клейстер. Казалось, она была повсюду и вот-вот захлюпает под ногами. Краткого замешательства на оценку масштабов трагедии мне хватило, дабы потерять контроль над дорогой и на бегу во что-то врезаться: в Нави ландшафт не был непогрешимой константой, так что удивляться тут было нечему. Меня слегла откинуло назад, но я не упал. Только в который раз к ряду хрустнула нога фантома, мешком висящего у меня на плече, переломившись в совсем уж неожиданном месте.
А миг спустя я понял что врезался не во что-то, а в кого-то. Существо в тёмном балахоне, практически с меня ростом, в свой черёд даже не шелохнулось. Я замер, с неприкрытым любопытством разглядывая его. Что-то было в нём необычное, какой-то неведомый флёр и еле уловимое радужное мерцанье, будто сочащееся из-за спины. Под низко надвинутом капюшоном же ничего не было видно. По крайне мере, ничего того, что мог бы увидеть я. А ведь я видел многое.
Заинтригованный, я вознамерился обратиться к этому обитателю пограничья, ведь не зря же он здесь появился: «Извините.. здравствуйте.. тут возникла ситуация».
Я мог бы, конечно, и по-другому донести свою мысль. Но почему-то решил, что людским манером меня поймут лучше. Однако, не слушая моего сбивчивого повествованья, существо, молча, протянуло ко мне свою крючковатую, как птичья лапа, руку. Дважды объяснять не потребовалось: я аккуратно снял с плеча неподвижно тело, которое от этой бережной манипуляции вдруг раскрошилось прахом, оставив на ладони переливающуюся сферу, не имеющую четкого контура, будто клубок, который ежесекундно перематывал сам себя то так, то эдак. Я со знанием дела оценил способ архивации данных. Неплохо, очень неплохо. Но не так хорошо, как это делаем мы. Делаем.. делали… В сознании что-то болезненно защемило. И я торопливо отдал клубок Жнецу, дабы не задерживать его. Позади недовольно забулькало. Но подбираться прожорливая жижа не спешила.
Неприветливый сумрак на миг озарила переливчатая, точно перламутр, вспышка, и я с замиранием осознал, что вот только что, вероятно, стоял у подножия Радужного моста! Потом вновь воцарилась тягучая темнота. Я был так потрясён и взволнован этим неожиданным поворотом судьбы, что и внимания не обратил, как к полам моего одеянья пристал липкий клейстер. Желеобразная тварь, решившая, было взобраться по моим ногам, недовольно заклокотала. Сквозь бульканье и шушуканье я всё же разобрал одно-единственное слово: «Невкусссс-ный».
«Никто и не настаивает», – спокойно заметил я, стряхнув остатки клейкой массы.
Чернота, застилающая улицы, стала впитываться в асфальт, утекая под землю. Сам воздух, казалось, прояснился, сделалось заметно светлее: я и не отследил, в какой именно момент снова оказался в Яви.
Я стоял в той самой подворотне возле раззявленного люка, так, будто бы не пробежал полгорода только что.
Но удивило меня не это, а то, что из люка доносились недовольные возгласы: «Похозяйничал тут кто-то, мать его, ага! Руки б оторвал и с ногами местами поменял умельцу, а! Паскуда такая!»
На миг воцарилась тишина, в которой чей-то неуверенный голосок что-то виновато промямлил в ответ.
«Да рот закрой! – грубо оборвали его. – Какой ниткой зашивал, идиотина? Это ты Мастеру сказочку расскажешь! Чёрт-те что, ну одни придурки кругом, ты глянь! Только где недосмотрел – сразу налажали! Его б ещё на раз запросто хватило, а теперь чего?»
Говоривший нецензурно выругался. Судя по голосу это был молодой мужчина. Послышалось пара приглушённый ударов. Кажется, кто-то там внизу щедро раздавал подзатыльники компаньонам. Надо сказать, меня несколько озадачил тот факт, что человек, обладая такой силой, ругается как сапожник. Принюхавшись, я вдруг почувствовал нечто странное. Что-то очень знакомое и чужое одновременно. Но толком выяснить, как обстоят дела, не получилось.
«Давайте, выметайтесь отсюда, олухи. Новый ищите образчик, ага! Ну весь день теперь насмарку, итить! Наберут тупиц, учи их потом, времечко зазря трать, чтоб вас!»
Послышался щелчок зажигалки. Пахнуло сигаретным дымом. Запах был далёкий, как и звук, но я всё слышал и чувствовал.
«Давайте в темпе вальса! А я потолкую тут кое с кем. Надо ж эту дрянь разыскать, а то ишь ты!»
Я вдруг отчётливо осознал, что «эта дрянь» – я. И что двойник предупреждал меня не о жутком пожирателе заблудших, коему я не сдался, а не иначе как вот об этом.
Заслышав шуршание в шахте, я мигом юркнул за стоящие неподалёку мусорные баки, если слово «юркнул» уместно было употребить по отношению к двухметровому существу. Идея – вот так спрятаться на виду – выглядела неважно, но отчего-то мне казалось, что тем двум хмурым юношам, что выбрались чуть погодя из канализационного люка, сейчас будет ох, как не до меня. Да и глаза отвести я пока ещё мог: силы у них, конечно, тоже были, но невелики. А вот у того, кто остался внизу…