Наталья Сергеевна Алмазова
Тёмная история. Чело-вечность
Не знаю почему, мужчина вдруг замолчал, убрав трубку в карман, и посмотрел на меня. Что уж он там углядел сквозь морок, поди разбери, однако в стремительно мутнеющих глазах застыла немая мольба. Лярва уже почти умостилась на спине, верхними лапками зацепившись за края рта и жутко растянув его в стороны, другую пару лапок запустив в уши, а третью намеревалась вонзить в глаза. Крупный паразит, такой и под контроль взять может, а не просто испортить характер. Ну это пока не высушит до донца, конечно.
Не знаю, что меня дёрнуло, однако я встал с места и, тихонько вздохнув, оторвал уютно угнездившуюся, было, лярву от спины мужчины. Она возмущённо зашипела, а за её вынутыми из человеческого рта лапками потянулись пучки клейких тенёт.
Точно не владея собственным телом, незадачливый пленник шарахнулся прочь, так, будто он – кукла, которая только-только учится ходить. Выдохнув, мужчина рухнул на лавку, судорожно сжав ручку портфеля с ноутбуком. Я стоял и задумчиво смотрел в затуманенные глаза, поглаживая удручённо шипящую лярву, точно кошку, которой никак не хотелось сидеть на руках, а мне приспичило вдруг её приласкать.
Вот куда я лезу? – мысленно отругал я самого себя. – В чужой монастырь! Никогда ранее ни в чём подобном замечен не был, а тут поглядите.
«Знаете, у меня дочка родилась недавно», – мужчина слабо улыбнулся обескровленными губами.
Это внезапное откровение вовсе не показалось мне неуместным.
«Знаю», – невозмутимо ответил я.
Я ведь и вправду уже всё-всё о нём знал. И о дочке, и о подпорченном тяжелыми родами здоровье жены, о непростых отношениях с матерью и о просроченных выплатах по кредитам, будь они неладны. И ещё тысячу мелких подробностей и неприглядных тайн. Любопытство не порок, – оправдывался я перед самим собой же. – Надо же мне как-то их изучать. Людей. Обычных людей в их естественной среде обитанья.
«Спасибо», – выдохнул вдруг человек и, с трудом поднявшись, будто в трансе поплёлся по дороге к выходу из парка, белый, словно полотно, но вымученно улыбающийся.
Я всё так же задумчиво стоял, поглаживая рассерженную лярву, и провожал его взглядом. Почему-то он решил, что я – его ангел-хранитель, милостиво низошедший с небес. Вот, казалось бы, с чего вдруг? Морок.. такая штука.. каждому своё покажет. Я в настройки по умолчанью не лез. Ну а сходство с ангелами навскидку у меня было только одно – ни я, ни они в заботах своих не ведали сна.
Глава
X
. Приют всех заблудших.
Когда мужчина скрылся из виду, я поглядел на смирившуюся уже лярву, мерно шевелящую ножками, которую я по-прежнему аккуратно держал на руках. Что теперь с ней? Куда? Не Мигелю же нести, право слово – у него и так вон Сеня с Лёликом, богадельня какая-то, не иначе. Приют всех заблудших. Хоть вывеску вешай.
Пока я с прискорбием рассуждал о дальнейшей судьбе паразита, и как бы его и куда теперь пристроить (снова высадить на человека рука не поднялась бы), мои затруднения решились сами собой: из-за деревьев, чуть в стороне, куда не попадал пронырливый свет фонаря, появилась тонкая женская фигурка, одетая явно не по погоде: тёмное платье с небрежно оборванными краями, больше похожее на лохмотья, трепал выстуженный ветер. Будто она шла с костюмированной вечеринки в ночном клубе, не удосужившись сменить наряд на нечто более подобающее сезону. Ни куртки, ни шапки, да к тому же девушка была, как и я сам, босой.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что моими делами заинтересовался кто-то с изнанки. К тому же, у морозоусточивой дамы, как и у моей новой воспитанницы-лярвы, не было глаз – вместо них зияли пустые тёмные провалы, на дне которых едва теплился алый огонёк. Да ещё рот неряшливым разрезом расходился до ушей, обнажая челюсть и неправдоподобно длинные острые зубы.
Тем временем девушка подошла совсем близко и, капризно притопнув маленькой ножкой, прошипела: «Вот чего ты влез!»
Я смущённо пожал плечами. Действительно, чего?
«Давай сюда!» – капризный тон сменился на командный.
Я послушно отдал лярву, потянувшуюся лапками к девушке, как к чему-то близкому и родному.
Видя такую покорность, дама чуть смягчилась: «Ладно уж! Но ещё раз сунешься…»
Снова без лишних слов я согласно кивнул.
Окончательно от моей покладистости подобрев и игриво мне подмигнул чёрным провалом глазницы, она бросила через плечо, уже собравшись уходить: «До чего сговорчивый и хорошенький, смотрите-ка! Так бы и утащила!»
И, развернувшись, она по-кошачьи сомкнула пальцы с длинными почерневшими ногтями прямо перед моим носом. «Да только взять с тебя нечего, без души-то!»
Я непроизвольно отодвинулся от мелькнувшей перед лицом руки. У меня сразу возникла нехорошая ассоциация – цап-царап, – про себя выдохнул я. Нет, покойница тут была ни при чём, но такое совпадение точно не стоило списывать на простую случайность.
Дама же, хохотнув, танцующей походкой скрылась в темноте, оставив после себя флёр мёртвой плоти. В некотором замешательстве я посмотрел ей вслед.
…
Мигеля я вновь увидел спустя несколько дней, которые я провел, бессмысленно скитаясь по малолюдным улицам и скверам осеннего города, и отвлечённо созерцая всё подряд. Ну тут было на что посмотреть, и это отнюдь не дождливая вязкая серость: люди. Вот же поразительные существа. Рядом вроде бы стоят, а друг друга не замечают! Я, грешным делом, заподозрил, что поди мог бы и без морока обойтись – экономнее б вышло. Но решил, что лучше уж перестраховаться на всякий случай, чем ненароком довести какую-нибудь впечатлительную и зоркую старушку до инфаркта. Всё-таки два метра ростом, худой как жердь, глаза чёрные, когти в полпальца длиной… причёска та ещё… Старушки такое вроде бы не очень-то и любят, предосудительно ворча на молодежь за выверты с внешним видом. А тут.. ну вкупе выходило поболее даже, чем зелёные волосы, пирсинг в носу и татуировка на плече.
Интересно, а если не старушка и не ребёнок, а просто взрослый человек без явных проблем со здоровьем? Испугался бы? – с любопытством размышлял я, провожая взглядом случайных прохожих. Мигель вот и бровью не повел, помню-помню. Страх – это не про него. Пускай страхи и фобии всех расцветок и мастей практически неотделимы от человеческой натуры. Нет, ну какое всё-таки непривычное свойство! И до чего неприятное!.. Я никак не мог с ним сжиться, а оно со мной – запросто.
А я сам…
«Вы выглядите встревоженным… Вы чего-то боитесь?» – как всегда осторожно поинтересовался молодой маг.
Я вздрогнул. Не в бровь, а в глаз. Умеет он.
«Да, есть кое-что… Даже не знаю… Когда-то.. я считал их своими братьями. Хранители.. совершенные существа, не допускающие в своих деяньях ошибок ровно так, как действуют беспристрастные законы природы».
Я замолчал. А взаправду что я знал о них? Оказалось, не многое. Но раньше меня это не особо-то и волновало. Непринуждённо выуживать чужие тайны из чужих же тайников было куда как проще, чем разбираться со своими собственными. Мой рассказ от того становился всё более путанным и бессвязным, но Михаил меня не перебивал.
«..Знаешь, любая болезнь хоть и оправдана, но уродлива. Гармония же зачастую жестока: всё, что не вписывается в её устоявшиеся каноны, существовать не должно, ну или по крайней мере существовать долго, но я вот.. существую». Я виновато развёл руками, будто мне и правда стыдно. А, может, и в самом деле.. в своих ощущеньях я пока разбирался неважно.
«Сам не понимаю, зачем я вообще сбежал?.. Только тело.. это тело.. сначала его пришлось оставить. Но теперь… Как видишь…»
Да уж, на отвлечённые темы я говорил куда более складно и ладно, – мысленно отметил я, сокрушаясь о собственном косноязычии. Знать, как устроен мир, и не знать, как устроен ты сам.
«Когда Они придут.. (а как иначе?) всё будет кончено. Уж хорошо это или плохо… Я просто исчезну из всех доступных сводок мирозданья, как досадная полиграфическая опечатка, устранённая в новой откорректированной версии Вселенной. Прошлое непостоянно точно так же, как и будущее».
Я взволнованно потёр лоб подушечками пальцев. Надо же, это вышло у меня механически.
«А я бы хотел… Как же объяснить…»
Мой голос дрогнул и сбился.
На силу я всё же выговорил: «..Я бы хотел умереть. Как умирают люди. Ведь вы, будучи до того уязвимыми, обладаете поистине бесценным качеством: вас нельзя вот так запросто вычеркнуть, перепечатать и исправить, какими бы вы ни были: даже посмертно вы продолжаете существовать. Радужный мост над огненной рекой… Хотел бы и я его увидеть однажды!
Вы зовёте это поразительное качество бессмертием души, продолжая свой путь после потери вещественного носителя – физической, органической смерти. А мы.. мы в таком случае никогда не умираем.
Наши тела не имеют срока службы, предписанного им по техническому регламенту: они существуют как более плотные оболочки наших сугубо информационных сущностей. Вы же, сознавая свою телесную ограниченность, от безысходности и мрака вынужденного существования в мире, подверженном неминуемому распаду на атомы, утончаете само чувствование жизни. Вы ищете в этом неприглядном вертепе Бога, и, раз за разом перерождаясь, строите лестницу в Вечность: не все по этой хлипкой переправе дойдут, конечно, и тем не менее».
Я выдохнул, рассеянно глядя на собственные руки. Лёлик мирно дремал на коленях молодого мага, обернувшись откормленным чёрным котом: всё бы ничего, только мне казалось рога – не самый очевидный кошачий атрибут. Михаил, однако, не обращал на это никакого внимания, размеренно гладя диковинного зверя и слушая меня. Нет, я не надеялся на сочувствие и не нуждался в утешении. Мне просто необходимо было упорядочить хаотичный массив данных – чувств и эмоций, с которыми я до сих пор обращался так по-варварски небрежно и неумело.
«Вы зовёте этот тернистый путь путём сердца, так как ваш склонный к ошибочным сужденьям разум в юдоли вышней зачастую беспомощен. Мы иные. Наше мышление – предельное проявление логики. Не людской, отнюдь. В общем.. у нас полностью отсутствуют многие ваши такие обыденные чувства, и не возникает никакого желания выйти за какие-то там «рамки» дозволенного. Этих «рамок» для нас просто-напросто не существует. Мы – совершенные дети совершенного Создателя. Зеркала Его глаз, свитки его творенья. Его пальцы, осязающие мир. Можно сказать.. можно сказать, мы отражаем свет Солнца или же пропускаем его сквозь, не задерживая, в то время как вы.. вы преломляете его. И это свет, пройдя сквозь вас, становится уже.. чем-то, если и не количественно, так качественно другим: радугой, перламутровыми лентами спектра».
Я умолк. За окном дождь что-то тихо, почти заговорщически, прошептал редкой листве старого дуба, легкомысленно запутавшись в его раскидистых ветвях, точно в раскинутом невпопад рыбачьем неводе. Собственная спонтанная исповедь порядочно меня опустошила. И ощущение внутреннего вакуума было таким глубоким, что мне почудилось, будто бы я уже одной ногой провалился в пустоту.
Внимательные голубые глаза моего собеседника, носящего одно имя на двоих с грозным Архангелом и чутко слушавшего меня всё это время, неотрывно следили за изменениями в моём лице, в то время как сам я рассеянно наблюдал за тем, что осталось от осени: надо сказать, не многое. Разве что, ветер и сырость. А красота? Ушла куда-то. Что она такое вообще? Как её понять?
Я не приглашал чувства в свой внутренний мир, но, вопреки правилам хорошего тона, явившись незваными, они принялись по-хозяйски переделывать обжитые интерьеры на свой эклектический лад. Как ни пытался я уговорами, мольбами и угрозами выставить непрошенных гостей за дверь, мне это никак не удавалось. Я уже не на шутку стал опасаться, что однажды и сам безвозвратно заплутаю в собственном перестроенном доме. И, в конечном итоге, сгину в нём навсегда, растаяв в развешенных по стенам зеркалах и уступив место кому-то другому, подобно мне, обречённому скитаться по тем же угрюмым коридорам до самозабвения.
«С вами всё в порядке?»
Я обернулся, единовременно с тем озадачившись, почему это вообще должно его волновать? Я ведь не более чем занятная книжица, карманный справочник Запредельного. И я уж и так разболтал Михаилу предостаточно. Хотя поначалу факты своей личной биографии я озвучивал довольно-таки скупо, делая акцент на таинствах сего мира и древних практиках, бытующих тут. Словом, открывал всё то, что этот сообразительный человек долго, а порой безуспешно искал в непроглядной чащобе эзотерических учений, шифрованных магических ритуалов и одряхлевших религий.
Участливое же беспокойство Мигеля, по правде сказать, меня слегка смущало: я не видел в этом прямой логики, списывая подобное отношение целиком и полностью на заботу об уникальном источнике данных. Мигель ведь крайне бережно и с благоговейным трепетом относился к старинным фолиантам и рукописям, которыми владел. Когда я смотрел на ситуацию с этой стороны, мне казалось, что и я для него – один из таких вот редких и занимательных гримуаров, нуждающихся в аккуратном обращении, чтоб не засалить и не измять бесценные страницы, вышаркав ненароком замысловатый шрифт.
Поэтому-то, вероятно, его и волновало то, что порой я без предупреждения исчезал. А затем как ни в чём не бывало появлялся вновь, зачастую возобновляя прерванные разговоры прямиком с момента их завершения. Хотя, говоря откровенно, я и пределов-то города не покидал: по нескольку дней к ряду я мог провести на одной из пустынных крыш, прислушиваясь, как нервно дождь барабанит по оцинкованной кровле, или же к тому, как уныло завывают ветра в криво изломанных подворотнях, но более всего к людским голосам за стенами, угадывая в перепадах их интонаций трепетные надежды, сокровенные желания и чувства, с рвением обречённого пытаясь постичь недоступное мне самому: секрет бессмертных, даже и не догадывающихся об этом своём удивительном качестве, вверенном им не пойми за какие такие заслуги вообще.
Глава
XI
. Питомец.
Ветер, беспечно швыряющий последние пожухшие листья на тротуар, разгуливал, казалось, и в моих притихших мыслях тоже. До чего же хотел бы я дышать этим ветром! Этим миром, осенью и дождём. До чего беспечные желанья для детища безразличных небес.
Внезапно я припомнил, довольно долго в отрешённой задумчивости промолчав, что в парке я не один. Не отрывая меня от маниакально-захватывающей интроспекции, в которую я впадал всё чаще, рядом шёл невысокого роста человек, едва достающий до моего плеча. Его длинные чёрные волосы неряшливо спутал промозглый осенний сквозняк, цепляясь за полы поношенного пальто молодого мага крючковатыми пальцами. К подошвам остроносых туфель, расшитых причудливым узором, бесцеремонно льнула сырая листва.
Я сверху вниз поглядел на своего молчаливого спутника. Это такое с виду хрупкое, уязвимое существо не раз удивляло меня собственным умением задавать каверзные вопросы, за обманчивой простотой которых таилась просто невероятная глубина. Вместе с тем поражало меня и его безграничное терпение. Иногда мне чудилось даже, что оба мы – будто бы не отсюда. Да, временами я и впрямь готов был поверить в то, что и я, и Михаил, определённо, не из этих практически диких в своей первозданности мест, отданных под охотничьи угодья кочевым племенам. И что на сих неосвоенных просторах мы – заплутавшие чужеземцы, сбившиеся с пути пилигримы, неловко переминающиеся на пороге одинокой хижины где-то на периферии миров.
Надо отметить, мы редко когда вот так беззаботно прогуливались, но сегодня решили немного проветрится и выбрались в мир. Лёлик тоже не преминул составить нам компанию, а то куда ж без него? Своего нового хозяина чертёнок искренне обожал, только и ища повод увязаться за ним следом. Похоже впервые за свою бытность Лёлик столкнулся с таким человеческим к себе отношением: вроде бы чёрный маг.. сильный, ух.. таких ещё поискать – не найдёшь! Ну, казалось бы, стоять, бояться. А он и не обижает нисколечко: принести то, не знаю, что, не просит, пакости соседям делать не велит, крапивным веником не охаживает. Не жизнь – песня!
Вполне довольный тем, что его взяли с собой, чертёнок беззаботно носился вокруг огромным чёрным псом, резво перепрыгивая через лужи и коряги, и радостно повизгивая, когда удавалось в прыжке ухватить зубами висящий на ветке иссохший листок. Рогов у него на сей раз не было – если домашний рогатый кот мало кому может попасться на глаза, то вот скачущий как сайгак рогатый пёс, шныряющий по парку туда-сюда, наверняка привлёк бы внимание.
А вот Сеню мы в последнее время почти и не видели – он был занят налаживанием быта своей хозяйки – нескончаемые семейные ссоры и дрязги ему вконец надоели, и домовой решил взять ситуацию в свои руки. Да и в любом случае, прогулки – это не про домовых.
На улице стоял вполне себе сносный, пускай и непогожий денёк. Тишь да благодать. Как вдруг наше обоюдное молчание и размеренный шаг прервал жалобный визг, не очень-то походящий на собачий, и тихая совсем уж не собачья ругань. Мигель остановился и едва заметно нахмурился, тихонько вздохнув. К нам, попискивая, ковылял Лёлик, подволакивая лапу: носясь во весь опор, он ненароком влетел в заросли чертополоха, и теперь, в месте касания шкура изрядно полысела и вздулись крупные волдыри. Молодой маг только головой покачал, нисколечко такому повороту дел не удивившись.
Виновато понурившись, чертёнок замер перед хозяином. Тот в свой черёд молча присел на корточки и осмотрел рану. Увы, незамеченным это глупое происшествие не осталось: выгуливавшая неподалёку небольшую комнатную собачку женщина, до того не обращавшая на нас никакого внимания, внезапно решила показать, что разбирается в нашей проблеме не хуже дипломированного ветеринара.
«Молодой человек! Так это же стригущий лишай! Вы что, за животным совсем не следите?»
Михаил нехотя оторвался от изучения травмы Лёлика, и посмотрел на неё. Дородная дама заикнулась, открыв и закрыв рот, но всё-таки мужественно взяла себя в руки, кое-как выдержав этот его взгляд, и решила во что бы то ни стало продолжить нравоучения: кто ж ещё молодежь-то направит?
«За животиной правильный уход нужен, ну! Прививки, обработка, осмотры регулярно, – женщина принялась наставительно загибать пальцы на руке. – А уж в квартире держать такую-то зверюгу – безответственно просто! Не его, так соседей бы пожалели!»
Молодой маг, ничего ей не отвечая, поднялся на ноги, размеренно отряхнув длинные полы пальто. Что удивительно, ненадлежащий уход за питомцем нашу «наставницу» всерьёз смущал, а вот то, что минуту назад пёс нецензурно ругался – нисколечко. Впрочем, черти тоже умеют глаза отводить. Не я же один такой особенный. И хорошо, – мысленно решил я, – а то ещё бы за недостаток воспитания домашнего любимца нам высказала.
Тем временем Михаил на диво серьёзно выслушал тираду по уходу за крупными собаками, не перебивая. Со стороны могло показаться даже, что ему это действительно интересно. Лёлик тоже был весь во внимании: замечание про сбалансированный рацион и парную говяжью вырезку ему очень понравилось, а вот про прививки и таблетки от глистов – гораздо меньше. Ну а когда дошло до чистотела и мазей на его основе, чертёнок так и вообще почти по-человечески сморщился, недовольно помотав головой. Однако, увлечённая монологом нравоучительница не обратила на это никакого внимания. Несмотря на всю свою эрудированность, она так ни разу и не назвала породу нашего питомца, что и не мудрено. Видно было, что про себя она примеряет на чертёнка разные описанья, сочтя в итоге, что это просто какая-то нелепая помесь.
А ведь Мигель мог бы.. особо не утруждаясь, заставить её молчать. Но, видимо, не посчитал нужным разбазаривать магию на всяких там напыщенных тёток. Недозволительное расточительство. Лучше немного потерпеть и дать человеку высказаться всласть. Я ещё больше проникся к начинающему колдуну уважением. Многие ведь, дай им такую-то силу в руки, немедленно пожелали бы самоутвердиться на первом встречном-поперечном. А он вот нет. Чужую свободу воли Михаил уважал и без крайней надобности не злоупотреблял своей властью над людьми.
Вдохновенно отчитав нас и тем самым подняв себе настроение впрок, женщина окликнула свою карманную собачонку, которая благоразумно держалась от сомнительной компании поодаль. Но та и не думала бежать на зов хозяйки, боязливо поджимая хвост и поскуливая. Однако, будучи вполне удовлетворённой своей разъяснительно-воспитательной работой, та сама пошла за любимицей, углубившись в парк.
Молодой маг лишь тихо выдохнул, глядя ей вслед: «Вот и погуляли. Как всегда, не без приключений».
Он с укором посмотрел на Лёлика, и тот виновато прижал уши. Как я сообразил, в такого рода переделки чертёнок попадает не впервые.
«Терпи теперь до дома», – назидательно сказал Михаил. Лёлик тоскливо заскулил и, прихрамывая, покорно поплёлся за нами.
Глава
XII
. Ворон.
На обратной дороге Мигель тихонько отчитывал подопечного, без особой на то надежды уча его хорошим манерам. Чертёнок, видя, что набедокурил, только виновато подвывал: разочаровывать хозяина ему не хотелось, но природная вертлявость и ребяческая беспечность порой играли с ним злую шутку.
На самом выходе из парка, когда до калитки оставалось буквально каких-то там несколько метров, на сухую ветку дерева перед нами приземлилась крупная чёрная птица. Это был ворон. Таких в городе я ещё не встречал. Серые алчные ворóны, с ворчливым карканьем разоряющие мусорные баки, не шли ни в какое сравнение с этим горделивым созданьем. Удивительно, что они из одного семейства. Я невольно залюбовался чёрными атласными перьями и блестящими глазками-бусинками. Всё-таки красота – вещица с заковыркой. Её понимание доставалось мне урывками и то не всегда. Ворон же, не одарив меня ни толикой того вниманья, которым одарил его я, в свой черёд вальяжно переступил с ноги на ногу.
Я обернулся к Мигелю, собираясь поделиться впечатленьем, но так и замер с полуоткрытым ртом. Мой ученик был бледен, губы его плотно сжаты, взгляд устремлён на иссиня-чёрную птицу, которая так же неотрывно смотрела на него.
«Это его не касается, – вполголоса проговорил молодой маг, обращаясь вовсе не ко мне с Лёликом. – Так и передай».
Ворон, не оспаривая тезис, а только издав низкое гортанное карканье, сорвался с места и, тяжело расправив крылья немалого размаха, взвился ввысь.
«Ггг.. голосовое сообщение», – с нервным подхихикиваньем хрюкнул чертёнок, сжавшийся за ногами хозяина в огромный чёрный комок.
Тот полушёпотом шикнул на него: «Ну ты и болтун, Лёля, что в лоб, что по лбу! Хоть рот зашей».
Я недоумённо посмотрел на спутников. Мне одному ничего не понятно? Так я могу влезть в чью-то голову за разъяснениями: с меня ведь станется.
Будто прочтя мои мысли, Мигель, выдохнув, проговорил: «Не обращайте внимания, это так.. небольшое напоминание о прошлой жизни».
Я, отчего-то зябко поёжившись и растерев плечи, покорно кивнул. У всех у нас свои тайны. Даже и от себя самих. А всё-таки предчувствие какое-то нехорошее осталось.
Видимо, решив слегка разрядить обстановку, Михаил попытался разговорить меня на отвлечённые темы. Благо, сделать это было нетрудно: мне только дай рот раскрыть, укажи направленье и всё… Прошло двенадцать часов. Я так искренне увлекался ещё и потому, что за нашими мирными беседами напрочь забывал, в каком незавидном положенье нахожусь.
«Такой странный выбор.. наша горемычная планета», – задумчиво проговорил Мигель, как бы между прочим.
«..Почему Земля? – тотчас встрепенулся я. – О, ничего такого. Просто.. она в некотором роде особенная: эдакое перекрестье миров. Как таверна на обочине торгового тракта. Сюда разные существа вхожи, которые мало где ещё пересекаются, да взять хотя бы ангелов с демонами! Ну каково? Чудные дела… Да и сами люди… Сложновато тут подобрать аналогии. Это.. как высота звука. Только здесь так уж заведено, что правила игры одинаковы для всех без разбора, невзирая на твоё.. звучанье. Святой отец или маньяк – все ровнёхонько вписаны в общий нотный стан. Приевшееся понятие «серая масса» – просто абсурд какой-то, не знаю, с чего вы это взяли вообще? Скорее уж, пёстрая мозаика, а кажущаяся серость – не иначе эффект утомления глаз – когда долго глядишь на пестрящую рябь, все начинает сливаться, так ведь?»
«Пожалуй». – Мигель сдержанно усмехнулся.
«Я приметил это местечко исходя из соображения, что тут меня не так-то просто будет найти, в аккурат как на шумном восточном базаре, – продолжил я. – А вот добраться сюда – да запросто, особенно если ты заблаговременно здесь побывал и хорошо запомнил дорогу со всеми её виражами и ухабами».
Натянуто улыбнувшись, я досказал после небольшой паузы: «Ну меня это не спасёт: я сам дал Хранителям подсказку, заполучив назад своё тело, всё равно что маяк зажёг. Вселенная, конечно, огромна, да Они хорошо её знают. Всю. По вертикали, диагонали, горизонтали, куда не глянь. И меня знают. Тоже. Увы, но по-другому-то, в смысле без тела, никак: в своём существе мы едины, и чем дольше расщеплены на слои, тем труднее собрать себя обратно. Без корешка книга мигом распадается на страницы, стоит взять её в руки. Это я уже ощутил вполне. Я.. не могу предугадать, когда именно Они явятся: через считанные минуты, пару-тройку дней или же через сотню лет. Кто знает? Ну.. я всё же склоняюсь к дням, так как о минутах думать совсем не хочется, а претендовать на столетие – чересчур смело».
Я притих, прицениваясь к отведённому мне времени под этим небом. Никогда его не считал, и вот, цепляюсь за мгновенья. Мой собеседник молчал, отрешённо глядя себе под ноги. Он многое знал и умел, да, но вот помочь мне не мог и при всём желании. Да и никто в принципе, возьмись по глупости за это гиблое дело, не смог бы.
«Вот кроме меня, пожалуй», – прозвучало невесть откуда, обдав меня притом жгучим холодом.
Я нехотя обернулся, словно кто-то помимо воли повернул мою голову, бесцеремонно сжав её руками. Взгляд застыл на припаркованной у обочины машине, в грязном боковом стекле которой я снова увидел своё отраженье. То, другое. С чего я вообще решил, что он похож на меня? – в следующую секунду изумился я, с замираньем разглядывая его. – Да, всё те же черты, но.. выражение лица, глаз и, поглядите только, причёска! Надо же, моя его, значит, не устроила? Я рассеянно пригладил волосы рукой. А что, вроде даже идёт. Так.. по-людски. Ну это ему идёт. А мне вот.. не очень-то. Но вместо того, чтобы повторить мой рассеянный жест, как положено уважающему себя отраженью, двойник лишь насмешливо приложил когтистый палец к губам.
Справившись с оцепененьем, я резко отвернулся. Чувство, что чьи-то цепкие холодные пальцы копошатся в моём разуме, мне ох, как не понравилось, хотя я сам виртуозно проделывал это с другими, пускай прибегал к своему прикладному уменью всё реже и реже: зачастую слишком уж неприглядные вещи попадались мне в моих изысканьях. Но больше всего меня поразило то, что тот, второй, не просто хаотично шарил впотьмах моего сознанья, подбирая отмычки к опечатанным картотекам, а знал наверняка, что и где нужно искать. Как у себя дома, ей богу, распоряжался!
Меня легонько тронули за локоть. От теплоты человеческого прикосновенья по контрасту с этим нездешним холодом прошиб озноб. Я как сомнамбула обернулся. Михаил встревоженно глядел на меня. А глаза у него всё-таки… Но я так и не смог завершить ненароком скользнувшую, было, мысль.
Уютный прежде парк вдруг сделался каким-то тёмным и угрюмым. А неестественно сильный порыв ветра при полном штиле, зло срывающий последнюю жухлую листву, на секунду отвлёк Мигеля. Когда же он вновь обернулся, меня рядом не было. Я издали, сквозь скомканную протяжённость перехода, наблюдал, как обеспокоенно он озирается по сторонам, слушал шорох запылившегося от городской копоти пальто и то, как мой ученик окликнул меня по имени. В тот момент, безнадёжно цепляясь за соломинку состыкованных звуков, я ощутил себя почти что живым. Ведь у меня теперь было название и тот, кто способен его произнести. Пускай тело моё, твёрдое и холодное, более подходило на изваяние из камня, вот разве что с неприсущей минералам змеиной гибкостью. Но то, что люди зовут жизнью – это ведь не только ток крови за эластичными стенками сосудов, не планомерные систола и диастола, не предписанные редокс-реакциями выдох и вдох. Это…
Вдруг нить размышления нежданно-негаданно оборвалась: меня захватило странное, повергающее в дрожь ощущение. Медленно, с душераздирающим скрипом отворялись старые заржавленные врата, которые некогда я собственноручно и запер на тяжёлый засов: память для меня стала и невыносимой пыткой, и недозволенной роскошью заодно. Но если существует дверь, рано или поздно она должна отвориться. Ведь для какой ещё цели она задумывалась вместо стены? Вот и нашёлся тот, кто, не побрезговав, её открыл, притом нимало не утруждаясь, и наплевав заодно на меня…
«Ну и что тут у нас, а? Красотища! – цинично усмехнулся он. – Давай-ка поглядим – повспоминаем.. ммм.. почти что школьный фотоальбом! Эх, молодо-зелено!»
Глава
XIII
. Наперегонки.
Мешаясь с начинающим накрапывать дождём хмурых, каких-то неправдоподобно тёмных улиц, чёрными щупальцами ползло наружу то, что было предано забвенью без малейшего сожаленья. Хищными гарпиями кружились перед глазами разрозненные кадры. Некоторые вещи лучше забыть, душевного спокойствия ради. Да вот, на беду, не всегда получается, – рассеянно думал я, отмахиваясь от этих ужасных настырных птиц. Фрагментов прошлого, с виду так почти невозможного, и вместе с тем неопровержимого, такого, что, даже и пытаясь сомневаться в нём изо всех сил, я не мог.
«Нравится? Мне вот очень даже, – прошипел мне прямо в ухо двойник. – Я тебе ещё и не такое покажу да расскажу, дай только срок».
Это вкрадчивое обещание ничего хорошего явно не сулило.
Вдруг острым лезвием секиры полоснув испуганно сжавшееся в комок сознание, тем самым со звоном расколов его, восстал из небытия холодный насмешливый взгляд, некогда перевернувший все мои представления о действительности, да и о себе самом в придачу. Такой суровой была кара, чтоб мне не показалось мало, за неподобающее любопытство и недопустимую ни в коем разе попытку усомниться. В Нём.
«Зачем?.. Зачем ты так?!» – спрашивал я доппельгангера, тщетно пытаясь отстраниться от увиденного. Но он лишь презрительно молчал. Ткнул мне в лицо таким-то откровением, а дальше разбирайся, мол, сам, коли сдюжишь.
Страшное виденье. Наш.. Создатель. Даже и зная теперь, я.. не смел судить Его. Он.. казалось бы.. так похож.. на нас всех. Да вот только мы на Него совсем не похожи. То ли дело люди: Творец мира едва ли подобен им, зато в них самих заключено это божественное подобие. Горчичное зернышко Вечности. А нас.. обделили.