Наталья Гимон
Ведьмочка
И лишь один человек, "незнакомый мужчина в хорошем зимнем пальто", наверное, ещё очень долгое время почти каждый вечер выходил на свой балкон и, поднося к губам дрожащую в пальцах сигарету, тихонько шептал "Ведьмочка…", пронзая остановившимся взглядом темноту. Только он никому никогда ничего так и не рассказал. Почему? Спросите у него сами. Я не знаю.
А я действительно начала вскоре писать стихи, которые очень нравились моей маме и всем, кто их читал, кроме меня самой. Мне всегда казалось, что они слишком "сырые". Иногда один стих даже мог шлифоваться годами, взрослея вместе со мной…
Часть 2. Ярослава
– Люсь, а что тогда случилось? Расскажи, а?
– Когда? – Люся глянула на меня, изящным движением стряхивая пепел с сигареты в маленькую стеклянную пепельницу. В который раз я осуждающе вздохнула, а она усмехнулась мне в ответ: – Не начинай, профессия у меня нервная, сама знаешь.
– У всех профессия нервная, и у меня тоже, но я же не курю… Видела бы ты себя сейчас со стороны: сама красивая, в красивом костюме, с красивой причёской и с сигаретой в зубах… Фу, гадость! Тебе же скоро детей рожать, а ты… паровозик…
– Ну, во-первых, не скоро, не каркай. Во-вторых, я всего то по одной в день и выкуриваю…
– Ага, это когда я рядом. А в больнице? Вон, уже стареть начала: морщинка между бровей пролегла.
– Ой, ну не говори ерунды! Морщинка! У какого хирурга её не бывает!… А в третьих, надо будет – сразу же брошу.
– Ты ещё не хирург, ты пока на него только учишься, – не унималась я.
Люська закатила глаза к небу, с тяжким вздохом старательно затушила сигарету и выразительно посмотрела на меня:
– Ну, довольна? Юрист фигов! Борец за правые дела! – Я опустила голову, типа "обиделась". Люська не выдержала первая – она закатилась таким заливистым смехом, что сидящие за соседними столиками люди невольно стали оборачиваться в нашу сторону. Мне захотелось провалиться под землю и быстро-быстро убежать под ней же куда-нибудь подальше, чтоб никто не видел направления. Моя подруга тем временем всё же честно постаралась взять себя в руки и, давясь хохотом, успокоила меня: – Извини, всё нормально… Так о чём ты спрашивала?
– Я спросила, что случилось тринадцать лет назад зимой во дворе? Что ты тогда почувствовала, когда пришла в себя? Ведь что-то же было? Не спроста Яра вдруг резко перестала быть для тебя "чокнутой"? Что ты видела?
– Столько вопросов! – Люська хотела опять рассмеяться, но вместо этого на её губах просто расцвела улыбка, и я точно знала, кого сейчас вспомнила сидящая рядом со мной эффектная блондинка. Уж поверьте, не своих многочисленных поклонников. И даже не Игоря, который всего через неделю станет её мужем. – Жаль, что она не приедет…
Да-да! С той зимы прошло почти тринадцать лет. И сейчас на дворе стоял юный май во всём своём великолепии расцвета и хрустальной синевы небес. Солнышко пригревало так, что на улицах сложно было найти не то что пальто или куртку, а даже застёгнутый на все пуговицы плащ, и большинство прохожих невольно улыбались, жмурясь от ярких солнечных зайчиков, скачущих по витринам, окнам, стёклам автомобилей, а заодно и по лицам людей. В такой день грех было сидеть где-нибудь в помещении, и мы с Люсей расположились за столиком в одной из первых открытых летних кафэшек нашего маленького города, наслаждались цветущей весной, наблюдали за неотъевшимися пока что с зимы голубями. Я с удовольствием потягивала через трубочку свой любимый персиковый сок, Люська наслаждалась каким-то коктейлем неизвестной мне "национальности". Нам было по двадцать четыре года, и мы обсуждали последние штрихи-приготовления к свадьбе Людмилы и Игоря, на которой я и Ярослава должны были быть главными подружками невесты. Но, судя по всему, буду только я…
Тринадцать лет… Чего только не произошло за это время. Всё рассказывать – с ума сойдёшь… После того зимнего вечера в нашем с Ярой тандеме дружбы появилось третье лицо, а чуть позже и четвёртое. Появились и остались. Насовсем…
…Уже перед самым Новым годом мы с Яркой возвращались домой. Шли в голубых зимних сумерках по заснеженным улочкам и мечтательно улыбались, периодически обсуждая всю ту красоту, которую ходили смотреть в магазин игрушек. Нет! Нас не интересовали тогда куклы или что-то ещё в таком роде. Просто в то время именно под Новый год, буквально за пару недель до праздника, в магазинах появлялись самые разные ёлочные украшения: разноцветные шары и шарики, шишки и сосульки, снеговики и Деды Морозы и т.д. и т.п. А сколько было всевозможной мишуры! Пушистой, колючей, фонариками, белой и цветной!… В эти несколько дней Земля, казалось, вся целиком попадала в другое, сказочное измерение. Наверное, только ребёнком так немыслимо ярко ощущаешь этот "переход". Потому что, не смотря на то, что сейчас обилие ёлочных украшений, выкладываемых на прилавки магазинов ещё в ноябре, растёт с каждым годом, того волшебства уже не чувствуешь. Только затаённую радость и всеобщее возбуждение перед праздником. Многие называют это предпраздничной суетой, и мало кто вспоминает о волшебстве.
Мы не спеша шли по дорожке, в задумчивости проходили мимо моего подъезда. Я не заметила, как Яра чуть отстала, глядя на ребят и девчонок, оккупировавших длинную лавочку и что-то живо обсуждающих между собой, поэтому вздрогнула от неожиданности, услышав голос одного из них:
– Чё вылупилась? Шагай куда шла!… Оу! Ты чё? Совсем?
Я оглянулась и узнала этого мальчишку: на год младше меня, противный такой, не в смысле внешне, а по характеру. Он стоял рядом с лавочкой, вытряхивая снег из-за воротника куртки и возмущённо поглядывая на сидящего Игорька, который с самым невозмутимым видом катал в покрасневших от холода ладонях очередной снежок.
Мне так не хотелось терять то волшебное настроение, в котором плавала моя душа. Мысленно сказав Игорю сердечное спасибо, я молча взяла Яру за руку, собираясь увести её за собой от греха подальше. Потом что-нибудь придумаю, чтобы не привязывались с вопросами. (Вообще-то, к нашей дружбе все, как ни странно, относились спокойно. Удивлённо, но спокойно.) И я чуть не споткнулась на ровно месте, когда узнала другой голос, произнёсший совершенно неожиданные слова. Мне даже головой захотелось помотать от изумления:
– Слышь, ты? Захлопни пасть… Привет, Яра! Куда ходили? – Люська, первый раз за неделю вышедшая из дома, улыбалась неподдельно приветливо, насколько давала возможность её разбитая физиономия. Мне она только кивнула: в тот день мы с ней уже виделись.
– В "Детский мир", – неуверенно ответила Яра, беря меня за руку и сжимая её от волнения так, словно боялась поскользнуться.
– А-а… Идите к нам… Я серьёзно! Садитесь, мы тут так… – Люська опять улыбнулась, но чуть смущённо. А потом посмотрела на меня и добавила: – Да не бойся ты! Её здесь больше никто пальцем не тронет.
Я ей тогда поверила. И не ошиблась…
А через месяц, когда я слегла с ангиной, эти две такие разные девчонки зашли меня проведать, но не вдвоём, а втроём. Третьим был Игорёк. Я тогда ещё подумала, что компания у нас получилась замечательная. Как в воду глядела…
…Мы долго молчали, но обе вспоминали одного и того же человека. Воспоминания были так глубоки, что я чуть вздрогнула от неожиданности, когда Люська спросила:
– А помнишь, как она кинулась котёнка защищать? – моя подруга в очередной раз отпила из своего бокала и непроизвольно опять потянулась к сигаретам. Но потом посмотрел на меня, и её рука так и замерла, накрыв собой пачку "Slim light", словно спрашивая разрешения.
Я помнила. Хорошо помнила. И мне тоже вдруг очень захотелось закурить. Первый раз в жизни. Но я только положила свою ладонь на Люськину и молча кивнула, глядя ей в глаза…
…Апрель в тот год был ужасающе капризным: за день погода менялась по несколько раз. Однажды даже утренние "+12" с солнышком к вечеру упали до "-3", и выпал снег. Народ был в шоке. Особенно если учесть, что ни по какому метеопрогнозу это не ожидалось.
Нам с Люсей в тот день повезло, даже подфартило: мы возвращались домой как две "королевы"-старшеклассницы – в лучах главного прожектора нашей планеты. Асфальтовые дорожки с горем пополам подсохли, но на обочину лучше было не ступать: утонешь. Да не очень-то и хотелось. Кое-где ещё лежали грязно-серые нечесаные сугробы-псы, набросанные за зиму дворниками. Сошедший же снег обнажил все краски человеческих предпочтений и вкусов: газеты, пакеты, фантики, упаковки от чипсов, орешков, сухариков, бутылки и банки из-под пива – всё грязное, свалявшееся, разбухшее от влаги, пролежавшее под снегом всю зиму. Всё это ярким натюрмортом лежало на мокрой земле или плавало в лужах и почти в голос орало: "Уберите нас, ЛЮДИ!!!" Убрать-то уберут, но сам факт, что рядом, примерно в тридцати шагах находилась помойка, а тут такое!… Никогда не понимала.
Мы шли мимо какого-то старого магазина, давно закрытого и так и не нашедшего себе новых хозяев. Где-то совсем близко лаяла собака, бешено, захлёбываясь, и, судя по звуку, мы к ней приближались.
Когда мы с Люськой вышли из-за угла, свернув на тропинку между домами, то увидели огромную овчарку. Она, припав на передние лапы, с пеной из пасти облаивала забившегося в угол… котёнка! Ещё совсем маленького, серого, взъерошенного, от ужаса ставшего похожим на крошечный шарик мышастого цвета. За уже охрипшим завывающим лаем пса не было слышно его отчаянного писка. А в пяти шагах позади этой зверюги, держа её за поводок, но не "на поводке", стояли двое мальчишек. Просто стояли, ослабив привязь, улыбались и, переговариваясь о чём-то, кивали на эту картину. В тот момент мне поплохело. Мы встали как вкопанные и, хотя были довольно далеко, заметив нас, один из этих нелюдей крикнул:
– Валите отсюда, коровы!
Его собака на секунду отвлеклась на нас и снова зашлась бешеным лаем, всё ближе подбираясь к ополоумевшему от страха серому малышу. И в этот момент…
Она бежала с диким визгом, с небольшой палкой в правой руке, с растрёпанными чёрными волосами. Бежала прямо по грязи, утопая и оскальзываясь.
– Яра! Нет! – в один голос заорали мы с Люсей, но она не услышала. Два подонка, неожидавшие такого, так и замерли с открытыми ртами. И когда палка со всего размаха опустилась на спину овчарки, переломившись почти пополам, та, взвизгнув, подпрыгнула на месте от неожиданности, развернулась в воздухе и сомкнула челюсти на худенькой ручке, сжимающей в кулачке обломок.
Кажется, Люся и я завизжали одновременно, в то же время зажимая себе рты от ужаса. Увиденное нами стало последней каплей, толчком к действию.
Наши сумки обрушились на головы так и непришедших в себя уродов. Мы пинали их, куда только попадали, а они смотрели на нас огромными, непонимающими глазами, как на полоумных, закрывались руками и пятились. В какой-то миг мне на глаза попалась Яра: с разорванным рукавом куртки, но крови – хвала небесам! – нигде видно не было, она, загораживая спиной котёнка, продолжала тыкать в морду собаки деревянным обломком и при этом бешено орать, выпучив глаза. Псина пару раз попыталась наскочить на девочку, но какой-то инстинкт вдруг заставил её развернуться и броситься прочь. На своём пути она вдруг увидела малиновую куртку Люси.
Не знаю, что было бы дальше, если бы в этот момент по собачьему уху не заехала выломанная из низенького старого штакетника ещё довольно крепкая "дубинка". Собака буквально закричала от боли, когда её развернуло ударом в воздухе, едва не свернув шею.
– Вы что, чокнутые?! – наконец, прорезался голос у одного из наших "врагов".
У меня над ухом гаркнуло так, что зазвенело в голове. Я не смогу повторить весь тот отборный мат, который я услышала. Я и не думала, что Игорь может ТАК… ТАКОЕ сказать. На всякий случай я всё-таки оглянулась, чтобы удостовериться. Да, это был именно он, в тёплом свитере вместо куртки, с "дубиной" наперевес, еле сдерживающий клокочущую внутри ярость. Таким его, наверное, никто никогда раньше не видел.
– Забирайте свою ххххх и ххххх отсюда! Живо!…
– Ну? И долго мы тебя ещё спасать будем? – деловито осведомилась Люся, осматривая царапины на своей сумке, когда малолетние недочеловеки, таща овчарку на поводке, скрылись из виду за углом магазина, а мы вчетвером подсчитывали потери.
Ярослава молча сидела на корточках напротив котёнка, заглядывая в его смертельно испуганные глаза. Какое-то время они как будто вели немой диалог, а потом он во всю прыть дунул в подвал ближайшего дома, а девочка вдруг заплакала.
– Ты чего, Яр? Успокойся! Всё уже кончилось! – Мы втроём растерянно пытались успокоить её как могли, а она, закрыв лицо ладонями, рыдала, сгибаясь пополам как от боли, и сдавлено шептала:
– Как же вы можете, люди? Как же вы можете?
Игорь и Люся стояли молча, а я обняла её за плечи и, вздохнув, тихо сказала:
– Ведьмочка-ведьмочка, как же ты жить-то дальше будешь…
– …А ты знаешь, тот котёнок… – Люся помедлила секунду и продолжила: – Он всё-таки умер. Я видела его через несколько дней за тем самым магазином.
– Я знаю, – бесцветно откликнулась я, – мне Яра сказала.
– Она тоже его видела?
– Нет… Почувствовала…
Моя подруга кивнула и замолчала на некоторое время.
– Ты спрашивала, что тогда было, когда я была без сознания… – Люся всё же достала сигарету и закурила. Я не стала её останавливать. – Было… море серого тумана и океан жара… и я не могла найти из него выход… А потом откуда-то издалека пробился серебристо-голубой свет, как сияние полной луны, принёсший с собой прохладу, и её голос позвал меня обратно. – Девушка улыбнулась своим мыслям и, подняв глаза, посмотрела на небо у меня над головой. – Яра…
– Да уж… Младшая сестра ночного светила…
– Ярка! – вдруг как ненормальная завопила Люська, вскакивая с места.
Я молниеносно обернулась, чуть не перевернув пластиковое кресло, на котором сидела, и замерла.
Она стояла у "входа" в кафе, покачивала из стороны в сторону маленькой сумочкой и улыбалась своей непосредственной улыбкой. Люська повисла на ней первая, опередив меня на долю секунды. Мы втроём смеялись как сумасшедшие и чуть ли не плакали от переполнявшей нас радости встречи.
– Но как? – Люся, наконец, смогла членораздельно говорить. – Ты же сказала, что не сможешь приехать!
– Я сказала, что наверное не смогу, но попробую. Извини, что не приехала раньше. Уж когда отпустили… – Яра виновато развела руками. – Но самое-то главное ведь ещё впереди! – И она снова обняла нас.
А я смотрела на неё и не находила слов. Господи! Я, оказывается, так по ней соскучилась! Мы не виделись целый год. Целый год, который мы втроём провели вдали друг от друга. Мы созванивались, переписывались, но этого было так мало. Ни письма, ни телефон не могли передать тоску по нашей дружбе. Глупо, но мне так недоставало смоляных локонов Ярославы, её всегда такой успокаивающей доброй улыбки, и глаз, зелёных, как… Зелёных?!
– Ярка! Твои глаза! – я замерла как истукан. Да, от её чудес я, судя по всему, тоже совсем отвыкла, их с письмом не отправишь…
– Что? – Люся тоже остановилась и, хватаясь за последнюю соломинку обыденности, только и спросила: – Линзы?
– Да нет, это я так, захотелось… – Яра смутилась и спросила: – А что, плохо? Блин! Обратно цвет ещё полгода менять…
*
Знакомая комната встретила нас пустотой и тишиной. Почему-то было заметно, что хозяйка здесь давно не живёт. Нет, пыли нигде не было, за этим мама Яры следила строго. Но что-то потерялось в обстановке, чего-то не хватало. Наверное, виной всему был идеальный порядок. И может быть ещё то, что нас не встретил вальяжный пушистик Дым.
Я огляделась и вдруг вспомнила, как однажды мы здесь всё вверх дном перевернули. Была на то причина…
