bannerbannerbanner
Сокровища Ирода

Наталья Александрова
Сокровища Ирода

Полная версия

Надо сказать, что сама мама весьма решительно боролась с признаками надвигающейся старости – делала по утрам зарядку, бесконечно наносила на лицо всевозможные маски и даже уговорила своего мужа купить велотренажер. Мама в отличие от Марины была цельной, решительной натурой. Раз и навсегда выработав для себя ряд принципов, мама следовала им неукоснительно.

Так, например, она поучала Марину, что в семейной жизни женщине полезно поменьше говорить и побольше слушать. Поэтому у них в доме всегда стояла тишина – Маринин отчим был чрезвычайно молчаливым человеком, а мама не могла и не хотела поступаться своими незыблемыми принципами.

Однако от природы мама была женщиной говорливой, так что всю нерастраченную энергию перенесла на воспитание дочери.

От холодной воды боль не то чтобы прошла, но Марине не казалось больше, что на плечах у нее вместо головы сосуд, наполненный кипящей смолой, как в аду. Она отняла полотенце от лица и попыталась поглядеть на себя в зеркало.

Ну что ж, примерно этого она и ожидала. Глаза опухшие и совсем больные, губы сложены в жалостную гримасу.

«Нужно уметь брать себя в руки! – говорила мама. – Нужно преодолевать плохое самочувствие и дурное настроение! Все твои недомогания исключительно от характера. Будь у тебя сила воли, ты не только выглядела, но и чувствовала бы себя лучше!»

Мама, конечно, права: это ее обычное состояние, но Марина не может переделать свой характер, где-то она читала, что это – навсегда, в генах заложено.

Вот ведь попробовала же она совершить поступок. Тогда, чуть больше двух недель назад, зашла в первое попавшееся турагентство и купила горящую путевку. Ей было все равно куда, хоть к черту на кулички, лишь бы уехать из города как можно быстрее. Оказалось – в Израиль, очень удобно, визы теперь не нужно.

И ведь помогло, в первое время действительно помогло, южное солнце выжгло всю боль, а свежий морской ветер выдул из души унижение и обиду. Так она думала до сегодняшнего дня. И вот, когда настал момент отъезда, оказалось, что ничего никуда не ушло. Или быстро вернулось. И теперь ей предстоит с этим жить. Долго, потому что воспоминания никуда не уйдут. И мама дома приступит к ней с расспросами и рано или поздно, но добьется своего. Она всегда добивается того, чего хочет. Особенно от Марины.

«Это мать во всем виновата, – с неожиданной злостью подумала Марина, – если бы она не дудела мне в уши свое бесконечное «Не прозевай, не упусти свой шанс, возраст – это очень серьезно…», ничего бы не случилось».

Она тут же усовестилась – в конце концов, она взрослая женщина и вполне может отвечать за свои поступки. Силой ее никто не заставлял сближаться с Андреем.

Ужаснее всего, что они вместе работают. Хорошо хоть не в одной комнате сидят, но непременно будут встречаться в коридорах и возле кофейного автомата. А также за обедом в близлежащих кафе и бистро. Может быть, вообще не ходить на обед? Объявить сотрудникам, что она на строжайшей диете, в обеденное время сидеть за компьютером тихо как мышка и жевать листик салата, запивая его минеральной водой без газа… После всего, что они с Лариской съели за эти две недели, это будет только полезно…

Можно, конечно, но долго на такой еде не протянешь. Да это и не выход из положения, все равно встречи в коридорах и на совещаниях неизбежны. К тому же их офисные дамы наверняка уже в курсе последних событий и с нетерпением ждут Марининого возвращения, чтобы наблюдать, обсуждать и анализировать. Это их любимое занятие.

Снова она выбирает путь наименьшего сопротивления и пытается спрятать голову в песок, как глупый страус.

Марина осторожно повернулась всем телом, чтобы не тревожить многострадальную голову, и поплелась на кровать, прихватив по дороге вторую подушку.

Она долго ворочалась, пытаясь пристроить голову – чтобы не слишком низко, но и не очень высоко, а то не заснешь. Боль вела себя вполне прилично, она тихонько бродила внутри головы, изредка тыкая в висок острым клювом, как курица клюет позабытое зернышко или неосторожно высунувшегося жучка.

Сон не шел, в чем Марина нисколько не сомневалась. Уж ей ли себя не знать! Дурацкий характер. Действительно, что может быть глупее – лежать в темноте и расковыривать собственные раны! И не то чтобы она любит этим заниматься, но вот никак не может заставить себя отвлечься хотя бы сегодня.

Проворочавшись несколько минут, она поняла, что от плохих мыслей избавиться не удастся, так что придется вспоминать все те события, что произошли с ней перед поездкой.

Собственно, ничего такого жуткого с ней не случилось. На нее не напали в подъезде, не разбили голову и не оставили валяться без сознания на грязном полу. У нее не украли документы, так что не пришлось просиживать долгое время в отделении милиции и слушать нудные нравоучения и замечания. На нее не наехала поздней ночью машина с пьяным водителем, который бросил бы ее, сбитую, в кювет и уехал. И маньяк с удавкой не набросился на нее в парке. И медсестра, беря анализ крови, не занесла никакую инфекцию. И даже начальник не вызвал в кабинет и не сообщил об увольнении.

Просто мама все время твердила, что годы идут и что двадцать девять лет – это уже предел. Предел чего, она не уточняла, а Марина не спрашивала, чтобы не вызвать на свою голову еще одну словесную лавину о том, что молодость не вечна, а женщины в их семье вообще рано стареют, и есть, конечно, дамы, которые и в шестьдесят лет успешно выходят замуж, но это не про Марину.

Если все время твердить человеку одно и то же, возможны два варианта. Либо он психанет, хлопнет дверью, устроит скандал, и дело может дойти до рукопашной. Либо же, получая информацию тихонько, по капле, человек понемногу привыкнет.

Андрей появился у них в офисе год назад, когда Марина уже настроилась на долгое женское одиночество. Нет, конечно, можно завести необременительную интрижку – познакомиться, к примеру, на отдыхе или перешерстить все старые связи, устроить внеочередной сбор одноклассников или бывших студентов их курса. Кто-нибудь обязательно окажется в данный момент свободным – ушел из семьи, поругался с подругой, любовница бросила, или просто осточертел быт, и захотелось чего-нибудь новенького. А ведь недаром говорится, что новое – это хорошо забытое старое, так что похорошевшие одноклассницы очень даже могут сгодиться для легкой интрижки.

Беда в том, что Марине никак не удавалось осознать, что вон тот крупный мужик с основательным животом и громким голосом – вполне взрослый самостоятельный мужчина, с которым можно проводить время. Она-то видела в нем Вовку Кислова, своего соседа по парте, – его до пятого класса дразнили Дюшесом, потому что был полненький и щеки румяные, как бочок у груши.

А Витька Андреев вечно норовил списать алгебру, а в благодарность принес однажды Марине ангорского хомяка. И подложил в портфель, чтобы сделать сюрприз… Да, сюрприз получился, Марина до сих пор вспоминает свой визг.

Так что старая дружба с одноклассниками никак не могла перейти в другую плоскость, Марина и не пыталась, все равно из этого ничего бы не получилось.

Оставались отпускные знакомства, либо же встречи на вечеринках и днях рождения подруг. Но надежда на то, что однажды рядом с ней за стол сядет интересный молодой мужчина, который обратит внимание на нее и, самое главное, который сумеет понравиться ей, Марине, таяла с каждым днем, как весенний снег.

Подруги были такие же, как она. А кто успел выскочить замуж, те берегли своих спутников жизни и незамужних подруг на дни рождения не приглашали. Или уже развелись и искали богатого любовника, таких на дне рождения подружки днем с фонарем не найти.

Марина не слишком отчаивалась. Вокруг полно было таких, как она, – вполне успешных, неглупых, образованных и привлекательных женщин. Но – одиноких. Ну, не нашли они себе никого, зато построили свою жизнь, как хотели. А чтобы не приходить в пустую квартиру, можно собачку завести. Или кошку.

Марина никогда не приходила в пустую квартиру, ее встречала мама. Вот если бы не мама, то вполне можно было бы оставить все как есть – ходить в театры и на выставки с такими же, как она, не обремененными семьей одинокими женщинами, один раз в год ездить на море, для здоровья, а второй раз – в Европу, для повышения культурного уровня, как говорил их шеф.

Но мамины нравоучения сделали свое дело, Марина чувствовала себя обойденной жизнью и закомплексованной.

Когда в их офисе появился Андрей, Марина не сразу обратила на него внимание. Он был худой и узкоплечий, в очках. Рост средний, голос тихий, взгляд ускользающий, одет скромно.

«Не мужик, а мямля какая-то! – подвела итог Ленка Соловьева, когда дамы обсудили нового сотрудника от всегда начищенных ботинок до слегка редеющих волос на макушке. – Манная каша, овсяный кисель, запеканка творожная, омлет на кефире!»

Ленка имела плотную комплекцию, поскольку обожала вкусно покушать, и сравнения всегда приводила гастрономические. Однако высказывания ее были метки и энергичны, поэтому дамы с такой характеристикой не могли не согласиться.

– Машины и то нету! – поддержали Ленку сотрудницы, и Андрей был признан неперспективным кандидатом.

Марина не принимала участия в этом обсуждении – шеф услал ее с каким-то поручением. К Андрею она относилась ровно и приветливо, как ко всем мужчинам их фирмы. У нее вообще был довольно сдержанный характер, тем более что мама твердила дочке, что на работе не стоит заводить никаких романов – потом могут быть серьезные осложнения. Правда, такое мама говорила давно, еще когда Марина после института устраивалась на работу. В последнее время мама таких предостережений не высказывала, наоборот, утверждала, что во имя великой цели принципами можно и поступиться.

Андрей при встрече вежливо кивал ей и улыбался мягкой, размытой улыбкой.

Так продолжалось до того случая, когда Марина налетела на него в коридоре. Она уронила папку с тремя экземплярами отчета, а у него слетели очки. Потом они с Андреем столкнулись лбами, когда она, страшно злая, собирала свои бумажки, и Марина очень близко увидела его глаза – с неправдоподобно большими зрачками. Он улыбнулся Марине немного смущенной улыбкой и сказал, что без очков совершенно беспомощен, в общем, слепой, как крот.

 

Она нашла очки на полу и сама надела их на него. За таким занятием и застала их Ленка Соловьева, которая, терзаемая голодом, выскочила на обед раньше других.

С того случая Марина стала очень внимательно наблюдать за собой, чтобы ни словом, ни взглядом не выдать коллегам своего отношения к Андрею.

Ох, уж эти коллеги! Хлебом их не корми, дай только попереживать за судьбу ближнего! Все-то они знают, обо всем-то они догадываются прежде наблюдаемых фигурантов, ничему-то они не удивляются. Всегда найдется какая-нибудь наблюдательная сотрудница из бухгалтерии или из отдела комплектации, которая, узнав про намечающуюся свадьбу или развод, стукнет себя кулаком в грудь и скажет: «А я что вам говорила?» И будет чувствовать себя героиней дня, хотя, если честно, ни черта она никому не говорила.

Марина не хотела, чтобы за спиной раздавались перешептыванья и заинтересованное шушуканье, чтобы коллеги умолкали, когда она входит в комнату, и с многозначительными улыбками звали ее к служебному телефону.

Однако Андрей понемногу очень прочно утвердился в ее мыслях и даже один раз приснился во сне. Она посмеивалась над собой – вроде не девочка, были у нее и романы, и встречи с мужчинами, один раз чуть замуж не вышла, но как-то не сложилось… И вроде бы настроилась уже, что ничего серьезного в ее жизни больше не случится, а вот поди ж ты, сны разные романтические снятся! Смешно…

Она никому не рассказывала, что пару раз подстроила их с Андреем «случайные» встречи после работы. А потом они удрали с какой-то общей вечеринки, где Марина выпила и набралась храбрости попроситься к нему в гости. Он жил один, это в первую же неделю выведала вездесущая Ленка Соловьева.

Марина стеснялась признаваться себе, что у нее мало опыта в любви. С мамой такие вещи обсуждать не будешь, а подругам раскрывать душу не хотелось. Вроде бы и возраст давно уже подошел, а ее женское естество тихо дремало где-то в глубине души и не делало никаких попыток выбраться наружу. Она почти смирилась – ну, бывают женщины, холодные от природы, вот она одна из них. Но когда она встретит своего, настоящего, единственного мужчину – все изменится. И так хочется его встретить, хочется близости, и духовной, и физической, и детей хочется… Уже давно пора, говорила мама.

У них ничего не получилось в первый раз. Они лежали в полной темноте, Андрей бормотал что-то о тяжелом периоде в его жизни, о том, что он потерял близкого человека и с тех пор чувствует себя выжатым, как лимон, и нет у него больше никаких сил.

Это сейчас в памяти Марины слова получаются пустые и неверные, а Андрей тогда говорил страстно и убедительно.

Говорить он умел, речь его всегда была живая, выразительная и многообразная, Марине очень нравилось, что он почти не употребляет сленговых словечек, а также современных, переделанных из английского на русский лад, разговор его был несколько старомоден, но производил впечатление.

Дальше все развивалось непредсказуемо и стремительно. Для Марины было полной неожиданностью, что из скромной, весьма сдержанной молодой женщины она моментально превратилась в житейски мудрую и опытную особу.

Как она жалела его, такого потерянного и подавленного, как страстно хотела ему помочь! Как убеждала, что все, все у них получится, и они будет счастливы! Никто не помогал, в ней проснулись древние инстинкты, интуиция подсказала ей, как надо действовать.

Она окружила его своей заботой и лаской, так что он почувствовал себя полностью защищенным. Все это время она думала только о нем, о себе потом, потом, когда все наладится.

Она забросила себя и работу. Мама, которая вздумала поинтересоваться, куда это дочка уходит по вечерам и отчего даже часто не приходит ночевать, получила строгую отповедь. Марина ответила ей грубо, и мама так удивилась, что прекратила расспросы.

Марина была внимательна и терпелива, и вот прошло время, и ее усилия увенчались успехом.

Все было хорошо, он снова стал полноценным человеком, из глаз его исчезло выражение беспомощности, движения стали более порывистыми, походка увереннее, и их офисные дамы во главе с Ленкой Соловьевой тут же это заметили.

Марина только посмеивалась про себя, глядя на их неуклюжие попытки обратить на себя внимание. Андрей был ее человек, ее мужчина, только ее собственный и ничей больше, она думала, что их слишком многое связывает.

И как довольно скоро выяснилось, глубоко ошибалась.

Ей казалось, что настал момент подумать о себе. Ее огорчала собственная холодность. Если бы Андрей был чуточку поизобретательнее, более заботлив, более нежен… Но он такой чувствительный, такой ранимый, она боялась его обидеть.

Но все же решила, что настало время для серьезного разговора. Ведь нужно как-то определяться, они не могут постоянно держать свои отношения в тайне. Марине надоело скрываться, ей хотелось познакомить Андрея с родителями, было любопытно, что скажет мама, подвергнув его тщательной, всесторонней проверке. Хотя на самом деле это неважно, Марина уже решила, что не станет слушать маму, ведь она вложила в Андрея частицу своей души. Между ними протянулась незримая нить, незримая, но очень прочная…

Жалкая идеалистка, как любила она витать в эмпиреях! Как быстро ее опустили на землю…

И ведь радовалась, когда Андрей, непривычно серьезный, пригласил ее к себе, сказав, что им нужно поговорить. Собственно, говорили-то они обычно много, но все о разных отвлеченных предметах, Андрей любил поговорить и умел это делать…

В тот вечер она пришла к нему в приподнятом настроении, она навоображала себе невесть что, а вдруг он наконец решил сделать ей предложение? Ну, если не жениться, то хотя бы жить вместе, это тоже какой-то шанс…

И вот свершилось, он долго собирался, смущался, протирал очки, отводил глаза и наконец заговорил.

Сейчас Марина представляет себе, какой глупый, наверное, у нее был тогда вид. Она начала слушать его с самым счастливым выражением лица, готовая вскочить, обнять и, что греха таить, – немножко поплакать с радостным облегчением. Если честно, она ужасно устала за последние несколько месяцев. Совершенно не в ее характере было бегать к мужчине тайком, она стеснялась внимательных старух, сидящих у подъезда, которые никогда не отвечали на ее приветствие, а соседку Андрея по площадке просто панически боялась, – та при встрече смотрела мрачно, как будто Марина украла у нее кошелек.

Понемногу Андрей воодушевился, и речь его стала, как обычно, гладкой, изобилующей остроумными эпитетами и точными сравнениями. Марина наконец стала вслушиваться, и удивление ее потихоньку уступало место отчаянию.

Суть выглядела так.

Андрей очень благодарен Марине за все, что она для него сделала. Он понимает, как с ним было непросто, да что там – по-настоящему тяжело, ведь, что ни говори, секс – это очень сложная область человеческих отношений, тут все важно – настроение, самочувствие, психологический настрой и многое, многое другое. Но он теперь все преодолел, благодаря ее терпению и заботе. И очень ей за это признателен, и запомнит их сотрудничество на всю жизнь.

Он так и сказал – сотрудничество, как будто они создали совместный проект плавательного бассейна или собачьей площадки.

И теперь, продолжал Андрей бодрым тоном, настал момент ему действовать самостоятельно.

«То есть как это?» – в самый последний момент Марине хватило силы воли не задать этот вопрос вслух.

Ведь он рассказывал Марине, что потерял совсем недавно близкого человека, эта женщина была для него всем. Они были знакомы с юности, любовь их проходила сложно, мучительно, с приливами и отливами, они расставались и встречались вновь, не в силах покинуть друг друга навсегда. Вот и последний разрыв так вымотал его, что он подумывал даже о самоубийстве. И тут появилась Марина и вернула его к жизни, за что он ей глубоко благодарен.

– Ты это уже говорил, – совершенно машинально вставила Марина.

На самом деле она думала о другом.

Все ясно, эта неземная любовь его бортанула, потому что он стал импотентом. Возиться с ним она не стала, только такие идиотки, как Марина, которым больше всех надо, кидаются на амбразуру, когда их в общем-то никто особенно и не просит.

В самом деле, с чего она взяла, что потеря близкого человека означает гибель этого человека, допустим, в автокатастрофе или смерть на больничной койке. Все гораздо проще – сначала он близкого человека потерял, а потом снова нашел. Как посмотреть.

Это на нее, Марину, как ни посмотри, все получается полная кретинка. И винить-то в общем некого – сама к нему пришла, сама стала с ним возиться. Ни о чем он ее не просил, на словах не требовал ни заботы, ни любви. Разве он когда-нибудь говорил о продолжении их отношений? Разве строил планы? Разве хоть намекал, что Марина ему подходит, что он хотел бы, чтобы она была рядом с ним? И о любви у них ни слова не было сказано…

И не случайно он выбрал именно ее, Марину, и ей открыл свою интимную проблему. Не побоялся, что она ославит его на всю фирму, был в ней совершенно уверен. Он ее вычислил. Он видел ее насквозь, видел ее патологическую порядочность и готовность к самопожертвованию. И, разумеется, это было нетрудно, ведь у нее все написано на лице, как всегда утверждала мама.

Все эти мысли вихрем проносились в голове, в то время как на лице Марина из последних сил старалась сохранить отстраненное выражение. Теперь ее главной заботой было уйти отсюда поскорее, чтобы Андрей не видел, как ей плохо.

А он все говорил и говорил – красивым, уверенным голосом, плавно перекатывая слова, вставляя подходящие к случаю латинские изречения. Будь на ее месте другая, она бы устроила скандал, побила бы посуду, обозвала бы его по-всякому, чтобы латинские изречения застряли у него в глотке.

Будь на ее месте другая, тут же подумала Марина, она никогда не оказалась бы в такой идиотской ситуации. Не случайно Андрей выбрал именно ее.

– Я, пожалуй, пойду, – сказала она, выбежала в прихожую и поскорей схватила свое пальто, чтобы он не стал его подавать. Она бы этого просто не вынесла.

– Постой! – встрепенулся Андрей. – Я сейчас…

Она замешкалась, застегивая сапоги, да еще сумка куда-то запропастилась, и он вернулся в прихожую, протягивая ей пакет. Неужели решил вручить на прощание ценный подарок, как медсестре в благодарность за курс уколов или десять сеансов массажа?

Марина почувствовала, что силы ее на исходе. Но нет, в пакете оказались мелочи, что она натаскала в его квартиру, – зубная щетка, расчески, прокладки, тюбик губной помады… Он все собрал, ничего не забыл.

Марине захотелось надеть пакет ему на голову. Она сказала, что он может выбросить все это ненужное барахло, и стремглав вылетела из квартиры. На площадке соседка мела пол возле двери Андрея, на Марину она поглядела с откровенным, ярко выраженным злорадством. Но какое имело значение, что думает о ней эта тетка? Сама Марина думала о себе гораздо хуже.

Ее предали, бросили, об нее просто равнодушно вытерли ноги, как о половую тряпку. А потом выбросили, как ту же более ненужную половую тряпку, как пустую смятую пивную банку из окна машины, как старый вытертый коврик из прихожей, как… как использованный презерватив. Использовали – и выбросили. И ничего удивительного – предмет-то одноразовый.

Вот и ее так же использовали. А потом выбросили. И все это с милой, чуть рассеянной улыбкой, мягким взглядом из-под очков и тихим вкрадчивым голосом.

Сейчас, в гостиничном номере, дойдя до этой кульминации в своих воспоминаниях, Марина не выдержала. Она застонала и резко села на кровати, надеясь таким способом вызвать боль в голове. И тогда эта физическая боль заглушит душевную. Собственно, душа не испытывала боли, душа ее там, внутри, корчилась от стыда и унижения.

Снова Марина вспомнила тот вечер, когда шла она от Андрея после их, с позволения сказать, разговора. Было так худо, что хотелось сделать что угодно, только чтобы не чувствовать этого стыда. Он выжигал ее изнутри, он грыз ее душу, он клевал ее печень, он отравлял ее кровь, как укус кобры или гремучей змеи.

Мужчины в таких случаях заходят в первый попавшийся кабак и сидят там, пока не кончатся деньги. А наутро просыпаются в чужой постели и ничего не помнят.

Марина была девушка из хорошей семьи, так что о кабаке не могло быть и речи. О том, чтобы броситься под колеса первого встречного автомобиля – тоже, поскольку незачем устраивать постороннему водителю такую подлость. Человек не виноват, он не сделал ей ничего плохого, и даже если сумеет оправдаться перед милицией, будет всю жизнь мучиться совестью.

 

Ноги сами принесли ее на набережную Невы, и быть бы беде, но пока она собиралась с духом, глядя в черную ледяную воду, Бог послал ей в помощь сомнительную личность самого непотребного вида.

Хмырь был сильно немолод, маленького роста, с пегими от седины, реденькими волосиками, аккуратно приклеенными к лысеющему лбу. Еще у него было лоснящееся на рукавах и карманах пальтишко и золотая коронка на переднем зубе. В руках хмырь держал отчего-то выбивалку для матрацев.

Он приблизился к Марине, переложил выбивалку в левую руку, а правой попытался обнять, при этом говорил что-то негромко и невнятно, к тому же вблизи стало слышно, что в животе у хмыря урчит, как в стиральной машине во время слива воды. Марина дернулась и наступила хмырю на ногу, потом ей стало смешно, она вырвала у него из рук выбивалку и бросила ее в воду. Та не пошла ко дну, а поплыла в залив.

Хмырь проводил выбивалку грустным взглядом и пожал плечами. Марина опомнилась и стремглав побежала наверх по ступенькам – к свету и людям.

Домой она вернулась почти в нормальном виде, так что мама ничего не заметила. А наутро перед работой заскочила в турфирму и взяла эту путевку.

Что бы там ни было дальше, а отдохнула она прекрасно. И сегодня следовало идти с Ларисой, а не сидеть тут и не жалеть себя. Но поздно, теперь она не заснет до утра, а утром встанет, страшная как смерть, и напугает своим видом туристов в аэропорту «Бен-Гурион».

Нет уж! Марина схватила со столика таблетки, что дала ей сердобольная Ольга Васильевна, – отличное израильское лекарство, легкое снотворное и от головной боли помогает, сунула в рот сразу две штуки и запила водой из-под крана. Она заснет и выбросит из головы все посторонние мысли!

Лариса расплатилась за коктейль, тепло попрощалась с официанткой, пообещала ей обязательно, всенепременно вернуться сюда на следующий год и медленно спустилась по ступеням.

Слева вдоль всей береговой полосы загорелись гостеприимные огоньки открытых ресторанов. Ей не хотелось туда, совершенно не хотелось шума и суеты людных мест, и она повернула направо, туда, где днем суетились строительные рабочие, возводящие пристань для яхт и пляжные постройки.

Сейчас здесь было безлюдно и тихо, только море ритмично дышало за хлипким забором стройплощадки.

Становилось все темнее и темнее.

Лариса решила, что пройдет еще метров сто и повернет назад.

Позади нее послышались приближающиеся шаги.

Шаги были какие-то странные – одновременно неуверенные и настойчивые, если можно так сказать о шагах.

Невольно Лариса прибавила шагу. Теперь она жалела, что не пошла влево по пляжу – туда, где люди, свет, музыка.

Впрочем, она постаралась успокоить себя, вспомнив, что Израиль считается одной из самых безопасных стран мира…

Утешение это было довольно слабое, потому что шаги за спиной все быстрее приближались, догоняли ее…

«Глупость какая! – мысленно произнесла Лариса. – Что я попусту паникую! Наверное, это просто один из здешних спортивных стариков, любитель спортивной ходьбы и здорового образа жизни»!

Такие мысли ничуть ее не успокоили. Она пошла еще быстрее, чуть не перешла на бег – но ее преследователь не отставал.

О том, чтобы повернуть назад, Лариса уже не думала – ведь для этого ей пришлось бы встретиться лицом к лицу с тем человеком, который шел за ней по пятам…

Впереди, метрах в ста от нее, забор стройплощадки заканчивался. Там виднелось круглое застекленное здание кафе. Там были люди, свет, громкая музыка…

Только бы дойти до кафе!

Она уже задыхалась. По спине, под тонкой хлопчатой футболкой, стекали струйки липкого пота. Но кафе приближалось… до него осталось совсем немного…

И вдруг, когда она уже почти убедила себя, что все ее страхи не стоят выеденного яйца и что через час в гостинице она будет со смехом рассказывать о них своим спутницам, – вдруг на ее плечо легла тяжелая холодная рука.

Лариса едва не сомлела от пронзившего ее страха. Однако нельзя впадать в панику, нельзя терять самообладание!

Она шумно выдохнула, развернулась…

Хотя вокруг было темно, она разглядела закутанную в белое сутулую фигуру, светлый платок в мелкую клетку на голове и плечах, смуглое, дочерна высушенное солнцем пустыни лицо, черную пиратскую повязку на глазу.

Это был тот самый человек, который так напугал ее днем на блошином рынке.

– Что вам от меня нужно? – резко, отрывисто, неприязненно проговорила Лариса.

Точнее, она только хотела произнести эти слова резко и неприязненно, на деле они получились у нее жалкими и умоляющими.

Вот одноглазый ответил ей действительно резко, как будто закаркал вороной:

– Харкам Кумрат!

– Что? – недоуменно переспросила Лариса. – Вы говорите по-английски?

Она и сама-то по-английски говорила неважно, точнее – знала всего несколько обиходных фраз, но звук собственной речи и какие-то разумные слова хоть немного успокаивали ее, делали дикую и невозможную ситуацию хоть немного более разумной.

– Харкам Кумрат! – повторил одноглазый и затем разразился целым потоком непонятных, загадочных фраз на гортанном языке, больше напоминающем не человеческий язык, а скрип тележных колес и воронье карканье. И то и дело в его речи повторялись те же два слова – «Харкам Кумрат…»

– Ничего не понимаю! – Лариса от страха перешла к возмущению. Ей хотелось поставить на место этого восточного наглеца, который пугает по ночам одиноких женщин. – Оставь меня в покое, козел, иначе я позову полицию!

Видимо, последнее слово он все-таки понял, потому что разразился хриплой гортанной бранью.

Позвать на помощь? Но она всю жизнь больше всего боялась оказаться в глупом, смешном положении, боялась выглядеть в глазах посторонних людей трусихой и паникершей. Может быть, этот одноглазый – совершенно безобидный старик, может быть, он всего лишь хочет спросить у нее дорогу или просит несколько шекелей…

Единственный глаз незнакомца вспыхнул темным пламенем, прожег Ларису до глубины души. Нет, он не просит подаяния. Ему нужно что-то другое, совершенно другое.

Ларисе стало страшно, как никогда в жизни. Все остальные страхи и комплексы отошли на второй, третий, десятый план. Они стали совершенно несущественны, ничтожны.

Там, вдалеке, возле ночного кафе, показались двое. Они о чем-то спокойно разговаривали, один, кажется, засмеялся. Они жили нормальной, обыденной человеческой жизнью, в которой, несомненно, были свои печали и огорчения, но не имелось места бессмысленному монологу на непонятном языке, похожем на скрип колес и воронье карканье, не было места одноглазому злодею в клетчатом платке, не было места этому дикому средневековому страху…

Лариса открыла рот, чтобы закричать, позвать тех людей…

Но одноглазый выдохнул ей в лицо еще какую-то хриплую нечленораздельную фразу, и из широкого рукава его одежды выскочило узкое кривое лезвие ножа, блеснув отсветом дальних огней. Лариса поперхнулась своим криком, отшатнулась, но было уже поздно – кривое лезвие вошло под левую грудь. В первое мгновение женщина даже не почувствовала боли, она ощутила только холод, неожиданный в этой теплой южной ночи…

Холод мгновенно сковал все ее тело от ступней ног до кончиков волос, она тихо, жалобно вскрикнула и повалилась на дорожку, вымощенную розовой плиткой…

Одноглазый подхватил ее, аккуратно опустил на дорожку, быстро и деловито ощупал пальцы рук, разочарованно вскрикнул, как ночная птица, торопливо обшарил одежду. Не найдя того, что искал, он выпрямился и разразился потоком ругательств на своем непонятном языке, покосился на двоих людей возле кафе, вытер нож, спрятал его в рукав и быстро зашагал прочь.

Мертвая женщина осталась одна в темноте, только море жалобно вздыхало за хлипким забором стройплощадки…

Пиршественный зал во дворце Ирода Антипы поражал своим великолепием. Два ряда колонн, увенчанных бронзовыми капителями, разделяли его на три части, как храм делится на три нефа. Поверху были устроены легкие ажурные галереи, опоясывающие зал. Вверху над этими галереями нависали темные своды, казавшиеся звездным небом из-за отражающихся в них огней.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16 
Рейтинг@Mail.ru