Наталья Александрова
Прятки с тенью
© Н. Александрова, 2021
© ООО «Издательство АСТ», 2021
Я открыла глаза и осторожно потянулась. Диван тотчас же откликнулся на это движение натужным скрипом. «Вроде бы матрац не пружинный, чему же там скрипеть?» – в который раз удивилась я, хотя дала себе слово больше никогда и ничему не удивляться. Особенно собственной глупости. Нет ей предела!
За окном вставал серенький рассвет, в комнате было полутемно. «Интересно, дали свет или нет?» – вяло подумала я и сообразила, что на самом деле мне это совершенно неинтересно. Вставать не хотелось – зачем? Мне некуда торопиться, никто меня не ждет – ни дома, ни на работе. Дома нету, работы нету, денег теперь тоже нету, в кошельке остались последние пятьсот рублей. Мама далеко, да у нас с ней в последнее время отношения испортились, как раз с тех пор, как я вышла замуж. Муж? Нет, об этом лучше не думать. Господи, какая же я дура!
С некоторых пор у меня вошло в привычку обзывать себя разными словами, которые, в общем, означают только одно: перед вами абсолютная клиническая идиотка. Без скидок на молодость и наивность. Я, конечно, не старуха, нет еще и тридцати, но и не пятнадцать лет. Пора бы и поумнеть, говорила мама два с половиной года назад, когда перед свадьбой я привезла к ней Генку для знакомства.
– Шалопай, – сказала мама, оглядев его с ног до головы, – нахал, врун и бездельник. Надо быть полной дурой, чтобы выйти за него замуж.
– Ты говоришь о моем будущем муже! – вспыхнула я. – Изволь выбирать выражения!
Надо сказать, что мама выражений не выбирала никогда. Однако в тот раз она поглядела на меня внимательно, как будто только сейчас разглядела, и сказала более мягко:
– Ну зачем он тебе? Ни денег с него, ни положения. Только заботы лишние.
– Я его люблю! – упрямо ответила я, потому что тогда, два с половиной года назад, все так и было.
– Живите так, – согласилась мама, – не записывайтесь. Если что – всегда сможешь его выгнать.
Разумеется, я маму не послушала. А зря, потому что она оказалась полностью права. Но поняла я это только две недели назад.
И снова, вспомнив про свое замужество, я начала подбирать синонимы к слову «дура». Все-таки какое-то занятие…
Значит, кретинка недоделанная, дебилка слюнявая, это все уже было, и не один раз… ага, в каком-то детском фильме… УО! Умственно отсталая! Вот-вот, это точно про меня, потому что только умственно отсталый человек мог позволить проделать с собой все то, что позволила я. И получается, что ничему-то жизнь меня не научила.
Потому что, когда я вернулась из проклятой Америки (чтоб весь этот континент провалился под землю в одночасье!), выяснилось, что мне негде жить. Квартиру я продала Генкиным родственникам, но об этом после, нет сил вспоминать. И родственники, которые две недели назад провожали меня с букетами, отчего-то выперли меня на лестницу и бросили вслед чемодан. Хотя, в общем, не имели на это права, поскольку не отдали мне еще все деньги.
Близких подруг у меня нет, Генка всех успешно отвадил, обратиться не к кому, так что я решила снять квартиру хотя бы на первое время. Но цены… Что-то приличное, не за чертой города, поблизости от метро мне явно было не потянуть. Компьютер я продала перед отъездом, так что искать в Интернете не могла. Разглядывая объявления на дощатом заборе какого-то долгостроя, я наткнулась на старушку. Точнее, это она робко тронула меня за руку.
– Девонька, тебе комнатку?
Старушка выглядела очень прилично – детское стеганое пальтецо, поношенное, но чистое, вязаный беретик, такого же цвета варежки. Глаза у старушки были голубые, как слегка увядшие васильки.
– Да мне бы квартиру… – протянула я, – только все дорого очень…
– Это точно, – она часто закивала головой, – квартиру – дорого очень, а у меня комнатка тут близко – и без соседей совсем.
– Как это – без соседей? – удивилась я.
– Знаешь что такое – коридорная система? – рассмеялась она. – Раньше, почитай, полстраны так жило… Ты не спеши отказываться, ты погляди сперва. За погляд-то денег не возьму! Я же вижу – устала ты, замучилась, тебе бы отдохнуть в тишине…
Ее голубые глаза смотрели так участливо, так искренне, что я согласилась.
Идти было и вправду недалеко, минут пятнадцать пешком. Бабуля успевала быстрее меня. По дороге она представилась Анной Викентьевной, отчего-то это старомодное отчество прибавило мне доверия и симпатии. Дом оказался небольшим, всего два этажа. Когда-то был он красивым, даже сейчас сквозь отбитую лепнину и осыпавшуюся штукатурку просматривались строгие пропорции. Вход в единственный подъезд был с улицы, а окна выходили в парк.
– Воздух свежий и тишина, летом птицы поют! – расписывала старушка. – Если бы не пенсия маленькая, то ни в жизнь бы не сдавала, сама бы здесь жила!
Подъезд был открыт, и какие-то смуглые молодые люди носили тюки и сумки. Один из них белозубо улыбнулся старушке и сказал что-то на своем языке.
– Молчи ты! – отмахнулась она. – Ты с ними не разговаривай! – обратилась она ко мне. – Они тут на первом этаже квартируют, а на второй не ходят, там дверь железная, полный порядок.
И верно, на площадке второго этажа была довольно новая железная дверь, выкрашенная рыжей неказистой краской. Анна Викентьевна отперла два замка, и мы вошли.
За дверью был длинный и абсолютно пустой коридор, покрытый серым вытертым, но чистым линолеумом, как в больнице. О том же напоминали двери вдоль коридора. Все они были закрыты, на самой ближней висел даже амбарный замок.
– Нам сюда, – старушка открыла следующую дверь.
Комната оказалась довольно большой и светлой – два окна и правда выходили в парк. Обставлена комната была скромно – стол, два стула, шкаф и диван, прикрытый аккуратно заштопанным пледом. Занавески на окнах просвечивали от старости, но топорщились бодро. Однако привлекла мое внимание печь. Она занимала весь угол напротив двери и была необыкновенная. Высокая, прямоугольная, от пола до потолка выложенная зеленоватыми изразцами. Я подошла ближе и погладила печь по холодному боку. Изразцы на ощупь были выпуклые, покрытые непонятным узором – не то растения, не то ягоды.
– От старого времени осталась, – обронила старушка, – пойдем удобства смотреть.
Кухня и удобства находились в конце коридора, это и называлось коридорной системой.
– Ну так что, подходит тебе? – спросила старушка, когда мы снова прошли в комнату.
Удобства, конечно, впечатляли, с другой стороны, старуха просила недорого.
– Только у меня условие, чтобы сразу вперед за полгода заплатить! – сказала она. – Я к сестре в деревню уезжаю, так чтобы потом жильцов не искать.
– Полгода? – ужаснулась я. – Нет, так долго я тут жить не собираюсь!
– Не загадывай, – протянула старуха строго, – кто знает, что будет? Значит, не хочешь? А так бы сразу и переехала…
Я представила, что сейчас откажусь и придется идти на вокзал за чемоданом, а потом думать о том, где ночевать. Прошлую ночь я провела в гостинице, содрали жуткие деньги.
Мы поторговались немного с Анной Викентьевной, и она согласилась на плату вперед за три месяца. Потом, удивляясь собственной предусмотрительности, я попросила показать документы. Старуха обидчиво поджала губы, но показала мне свидетельство о собственности на комнату и договор с агентством по найму квартир. Фамилия менеджера была Фокусов, Антон Фокусов. Я позвонила по указанному телефону, и он подтвердил мне, что все в порядке, договор существует.
Я получила свою копию договора и ключи от комнаты и железной двери. Старушка пожелала мне спокойной ночи и выдала остатки заварки в большой железной банке и три куска сахару. В шкафу нашлось совсем ветхое, но чистое одеяло и одна простыня. Очевидно, в светлое время суток через нее можно было видеть деревья в парке, но сейчас было темно, и я решила не проверять. Прошло всего два дня с тех пор, как я прилетела, я так устала искать квартиру, что решила не ездить за чемоданом на вокзал, а заночевать прямо здесь. Напиться чаю с остатками сахара, да и заснуть. А с утра уж думать, как жить дальше, хорошо хоть проблема с жильем временно решена.
Я вышла и неуверенно зашагала по коридору. Нужно было пройти его весь, потом свернуть в крошечный такой проход, протиснуться мимо странного сооружения – не то бак железный, не то шкаф несгораемый, миновать узенькую дверь туалета, а там уж и кухня. И вот, когда я уже готова была свернуть, открылась ближайшая дверь и на пороге возникла странная личность.
Невысокого роста, какая-то скрюченная, одна нога вывернута пяткой наружу. Одет был человек в застиранную клетчатую рубаху и синие спортивные штаны, пузырившиеся на коленях. Лицо его… да, все же по лицу можно было предположить, что это мужчина, поскольку на левой щеке просматривалась небольшая чахлая растительность. С головы свисали жидкие космы, и в довершение всего правая щека была подвязана вылинявшим красным платком в горошек.
– Оп-па! – сказал он вместо приветствия. – А ты кто? – при этом левый глаз его подмигнул мне.
– Жанна, – ответила я машинально – когда мне задают вопросы, я сразу отвечаю, только потом думаю. Впрочем, как показали последние события, думать я вообще не умею.
– Стюардесса, что ли? – всерьез удивился он. – А самолет твой где?
– Я тут жить буду, – я решила сразу не обижаться, хотя натерпелась в детстве из-за своего имени, в школе только стюардессой и звали.
– Это где же ты жить намылилась? – теперь рот странной личности дернулся в сторону.
– Анна Викентьевна мне комнату сдала на три месяца, – строго сказала я.
– Чего? – он разинул рот. – Комнату сдала? На три месяца?
Он согнулся, хлопнул себя руками по коленям и захохотал, при этом повторяя: «Ой, не могу! Ой, помру! Ой, держите меня четверо!»
Я повернулась и хотела продолжить свой путь к кухне, но странный тип крикнул сквозь смех:
– Да погоди ты, чего скажу!
Под моим недоверчивым взглядом он снял свой платок и вытер выступившие от смеха слезы. Под платком ничего не оказалось – ни синяка, ни раны никакой, такая же клочковатая бороденка.
– Напарила тебя старуха, – серьезно сказал он, – развела на деньги.
– Это как? – я отступила от него к стене.
– Дом-то этот расселен уже, – пояснил он, – оттого и все комнаты пустые. Кто здесь прописан, тому другую площадь дали, а этот вроде сносить собрались. Старуха напоследок решила деньжонок срубить. Сколько она с тебя взяла-то?
– По две с половиной тыщи за три месяца… – помертвевшими губами ответила я, как уже говорилось, я обычно сразу отвечаю на поставленный вопрос.
– Ну вот, – он снова заржал, – хорошая прибавка к пенсии. А ты небось оттого и польстилась на хоромы, что так дешево? Эта Викентьевна – та еще пройда, я уж знаю!
– А ты сам-то что тут живешь, и в новую квартиру не переезжаешь? – спросила я.
И тут же получила исчерпывающий ответ:
– А тебе какое дело?
Я развернулась и побежала в комнату, где схватила подписанный мною и старухой договор, там внизу был записан номер телефона. Мобильного кстати. И естественно, телефон ответил равнодушным женским голосом, что набранный мною номер не обслуживается.
Менеджер агентства недвижимости Антон Фокусов трубку взял, но слышно было очень плохо из-за громкой музыки. Он меня не понял или просто сделал вид.
– Черт знает что! – я в сердцах бросила аппарат.
– Не суетись, – примирительно заговорил сосед, притащившийся за мной, – может, и протянешь сколько-то времени. Главное – держись потверже, никого сюда не пускай.
И снова его левый глаз нахально подмигнул мне, а рот дернулся в сторону.
Мне вдруг стало так тошно, что хоть волком вой. Что со мной происходит? Отчего буквально за месяц моя более-менее налаженная жизнь покатилась под откос и я падаю все ниже и ниже? И нет никого рядом, кроме этого убогого… рот на сторону, нога выворочена, глаз дергается…
– Меня Федя зовут, – представился убогий, – а фамилия – Чемоданов. Соседями будем, значитца…
И тут погас свет.
– О! – вроде бы даже обрадовался Федя. – Они вечером всегда выключают, потому что на нас энергии не хватает. Не боись, у меня свечка есть!
Он презентовал мне огарок свечи и проводил на кухню. Газ, к счастью, не отключали, так что чаю мне выпить все же удалось.
Следующий день я потратила на то, чтобы привезти свои вещи из камеры хранения и купить кое-что из продуктов. Я несколько раз звонила Антону Фокусову и жаловалась ему на хитрую старуху, но он держался твердо – ничего, мол, не знаю, бабка предъявила свидетельство о собственности на комнату и паспорт, чего же еще-то… Куда она переехала, он понятия не имел и в качестве координат старухи дал мне все тот же номер мобильного телефона, который не обслуживался. Ищите в жилконторе, там должны быть сведения о выбывших жильцах, посоветовал Фокусов на прощанье.
Я долго искала жилконтору, а когда нашла, то ужаснулась, потому что там толклось огромное количество народа. И все ругались и орали. Пока я пролезала к нужной двери, у меня разрезали сумку и вытащили косметичку, которую на ощупь приняли за кошелек. Это оказалось гораздо хуже, потому что в кошельке-то лежало всего рублей семьсот, а оставшиеся деньги я положила в косметичку. Всего несколько тысяч, но они были последние… Я побоялась оставить деньги в комнате, и вот пожалуйста… Говорю же – дура полная!
Очередь возле двери ко мне сочувствия не проявила и в кабинет не пропустила, так что я отправилась обратно, ничего не добившись, да еще и лишившись последних денег и всей косметики.
Федя был дома, но в коридор не вышел, чему я была только рада. Я напилась крепкого чаю с бубликами, как раз успела до того, как свет выключили.
После чая снова нахлынула тоска, но если вы думаете, что я легла на диван, захлебываясь от рыданий, то глубоко ошибаетесь. Мы с моей матерью похожи только в одном – мы никогда не плачем. Ни от боли, ни от обиды, ни от тоски. И в детстве я тоже не плакала. Наверно, у нас просто нет слезных желез.
И вот я проснулась сегодня утром в чужой комнате, без работы, без денег, без необходимых вещей и без надежды это все получить в ближайшем будущем, и лежу, перебирая в памяти эпитеты, которыми можно наградить такую дуру, как я.
Сквозь неплотно задернутую занавеску мне виден далекий край неба. Судя по всему, солнца сегодня не будет, небо серое и унылое. Может, вам интересно, отчего я валяюсь на диване вместо того, чтобы срочно искать работу? Отвечу.
Институт в свое время я закончила, но образование не имеет к моей профессии никакого отношения. Работала я на телевидении ассистентом режиссера на шоу «Выбери меня!». Это когда мужчины и женщины выбирают себе пару из шести претендентов, а психолог и дама из брачного агентства рассказывают телезрителям, правильный ли они сделали выбор. На самом деле шоу, конечно, постановочное, вот за это я и отвечала. Работенка та еще, если какие-то накладки, то все шишки валятся на меня, если же передача прошла гладко, то про меня и не вспомнят. Платили, однако, неплохо, и с режиссером у меня были отношения нормальные.
До тех пор, пока я не сообщила, что увольняюсь и уезжаю в Штаты. Разумеется, я никого не посвящала в свои планы до самого конца, и уволилась, когда была уже продана квартира и куплены билеты на самолет. И конечно, режиссер дико разозлился, потому что в процессе работы брать в шоу нового человека очень неудобно. Он орал, что я должна была предупредить его заранее или вообще не увольняться до окончания шоу. Я не удержалась и высказалась в том смысле, что, может, шоу еще десять лет будет идти, что ж мне, так и ждать у моря погоды?
Как выяснилось, это я сказала зря, потому что секретарша начальника Вика сообщила мне в тот же день приватно, что шоу наше висит на волоске и вряд ли протянет до лета. Режиссер и так нервничает, а тут еще я уволилась. Тогда я только пожала плечами и спокойно выслушала его прощальные слова о том, что на нашем канале мне больше не работать, уж он за этим проследит. Не то что ассистентом режиссера в приличное шоу, девчонкой на побегушках не возьмут, кофе гостям подавать не доверят, буду проситься полы мести на телестудии – и то не примут! Да ради бога, хмыкнула я и закрыла за собой двери канала.
Так что сейчас туда нечего и соваться, все только позлорадствуют. Нужно сунуться на другие каналы, поискать по дальним знакомым. Но сейчас не хотелось вылезать из-под одеяла, потому что в комнате было прохладно.
Я лениво вспоминала, куда могла подеваться записная книжка с телефонами, и в это время раздался звонок.
Этот звонок так неожиданно вторгся в мои невеселые мысли, что в первый момент я растерялась и не поняла, что происходит. Я запахнула халат и выползла в коридор. В коридоре не было ни души, а холод стоял, как на Северном полюсе. Изо рта вырывалось белесое облачко дыхания.
В дверь продолжали звонить, а потом начали стучать.
Я добрела до двери и тусклым, несчастным голосом спросила:
– Кто здесь?
– Откройте! – отозвался из-за двери начальственный женский голос. – Откройте немедленно!
– Да кто это? – повторила я.
– Техник из жилконторы!
Я человек от природы законопослушный. Перед людьми, облеченными полномочиями, теряюсь и беспрекословно выполняю все их требования. Вот и сейчас я послушно скинула крюк, дернула заржавленную задвижку и открыла замок.
Дверь распахнулась, и в квартиру вдвинулась высокая женщина лет сорока в длинном пальто с внушительным песцовым воротником. У этой женщины все было как-то слишком: слишком пухлые губы, накрашенные слишком яркой помадой, слишком густые темные волосы, слишком темные брови, слишком пышный воротник, слишком крупный бюст, назойливо выпиравший даже сквозь пальто. Следом за ней шел небольшой невзрачный мужчина в надвинутой на глаза кепке, совершенно терявшийся в тени своей роскошной спутницы. В руке у него был чемоданчик, в каком сантехники и электрики носят свои инструменты.
Едва проникнув в квартиру, роскошная особа уставилась на меня обличающим взглядом и воскликнула:
– Почему не освобождаем помещение?
– Что? – растерянно переспросила я. – Чего вы от меня хотите?
– Чтобы вы незамедлительно покинули угрожаемый объект! Вообще, кто вы такая и на каком основании здесь находитесь?
– Я тут живу, – ответила я мрачно, и меня внезапно захлестнула злость. Надо же, даже это жуткое жилище у меня хотят отобрать! А мне куда же – на улицу?
– Я здесь живу и никуда отсюда не тронусь! – отрезала я как можно тверже, вспомнив, что сосед советовал держаться стойко. Стоять, в общем, насмерть, за нами Москва, они не пройдут и так далее.
Однако моя твердая позиция не произвела на женщину никакого впечатления. Она двинулась вперед, тесня меня к двери моей комнаты, и при этом продолжала вещать:
– Еще как тронетесь! Вы должны немедленно освободить эту жилплощадь!
– Да кто вы такая? – я пыталась удержать ее на пороге своей комнаты, не пустить ее внутрь.
– Я – техник жилконторы! – ответила женщина с необыкновенным апломбом, и через мое плечо заглянула в комнату.
При этом в ее глазах вспыхнул хищный огонек, как у кошки, которая заприметила посреди кухни легкомысленную мышь и уже приготовилась к прыжку.
Тут я увидела на столе бумагу, которую подписала жуликоватая старушка Анна Викентьевна, и сунула ее под нос незваной гостье:
– Вот видите? Я имею полное право жить здесь еще три месяца! Я все оплатила…
– Меня это не касается! – выдохнула тетка и попыталась вырвать у меня договор. – Вы должны освободить помещение в двадцать четыре часа, иначе я применю меры…
– И куда мне деваться? На улицу?
С этими словами я спрятала договор поглубже: в нем была моя единственная надежда не оказаться без крыши над головой.
Она уже открыла рот, чтобы что-то ответить, но тут за ее спиной раздался грохот, треск и топот, как будто по коридору неслось стадо обезумевших слонов. Тетка в песце попятилась и обернулась на шум, я, наоборот, шагнула вперед и прикрыла за собой дверь своей комнаты – так оно надежнее.
По коридору бежал Федя.
Но сегодня я едва узнала его: волосы стояли дыбом, из приоткрытого рта капала слюна, глаза были дико выпучены и вращались, как колеса буксующего мотоцикла, причем, мне показалось, в разные стороны. Федина неизменная рубаха была расхристана, пуговицы вырваны с мясом, но самое главное – в руке он держал топор и размахивал им, как ветряная мельница лопастями.
– А-а-а! – завопил Федя, приближаясь к нашим незваным гостям. – Не подходи! Всех зарублю! Всех, к чертям свинячьим, в капусту нашинкую! В капусту провансаль на салат, на винегрет!
– Это еще что такое? – проговорила женщина, заметно утратив свой апломб. – Это что за явление?
– Всех зарублю! – визжал Федор, неумолимо надвигаясь. – Вы не знаете Федора Чемоданова! Разделаю, как кроликов, и по частям спущу в канализацию!
Глаза у него вылезли еще сильнее, а зрачки закатились под лоб, так что теперь на нас глядели два пустых белесых бельма, что выглядело особенно страшно.
– Полицию вызвать? – проговорила я испуганно и тут же поняла, что сморозила глупость. Ну какая полиция? Ну кто сюда приедет? А если приедут, то к тому времени застанут только наши хладные трупы. Точнее, не трупы, а кусочки их. Потому что Федя – вот он, рядом. С топором наперевес. Так что запросто может нашинковать всех в капусту. И по моей невезучести начнет с меня…
Женщина в песце бросила на меня какой-то странный взгляд и отступила к входной двери. Сопровождающий мужичок не сделал попытки защититься и тоже двинулся за ней.
– Да кого хочешь зови! – крикнул Федор, наступая на них. – Плевал я на эту полицию! В гробу ее видал, с глазетом и кистями! Мне твоя полиция не указ! Мне человека зарубить ничего не стоит, и мне за это ничего не будет, у меня справка имеется, что я психический!
Он снова замахал топором.
Незваные гости выскользнули из квартиры, дверь за ними захлопнулась. Федор тут же накинул крюк, лязгнул задвижкой и повернулся ко мне.
– Ты что, совсем дура, да? – спокойно спросил он.
– Совсем… – согласилась я – что уж тут спорить?
– Говорил же, чтобы никого не впускать! – Федя шагнул в мою сторону с топором наперевес.
Я попятилась к своей двери, но ноги не держали меня от страха, и вместо того, чтобы скрыться в своей комнате, я сползла на пол.
Федор подскочил ко мне.
Я зажмурилась, ожидая удара топором, однако вместо этого услышала вполне человеческий голос:
– Тебе что, плохо? Водички, что ли, принести?
Я опасливо приоткрыла один глаз.
Федор стоял надо мной, топор все еще был у него в руке, но сам он больше не выглядел буйнопомешанным: глаза смотрели совершенно нормально, даже волосы сами собой пригладились, и выражение лица было вполне человеческое, только озабоченное.
– Так что, плохо тебе? – повторил он.
– Да нет, ничего, я просто испугалась… ты так топором размахивал… ужас какой!
– А что мне оставалось делать? – вместо озабоченного его лицо стало раздраженным. – Надо же было их из квартиры выставить. А топор… топор мне как раз под руку подвернулся, я дрова колол, печку топить собирался. А вот ты… – он нахмурился, – ты зачем их в квартиру пустила? Ты что, совсем ничего не соображаешь?
– Ну… растерялась… – вяло протянула я, опустив глаза. – А как их было не пустить?
– Молча! – отрезал Федор, и левый глаз его снова начал мигать. Но теперь меня это не пугало – пускай хоть обоими глазами мигает, только не закатывает.
– Но они стучали, звонили… она – техник из жилконторы… ее положено пускать…
– Что?! – глаза Федора полезли на лоб, и я испугалась, что у него снова начнется истерика, но на этот раз обошлось. Вместо истерики он помог мне встать и повел по коридору к окну, повторяя:
– Техник, говоришь, из жилконторы?
– Ну, так она сказала…
Федор подошел к окну, выходившему во двор. Собственно, это был не двор, а небольшое пространство между домом и парком. Прежние жильцы завалили это место разным хламом – старыми матрацами, ломаными колясками и другим мусором без названия. Федя раскрыл окно, высунулся наружу и окликнул кого-то:
– Зоя Иванна!
– Чего тебе, Чемоданов? – донесся с улицы недовольный женский голос.
– Вот это наш техник, – Федя повернулся ко мне и показал на коренастую женщину с толстыми, красными, как кирпич, щеками, которая стояла внизу рядом с робким дворником-гастарбайтером. – Зоя Ивановна в своем роде выдающаяся женщина, ее тут все уважают! Только предупреждаю – обращаться с ней следует осторожно. В больших дозах может быть опасна для здоровья.
– А кто же тогда была та женщина? – растерянно протянула я.
– Вопрос, конечно, интересный… – задумчиво протянул Федя.
– Чемоданов! – взревела тут Зоя Ивановна, заметив меня. – Это еще что такое? Это что за дела? Сам на птичьих правах в доме проживаешь, так еще и девку привел?
– Да как вы смеете! – я вдруг ужасно обиделась на «девку». – Я тут, между прочим…
И замолчала, потому что Федя очень чувствительно ткнул меня в бок.
– Зоя Иванна, а вы у себя когда будете? – Федя отодвинул меня от окна и перегнулся еще ниже.
– Когда надо, тогда и буду! – отрубила техник и пошла прочь, размахивая руками.
– А я тогда забегу к вам на минуточку, – вкрадчиво сказал Федя ей в спину.
Техник ничего не ответила, только выразила спиной все, что она о нас думает. Федя закрыл окно и посмотрел на меня.
– Хочешь здесь жить?
– Ну, не то чтобы очень хочу, – протянула я, – но деваться мне некуда. Денег больше нету.
– Тогда делай, что говорю! – сказал он. – Никого не впускай, ни с кем не заговаривай, проскочила быстро в дом – и все!
– Так если дом на снос пойдет, все равно выгонят… – уныло протянула я.
– Тут такое дело… – Федя оглянулся и потянул меня от окна, – дом-то хороший, каменный… Раньше умели строить. Опять же расположение… В общем, какому-то богатому человеку он понадобился. Уж не знаю, не то сам жить будет, не то бордель для богатых тут устроит… – Федя подмигнул по очереди обоими глазами. – Место тихое, уединенное. Самому расселять – замучаешься, вот он и сунул большому начальству на лапу, чтобы по-тихому дом расселить. А чтобы жилье давать поменьше да похуже, объявили дом аварийным и сказали, что пойдет он на снос. Ну, народ тут жил, сама понимаешь, небогатый, они и согласились. А местному начальству велели сидеть тихо и ни во что не вмешиваться. А кому охота смотреть, как денежки мимо уплывают? Вот они и злятся. Но молчат. Так что если с Зоей Ивановной по-хорошему, она не тронет.
Несмотря на то, что буквально час назад я называла себя полной идиоткой, сейчас все же догадалась, что Федя отстегивает технику малую толику денег, чтобы не наезжала и не шумела.
– У меня денег нету, – разозлилась я, – вчера в жилконторе последние уперли.
– Ладно… – Федя неопределенно махнул рукой и пошел к себе, – разберемся.
Я поглядела ему вслед. Однако убогий-то он убогий, но далеко не дурак. И тут же вздрогнула, вспомнив, как он бегал по коридору с топором. И глаза эти страшные, зрачки куда-то закатились, одни белки видно… Припадочный Федя, это точно. И надо от него держаться подальше.
