Наталья Александрова
Амулет Великого Слона
© Александрова Н. Н., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
* * *
Ася пошла быстрее, но шаги за ее спиной неумолимо приближались.
Темнота сгущалась, кроме того, впереди клубился туман, густой, как парное молоко, скрадывающий и размывающий очертания предметов. Сквозь этот туман проступал тусклый свет фонарей, который не освещал ночной город, а только делал его еще более таинственным, странным и угрожающим.
Шаги за спиной стали еще ближе, еще отчетливее.
Ася испуганно оглянулась, но не разглядела своего преследователя: он был скрыт клубами тумана, сквозь которые проступал только нечеткий, смазанный силуэт. Неотвратимо приближающийся силуэт.
Только не впадать в панику!
Ася пошла еще быстрее. Ей хотелось бежать, но она сдержала этот порыв. Пока она не бежит – все не так страшно, можно делать вид, что ей ничего не угрожает, можно убеждать себя, что за ней идет обыкновенный ночной прохожий. Надо же скотина какая Жанчик, обещал же подвезти до дома, но сегодня сказал, что никак не может, и глазищами своими блудливо блеснул. Все ясно – вместо дома налево намылился. Да ей-то, Асе, какое дело, сколько раз на неделе он жене изменяет, она с ним не спит! Вот пришлось теперь среди ночи пешком тащиться. Вроде и близко, только мост перейти, а страшно. И главное – в городе всегда кто-то даже ночью ходит, а тут – никого. Только шаги за спиной…
Она вышла на Литейный мост.
Над мостом хозяйничал ветер. Он подхватил клочья тумана, отнес их в сторону – и Ася увидела впереди женскую фигуру. Женщина шла ей навстречу.
Ася еще прибавила шагу, чтобы приблизиться к этой незнакомке.
Рядом с ней будет не так страшно, а там и мост кончится, а потом пройти еще немного – и будет ее дом.
Но женщина на мосту вела себя очень странно.
Она остановилась, огляделась по сторонам – и вдруг перебралась через парапет моста. Да что же это такое, никак она топиться собирается?
Ася бросилась бежать. Теперь ее гнал вперед не страх за себя, не звук приближающихся шагов за спиной, а желание остановить незнакомку, удержать ее от непоправимого шага.
И тут ветер стих, и густые клочья тумана снова закрыли все вокруг плотным непроницаемым занавесом. Ася едва различала дорогу перед собой.
Она бежала почти вслепую, перед ее внутренним взором стояла женская фигура на краю моста, и она стремилась туда, где видела ее в последний момент.
И снова ветер, как фокусник, отдернул ветхий занавес тумана, разорвал его на клочья и унес куда-то в сторону залива. Небо расчистилось, сквозь обрывки облаков проглянул ущербный диск луны, похожий на набеленное, ухмыляющееся лицо старого клоуна.
Ася вглядывалась в темноту.
На том месте, где только что стояла незнакомка, не было теперь никого, только что-то тускло сверкнуло на парапете моста в неверном свете луны. Она подбежала к парапету, перегнулась через него.
Внизу, глубоко под мостом, свинцом и серебром отливала ночная Нева. Над водой ничего не было – ни следа исчезнувшей незнакомки. От текучей, тускло отсвечивающей воды закружилась голова.
Ася выпрямилась, огляделась.
Сзади, с Выборгской стороны, никого не было видно. Преследователь, чьи шаги только что так пугали Асю, чьи шаги гнали ее вперед, как затравленную дичь, бесследно исчез, как будто его тоже унес ветер. Унес в сторону залива и дальше – в Швецию или Финляндию.
С другой стороны, со стороны Литейного проспекта, неторопливой походкой приближался пожилой дядечка с двумя удочками на плече.
Ася бросилась ему навстречу:
– Вы видели?
– Что видел, дочка? – переспросил прохожий недоуменно.
– Женщина… только что здесь женщина бросилась в воду! Вот здесь, на этом самом месте.
– Да что ты? – Рыболов недоверчиво взглянул на Асю. – Ничего я не видел, никакой женщины!
– Да что вы говорите! – Ася снова шагнула к парапету. – Она шла с вашей стороны, потом остановилась, перелезла через парапет и тут же прыгнула…
– Да не может быть! Передо мной никого не было!
– Была! Была! – настаивала Ася. – Я видела… видела ее… нужно что-то делать…
– Да что делать-то?
– Хоть полицию вызвать.
– Ты видела, ты и вызывай!
– У меня мобильник сел, – пробормотала Ася смущенно.
– Ладно… – Рыболов тяжело вздохнул, покачал головой, достал тяжелый старомодный аппарат, набрал номер и недовольным хрипловатым голосом проговорил: – Тут на Литейном мосту вроде как женщина в воду прыгнула… ну да… на Литейном… что? Да, хорошо…
– Сейчас подъедут. – Он с сомнением взглянул на Асю. – Машина как раз тут неподалеку.
Тем временем на мост снова опустился туман. Ася зябко передернула плечами, огляделась. Туман опять придал городу фантастический, нереальный вид, в котором правду было трудно, почти невозможно отличить от вымысла.
Вдруг в завесе тумана проступили мерцающие цветные пятна, послышался негромкий шум мотора, и рядом с ними появилась полицейская машина.
– Что тут у вас? – проговорил, выбираясь из машины, невысокий молодой полицейский.
– Да вот она говорит, что видела, как женщина с моста сиганула! – сообщил рыболов, сразу же отмежевавшись от Аси и переложив на нее ответственность.
– Она, значит, видела, а вы – нет? – уточнил полицейский.
– Так точно! – подтвердил рыболов.
– А что конкретно вы видели? – полицейский повернулся к Асе, пригляделся к ней недоверчиво.
– Я… видела, как женщина… спрыгнула с моста… – пролепетала Ася, явно теряя уверенность.
Клубившийся вокруг туман волшебным образом искажал предметы, делал их непохожими на самих себя, и теперь Ася уже ни в чем не была уверена.
– То есть я не видела, как она спрыгнула, – поспешно проговорила она, – я видела, как она перебралась через парапет, а потом ее закрыл туман, а потом ее уже не было на мосту.
– Значит, конкретно, как она прыгнула, вы не видели, – уточнил полицейский и снова повернулся к уныло сгорбившемуся рыболову: – И вы тоже не видели?
– А я вообще никого не видел, кроме вот ее! – Дядечка показал скрюченным ревматизмом пальцем на Асю. – Но она говорит, что видела, вот я и позвонил…
– Понятно. – Полицейский кивнул рыболову как единомышленнику и даже соучастнику: – Вы с какой стороны шли?
– Оттуда. – Дядька махнул рукой в сторону центра города. – Я на Фурштатской живу, а сюда хожу рыбу ловить. Здесь корюшка хорошо клюет.
– По ночам? – уточнил полицейский.
– По ночам, – кивнул рыболов. – Бессонница у меня, а так с удочкой постоишь – как-то оно лучше…
– А вы с какой стороны шли? – Парень повернулся к Асе.
– С Выборгской.
– У вас что – тоже бессонница? – В голосе полицейского невольно прозвучало ехидство.
– Нет, – мрачно ответила Ася. – Я с работы иду.
– Где же это вы так поздно работаете?
– В ресторане «Замбези».
– А, – он снова оглядел ее, – понятно.
Ася промолчала, не стала уточнять, что именно ему понятно. Все и так было ясно.
– Витя, это где Самсоныч хозяин. – Второй полицейский так и не вышел из машины, Ася слышала только его голос.
– Значит, вы шли с той стороны, – полицейский протянул руку направо, – и увидели, как женщина спрыгнула с моста.
– Я же говорю, что не видела, как она прыгнула! – Ася заторопилась, повысила голос. Она уже ни в чем не была уверена, туман и ночь заворожили ее, сбили с толку, и поэтому ей еще больше захотелось подтвердить свою правоту. – Я не видела, как она прыгнула, ее закрыл туман! Но я видела, как она…
– Так, значит, констан-тируем… – Полицейский с удовольствием проговорил красивое слово. – Констан-тируем: вы не видели, как она спрыгнула. Тогда…
– Но куда же она тогда подевалась?! – горячилась Ася. – Она шла мне навстречу, по этой стороне моста, потом остановилась, перелезла через парапет…
– Так, постойте. – полицейский остановил ее, подняв руку. – Она шла вам навстречу, значит, с той стороны, – он показал на левый берег, – значит, она шла перед гражданином… значит, гражданин обязательно должен был ее видеть.
– Никого я не видел! – поспешно заявил рыболов.
– Понятно.
Полицейский подошел к парапету, внимательно оглядел его, затем перегнулся и какое-то время смотрел на воду. Ася подошла к нему и тоже перегнулась через парапет.
Снова у нее закружилась голова от тускло отсвечивающей воды. Ася отшатнулась, отступила от парапета.
– Никаких следов. – уверенным, немного скучающим тоном проговорил полицейский и крикнул в сторону машины: – Соловьев, передай там, что ложный вызов!
– Почему же ложный? – заторопилась Ася. – Я видела…
– Девушка, вот не надо этого, – поморщился полицейский. – У нас по ночам люди чего только не видят! Вчера один мужчина позвонил, сказал, что его жена улетела на помеле. Мы, конечно, приехали. Жена оказалась и правда ведьма, но находилась дома, а вот у мужа была натуральная белая горячка.
– Вы на что намекаете? – возмутилась Ася.
– Да ни на что я не намекаю! – полицейский махнул рукой. – Вы бы лучше по ночам одна не ходили. Всякое может случиться. Особенно с вами… – Он снова оглядел ее с ног до головы, как показалось Асе, весьма неодобрительно.
– А то я не знаю. – поморщилась Ася. – Меня обычно повар наш подвозит, да сегодня не смог, маршрутки уже не ходят, а если машину брать, то тоже нарваться можно еще как…
– Понятно, – вздохнул полицейский. – Вы где живете?
– А в чем дело?
– Да ни в чем. Если не очень далеко – мы вас подвезем.
Вот наконец и ее двор. Полицейская машина высадила ее на углу и сразу же уехала, какой-то у них был срочный вызов – не то муж жену убил, не то жена мужа кипятком обварила. Ася даже толком поблагодарить ребят не успела.
Едва передвигая ноги, она взялась за ручку калитки, которая, как всегда, была открыта. Вот интересно, чуть ли не каждый месяц собирают деньги на новый замок, а его ломают через три дня. Впрочем, сейчас ее этот вопрос волнует в самую последнюю очередь.
Ася прошла в железную калитку, намереваясь пересечь двор, ее подъезд был в самом углу, и лампочка над дверью, как назло, перегорела. И тут наскочил на нее кто-то большой и лохматый. От неожиданности сердце ухнуло вниз.
– О господи! – охнула она, отгоняя большую собаку. – Аська, да ты сдурела совсем! Уйди, уронишь меня!
Собака нехотя отступила.
Тут из темноты вынырнула еще одна тень – Панфилыч. Пахнуло немытым и нестираным мужиком. Это еще хорошо, что сейчас лето, зимой от Панфилыча натуральным козлом несет.
Панфилыч был бомж. Только не совсем обычный. Он не отирался у круглосуточного магазина в поисках дармовой выпивки и не просил у жильцов буквально десять рублей на лекарство. Хоть внешность имел он самую устрашающую, сам был тихий, любил уединение, тишину и простой физический труд.
Панфилыч поселился на чердаке, причем аккуратно вскрывал замок, хозяйственно повешенный управдомом, затем так же аккуратно его закрывал. Чердак он содержал в порядке, так что можно было даже оставить там белье на просушку, как делали некоторые жильцы по старой памяти. Летом Панфилыч мел двор, зимой чистил его от снега, выполнял некоторые другие работы. Руки, по наблюдению жильцов, имел неплохие, мозги тоже не совсем пропил. Старушки подкармливали его из своих скудных средств. Когда же Панфилыч, околачиваясь во дворе, предотвратил пару квартирных краж, спугнув вора, управдом, скрепя сердце, разрешил ему ночевать на чердаке.
Единственно, в чем был строг управдом, – это запрещал держать на чердаке плитку и осветительные приборы. Проводка-то на чердаке была, но плохая, старая и ненадежная, управдом боялся пожара и с этой целью вечерами поглядывал на слуховое окошко. Панфилыч света не зажигал, зато притащил на чердак сломанную микроволновку, найденную на помойке. Сумел ее починить, что, несомненно, говорило в пользу непропитых мозгов.
Про микроволновку знала только Ася, поскольку у нее с Панфилычем были свои особые отношения. Еще бабушка так постановила: мы должны бездомным всячески помогать и облегчать их трудную жизнь, это наш человеческий долг. Всем, конечно, не поможешь, но по мере сил. Потому что, если хочешь, чтобы тебе в трудную минуту помогли, должен сам помогать.
Теперь бабушки нет, но Ася ее завет выполняет, тем более что Панфилыч – бомж не противный. Ася из ресторана еду приносит, хозяин Самсоныч разрешает брать, если остается – не выбрасывать же. Там хватит и для Панфилыча, и для собаки.
Вот собака – это второй камень преткновения, очень управдом на нее сердится. Нашел ее Панфилыч на дороге, кто-то машиной лапу перебил да и уехал. Вылечил Панфилыч лапу, назвал собаченцию Аськой. Его и спрашивают как-то старушки: что ж ты собаку человечьим именем назвал? А Панфилыч зубы скалит – нет, мол, такого имени Аська, а есть – Анастасия. Это так мою жену бывшую звали. И собачка здорово на нее смахивает. Здоровая, лохматая, серая с пятнами, ночью увидишь – заикой стать можно. Но в отличие от бывшей жены – добродушная, никого не трогает и на дрова живого человека не пилит.
Посмеялись старушки да и отстали. Однако управдом злится – блохи от собаки, грязь опять же, в общем, антисанитария… Панфилыч со своей Аськой только ночью гуляет, а днем она на чердаке так спрячется – никто не найдет.
Собака снова требовательно ткнулась Асе в район живота и тихонько заворчала.
– Сегодня нет ничего, – растерянно сказала Ася, – извини уж, тезка, так получилось.
И ведь был у нее с собой пакет с ресторанными объедками, и мяса там много! Потеряла где-то на мосту. Вот обидно, теперь собака голодной останется.
– Аська, не приставай к человеку, – сказал, подходя, Панфилыч. – Ты чего такая встрепанная? Обидел кто?
– Да нет, устала просто.
Они с собакой проводили ее до подъезда, Панфилыч посветил Асе, чтобы смогла открыть дверь.
Поднимаясь по крутой лестнице на свой пятый этаж, она подумала, что могла бы рассказать о том, что с ней сегодня приключилась, разве что этому бомжу. Больше-то и некому.
А Панфилыч свистнул собаке и пошел вместе с ней на угол к круглосуточному магазину. Там продавщица Галия дала ему полпалки лежалой колбасы, придирчиво осмотрев мятую купюру, что вынул он из кармана.
Присев тут же на каменные ступеньки магазина, Панфилыч аккуратно нарезал колбасу перочинным ножом на маленькие кусочки и скормил ее собаке.
– Ешь, – приговаривал он, – морду не вороти. Привыкла на ресторанных-то харчах… не все тебе праздник, в нашей жизни есть и суровые будни.
Ася тем временем вошла в свою квартиру, заперла за собой дверь и перевела дыхание.
Дом, милый дом!
Точнее, нора, собственная нора, единственное место на земле, где она чувствовала себя в безопасности. И правда – самая настоящая нора: за дверью начинался длинный, извилистый коридор, настоящий туннель без окон и дверей, непонятным образом вписавшийся в верхний этаж старого дома, и только в конце этого коридора – две маленькие комнатки неправильной формы и кухня, в углу которой был выгорожен кусочек пространства для душа и туалета.
Еще на кухне был проход – точнее, лаз на чердак, но об этом – потом.
Несмотря на странную планировку и более чем скромные размеры, Ася любила свою квартиру, свою нору. И этой норой – как и всем лучшим в своей жизни – она была обязана бабушке.
Вернувшись домой, Ася вяло подумала, что неплохо бы выпить чаю, но для этого нужно было поставить чайник, достать заварку, сахар… об этом не хотелось даже думать, сил не было ни на что. Есть не хотелось – насмотрелась на еду за целый вечер, нанюхалась, нагляделась на жующих людей. У нее всегда так: на работе есть не может и после утром только чашку кофе в себя впихнет. Ноги были налиты свинцом, веки слипались. Она доплелась до кровати, кое-как разделась и заснула, как только голова коснулась подушки.
И как уже много раз до того, она оказалась в огромном, величественном лесу.
Это был не тот привычный, обыкновенный лес средней полосы – не сырой промозглый осинник, трепещущий каждой своей прожилкой, не мрачный неразговорчивый ельник, хранящий свои тайны, не светлый сосновый лес – собор облитых солнцем золотых стволов.
Нет, это был темный и могучий тропический лес. Зеленые змеи лиан обвивали мощные стволы тысячелетних деревьев, ветви которых смыкались высоко над головой, не пропуская вниз ни одного солнечного луча. В этих ветвях перекликались склочными голосами незнакомые экзотические птицы и перелетали с ветки на ветку стайки обезьян, испуганных далеким и грозным рычанием леопарда.
Как и прежде в таких снах, Ася торопливо шла вперед через этот лес, она спешила, пытаясь выйти к солнцу, к свету, – а сзади слышались приближающиеся шаги.
Она прибавляла шагу – но невидимый преследователь не отставал, наоборот, его шаги были все ближе, все слышнее…
И вдруг лес расступился, она вышла на поляну, посреди которой стояла обнесенная частоколом хижина. На кольях, окружающих эту хижину, виднелись выбеленные дождями и временем человеческие черепа. А еще там сидела большая ворона с белым кольцом на шее. Увидев Асю, она открыла клюв и громко каркнула:
– Пор-ра! Пор-ра!
– Что пора? Куда пора? – спросила Ася.
И проснулась.
– Пора вставать! – прокаркал механический голос на тумбочке. – Пора вставать!
Это она сама когда-то установила такой сигнал на будильнике. Она давно хотела его заменить, да все руки не доходили.
– Пора вставать! – повторил будильник.
– Да ладно, еще совсем рано, – ответила Ася и попыталась снова заснуть, но из этого ничего не получилось. В голове теснились мысли и образы, вопросы, на которые у нее не было ответа.
Что это она видела вчера на мосту? Бросилась в воду незнакомая женщина или ей это только показалось, померещилось в ночном тумане? Кто преследовал ее почти от самого ресторана? И почему ей ночь за ночью снится этот сон – тропический лес, по которому она убегает от невидимого преследователя?
«Допустим, тропический лес – это вполне объяснимо, – прозвучал у нее в голове внутренний голос. – тропический лес – это генетическая память, память предков… предков по линии папочки. А что до таинственного преследователя – так это просто нервы».
– Никакие это не нервы! – вслух проговорила Ася.
Она поняла, что больше не сможет заснуть, и встала.
Одежда валялась на полу посреди комнаты – там, где она бросила ее накануне вечером.
Нет, ну надо же так распуститься! Даже не повесила на стул. Конечно, она очень устала, но…
Ася подняла с пола куртку, встряхнула ее, чтобы разгладить слежавшиеся за ночь складки… и тут на пол что-то выпало с глухим тяжелым стуком.
Она нагнулась, подняла выпавший на пол предмет и с удивлением уставилась на него.
Это было что-то вроде кулона или небольшого медальона на тонкой серебряной цепочке. Нет, все же не медальон, медальон должен открываться, в нем хранят локон любимого человека, или фотографию, или еще что-то памятное.
Эта же висюлька была похожа скорее на лист дерева – заостренный с одной стороны, круглый – с другой. На этом листе свернулся зверь – маленький, очень живо выточенный леопард. Рядом с ним Ася разглядела какие-то непонятные значки.
Странная вещь.
Пожалуй, самым странным был материал, из которого она сделана. Металл, очень тяжелый, серебристый – но не серебро и уж точно не сталь. Тусклый маслянистый блеск отсвечивал то бирюзой, то зеленью, как голубиное перо.
Но откуда взялась здесь эта вещь?
Она выпала из кармана куртки, но как она попала туда? Раньше Ася ничего подобного не видела.
Внезапно она вспомнила минувшую ночь, вспомнила женскую фигуру возле парапета моста…
Вспомнила, как эта фигура исчезла, а на парапете что-то тускло блеснуло…
Наверное, тогда этот кулон случайно попал к ней в карман.
Случайно? Разве так бывает?
Во всяком случае, другого объяснения Ася не могла найти. Другого объяснения просто не было.
Но тогда… тогда это значит, что ночное происшествие не померещилось ей. Та женщина не была порождением ее воображения, не была призраком, сотканным из тумана, она действительно прыгнула с моста, прыгнула в темную, холодную воду, отливающую серебром и свинцом, и перед этим случайно выронила этот кулон. Или совсем не случайно выложила его на парапет. А она, Ася, сама того не заметив, положила этот кулон в карман.
И что теперь с ним делать?
«Ничего не делать, – прозвучал у нее в голове внутренний голос, – оставить все как есть. Как будто ничего не было… спрятать кулон и забыть про него».
Но бабушка всегда говорила, что брать чужое нехорошо. И Ася накрепко усвоила бабушкины принципы.
Значит, нужно этот кулон отдать.
Но кому? Отнести в полицию?
Ася вспомнила полицейского Витю, вспомнила его недоверчивый взгляд, его каверзные вопросы… И тот, второй, что был за рулем, головы даже не повернул, пока они везли ее до дома.
Они не поверили, что она видела самоубийство. Не захотели поверить. Значит, если она принесет тому же Вите этот кулон – в лучшем случае он положит его в самый дальний ящик своего стола и забудет там, а в худшем – подарит своей девушке.
Ася снова взглянула на странную вещицу.
Она показалась ей теплой, как живая плоть. И еще… в ней было что-то удивительно знакомое. Как будто Ася уже держала ее в руках – только когда-то давно, очень давно.
В детстве? В самом первом своем детстве?
Нет, еще раньше.
В другой жизни.
Да что за ерунда приходит ей сегодня в голову? Какая еще другая жизнь?
И вообще пора выбросить из головы эти глупые мысли и сосредоточиться на сиюминутных заботах. В порядок себя привести, душ принять. Потом прибраться в квартире и потихоньку собираться на работу. Ресторан «Замбези» открывается в шесть, но официанткам к пяти точно нужно быть. Все приготовить, столы накрыть, да мало ли еще что понадобится. Самсоныч – хозяин строгий, требует, чтобы все было по высшему разряду.
Ася подошла к зеркалу и провела расческой по волосам. Расческа у нее была металлическая, прочная, но и то ненадолго ее хватало.
«Твои кудри только лошадиным гребнем чесать», – приговаривала в свое время бабушка, пытаясь привести Асю, по ее же выражению, в божеский вид.
Раньше Ася распрямляла волосы в парикмахерской, но Самсоныч запретил. Ему нужно было, чтобы официантки выглядели так, как будто только что с пальмы слезли.
«Ресторан-то у меня африканский, – втолковывал он, – стало быть, сразу должно быть видно, что персонал оттуда, из Африки. Иначе у людей веры не будет во всю эту экзотику. А то в японских ресторанах наберут казахов да киргизок, а то еще из Якутии. А эта Синильга, может, и палочек-то для еды никогда не видала, не то что суши. Так какое может быть доверие к такому ресторану? А у меня все по-честному. Я тебя за внешность твою взял, так будь добра соответствовать!»
Платил Самсоныч неплохо, да еще чаевые перепадали, жить можно. Так что Ася не спорила, делала что велели. Сейчас можно волосы гладко заколоть – как получится, конечно, а уж вечером в ресторане она такую афру устроит. И губы помадой яркой накрасит, чтобы выпяченными казались. В уши – серьги в виде огромных колец, Самсоныч самолично выдал. Форма у них, конечно, смешная: юбочка коротенькая, топик, живот открыт. У Аси фигура хорошая, не стыдно показать. Клиенты поглядывают с удовольствием, кое-кто и по попе шлепнет, но Самсоныч этого не приветствует, у меня говорит, ресторан, а не бордель, к персоналу не приставать.
Так что внешность впервые помогла Асе в жизни. Раньше-то все больше колотушки да тумаки доставались. Еще обзывали по-всякому, не хочется вспоминать.
А благодарить за все надо папочку, которого Ася и не помнит совсем. Папочка ее был черный, как вакса, это такая штука, ботинки раньше чистили, бабушка рассказывала. И родом был вроде бы из Анголы, это такая страна в Африке. Асе-то все равно, что за страна, она в ней никогда не была и не собирается туда.
Приехал папаша оттуда, из своей не то чтобы Анголы, а может, и другой страны, учиться в институте. Да и познакомился с матерью на дискотеке. Она тогда на фабрике работала, детскую одежду шила. Красавицей была, это все признавали, у бабушки чудом сохранилась одна-единственная фотография, где мама в Новый год на сцене поет, прямо как артистка какая. И голос был неплохой, бабушка говорила.
Ася-то не помнит, чтобы мать пела, разве что колыбельные ей в самом раннем детстве. А потом голос у матери стал хриплым и неприятным, а когда кричит – визгливым.
В общем, стали мать с отцом встречаться, а потом мать забеременела Асей, а тут как раз отец диплом защитил. Оформили они брак да и уехали. Он на ней женился, потому что сына хотел, опять же красавица была писаная, как бабушка говорила. А она с ним связалась, потому что очень уж отличался от всех парней, кто за ней увивался. Те норовили облапать на танцах да под юбку залезть, а этот все же о ней как-то заботился, опять же при деньгах был, что по тем временам было немаловажно. Вещи какие-то привозил, сумку подарил такую красивую, что на нее посторонние люди оглядывались, хоть не носи совсем.
А самое главное… была в нем какая-то особенная красота, точне, даже не красота, а стать. Плавная, грациозная походка, красивый разворот плеч, гордая посадка головы.
Это бабушка рассказывала со вздохом. А у нее, у Маши-то, здесь и не было родных толком. Мать ее умерла от рака совсем молодой, отец – пьяница горький, с трудом его на работе держали, с женой они вечно скандалили, денег не хватало, мачеха Машу терпеть не могла, и та ей той же монетой платила. Так и жили.
Вот Маша и решила такую, с позволения сказать, жизнь изменить. Уехать далеко-далеко, чтобы все там было другое, непохожее на ее прежнее житье-бытье. Тут ведь один конвейер на фабрике чего стоит, после работы перед глазами только рукава да спинки пальтишек детских так и мелькают, рехнуться можно.
Уехали они, только не в Африку, а в одну латиноамериканскую страну, отец там работу нашел. Он по специальности строитель был, мосты строил, дороги, электростанции. Отчего он в Африку свою не поехал, Ася и знать не знает.
Она родилась в маленьком городке – в Гватемале? Или в Эквадоре? Или в Панаме? Они все время переезжали, как только у отца заканчивался контракт.
Первые ее детские воспоминания – это солнце, сухое, палящее, безжалостное. И еще пыль. Она не боится солнца и с удовольствием топчется в пыли, она такая мягкая, покрывает все теплым шелковистым слоем. Но тут же сильная рука матери хватает ее и затаскивает в полутемный дворик, он называется патио.
Там прохладно, пол выложен выщербленной каменной плиткой, по которой иногда пробегает шустрая серо-зеленая ящерица, застывает на полпути, сливаясь с рисунком плитки. В углу – кран с водой, которая стекает в растрескавшееся каменное корыто. Во дворике пусто и невыносимо скучно, потому что никого нет, только иногда выходит собачка сеньоры Лопес, у них общее патио.
Сеньора всегда одета в черное, а собачка – маленькая, беленькая и пушистая. Сеньора отчего-то не любит маму, она всегда неприязненно поджимает губы, встретив ее, а мама дома вполголоса называет ее старой ведьмой и облезлой вороной. Мама у Аси красивая, только все время нервничает и злится. На Асю, на отца, которого никогда не бывает дома, на солнце, которое своими лучами прожаривает ей мозг, на эту паршивую страну, вообще на жизнь.
Когда в доме появляется отец, они бурно скандалят, потом так же бурно мирятся, наутро опять скандалят, пока он не уедет снова. Ася в это время сидит в патио тихо-тихо и играет с тряпочной куклой или с разноцветными камушками, найденными на улице. Собачку сеньора Лопес в патио не выпускает, когда родители скандалят.
Иногда мама водит Асю в магазин или в кафе. Там она познакомилась с такими же, как она, домохозяйками, они сидят в кафе по полдня за чашкой кофе или за стаканом с прохладительным. Иногда пьют коктейли. Ася в это время тихонько сидит у столика. Мама дает ей поиграть разноцветными зонтиками от коктейлей.
Но однажды Ася поймала мячик, который бросил ей черноглазый смуглый мальчишка, кинула мяч обратно и побежала за ним. Они прибежали на какой-то двор, отгороженный от улицы красивой кованой решеткой, и там играли, очень здорово было бросать мячик об стенку. Он отскакивал все время в разные стороны, как живой.
Потом мальчишку позвала высокая толстая женщина с усами, и он убежал с ней, а Ася осталась одна в незнакомом месте. Она испугалась, что мама будет ругаться, вышла на улицу и побежала к кафе. Но кафе не было на месте, точнее, было, но только совсем другое, и там не было мамы, а сидели взрослые мужчины, которые громко смеялись и кричали грубыми голосами.
Ася только потом поняла, что шла в другую сторону. Тогда она испугалась ужасно и заревела в голос. Подошли люди, но Ася была слишком мала, чтобы объяснить что-то, тем более по-испански. Мама и сама-то не слишком хорошо знала этот язык.
Тогда кто-то догадался позвать полицейского. Полицейский был такой же толстый, с черными усами, очень похож на ту женщину с мальчишкой, только в форме, и пахло от него потом и табаком. Он цокал языком и качал головой, затем взял Асю на руки и понес куда-то. От прикосновения чужого дяди она заревела еще пуще.
И тут налетела на них мама – растрепанная, с глазами, едва не вылезающими из орбит. Выхватив Асю из рук полицейского, она побежала было прочь, но была остановлена твердой рукой. Ася по-прежнему ревела ревмя, мама шлепнула ее слегка, отчего Ася тут же заткнулась – привыкла уже. Однако полицейскому это не понравилось, он нахмурился и приступил к маме с вопросами. Потом их привели к большому зданию, Ася помнит, что рядом было много машин, а потом, когда маму увели куда-то, ласковая тетенька поила Асю сладким лимонадом.
Вечером вернулся отец, и разразился скандал. Орал и ругался в основном он, мама была непривычно тиха, даже плакала. Отец все показывал ей какие-то бумажки и никак не мог успокоиться.
С того времени мама больше не ходила в кафе, днем она сидела дома, спала или слушала музыку, вечерами укладывала Асю спать пораньше и уходила. А когда возвращалась, то пахло от нее чем-то незнакомым, приторно и резко. И еще духами – сильно-сильно, от чего Ася начинала чихать.
Но однажды Асе приснился кошмар – как будто она бежит по темной улице босиком, и мягкая пыль под ногами понемногу становится вязкой. И вот уже она едва может вытащить ноги, а пыли уже по колено, потом она доходит до живота… Ася проснулась с криком. В доме было темно и пусто. Она выбежала в патио, через некоторое время раздался лай, и вышла сеньора Лопес. Соседка увела Асю к себе, напоила теплым молоком и уложила на диван, прикрыв пледом.
Утром мама ругалась с сеньорой Лопес, та же еще сильнее поджимала губы. Когда вернулся отец, сеньора, надо думать, сообщила ему обо всем. И тогда, кроме скандала, отец поднял на маму руку. Ася слышала шум, потом мама выскочила в патио и стала под краном замывать кровь, которая текла по лицу.
Мама долго сидела потом дома, пока не сошли синяки, выходила только в магазин вечером, когда на улицах темнело. Потом тоже мало выходила, приспособилась сама делать коктейли.
