Наталия Романова
Головная боль генерала Калугина, или Слава для Славы
Глава 1
– Поправки в установку прицела и угломера на ветер в пределах АУТ определяет и вводит СОБ. В целях исключения грубых ошибок при определении поправок на ветер в пределах АУТ на ПУОД осуществляется контроль расчёта поправок на основе доклада СОБ о ветре в пределах АУТ. При повзводном расположении БМ на ОП установки для стрельбы определяют для каждого взвода…
Голос педагога звучал монотонно, как заевшая пластинка. Слава перевела взгляд на окно, куда било яркое весеннее солнышко, на ветке ещё голого дерева надрывалась птаха, крича во всё горло о скором приближении весны.
– Порядок работы по определению установок на ОП реактивной батареи при различном оснащении метеопоста рассмотрим на примерах. Пример номер пятнадцать один (15.1) СОБ батареи БМ двадцать один «Град» получил задачу на поражение цели четыреста восемь «Бронетранспортёры» снарядом М двадцать один ОФ без тормозного кольца…
Единственное существо, которое хоть как-то отвлекало от глухого, отупляющего голоса – радующаяся весне птаха, – упорхнула по своим пташьим делам. Слава оглянулась на аудиторию. Парни с точно таким же, ничего не выражающим лицом, как у преподавателя, смотрели вперёд, отсиживая лекцию. Девчонки вздыхали, кто-то упорно засыпал, падая на плечо соседки, кто-то выводил каракули в том, что должно было быть конспектом по предмету «Стрельба и управление огнём».
Никто всерьёз не считал, что будущему военному корреспонденту пригодится реальное знание меры углов в артиллерии, что такое деривация, причины её возникновения и учёт, и прочие малопонятные гражданскому вещи, но теорию они знать должны – так решил учебный план.
До нового года предмет преподавал вполне сносный капитан Угольников. Молодой, весёлый, разбавляющий монохромные будни и решение задач, от которых скрипели не только мозги, но и зубы, забавными байками из собственного военного опыта. Угольникова куда-то перевели и на его место поставили Андронова Вячеслава Павловича.
Ходили слухи, что капитана отправили читать лекции подрастающему поколению в наказание за провинность, педагогом он никогда не был и не стремился им быть. Говорили, что натворил что-то в боевой точке, то ли ослушался приказа, то ли отдал не тот приказ, который ждали, то ли попался не тому на глаза.
История, в общем, тёмная, а расхлёбывали её будущие светила военной журналистики. Другим курсам, Слава имела «удовольствие» наблюдать, Вячеслав Павлович читал предмет хоть и монотонно, но всё же более живо, понимая, что знания пригодятся в реальном бою. Будущих корреспондентов же, видимо, за людей не считал. Особенно девчонок. Отчитывал этим недоразумениям часы и уходил домой, не удостоив и взглядом, будто стенке читал или табуреткам.
Славка поначалу бесилась, возмущало такое отношение. Как, спрашивается, писать о военных, если они тебя за человека не считают, в умственных способностях отказывают. Банально на зачёте смотрят в окно, позволяя в наглую списывать заранее приготовленные ответы. Позже смирилась.
Возмущайся, не возмущайся – итог один. Как руководство решило, так и будет. Точка. Военная, ать её, дисциплина. Никто на аркане в военный университет не тащил, могла бы поступить в МГУ или МГИМО, в Питер поехать учиться. Выбрала Военный университет Министерства обороны – терпи таких Вячеславов Павловичей, сексистов несчастных. Закончится когда-нибудь учебный год, предмет закончится, исчезнет этот «педагог» из жизни Калугиной Владиславы навсегда.
Наконец-то лекция завершилась, девчонка с задней парты проснулась, попыталась незаметно потянуться под глухие смешки коллег по несчастью. Вячеслав Павлович полностью проигнорировал происходящее.
Неужели человеку всё равно, что на его уроках спят? Ничего не ёкает? Амбиции там… желание заинтересовать, преподавать, оставить хорошие воспоминания в головах учащихся.
Народ неспешно потянулся к выходу. Вячеслав Павлович закрыл учебник, отложил на угол стола, встал, провожая взглядом понурых девушек в военной форме и подтянутых парней, у который на лице было написано лишь одно: успеть в столовую.
Слава выходила одной из последних, с трудом сдержав громогласный зевок. Надо же настолько тошно читать предмет, что в конце лекции единственное желание – спать. Ужас какой-то…
– Владислава, останься, пожалуйста, – услышала за своей спиной почти у двери.
Вытянулась по привычке, когда останавливает вышестоящий, обернулась, вопросительно глядя на Вячеслава Павловича. Он что же, имя её знает? Неужели отличить от остальных двадцати девчонок их потока может? В принципе, может, если именно её окликнул…
– Садись, – Вячеслав Павлович указал на стул напротив своего стола, сел сам.
Слава, с секунду подумав, уселась тоже, продолжая молчать, уставилась на педагога. Чудеса какие…
– У меня к тебе деликатный разговор, Владислава, и я хочу, чтобы ты поняла меня правильно.
Слава напряглась всем телом, сощурилась, как перед спаррингом, оценивая противника. Откуда такая реакция, сама не поняла, разбираться не собиралась. Почти всегда она полагалась на интуицию, так называемую «чуйку», которая прямо сейчас вопила во всё горло, что ничего хорошего ей не скажут.
– Насколько я знаю, ты встречаешься с Царёвым Александром? – поставил в известность Вячеслав Павлович, по-другому интерпретировать тон не получалось. По смыслу это было вопросом, по существу констатацией фактов.
– Не понимаю, к чему этот разговор, – нервно дёрнула плечом Слава.
Действительно, к чему? Вячеслав этот Павлович ей не папа, не мама, не старший брат, даже не сосед. Он – форменный никто, чтобы задавать подобные вопросы. Какое его дело, с кем встречается первокурсница, имени которой, как минутой назад предполагалось, он не знал.
– Будь осторожна с Александром, не поступай опрометчиво, – выдал Вячеслав Павлович, к искреннему удивлению Славы. Это что за нарушение субординации и личных границ? – Помни, чья ты дочь, и не теряй голову, Владислава.
На этом Вячеслав Павлович замолчал, кинув странноватый взгляд на Славу, та ответила ему ровно тем же. Молчаливо кивнула, встала и, не спрашивая разрешения, вышла из аудитории.
Что это было?
Владислава отлично помнила, чья она дочь, из какой семьи. Забудешь разве? Поначалу она ничем не отличалась от одногруппниц, фамилия Калугина ни о чём никому не говорила. Калугиных в стране чуть меньше, чем Ивановых или Смирновых. После нового года кто-то пустил слух, что Калугина-то не проста, а то ли дочка, то ли внучка генерала Калугина. Славка отпираться не стала, не в её правилах.
И понеслось: «Дочь генерала Калугина?», «Того самого Калугина?», «Вот прямо того-того-самого?».
Вскоре Славка ощущала себя, как чернокожий в зоопарке Гамбурга в начале двадцатого века – экспонатом. На неё показывали пальцем, перешёптывались, закатывали глаза, когда она хорошо сдавала материал или практические занятия. Всё-то ей папа-генерал купил, обо всём договорился, везде подмазал.
Хорошо, теоретические знания можно купить, Слава соглашалась. Зачёт по стрельбе или физической подготовке – невозможно. Как, ка-а-аак?
Она быстрее всех бегала, дальше всех прыгала, больше всех подтягивалась, владела армейским рукопашным боем и лучше всех стреляла. Братья шутили, что в Славке не только потомственных военных кровь играет, но и сибирских охотников.
Только окружению было ничего не доказать. Владислава Калугина получила штамп на лоб «блатная», море осуждения, а вместе с ним и кучу ненужных знакомств, которые посыпались на неё, как дождь из лягушек. Нате!
Доказывать Слава ничего не собиралась. Вела себя независимо, приняв удар досужего интереса к своей натуре как должное. Пошла бы в сферу, не связанную с высокопоставленным отцом, никто бы по пятам не ходил, в глаза не заглядывал.
Постепенно интерес утих. Сплетни, тренды, события неслись сплошным потоком. Слава перестала быть новостью номер один. На повестку дня вышла компания подвыпивших курсантов, которые попались не только патрулю, но и под камеры обывателей, кот, прыгнувший в котёл со щами, и повариха, орущая благим матом во всю мощь своих ста с лишним килограммов.
Чуть позже Слава познакомилась с Сашей. Царёвым Александром, казалось, единственным человеком в университете, который не знал, кто такая Слава. Он и о генерале Калугине ничего не ведал, как и обо всей их семье.
– Да я деревенский, – спокойно пожала плечами Саша, идя вдоль длинного коридора рядом со Славой. – У нас военных в роду отродясь не было, отец даже в армии не служил. Я сюда чудом поступил, три года сам себе не верил, мамка всё боялась, что вру ей. Не может такого быть, чтоб простой человек – и в такой университет пролез. Ум умом, а связи связями.
– Я без всяких связей поступила, – вспыхнула Слава.
Из уст этого симпатичного парня предположение о подмазывающем отце прозвучало как-то особенно обидно.
Ведь правда, без связей. Если бы отец знал о планах дочери, он бы её в монастырь отправил православный, несмотря на все канонические расхождения в вероисповедании, а не договариваться о поступлении бестолкового чадушка стал. Славка была уверена, что при всей строгости воспитания, отец бы предпочёл, чтобы она стала героиней передачи «Беременна в шестнадцать», чем поступила на кафедру военной журналистики. Материнство имело шансы исправить неугомонный характер, военная журналистика – нет.
– Ты-то, конечно, сама, – кивнул Саша. – Я блог твой читал, классно пишешь, фотографируешь отлично, прирождённый журналист. Ну и физподготовка отличная, – он ободряюще окинул взглядом Славу, говоря, что не только навыки в боевых искусствах произвели впечатление.
Таким взглядом на Славу посмотрели впервые. Она немного растерялась, глупо улыбнулась в ответ. Не было у неё опыта в делах амурных, несмотря на то, что с детства больше с парнями дружила. Увлечения такие, где девчонок маловато. Но друзей она в качестве мужчин не рассматривала. Никого не рассматривала, если честно.
Может, виной тому физиология – Слава была невысокая, худая, спортивная, как мальчишка-подросток. С не очень-то выраженными женственными формами. Может, психология пацанки, своего парня для точно таких же парней-приятелей.
Они пересекались в университете время от времени. Саша не был навязчив, вроде и не ухаживал, как полагается парню, но интерес к себе Слава ощущала. Проснулся женский инстинкт. Подсознание подсказывало, что все эти с виду неважные разговорчики, переброски ничего не значащими сообщениями в мессенджерах – начало чего-то грандиозного. Возможно, того, что продлится всю жизнь.
Несколько раз они выбирались в город. Встречались на нейтральной территории, без сонма любопытных глаз. Саша оказался отличным собеседником, весёлым парнем, со схожими интересами со Славой.
Не сказать, чтобы совпадало всё-всё-всё, но он точно был не против девушек в борьбе, собирался пойти в поход, подняться в горы, заняться скалолазанием. Всегда мечтал, но в центральной полосе гор нет, а средств у семьи на путешествия сына не было. Отец рано умер, мать тянула их с братом одна, что в селе непросто. Потому энергию Саша тратил на помощь, как финансовую, так и руками, а не на развлечения.
Слава отлично всё понимала, хоть и родилась, как говорится, с серебряной ложкой во рту. Во-первых, отец воспитывал их с сестрой в строгости, да такой, что ровесникам не снилось. Встали в полный рост устои, в которых вырос, плюс возраст не позволял росткам либерализма пробиться сквозь патриархальный головной мозг. Во-вторых, огромный круг общения, друзья-приятели, не все из которых могли похвастаться и средним доходом. Полунищих студентов из периферии хватало. Слава была в курсе вкуса дешёвых пельменей, сколько стоит общественный транспорт, и как прожить на условные сто рублей в неделю. Квест тот ещё, но выполнимый.
Постепенно они с Сашей начали сближаться. Он всё чаще откровенно говорил о своих чувствах, проявлял эмоции, оказывал неоднозначные знаки внимания, красноречивые, ясно говорящие, что его интересуют не только совместные прогулки и походы в кино.
Правда, с семьёй знакомиться отказывался, афишировать их отношения не хотел, а это были уже отношения. Иначе не скажешь. Слава с полной уверенностью считала Царёва Александра своим парнем.
И этому Слава нашла объяснения. Опасался Саша её высокопоставленного отца, братьев, мать-профессора боялся. Он, выросший в простой семье, живущей натуральным хозяйством и на средства технички в школе, попросту не знал, как вести себя в окружении таких особ. Ляпнет что-нибудь, оступится, не понравится… Понятные страхи, объяснимые.
Славе же в голову не приходило рассказывать о своих личных отношениях семье. Не их ума дело. Взрослая, самостоятельная, самостоятельно решает с кем встречаться, с кем жизнь строить.
Сама не заметила как, Слава начала всё чаще платить за Сашу в кафе, ресторанах, кино. Он страшно стеснялся, ругался, но она настаивала. Ей действительно ничего не стоило, а он деньги сэкономит, матери с братом пошлёт. Мысленно она считала их своими родственниками, заботилась таким образом. Не всем везёт быть обеспеченными, родным Саши не повезло, но ни он, ни они не были хуже Славы просто потому, что ей посчастливилось.
Саша начал настаивать на близости, раз уж они в отношениях, хватит за ручки ходить. Вот только Славе взбрело в голову, что всё должно быть романтично, как… как в турецких сериалах, если она смотрела хотя бы один раз, конечно. На романтику же у Саши денег не нашлось.
Тогда Слава сама сняла номер в дорогой гостинице с шикарным видом, заказала ужин, свечи, цветы. Устроила такой романтик, что лучший голливудский режиссёр захлебнулся бы от зависти. Продумано было всё, от цвета простыней и меню, до аромата духов и нижнего белья самой Славы.
На себя тоже не поскупилась. Всё было безупречно, элегантно, именно так, как мечтает каждая девушка, во всяком случае, как оказалось, мечтала Слава.
До встречи с Сашей она не думала о неглиже последних коллекций. За внешностью следила ровно настолько, насколько нужно в молодости. Время от времени посещала косметолога, чаще после походов, использовала приличные крема с SPF защитой, бальзамом премиум-класса для волос и поборола рост волос на теле. С её-то постоянными шатаниями по лесам-долам это было важно.
Украшательством себя не грешила. Никакого маникюра, упаси господи, с цветочками. Ярким педикюром или сложными причёсками себя не утруждала. Всё должно быть чисто и функционально.
Перед тем злосчастным вечером же расстаралась так, что себе не верила, когда смотрела на себя в высокое зеркало номера с огромной кроватью по центру, где всё должно было произойти… случиться.
Саша пришёл вовремя, немного смущаясь, подарил скромный букет роз. Вёл себя немного странно, будто нервничал. А может, и правда нервничал, Слава же волновалась, почему он не мог? Всё-таки такой важный шаг, такой решающий… Всё на свете решающий, в одночасье.
Определяющей дальнейшую жизнь, как думалось Славе.
Саша был такой нежный, такой деликатный, такой настоящий. Если бы когда-нибудь Слава мечтала о принце, он был именно таким, даже фамилия у него была замечательная – Царёв. Мысленно Слава уже стала Царёвой.
И всё же что-то отвлекало Славу, она чувствовала какой-то подвох, какой – понять не получалось. Ведь она хотела. Должна была хотеть, вон какую работу проделала, денег заплатила прорву, даже маникюр сделала. С крошечными цветочками, но цветочками же!
Когда бельё было почти снято, Слава судорожно искала в себе признаки физиологического возбуждения, эмоционально она, кажется, была готова, дверь в номер бесцеремонно открылась. Кто-то открыл замок и зашёл, словно к себе домой.
На пороге появился старший брат Игнат. Слава судорожно закуталась в простыню, не понимая, что происходит, даже на возмущение сил не хватало. Это же бред какой-то, сюр! Инсталляция в духе современного искусства под название «Охренели решительно все!»
– Слав, оденься, – коротко сказал Игнат, отводя взгляд к панорамному окну. – Сейчас же! – гаркнул он.
Удивительно, но она растерялась, наверное, первый раз в жизни растерялась по-настоящему. Она была готова к любым, самым сумасшедшим ситуациям, рядом не стоящими с понятием «норма».
Прыгала с парашютом не один раз, восемнадцатилетие встретила на многослойных тропах для скалолазания в долине Арко Италии, совершила банжи-прыжок с Башни Макао в Китае, но здесь и сейчас растерялась, как никогда и нигде.
– Телефон сюда! – отчеканил Игнат прямо в лицо Саши, который сначала побагровел, потом побледнел до пугающе мелового цвета.
Саша встал, закутался ниже пояса простыней, прошлёпал босыми пятками к узкой полке, взял телефон, который стоял у стены, упираясь, как на подставку.
Игнат молча взял телефон, придавил палец Саши к панели, чтобы разблокировать. К своему ужасу Слава увидела, что режим камеры был включён и направлен прямо на кровать.
Покопавшись немного в телефоне, Игнат не просто удалил запись, он обнулил всё до заводских настроек. Посмотрел на стоявшего памятником Сашу, сжал зубы и процедил:
– Сам расскажешь?
– Что? – отшатнулся Саша, бросая затравленные взгляды на Славу, с глаз которой словно пелена в одночасье слетела.
Ведь в Царёве Александре нет ничего, совершенно ничего, на что можно было обратить внимание, зацепиться хоть за что-нибудь. Симпатичная внешность, да, но таких симпатичных парней половина университета, вторая – откровенные красавцы, такие, что девчонки глаз не сводят. Слава же на внешность человека обращала внимание в последнюю очередь, главное то, что он несёт миру, какой вызов может бросить.
– Как решил устроиться за счёт Владиславы, узнав, чья она дочь, – прошипел Игнат. – Как поспорил с приятелями, что охомутаешь генеральскую дочь, не просто генеральскую, а дочь самого Калугина. Как превратишь её в ручного хомячка. Хомячка, сука! И как на всякий случай снимешь на камеру то, что должно было происходить здесь, чтобы использовать, если «хомячок» окажется не слишком сговорчивым.
– Господи… – отшатнулась Слава, сжимая заледеневшими руками горло.
Казалось, загорелось всё тело, её затрясло одновременно от холода и жара. Тело покрылось гусиной кожей, руки затряслись, словно в лихорадке, она начала задыхаться. Стены закачались и начали рушиться на неё многотонной массой. Тошнота поднялась и выплеснулась прямо на белый ковёр из натуральной шерсти.
Голову обхватило кольцо невыносимой боли, которая перетекала в переносицу, лишая возможности вдохнуть, в грудь, не позволяя выдохнуть, в солнечное сплетение, доставляя неописуемую боль.
– Ты просчитался, Царёв!
Голос Игната был последним, что осознанно услышала Слава.
Дальнейшее она никогда в жизни не пыталась вспомнить. Слишком больно, слишком невыносимо, слишком слишком. Никакое живое существо не желает вспоминать, как живьём с него сняли кожу.
Вот и Слава не желала. Не любила. Не могла. Не хотела. Нет!
Помнила лишь разговор Игната по телефону с каким-то Славой… и что на аватарке «Славы» была фотография беззаботно улыбающегося Вячеслава Павловича Андронова.
Глава 2
Ночь Слава провела в квартире Игната, под утро улизнула, не оставив ни записки, ни сообщения. Невозможно было видеть непривычно деликатного, говорящего, как по минному полю ступающего, брата. Шуру – его жену, поглядывающую с жалостью и болью, которую скрыть не могла. Не умела притворяться.
Приехала к себе в однушку на окраине города, завернулась в одеяло, попыталась заснуть, сон не шёл. В голове проносились картинки встреч с Сашей, как в цветном, без устали крутящемся калейдоскопе.
Странным было то, что боли от любви она не чувствовала, или боли было настолько много, Слава была так полна ею до краёв, что отделить одну от другой не выходило.
Вот – боль разочарования. Вот – тоска по любимому. А вот – ужас унижения. Чувства смешались, перепутались, переплелись в тугой, ядовитый, бесконечно шипящий, отвратительный комок, вызывающий точно такую же бесконечную тошноту.
Четыре дня она не выходила из дома, правда, на телефонные звонки Игната отвечала. Понимала, если не ответит хотя бы раз – двери взломает толпа добрых молодцев, брат церемониться не станет, если заподозрит неладное.
Забилась в угол, как дикий зверь, попавший в капкан, и с остервенением грызла собственную лапу, чтобы выбраться, вырваться, впустить в туго стянутые лёгкие глоток свежего воздуха.
Ничего не выходило, шипение слышалось всё громче, ядовитые твари прогрызали дыру не только в сердце, но и в душе, разуме, во всём, чем была Слава, из чего состояла… Ночью на пятые сутки, проведённые почти без сна и еды, Слава почувствовала, что сходит с ума – форменным образом, на самом деле.
Необходимо было что-то делать, каким-то образом скинуть с себя груз, который тащить попросту больше не могла. Не получалось. Для деятельной, всегда оптимистичной, с тысячей планов на жизнь и сотней на ближайшую неделю Славы, существование зажатой в угол амёбы с обгрызенной лапой было невыносимо на физическом уровне.
В полузабытьи Слава подошла к зеркалу. Из отражения на неё смотрело лицо больного, обречённого на погибель человека. Впалые щёки, сухие, сжатые в узкую линию губы, провалившиеся глаза, тёмные глазницы, даже не синие – чёрные. Всклокоченные, грязные волосы – вот они-то и привлекли странное, болезненное внимание.
Русые, густые, по пояс, со здоровым блеском даже в таком состоянии. Они смотрелись чем-то инородным, отталкивающим, будто это они источали яд и шипение, как змеи Медузы Горгоны.
Схватила ножницы, резанула у чёлки почти под корень. Увидев упавшую безжизненную прядь, впала в забытье, очнулась, когда все волосы были срезаны. Жалкие сантиметровые неровные остатки торчали пугающими пеньками, подчёркивая впалые щёки и худобу всей фигуры, но Слава в этот момент испытала то, что можно назвать подделкой на облегчение. Грубое, сваянное на одном колене, но облегчение.
В забытьи она свалилась на кровать, вдохнула в половину груди, что было достижением, и провалилась в поверхностный, болезненный, но всё же сон.
Проснулась под вечер, побродила по квартире, как оголодавшая акула, рванула с вешалки косуху и, как есть, в пижаме в красную клетку, рванула в первый попавшийся в микрорайоне ночной клуб.
Музыка прошивала тело, алкоголь бурлил в крови, позволяя забыться, табачный дым заглушал ростки боли, которые умудрялись прорываться сквозь одурманенное сознание.
На ненормальную, полулысую, стриженную клочками девицу косились посетители. Охрана не спускала глаз, однако выставить вон не пытались. Банковская карточка, которая щедро прикладывалась к терминалу, не позволяла.
Славу несло на волнах эйфории, умноженной на отчаяние, боль, чувство, что изваляли в грязи, дёгте, и выставили на посмешище посредине главной площади, так, что каждый юродивый тыкал заскорузлым пальцем и кричал о её позоре.
Чудовищный коктейль из эмоций и алкоголя, который нравился всё больше и больше, и в который Слава погружалась с радостью отъявленного мазохиста в надежде сдохнуть в пароксизме нахлынувших противоречивых чувств.
В дальнейшем она не могла вспомнить, что происходило той ночью. Лишь обрывки разговоров, какие-то фразы, вырванные из контекста, быстро тающее содержимое лицевого счёта и сверкающую, кружащуюся иллюминацию ночного города из окна несущегося вдоль проспекта такси.
Проснулась Слава в чужой квартире, поняла это сразу, ещё до того, как открыла глаза. По запаху, внутреннему ощущению, которое нашёптывало, что необходимо валить подобру-поздорову, где бы, с кем бы она ни находилась.
С трудом открыла глаза, уставилась сначала на потолок с трещиной вдоль балки, скосила глаза вбок, какое-то время разглядывала видавшие виды штору и стоящий вдоль стены диван-книжку со скомканным гобеленовым покрывалом. Для полноты картины не хватало ковра с лебедями или оленями.
Интересно, где она?.. С кем?..
Рядом раздался громогласный, богатырский зевок. Слава резко обернулась, голова внезапно закружилась, к горлу подступила желчь, которую удалось с трудом сдержать, не вывернуть тут же, на кровати.
Широкая мужская спина с развитыми мышцами выглядывала из-под белой простыни, ряд родинок убегал по позвоночнику вниз. Была видна крепкая, покрытая светлыми волосами нога. Коротко стриженные волосы на затылке топорщились во все стороны.
Что ж, наверное, так даже лучше, – мелькнула мысль у Славы, но была прервана порывом тошноты, который сдержать не получилось. Обхватив горло, она рванула в сторону уборной, благо квартирка была типовой, не заблудишься.
Перегнувшись, она блевала, сотрясая тесное пространство. Штормило во все стороны, Слава едва не врезалась лбом в бачок унитаза – оказывается, она была всё ещё пьяна. И сильно пьяна.
Сильные мужские руки подхватили тщедушное тело Славы, удержали голову, позволив освободить желудок от оставшегося алкоголя.
Сколько же она выпила накануне? Каким чудом жива?.. Зачем она жива? Скопытиться в пьяном угаре было бы отличным выходом, более приятным, чем то, что происходило здесь и сейчас.
– Жива, Чебурашка? – спросил мужской, чуть хриплый голос.
– Жива, крокодил Гена, – огрызнулась Слава, с трудом выпрямляясь во весь рост, чтобы поглядеть, с кем же потеряла своё «сокровище».
Не зря готовилась, выходит… Не так романтично, как задумывалось, а в целом – насрать.
На неё смотрел молодой парень с дерзким, наглым выражением. Можно сказать красивый, интересный точно. Во всяком случае, нереально синий цвет глаз определённо можно было отнести к достоинствам, как и телосложение. Отличная фигура, спортивная, подтянутая – это Слава могла сказать точно.
Не так и плохо, мог попасться какой-нибудь престарелый дедок, морщинистый и пузатый, а этот ничего так… Будет не стыдно вспомнить. Противно немного, конечно, что греха таить. В глубине души Славы ещё жила романтичная девушка, которой нужна была сказка «первой ночи» и вся романтичная хрень, которую скармливали девочкам едва ли не с рождения. А в целом – терпимо.
– Э-э-э, – выставил вперёд руки незнакомец. – Чебурашка, ты чего? Даже не думай, не было у нас ничего. Даже не поцеловались ни разу. Я тебя, пьяную в сопли, утащил из клуба, чтобы приключения на свою задницу не нашла.
– А что так? – Славка двинулась в сторону кухни в поисках стакана воды, во рту сушило страшно. Ужасное состояние, как только люди регулярно напиваются? Зачем? – Не нравлюсь? – она резко обернулась, окинула взглядом парня, на котором из одежды были только трусы.
– Да как тебе сказать…
– Да как есть, так и говори, – небрежно махнула рукой Слава. Действительно, ведь плевать, нравится она этому парню или нет.
– Человек ты наверняка хороший, – уверенно заявил идущий за ней по пятам, – но внешне, прости, жуть дартмурских болот. Ты из психушки сбежала, что ли? Или рак у тебя?
– На себя посмотри, – буркнула Слава, скорее машинально, обижаться не было сил и желания.
В это время она проходила мимо покосившегося, из дешевого ДСП, шкафа-купе с зеркалом во всю дверцу. Уставилась на себя – нда-а-а… действительно, из психушки сбежала. Голые, худые ноги с торчащими коленками, футболка, едва прикрывающая зад в хлопковых трусах, тощее лицо с выступающими скулами, волосы…
Протянула пятерню к плешивому ёжику на собственной голове, прислушалась к себе. Странно… бесконечного ядовитого шипения, которое изводило несколько дней, не было слышно. Худая, страшная «Чебурашка» была скорее мертва, чем жива, но к клеткам поступала кровь, лёгкие вырабатывали кислород, внутренние органы, включая сердце, исправно работали.
Не так и плохо.
– Я с парнем рассталась, – слегка морщась, ответила Слава, показывая на собственную «причёску».
– Нормальные девки каре ибашут, а ты, значит, это… – усмехнулся парень, подмигнул, глядя в глаза Славе через зеркало.
– А я ненормальная, – давясь нервным смехом, ответила Слава.
– Виктор, – протянул руку для рукопожатия.
– Владислава, лучше просто Слава, – ответила Слава, крепко сжав мужскую, сильную ладонь.
– Ладно, пошли похаваем чего-нибудь, а то мне съезжать через несколько часов. Я здесь проездом, хату снял посуточно, думал, оторвусь с какой-нибудь симпатичной крошкой напоследок, а попалась ты.
– Напоследок? – уточнила Слава. – Ты сам не из психушки сбежал, или, может, рак у тебя?
– Не, – вальяжно ответил Виктор. – На военную базу в жопу мира отправляют, долг Родине отдавать, там из девиц, говорят, только правая рука в наличии.
– Ну прости, что испортила тебе планы, – загоготала Слава.
– Да ладно, чего уж, прощаю.
Расстались они через час, обменявшись контактами. Слава пригласила в гости, когда вернётся из своей «жопы мира». Пообещала познакомить с симпатичными подружками, если уж она рожей не вышла. Виктор сказал, что заскочит, не упустит случая, в свою очередь пригласил в Воронеж, мало ли, окажется в их краях. От девицы, которая выстригает себе плешь на голове всего можно ожидать. Воронеж – нормальный вариант, не Северный полюс в трусах на босу ногу.
По пути домой Слава зашла в первую попавшуюся парикмахерскую. Мастер с пирсингом в носу и синими волосами долго ходил вокруг поминутно засыпающей клиентки, разившей перегаром на весь салон. В конце концов, взял машинку и обкорнал ровным, полсантиметровым слоем, убрав у висков и на затылке почти под ноль. Нормально вышло, по-чебурашечьи.
Появление Славы в университете произвело настоящий фурор. На дочь генерала, которая постриглась практически налысо, ходили смотреть, как на редкий экспонат выставки народного хозяйства.
Спинным мозгом она ощущала нездоровый интерес к себе, вспыхнувший с новой силой. Виной тому «преображение», измождённый вид, который за день-два пройти попросту не мог, или история с Царёвым, Слава не знала. И разбираться не собиралась. Достаточно того, что педагоги, все как один, вопросов не задавали, уважительной причины из-за отсутствия на занятиях не требовали – вот это хорошо. На остальное плевать с высокой колокольни.
Сашу Слава не встретила ни в первый день, ни во второй, ни в третий. Не то, чтобы сильно интересовала его судьба, но червячок сомнений, какой-то противной жалости, тоски грыз, заставляя оборачиваться поминутно, искать в толпе знакомый профиль. Увидеть хотя бы одним глазком. Зачем, Слава этого не знала, копаться же в себе опасалась…
Выяснилось, что Царёва она больше не увидит. Всегда спокойный и рассудительный, он устроил драку, нанёс тяжёлые телесные повреждения сослуживцу, за что был в тот же день отправлен на «губу» – гауптвахту, и вскоре отправится на «дизель» – в дисбат. Никто не мог точно сказать, кому именно Царёв нанёс травмы, то ли приятелю Петухову, который ходил целый и невредимый, сияя лощёной красной мордой, то ли Самсонову, который точно не выглядел избитым.
