Наталия Миронина
Орешек для трёх Золушек
– Мама, ну так получилось, что мы переехали сюда. Так получилось, что я вышла здесь замуж. И не могу же я срывать Хайнриха с места и отличной работы только потому, что в Москве вокруг нас было почти десять миллионов человек. А здесь – несколько тысяч.
Софья Леопольдовна посмотрела на дочь и поняла, что своими жалобами доставляет Ане нравственные мучения – разорваться между настроениями матери и желаниями мужа практически невозможно. «Из любой ситуации найдется выход. Пока у меня есть здоровье и какие-то деньги, я буду путешествовать!» – решила она и совершила свою первую поездку. Поехала недалеко – в Берлин, на театральный фестиваль. Войдя во вкус и обнаружив, что на территории маленькой Европы путешествуется легко и комфортно, она уже не ограничивалась известными туристическими местами. Софья Леопольдовна, буквально закрыв глаза, наугад выбирала точку на карте и ехала туда. Иногда это были милые захолустные города, просыпающиеся только часа на четыре в день – пара с утра, пара – вечером. В остальное время городки казались пустынными – все их жители работали или копались в садах. Софье Леопольдовне это очень нравилось – она пыталась представить, как бы жила, если бы вернулась на землю своих дальних немецких предков раньше, когда была помоложе. «Ну, скорее всего, поселилась бы в большом городе. И вышла замуж. Впрочем, а что мне мешало сделать это еще раз в Москве?!» – проблема несовершенного и упущенного ее порой мучила.
Софья Леопольдовна была исключительно интересной дамой, очень худой, плоскогрудой, с узкими бедрами. Это позволяло ей в любом наряде выглядеть молодо и современно. В одежде она предпочитала стиль слегка небрежный. Впрочем, в этой небрежности скрывалось предостаточно расчета. И брюки, широкие, чуть длиннее положенного, и свободный свитер, и широкий шарф – все было подобрано, выверено, просчитано. Когда Софье Леопольдовне исполнилось сорок пять лет, ей пришлось надеть очки. Она слегка расстроилась, поскольку те превратили ее в занудную училку. Но потом она, с интересом изучая историю эмиграции, наткнулась на фильм об известной певице Ларисе Мондрус. «Вот то, что мне надо сделать!» – подумала про себя Софья Леопольдовна и на следующий день отрезала длинные волосы. Теперь это была задорная моложавая женщина с короткими вихрами, в несколько смешных очках. Софья Леопольдовна купила себе круглую роговую оправу – такие были в моде лет семьдесят назад. Ее облик от этого только выиграл. И не было мужчины, который не оглянулся бы вслед столь удивительной женщине.
– Мама, а как долго ты пробудешь в Москве? – поинтересовалась дочь Аня, наблюдая, как мать собирает вещи.
– Не знаю. Посмотрю на обстоятельства, на погоду. Жить есть где, что же волноваться заранее.
– Я и не волнуюсь. Я просто не хочу, чтобы ты скучала, тосковала.
– Я и не буду скучать. Некогда. У меня там столько встреч!
– Ну, ну, – с сомнением отозвалась Аня.
Софья Леопольдовна сделала вид, что ничего не услышала и не поняла. Она совершенно не хотела вступать в уже ставшую привычной полемику на тему: «Что же тебе, мама, не сидится дома?» Объяснить это, не затронув каких-то личных моментов, было сложно. Оставалось только напомнить дочери, что Софья Леопольдовна всегда была активной и подвижной. К тому же имелось у нее подозрение, что дочь сама тоскует по прежней московской жизни, что сама никак не впишется в новые условия и что присутствие матери притупляет ее внутреннее одиночество. «Большая уже. А если я умру? Что она делать будет? Пусть сама справляется!» – думала Софья Леопольдовна.
В Москве она останавливалась в их собственной крохотной квартирке на окраине города, где мать и дочь перед окончательным отъездом сложили старые вещи. Те, которые выбросить жаль и которые никто никогда никуда не перевозит, а выбрасывает через несколько лет после упрямого хранения. Приезжая туда, Софья Леопольдовна бочком пробиралась сквозь залежи старых, тщательно упакованных вещей, первым делом вытирала пыль, мыла пол и расстилала в углу комнаты белую плотную ткань. На ней она расставляла свою идеально чистую обувь и сумки. Почему-то последнее действие ее успокаивало и служило настоящим началом московского вояжа. Несмотря на волнение дочери, в этой загроможденной квартире Софья Леопольдовна чувствовала себя отлично. Во-первых, она была одна, во-вторых, без угрызений совести предавалась воспоминаниям о прошлых годах. В каждый приезд Софья Леопольдовна разбирала одну из коробок с вещами. В этом не было необходимости – ничего из них не увозилось в Плеттенберг, ничего не выбрасывалось. Смысл этого занятия – перелистывания старых вещей – был в воспоминаниях. В-третьих, здесь она могла запросто в два часа ночи поужинать и попить чай. И не надо было ходить на цыпочках и поджимать губы от напряжения, боясь звякнуть чашкой и загреметь ложкой. Дома с девяти вечера соблюдалась тишина: Хайнрих ложился спать рано – к шести утра он должен был быть на своем заводе. Здесь она чувствовала ту свободу, которой ей недоставало дома и которая невозможна, когда под одной крышей живут два поколения.
Марбург и Веймар Софье Леопольдовне понравились, а вот в Лейпциге лил дождь, погулять по городу не пришлось – несколько часов Софья Леопольдовна провела в кафе и книжных магазинах, где можно было с удобством почитать. К вечеру она добралась до аэропорта, а поздней ночью оказалась в Москве. Как только она вошла в здание аэропорта, как только вдохнула эту сложную смесь московских запахов, так сразу же почувствовала необычайную приподнятость – помимо того что она погуляет по московским улицам, она будет жить одна и, самое главное, наконец встретится с подругами. При мысли о них Софья Леопольдовна горделиво расправила плечи – она любила приятельниц, но неизменно чувствовала превосходство перед ними. Она одна из них троих сумела – не побоялась – кардинально изменить жизнь, переехав в другое государство. Она одна так активно путешествует, что свидетельствует о молодости ума и тела. Софья Леопольдовна любила подруг, но амбиции порой были сильнее.
Глава вторая
Первой к месту встречи подошла Ольга Евгеньевна. Убедившись, что приятельниц еще нет, она придирчиво оглядела себя в огромное окно находящегося здесь кафе. Ольга Евгеньевна поправила волосы – ей показалось, что затянутый узел растрепался, потом одернула платье, разгладила манжеты и, достав помаду, старательно накрасила губы. Сложив губы, словно собиралась произнести звук «о», она промокнула их салфеткой и только тут заметила, что ее передразнивают. От волнения перед предстоящей встречей Ольга Евгеньевна не заметила, что прямо за стеклом расположен столик, за которым что-то едят двое мужчин.
«Господи, вот незадача!» Ольга Евгеньевна густо покраснела и быстро передвинулась вправо – там ее надежно прикрыла стена. «Неудобно получилось! – продолжала она переживать про себя. – Но выгляжу я отлично. Ни грамма лишнего веса, и лицо свежее, и одета… Так сразу и не скажешь, что бабушка». Она выпрямилась и переложила маленькую сумочку в другую руку. Даже со стороны было заметно, что она довольна собой.
– Ну, что ты воображаешь! Все равно мы уже старые тетки!
Голос раздался откуда-то сбоку. Ольга Евгеньевна оглянулась и увидела сухопарую, одетую, словно подросток, даму. На носу дамы сверкали смешные очки, которые делали ее похожей на черепаху.
– Софа! Ты! – Ольга Евгеньевна даже не успела обидеться, она была так рада видеть старинную подругу и так хорошо помнила ее несколько язвительную манеру говорить.
– Я. Кто же еще!
– Дай-ка я тебя поцелую, – Ольга Евгеньевна обняла подругу и горячо ее расцеловала. В ответ Софья Леопольдовна коротко коснулась губами ее щеки.
– Ты отлично выглядишь! – Ольга Евгеньевна была искренне доброжелательна.
– Дорогая, а как ты хочешь, если я все время на колесах. Я дома бываю раз-два в месяц.
– Софа, не понимаю, ты работаешь? – удивилась Ольга Евгеньевна, поражаясь тому, как молодо и современно выглядит подруга. «Лена права – волосы надо было давно отрезать! С этим кукишем на голове я просто древность», – промелькнуло у нее в голове.
– Леля, ты когда этот свой пучок уберешь?! Ты просто себя губишь!
– Брось, Софа! Ничего не гублю! Не выдумывай! Мне не идут эти короткие стрижки. У меня лицо бледное. – Тут Ольге Евгеньевне вдруг захотелось сказать, что лицо у нее не только бледное, но и тонкое, с почти прозрачной кожей, такие лица встречались на портретах Рокотова. А представьте красавиц Рокотова со стрижкой?! Нонсенс!
– Ну да! Ну да! Аристократизм и стрижки – вещи несовместимые! Леля, ты все играешь в эти игры?!
Ольга Евгеньевна смутилась и тут же рассердилась. Вот в этом была вся Софья – деликатности никакой. И зачем намекать на ту весьма анекдотичную и неловкую историю из прошлого, когда Ольга Евгеньевна, собравшись вступить в Дворянский Союз, тратила время и деньги на подтверждение своей аристократической родословной.
– Мне нужно найти сведения до тысяча девятьсот шестнадцатого года, – все разговоры Ольги Евгеньевны начинались одним и тем же. Софья Леопольдовна, чьи предки евреи, еще не успевшие в шестнадцатом году породниться с немецкими аптекарями, тогда жили за чертой оседлости, не могла сдержать язвительности:
– Ты уж сразу в монархический союз вступай. А там, глядишь, вспомнят о союзе архангела Михаила. Лель, ты меня заранее предупреди…
Затея Ольги Евгеньевны тогда закончилась почти ничем. Вернее, закончилась как надо – она разыскала следы своих родственников, нашла даже документальное подтверждение, что ее прапрапрабабка была фрейлиной во дворце. Но как только все эти сведения были получены, интерес Ольги Евгеньевны к Дворянскому Союзу угас. Так же резко, как возник. Появились дела более важные, более насущные, а самое главное, более интересные. На память об этом временном помешательстве остался большой альбом с фотографиями, справками, выписками. Ольга Евгеньевна не любила вспоминать о том всплеске аристократических амбиций, а Софья вот сейчас взяла и напомнила. Ссориться и обижаться было глупо, а потому Ольга Евгеньевна просто ответила:
– Брось. Я сама уже не помню те времена, а ты все их мусолишь…
– Я не мусолю, а предупреждаю твои неверные шаги.
И в этой фразе была вся Софья. Ну действительно, никто из них, кроме, разумеется, Софьи, не ставил перед собой такой важной задачи, как оберегать подруг от ошибок.
– Софья, ты лучше скажи, как Аня? Она счастлива со своим Хайнрихом?
– С Хайнрихом? – Софья Леопольдовна на секунду задумалась, а потом улыбнулась. – Конечно! Конечно, счастлива. Леля, Аня обрела вторую родину – в дочке достаточно немецкой крови, а язык она знает так же хорошо, как и русский. Она со школы читает книжки на немецком. Ей хорошо, она влилась в ту жизнь… Хайнрих помог…
Ольга Евгеньевна слушала подругу и завидовала – как просто у той все получается: одна страна, другая, путешествия, дочь, читающая на двух языках. Одним словом, весь мир на ладони. А вот она, хоть и прекрасно знает итальянский, путешествовать, уезжать далеко от дома не любит. Иногда Ольге Евгеньевне кажется, что брак с тем итальянским парламентарием не состоялся именно по этой причине: из-за страха к перемене мест, а рождение близнецов было лишь поводом.
– Да, это здорово. И ты молодец – знаю, что путешествуешь… – великодушно похвалила подругу Ольга Евгеньевна.
– Леля, я себе и представить не могу, что значит быть дома пять дней подряд. Все равно куда… – Софья Леопольдовна умолкла на полуслове.
– Ты, наверное, всю Европу объездила уже. – Ольга Евгеньевна не заметила заминки и снова почувствовала невольную зависть. Софья Леопольдовна была такой независимой, такой самостоятельной, такой всемогущей в своих желаниях, что собственная жизнь показалось Ольге Евгеньевне ограниченной и неподвижной.
– Ну, не всю, но большую часть, – спокойно, словно ничего удивительного в этом не было, заметила подруга.
– И работать успеваешь…
– Да, подключили к социологам. У нас проблема – старение нации, боятся, что скоро некому будет рожать, работать и кормить стариков, – важно сказала Софья Леопольдовна, словно находилась на передовой немецкой социологической науки, а не выполняла довольно рутинную работу. Помолчав, она огляделась:
– Слушай, что-то Зинаида опаздывает, а курить ужасно хочется.
– Ты так и не бросила? Я, например, со всеми привычками дурными завязала, – Ольга Евгеньевна с некоторым превосходством посмотрела на подругу.
– Это с какими, Леля? Ты же не курила, не пила ничего крепче березового сока и никогда не занималась чревоугодничеством.
– Ну, не скажи. Сладкое я все-таки любила. И жирненькое тоже. Но сейчас – ни-ни. Холестерин и прочее.
– Господи! И у тебя на это есть время?
– Чтобы что-то не делать, время не нужно, – нашлась Ольга Евгеньевна.
– Зануда, – бросила Софья Леопольдовна. – Ты хоть с этим своим техником-химиком разобралась?
Ольга Евгеньевна покраснела, словно первоклассница у доски.
– Мы расстались, – только и ответила она, подытожив несколько лет сложных отношений с женатым мужчиной. Подруги были в курсе и, разумеется, отговаривали ее от продолжения этого безнадежного романа.
– Ну, теперь вижу, что с дурными привычками ты действительно завязала, – промолвила Софья Леопольдовна и закурила.
– Куда же Зина делась? И почему мы не могли приехать прямо к ней? Что-то она темнит… – Софья Леопольдовна, с удовольствием затянувшись сигаретой, приготовилась с не меньшим удовольствием обсудить странности поведения Зинаиды Алексеевны.
– Не ломайте себе голову, так просто удобнее, – раздался громкий голос Лопахиной. Она вышла из машины, и приятельницы залюбовались ею – высокая, крепкая, рыжеволосая, она была большой и вместе с тем ладной. Платье, чуть свободное, тем не менее выгодно подавало фигуру, а легкие замшевые сапожки подчеркивали красоту сильных ног.
– Вот это да! Зина, ты просто красавица. И какие роскошные у тебя волосы! – Ольга Евгеньевна опять безотчетно дотронулась до своего маленького, похожего на лепешечку пучка. Не рядом с Софьей Леопольдовной, а рядом с громоздкой Лопахиной, пышущей здоровьем и энергией, она растерянно почувствовала себя немолодой.
– Быстро в машину! Все стынет! – скомандовала Лопахина.
– Надеюсь, ты не лихачишь?! – спросила Софья Леопольдовна и добавила: – Я, например, терпеть не могу Рим только по одной причине: там не могут ездить, не нарушая правила. Все несутся сломя голову. Ну, понятно, темперамент.
Лопахина что-то собралась было ответить, но в этот момент Ольга Евгеньевна произнесла с каким-то упрямством в голосе:
– А внучкам моим уже по пять лет. Совсем барышни.
Подруги закричали в один голос:
– Обставила! Обошла всех! Ах ты, Лелька, а молчала! Ты что же это скрывала? Вот молодец!
Ольга Евгеньевна растерялась от такой реакции, а потом наконец счастливо и довольно улыбнулась:
– Девочки, да мне все некогда было. Я же и мама, и папа, и бабушка, и учитель… Я ведь с ними вожусь… Иногда так устаю, что уснуть не могу.
– А детский сад? Няня? В Германии женщины очень ценят свободу, оставаясь при этом прекрасными матерями.
– Ага, прекрасные матери, чьи дети в саду и с нянями, – съязвила Лопахина, заводя машину.
– Если ты подумаешь об этом не банально, то поймешь, что тут есть рациональное зерно. Для ребенка очень важно, чтобы родители росли, состоялись как личности в плане карьеры.
– Софа, это вопрос спорный. Не будем ломать копья, – примирительно отозвалась Лопахина. Она, как и Вяземская, вспомнила, как любит Софья спорить и как не любит прислушиваться к чужому мнению. Ольга Евгеньевна не проронила ни слова. Она рассматривала бегущий пейзаж и ловила себя на мысли о том, что за последние пять лет не была нигде, кроме квартиры, двора, где гуляла с Машей и Сашей, и дачи в Софрине. «Я совсем одичала», – вдруг подумалось ей.
– Куда мы едем? – Софья Леопольдовна вдруг обратила внимание на сменившийся пейзаж – вместо домов появился лес.
– Ко мне, девочки, – отозвалась Лопахина.
– А ты что, на дачу нас везешь?
– Нет, – ответила Лопахина, лихо повернула на маленькую дорожку, и машина подкатила к аккуратному белому забору.
– А что это? – Ольга Евгеньевна выглянула в окно.
– Приехали, выходим! – скомандовала Лопахина. Она выскочила первая и открыла дверцы, помогая выйти подругам.
– Так, что тут у нас за пряничная избушка?! – Софья Леопольдовна указала на дом Лопахиной, который виднелся из-за забора. Лопахина счастливо рассмеялась – подруга дала очень точное определение ее маленькому жилищу. Вид действительно был сказочный – нарядный беленый забор с красными кирпичными столбиками, ворота и калитка с чугунными литыми украшениями. За забором, в обрамлении двух елей, стоял невысокий остроконечный дом, окна и деревянный балкон которого пестрели яркими цветами герани. Ее Лопахина частично вырастила сама, частично купила. Теперь, глядя на все это вместе с подругами, она гордилась не только собственными достижениями, но и настойчивостью и терпением, с которыми обустраивала жилище. В этой картинке было столько уюта, порядка, идиллии, что хотелось улыбнуться от умиления.
– Это – твой дом? – Софья Леопольдовна полезла за сигаретой. В голосе заядлой путешественницы, пожалуй, впервые чувствовалась растерянность. В машине ее огорошила Ольга Вяземская, которая, оказывается, уже бабушка, а Лопахина сумела построить дом.
– Да, девочки. Недосыпала, работала как лошадь, отказывала себе во всем, но дом построила.
– А московскую квартиру, конечно, продала. – Софья Леопольдовна, закурив, пришла в свое обычное критическое состояние духа.
– Конечно, нет! Двое сыновей взрослые, женятся, хоть один с жилплощадью будет!
– Разумно, – не могла не признать Софья Леопольдовна.
– Так, ну, что мы стоим, проходите! – Лопахина отворила калитку, и все прошли в малюсенький сад, имевший все тот же ухоженный, вылизанный вид. Каждая клумба, каждый куст были на своем месте и выглядели так, словно росли здесь с незапамятных времен.
– Зина, как же здорово! Как уютно! – Ольга Евгеньевна вспомнила свою дачу, которая состояла из отдельных участков, более-менее убранных и абсолютно заваленных буреломом и заросших травой и подлеском.
– Ты не представляешь, как я всего этого добивалась! Вы еще не видели мой огород! Вот полюбуйтесь!
Все прошли по тропинке за угол дома, и взору открылась картина овощного и салатного благолепия. Несколько грядок были покрыты квадратиками разноцветной зелени – от нежного травянистого до свекольно-бурого. Аромат укропа, петрушки, кинзы витал в воздухе. А может, это только так казалось – настолько впечатляющим был вид этого маленького огорода. Небольшую изгородь обвивали стебли зеленого горошка, а по обочине грядок поднимались подсолнухи. Они только-только начинали свой рост, еще не появились головы соцветий, но зелень, чуть мохнатая, образовала естественную изгородь.
– Лопахина, это не огород, это – произведение искусства. – Софья Леопольдовна признала совершенство сотворенного, но тут же добавила: – Хотя это не так сложно, все можно найти в немецких книжках по садоводству…
– Софа, заткнись, – вежливо попросила Вяземская, сохраняя абсолютно аристократический вид. Вообще, глядя на ее фигуру в муслиновом тончайшем сиреневом платье, на каблучках, с маленькой сумочкой и с пучком на макушке, очень хотелось вспомнить отчеты королевской хроники: «Ее Величество на выставке цветов и злаков».
– Заткнусь, – неожиданно кротко отреагировала Софья Леопольдовна.
– Девочки, прошу в дом! Должна вас, с одной стороны, огорчить, с другой – порадовать. Сыновья уехали – решили не мешать нашей «пьянке», как они выразились. Муж тоже занят, если и приедет, то очень поздно. Фотографии отсутствующих покажу, зато нам никто не будет мешать.
– Это хорошо, каждый должен чувствовать свободу и уместность своего присутствия, – снисходительно заметила Софья Леопольдовна.
– О, очень жаль! Я так хотела увидеть твоих сыновей. Я помню их подростками! – пожалела Вяземская.
Как легко заметить, в этих двух замечаниях проявилась разница характеров женщин.
Войдя в дом, подруги не могли не почувствовать тесноту. Места в нем было мало, но при этом все оказалось так разумно размещено, что опять прозвучали возгласы удивления и восхищения.
– Зина, как все удобно! – Ольга Евгеньевна кивнула на самый высокий шкаф, в котором стояли и книги, и безделушки, и макеты каких-то машин.
– На заказ сделали, для наших масштабов найти что-то подходящее в магазине почти невозможно.
– Здорово! Очень здорово! – Вяземская вдруг представила такой шкаф в своей комнате – как практично: для каждой мелочи предусмотрена своя полочка, а места он занимает совсем немного.
– Послушай, уж коль ты строила сама, почему не сделала дом просторнее? – Софья Леопольдовна практичным немецким глазом увидела все те проблемы, которые могут возникнуть в этом жилище.
– Софа, причина одна – деньги. Деньги. Я не могла размахнуться, потому что должен быть запас. Неприкосновенный запас. Сама понимаешь, нам не по двадцать лет. Вдруг кто жениться задумает, или что случится, не дай бог!
– Так, никого и ничего не слушай. Удобнее и уютнее места я не видела. А ты знаешь, в нашем Софрине дома всякие. И у соседей в гостях я была. Зина, это лучшее, что я видела, поверь мне!
– Спасибо тебе, – Лопахина обняла подругу.
– Нет, мне тоже очень нравится, – спохватилась Софья Леопольдовна, – я просто рассуждаю.
– Девочки, мойте руки, садимся за стол! Честно говорю – готовила не я. Заказала в известном ресторане, я с ним часто работаю. Обещали, что для нас все сделают исключительно хорошо!
Возникла небольшая суета: сталкиваясь в узких местах маленькой гостиной, подруги устремились в ванную, где привели себя в порядок – причесались, помыли руки и зачем-то перед самым обедом подкрасили губы. «Знаешь, я не совсем понимаю, зачем Зиночке этот огород, она могла бы там поставить маленький гостевой дом – ну, одна комнатка, гостиная, где всех принимают, а жилое пространство неприкасаемое», – зашептала Софья Леопольдовна под шум льющейся из крана воды.
Вяземская не вступила в сепаратные обсуждения:
– Софа, ты в гостях, не лезь с замечаниями. Как люди смогли, так и сделали.
– Нет, ну я же просто так…
– Софа, я тебя хорошо знаю… – Ольга Евгеньевна примирительно, но вместе с тем предостерегающе улыбнулась.
Когда они вернулись в гостиную, на столе уже были закуски, лепешки, дымилось горячее.
– Подруги, начнем с шампанского, а потом будем пить кьянти. Из Италии привезено, настоящее…
– Ах, Италия! – вдруг неожиданно воскликнула Ольга Евгеньевна, подруги посмотрели на нее с удивлением и сожалением. Они не раз обсуждали этот странный поступок Вяземской, когда она отказалась от явного счастья и любви.
– Он тебе хоть иногда пишет? – поинтересовалась Софья Леопольдовна и спросила, обращаясь к хозяйке дома: – Я закурю?
– Кури! – махнула рукой та. – К мальчишкам гости приезжают – проветриваю потом два дня. Муж только ворчит.
– Софа, не надо, перекусим, пойдем в сад, там покуришь, – Ольга Евгеньевна выразительно посмотрела на подругу. Дело в том, что Вяземская уже сталкивалась с мужем Лопахиной и вынесла о нем весьма неласковое суждение. «Да он просто хам! Как Зину угораздило выйти за него, да еще двоих детей родить?!» – подумала она тогда, но вслух никогда ничего не говорила, а только, помня об этом впечатлении, старалась, чтобы Лопахиной не доставалось от мужа из-за подруг. Но Софья не заметила предостерегающего взгляда, а может, не сочла нужным заметить. Она аппетитно затянулась сигаретой и обратилась к Вяземской:
– Так ты скажи нам, он пишет тебе? Или ты ему?
Теперь наступил черед Лопахиной укоризненно взглянуть на Софью:
– Сначала мы выпьем за встречу. За нашу дружбу, за будущее. А потом уже примемся вопросы друг другу задавать!
Женщины подняли и сомкнули бокалы. Затем настал черед угощения – все действительно оказалось очень вкусным, свежим, по-восточному острым. Было много южной зелени, которая заполнила пряным ароматом весь домик. И за трапезой подруги наконец утратили настороженность, которая неизбежна после долгой разлуки, после неизвестности – а какие перемены случились с ними, как поменялся характер? Сейчас, за столом, стало понятно, что они не переменились, были точно такими же, как и пять лет назад, и семь, и десять. Стало ясно, что они сохранили присущие им черты, не приобрели ничего такого, что отвратило бы их друг от друга, что время и обстоятельства не испортили их.
– А помните…
– А помнишь…
– А как было здорово! – то и дело слышалось в гостиной, и становилось ясно, что в первую очередь такие встречи важны из-за воспоминаний.
– Так ты бабушка?! – взоры подруг в какой-то момент обратились к Вяземской.
– Да, – радостно откликнулась та, – бабушка.
– Почему ты никому не написала, не позвонила, не сказала?!
– Девочки, все было так сложно, так непонятно. Дочка чувствовала себя не очень хорошо, я боялась сглазить.
– Ну да, о своем итальянце когда-то писала романы на пяти листах.
– Я же объясняю, очень много забот – двойня! Вы представляете, что это такое?!
– Если честно – нет! – подняла брови Софья Леопольдовна.
– Да уж, – Лопахина покачала головой. – И что же – все на тебе?
– Зачем ты спрашиваешь? Не знаешь Лелю? Конечно, на ней, – возмущенно заметила Софья Леопольдовна и добавила: – Родители, небось, сели на шею и ноги свесили.
– Нет, зачем ты так, – улыбнулась Вяземская, – я сама действительно все взвалила на свои плечи, но это стоит того. Я ведь не только вынянчила девочек, я теперь их воспитываю, прививаю манеры.
– Дворянские, – не удержалась Софья Леопольдовна.
– Представь себе, именно такие манеры у моих внучек. И образование, я хочу, чтобы они получили разностороннее. Родителям некогда, времена наступили другие.
– Времена всегда одинаковые. И деньги нужно зарабатывать, и детей воспитывать, – вздохнула Лопахина.
– Верно. Деньги я тоже зарабатываю. По-прежнему преподаю итальянский, но главное – главное – девочки. Вы не представляете, что они уже умеют делать!
– Ты что же, сама и обучаешь их?
– Господи, Софа, а что тут сложного?! Пока им пять лет – букварь, счет, истории всякие, наблюдения за растениями. Это нетрудно. Тяжелее воспитывать. Ты смеешься надо мной, над тем, что я стараюсь привить им хорошие манеры, но, согласись, им легче будет в жизни. От этого может зависеть и удачное замужество, и карьера.
– Верно, совершенно верно, – задумчиво произнесла Лопахина.
– Я не отрицаю важности поведения, но и придавать ему такое значение… И рафинированность в этом смысле бывает смешна. Жизнь стала иной.
– Не соглашусь, любые времена были благосклонны к тем, кто уважает других. А манеры – это именно то самое.
Софья Леопольдовна хотела поспорить, но вмешалась Лопахина:
– Леля, скажи, а дочка не ревнует тебя к ним?
Вяземская, помолчав, ответила:
– Думаю, немного. Конечно, ей хотелось бы больше времени проводить с детьми, но дела, работа. В общем, без меня Лене было бы очень трудно. Она так и говорит: «Никаких нянь, никаких садиков! Пусть девочки будут с тобой!»
– Ты счастлива? – Софья Леопольдовна подняла бровь.
– Да, – торопливо ответила Ольга Евгеньевна, – я даже не представляю, что будет, если вдруг…
– Что – вдруг?
– Ну, они вырастут, в школу пойдут…
Подруги залились смехом:
– Ты что?! Они, конечно, вырастут, и бабушка будет не так нужна! Это же нормально.
– Ох, девочки, не говорите… – голос Ольги Евгеньевны дрогнул, и она быстро повернулась к Софье Леопольдовне:
– Расскажи, как же ты все успеваешь? И работаешь, и столько путешествуешь! Слушай, мне, конечно, не очень удобно спрашивать, но ведь это дорого стоит – путешествия!
Софья Леопольдовна усмехнулась:
– Видишь ли, в Европе все немножко не так, как у нас. Там все близко…
– И дорого! Знаю я – ездила. Расстояние двести километров – почти двести евро!
– Но для работающего человека это вполне приемлемо! И вообще, надо творчески подходить к таким вопросам.
– Это как?
– Ну, скидки, акции, заранее купленные билеты. Я все привыкла планировать, а потому всегда плачу меньше.
– Ну что же, это разумно! Но Софа, скажи, неужели тебе не хочется побыть дома? Делами домашними позаниматься, в уюте посидеть, книжки почитать, что-то приготовить? Неужели тебе больше нравится «на колесах» всю жизнь проводить? – Лопахина посмотрела на подругу.
– Ну, Зина, что ты! Она же не каждую неделю ездит! – возмутилась Вяземская.
– Каждую, почти каждую. Я как-то подсчитала – в месяц я дома не больше восьми дней.
– Так, подожди… Это получается два дня в неделю? Слушай, так ты, считай, дома вообще не живешь!
– Ну почему…
– Нет, ты все-таки объясни, я не понимаю, куда ты ездишь и почему так часто?
– Леля, я всегда хотела посмотреть мир. Понимаешь, всегда. Когда еще училась в школе, я по вечерам брала атлас мира, такая коричневая книжечка у нас была, и рассматривала там разные страны. Я больше всего любила не физические карты, а те, где указаны дороги, города, промышленность стран. Я рассматривала и прямо себе представляла, как переезжаю с места на место, гуляю по городам. Тогда мне все казалось таким близким, легко достижимым. Но потом я выросла…
– Да, понятно… Потом этот вечный выбор: деньги на зимнюю одежду ребенку или летняя поездка к морю. Затем ребенок подрастает и просит купить уже джинсы не на рынке, а в магазине. И не просто джинсы, а именно такие, которые стоят почти месячный оклад. А кроме джинсов еще нужны куртки, шапки, рубашки! Господи, да какие тут путешествия, в самом деле! Софа, ты совершенно правильно живешь! Ты все правильно делаешь! Ты заработала этот образ жизни! Заслужила! Ну что делать, если деньги нам доставались тяжело…
– Знаешь, я тоже иногда так думаю, начинаю переживать, корить себя. Это бывает тогда, когда вдруг, внимательно прочитав отчет банка, понимаешь, что на все свои поездки ты потратила огромные деньги. Если их сложить, то получится изрядная сумма, часть которой можно было бы оставить Ане и Хайнриху. Ну мало ли, ребенка рожать вздумают… Еще что-нибудь…
– Ага, ты мало сделала для Ани? Не выдумывай. Они люди взрослые, работающие, ты не должна по этому поводу переживать. Хотя, конечно, какой-то запас должен быть, на всякий случай. Но всего лишь запас, твой резерв!
– Ну, это есть. Я откладываю деньги. Много не получается, но откладываю…
– Вот это правильно. А из-за путешествий даже не переживай. Ты имеешь на это право. И вообще, где написано, что родители должны во всем себе отказывать, помогая детям?
– Ну, ты же понимаешь, дети, как не думать о них!
– Софа, а как Аня относится к тому, что ты так часто отсутствуешь?
– Ей приходится считаться с этим. Она же не может мне диктовать… И потом, я самостоятельная. Работаю, получаю небольшое пособие от государства… Я вполне могу себе позволить этот образ жизни.
