Наталия Миронина
Месяц на море
Глава четвертая. Москва в гостях у Питера. День второй и третий
Заснула она моментально. Почти не слышала шагов Колесникова, не слышала шума воды на кухне, стука кухонных шкафчиков. «Что он там возится, поздно уже…» – промелькнуло у нее в голове, и она провалилась в сон.
А утром ее разбудило солнце. Александра даже на минуту забыла, что она в Петербурге – таким ярким и радостным было все вокруг. Архипова с силой раздвинула шторы, отодвинула тюль и раскрыла окно. Воздух был свеж и бодрил. «Ах, надо куда-нибудь поехать!» – подумала она и, накинув халат, вышла из комнаты.
– Я вот что думаю: надо съездить в Кронштадт. Такой день будет! На море штиль. Ах, как я люблю все морское! – громко сказала она. Колесников встретил ее удивленным и несколько недовольным взглядом.
– Ты еще не умывалась? – спросил он, словно не слыша.
– Доброе утро, – рассмеялась Архипова, – еще не умывалась, но не переживай. Умоюсь, почищу зубы и приму душ.
– Это хорошо, – сухо ответил Сергей Мефодьевич, но Архипова не услышала. Она думала только о планах – очень хотелось поехать в Кронштадт.
– Да, вчера отличный был день, спасибо тебе. – Архипова прошла к столу и взяла с тарелки гренку. Тот был горячий и масленый. – О-о-о, это просто божественно! – Александра жевала гренку, озираясь в поисках сыра или джема. – Ты просто гений.
Колесников уронил ложку, полотенце и боком покинул кухню. Из комнаты послышались его слова:
– У тебя на сборы полчаса, если хочешь поехать в Кронштадт. Дорога не близкая, и возвращаться надо засветло.
Архипова не тронулась с места, а только взяла вторую гренку:
– Ты жаришь их на сливочном масле? Я – на растительном. Конечно, твои вкуснее. Так что с Кронштадтом?
С гренкой в руке она прошла в комнату. Колесников невразумительно буркнул, отвернулся к шкафу, залез туда по пояс и стал сосредоточенно что-то перекладывать.
– Да собирайся, одевайся… – донеслось до Архиповой из шкафа.
Александра перестала жевать. «Господи, да он же стесняется на меня посмотреть! Халат короткий!» – вдруг догадалась Архипова. Действительно, халат открывал ее смуглые ноги, на груди он распахивался, потому что Александра все время забывала пришить верхнюю пуговицу. Справедливости ради надо сказать, что в халате она не ходила, предпочитала джинсы и шорты. И дома, и в отелях.
– Ладно, спасибо за гренки, пошла в душ, как велено, – вздохнула Архипова. Закрывая за собой дверь, она услышала, как Колесников покинул свое импровизированное убежище в шкафу.
Завтракали они под наставления Колесникова.
– Мне нравится этот твой свитер. – Сергей Мефодьевич указал на грубой вязки кофту с глухим воротом. – Вообще, я считаю, что одежда – это такая лакмусовая бумажка, это опознавательный знак, сигнал «свой – чужой».
– Друг Аркадий, не говори красиво, – рассмеялась Архипова. Колесников удивленно посмотрел на нее.
– Это «Отцы и дети». Базаров так говорит своему другу Аркадию. Неужели не помнишь? Выражение стало опять популярным. Одежда – это всего лишь одежда.
– Ну, не спорь, – начальственно произнес Колесников.
– Это еще почему? – удивилась Архипова. – Почему нельзя спорить?
– Отрицать очевидные вещи не стоит, – снисходительно начал Сергей Мефодьевич.
– Ах, очевидные… Что можно сказать о человеке, который носит такие ботинки, как у тебя? Что та самая лакмусовая бумажка показывает?
– Какие ботинки? – опешил Колесников.
– В которых ты был на вокзале, но которые ты – ура! – не надел в театр.
– А, – Колесников возмущенно посмотрел на нее, – а что с ними не так?
– Они страшные, немодные, грубые, некрасивые, неэлегантные… Такие ботинки раньше грузчики носили, но сейчас уже даже они не носят. Есть специальный вид обуви для таких профессий.
– Что за ерунда! – возмутился Сергей Мефодьевич. – Это прекрасные румынские ботинки. Их продавали на распродаже, еще талоны тогда были. Я две пары взял.
Архипова поставила чашку на стол и пристально посмотрела на Колесникова. Он отводил глаза, но наконец не выдержал:
– Ну что? Что?
Оба расхохотались.
– Да, согласен, дурацкие ботинки, – махнул рукой Сергей Мефодьевич. – Сам понимаю, но рука не поднимается выбросить. Новые же.
– Конечно, конечно, – серьезно подтвердила Александра, и они опять расхохотались.
«Славный такой, когда не пыжится, не пускает пыль в глаза и не строит из себя всезнайку», – подумала Архипова.
– Сережа, спасибо тебе, – сказала она и прикоснулась к его руке.
– Да не за что, не за что, брось… – забормотал Колесников и подскочил со стула.
В Кронштадт они ехали долго. Шоссе было пустым, но Колесников ехал чуть ли не шестьдесят километров в час, а то и медленнее. Ругался на прохожих, полицию, водителей и даже ворон.
– От них один вред, они отвлекают, – ворчал он. Архипова не знала, как реагировать. Всерьез ворчание воспринимать не хотелось – пришлось бы спорить и доказывать обратное, а потому она молчала, рассматривая пейзажи. Иногда восклицала:
– Смотри, усадьба! Ой, море близко! Как красиво!
Колесников косился на нее и упрямо продолжал ворчать.
Наконец они доехали до Кронштадта. Было решено машину оставить на большой стоянке у вокзала, город обойти пешком, перекусить и двинуться в обратный путь.
– Нам надо выехать не позднее шестнадцати часов, – сказал Сергей Мефодьевич. Архипова хотела спросить, куда так спешить, но передумала. «Сейчас пойдем гулять, и все станет на свои места – забудет он про свои шестнадцать часов!»
В этом городе она бывала и раньше. С людьми, которых любила сама и которые любили ее. Только давно это было – и вспоминания уже превратились лишь в призраки ощущений, запахов и настроений. Она не могла вспомнить детали тех поездок, но, проходя по знакомым улицам, как бы переживала все заново.
– Знаешь, в чем беда людей нашего возраста? – вдруг спросила она Колесникова.
– В чем? – он даже остановился.
– Мы никому не нужны. То есть как тела, как объекты жизни нужны. Но что внутри нас – никому не интересно.
– Я давно это понял. Еще когда Вера болела.
Архипова внимательно на него посмотрела.
– Это другое. Это горе. Горем поделиться нельзя. Что бы ни говорили. А я о прошлом. Оно нужно только нам. Да и настоящее – тоже. Как ты объяснишь, что для тебя весна?
Архипова вдруг хотела рассказать, как уходила ее мама. Тогда тоже была весна. Она уже было открыла рот, как вдруг опомнилась. «Я только-только сказала, что наши воспоминания никому не нужны, и тут же… – подумала она. И в это время раздался голос Сергея Мефодьевича:
– Так, надо точно прикинуть, сколько времени займет наш маршрут…
– Какой маршрут? – не поняла Архипова.
– Нашей прогулки. В Питер нужно выехать не позднее четырех часов.
– Да брось ты! Давай просто бродить. Здесь так хорошо!
– Что хорошего?
– Ты же морской человек, – рассмеялась Александра. – Разве здесь не твое место силы?
– Ах, оставь эти глупости! Место силы? Придумают же такое.
– Согласна. Я тоже слабо верю в подобные клише. И все же…
– Послушай, какая разница? Море, пустыня, небо… Человек не должен зацикливаться на одной точке. Он должен быть готов в любое время сняться и уехать.
– Куда?
– Да хоть куда. Если там ему будет лучше? Или обещают, что будет лучше.
– Но так же нельзя… А как же привязанности, привычка. Тоска…
– О, это для бездельников. Для тех, у кого нет ответственности. Я всегда рассуждал иначе. Мне было там хорошо, где я находил пользу для моей семьи. Например, деньги. Или условия, или возможный рост, который даст и первое, и второе.
– С одной стороны правильно, с другой стороны…
– А другой стороны нет, – заметил Колесников, – другой стороны нет. Если у тебя голова на плечах и ты ответственный человек – другой стороны нет.
Архипова задумалась. Она примерила услышанное на себя. Как она поступала всю жизнь? Так уж точно следовала интересам семьи? И не было ли отступлений от этого правила? Да и вообще, было ли такое правило?
– Ты о чем задумалась? – спросил Колесников.
– О твоих словах.
– Это правильно, – назидательно произнес он, – учиться никогда не поздно.
– Верно. А еще полезно вдруг понять, что, к счастью, жила не по бухгалтерским законам, а по человеческим.
– Это мои законы бухгалтерские?
– Да, – улыбнулась Александра. – Ты же никогда не интересовался, нужна ли твоим домочадцам та самая выгода, которую ты преследовал? Может, они были бы счастливы и без изменений.
– Сомневаюсь. Вот ты, например, работаешь. А моя дочь вообще могла не работать. Сдает свою квартиру и живет на эти деньги. Молодая, свободная, в достатке.
– Сойти с ума от безделья не побоялась бы? Или крестиком будет вышивать на скамеечке?
– Ну отчего же… Что-нибудь нашла бы себе…
Архипова рассмеялась:
– Судя по твоему тону, ты сам в это не веришь.
Сергей Мефодьевич оттопырил губу – верный признак, что не согласен и раздражен. Архипова вздохнула и предложила:
– Пошли куда глаза глядят. Просто погуляем по этому замечательному городу.
Она поняла, что посетить с этим человеком дорогие ей места не получится. Либо придется что-то долго объяснять, либо он одним словом уничтожит то важное настроение, которое сопутствует воспоминаниям. «Ладно, хорошо, что вообще выбрались сюда», – подумала она и с этой минуты не спорила, не ввязывалась в обсуждения, не восторгалась. Она просто шла рядом. Где-то через двадцать минут на перекрестке Колесников вдруг остановился:
– Ну и что? Что это за прогулка? И что здесь интересного? Чего мы сюда приехали, столько времени потеряв на дорогу?!
Архипова растерялась.
– Ну хочешь, поехали обратно.
Она хотела добавить, что его дурное настроение буквально уничтожает все живое вокруг, но не стала. К любопытству прибавилась жалость. «Интересно, что сделало его таким? Таким… таким…» – Александра пыталась подобрать определение, но не могла.
Обратная дорога была копией их предыдущих поездок: машина тащилась со скоростью телеги, Колесников ворчал. К причинам недовольства мужчины добавилась и сама Архипова.
– Вот зря я тебя послушался. Знал, что в этот Кронштадт ехать не надо. Ничего там нет хорошего.
– Сережа, там мои воспоминания, – мягко улыбнулась Архипова, – история моей семьи. Поездки с дочерью, дорогими людьми. И несмотря на скомканность прогулки, мне было хорошо.
Сергей Мефодьевич ничего не ответил.
Питер встретил их пробками. Но, к удивлению Архиповой, Колесников больше не ворчал и не злился. И даже не отпускал злых реплик в адрес водителей.
– Ты устала? Ты хочешь переодеться? Или, может, отдохнуть? – вдруг спросил он. В голосе звучала забота.
– Я? – растерялась Архипова. – Да нет, я не устала. В Питере готова носиться без отдыха, без сна.
– Серьезно? – Колесников повернулся к ней. – Понимаешь, я тут билеты в одно место купил. Хотел сюрприз тебе сделать. Но ты так загорелась Кронштадтом…
– Сюрприз!
– Да, поэтому я тебя оттуда и увез так быстро. Думал, опоздаем.
– А что это за место?
– В Русском музее иногда устраивают концерты. Сегодня там играют «Виртуозы Москвы». Спиваков. Билетов мало. Зал камерный. Представляешь? Среди картин, за окном Михайловский сад, узорная решетка, освещенная фонарями. Думаю, это тебе понравится!
– Ох, Сергей. – Архиповой стало стыдно за то, что она так плохо думала о своем спутнике.
– Что «ох»? Ты не любишь Спивакова?
– Господи, я люблю Спивакова. И сюрпризы люблю. И когда обо мне заботятся, тоже люблю.
Колесникову было приятно это все слышать, но виду он не подал, нахмурился, глядя, как поворачивает впередиидущая машина.
– Так ты переодеваться будешь? Отдыхать будешь?
– А время еще есть?
– Конечно. Эти концерты начинаются в девять часов. Они недолгие.
– Конечно, мне бы хотелось переодеться. В такое место идти надо нарядной.
– Ну, ты во всем выглядишь отлично, – великодушно произнес Сергей Мефодьевич.
Архипова погладила его по руке – она бы поцеловала Сергея в щеку, но уже знала, что он не любит нежностей и терпеть не может, когда его отвлекают во время вождения.
Дома Александра быстро приняла душ, волосы уложила как можно приличней – без вихров и хохолков. Надела удлиненную черную юбку, тонкий джемпер и повесила на шею много цепочек. Пока она переодевалась, Колесников возился на кухне.
– Ужинать пойдем после концерта! – прокричал он сквозь закрытую дверь. – Это тоже маленький сюрприз. Но перекусить надо. Легко и полезно.
Архипова вышла из своей комнаты, и Сергей Мефодьевич покачал головой:
– Выглядишь просто супер. И как же тебе идет такая прическа!
– Какая?
– Такая. Спокойная, тихая…
– Гладкая, ты хотел сказать.
– Именно. Ты просто богиня с ней.
Александра глянула на себя в зеркало – смотрелась она и правда хорошо, но была похожа на какую-нибудь примерную ведущую теленовостей. Ни волосинки лишней, ни прядки.
– Я рада, что нравится.
– Очень, – закивал Колесников, – но садись перекусить.
– Ого, – произнесла Александра, глядя на тарелки с большими и нарядными бутербродами.
– Авокадо, половинка яйца, кусочек рыбки – и все это на рисовом хлебце. Второй бутерброд – масло, сыр, капля меда, виноградный джем, сушеный финик. Хлебец из ржаной муки. Чай с мятой.
– Слушай, ты где-нибудь этому учился? – совершенно серьезно спросила Архипова.
– Нет. Сам себя развлекал, когда остался один. Да и дочь хотелось побаловать.
– Ты молодец!
– Спасибо, – было видно, что похвала приятна Колесникову. – Извини еще раз, что выдернул из Кронштадта.
– Не переживай. Я тоже должна была тебя спросить. Тем более ты говорил, что придумал программу на все три дня.
– Конечно. Мне хотелось, чтобы тебе было интересно.
– У тебя уже получилось, – серьезно сказала Архипова.
Бутерброды были вкусными. Но Александра осталась голодной.
– Я все понял, – рассмеялся Сергей Мефодьевич, – но есть больше не дам. Иначе ужина не получится.
– Дай хоть шоколадку, – попросила Архипова.
– Конфетку, – коротко сказал Колесников и добавил: – Ты совершенно не приучена к дисциплине.
Архиповой это понравилось: вдруг оказался рядом кто-то, кто решил заняться ее воспитанием. «Неплохая игра, милая», – подумала она, но вдруг вспомнила, что в Москве ее ждет Станислав Игоревич Бажин, который предан ей много лет и заботится о ней по-настоящему, без всяких игр.
– Допивай чай, иди отдохни, выходим через полчаса.
– А ты?
– Что я? Я помою посуду и буду одеваться.
– А, хорошо. – Архипова удалилась в комнату и улеглась там на диван.
Через полчаса в дверь постучали.
– Не заперто, – откликнулась Архипова.
Дверь распахнулась, и она охнула. Перед ней стоял Колесников, но будто бы преобразившийся. Куда-то исчез прежний, слегка сутулый, немного «заброшенный» мужчина – и перед Архиповой оказался высокий, стройный в дорогом синем костюме человек. Под пиджаком – голубая рубашка с модным коротким воротником. Брюки в меру заужены, на ногах черные модельные туфли.
– И это ты?! – воскликнула Архипова.
– Нет, Каменный гость! – сказал Колесников.
– С ума сойти! Господи, да какой же ты красивый, элегантный, какой представительный!
– Ну уж… – едва ли не покраснел Сергей Мефодьевич.
– Я тебе серьезно говорю! Как можно было себя прятать в такую одежду, как прежде?!
– Не могу же я ходить так каждый день!
– Почему? Почему не можешь?! Ты проживаешь самое лучшее свое время! Дети взрослые, горести позади, воспоминания должны греть душу, здоровье есть, есть работа и средства! Чего ты ждешь? Почему не живешь?! Одежда, наряды, стиль – это тоже часть жизни!
– Ты удивительная, – улыбнулся Колесников.
– Я – нормальная, – отмахнулась Александра. Она не могла отвести глаз от мужчины, который стоял перед ней. Кроме того, Сергей Мефодьевич благоухал дорогой парфюмерной водой.
– И этот запах! – простонала она.
– Да это классика. «Дольче и Габбана». Девяностые, годы золотые и нищие.
– Класс! – только и вымолвила Архипова.
Вместо своего полупальто Колесников надел куртку-бушлат из синей шерсти. На шею повязал полосатый шарф.
– Знаешь, тебе очень все идет! И эти туфли.
– Я себе напоминаю средневекового феодала. Тогда носили пулены.
– Что?
– Пулены. Это такие башмаки с очень острыми носами. Их, между прочим, придумали польские модники тех времен.
– Да-да, и на картинах часто изображали. Но, прости, теперешняя мода весьма выдержана.
– Не знаю, после форменной одежды…
– Ну, это да. Хотя ты же уже штатский человек. Можешь себе позволить. Сейчас ты выглядишь великолепно. А шляпу носишь?
– Нет.
– А зимой? В Питере зимой и без головного убора?
– Иногда бывает.
– Хочешь, я угадаю? У тебя ондатровая шапка-ушанка.
– Не угадала. Волчья.
– Понятно. Тоже солидно.
– Разве плохо?
– Хорошо. Но я заметила, что в мужской моде есть два слабых места.
– Какие же?
– Головные уборы и сумки. И то и другое оставляет желать лучшего. Ничего для вас, бедных, не придумали.
Колесников сказал:
– Видишь ли, удачи с мужскими головными уборами обратно пропорциональны развитию прогресса. Чем дальше, тем хуже с шапками. Не могу не согласиться. А ведь касторовые шляпы – это было о-го-го! Из бобра делали. Из пуха бобрового.
– Из бобра?
– Да, но потом стали из зайцев пух щипать. Для бобров это было хорошо, для шляпников – плохо. Я бы сказал, ужасно!
– Почему?
– Заячий пух в работе тяжелый. Его химией надо было обрабатывать, а это сказывалось на здоровье. Шляпники работали, дышали парами, сходили с ума или умирали от отравления.
– Ого! – присвистнула Архипова.
– Вот, а казалось бы, просто шляпа. Но нам надо спешить, если не хотим опоздать!
Архипова промолчала – синий костюм и модная обувь произвели на нее впечатление. «Интересно, а как это он еще не женат? Как это его к рукам еще не прибрали? Красивый, непьющий, порядочный в важных вопросах, военный, работает, квартира, хорошая пенсия, хозяйственный, готовить умеет. Решительно не понимаю, почему еще холостой!» – размышляла она.
– Кстати, об одежде. Я решил, что буду жить скромно, неприметно. Не в смысле как миллионер Корейко. А просто – скромно. Для себя. Чтобы не понесло, как ту лошадь без поводьев.
– Да? – Архипова только теперь прислушалась к спутнику.
А Колесникова как будто подменили. Словно вместе с одеждой полностью изменился тон, жесты, темперамент. Рядом с Архиповой сидел не нервный и раздражительный человек, а спокойный, выдержанный, красивый мужчина, который решил довериться, решил быть откровенным.
– А твой характер тебе бы позволил пуститься во все тяжкие? – спросила вдруг Архипова.
– Думаю, нет. Но опасность есть всегда.
В этих словах проявился прежний Колесников.
– В любом случае у тебя же голова на плечах, а это как-то дисциплинирует.
– Почему ты до сих пор не вышла замуж? Ну почему ты одна? – вдруг спросил Сергей Мефодьевич.
Архипова растерялась.
– Знаешь, мне страшно, что в моей чистой квартире появится кто-то и нарушит порядок. Понимаешь? Я не хочу беспорядка. Ни в квартире, ни в жизни.
– И ты не боишься одиночества?
– Мне одной хорошо.
– Может, тебе кажется? Вот мне иногда кажется, что я сделал ошибку. Надо было жениться, пока не вошел во вкус холостой жизни.
– А что бы мешала тебе делать жена?
– Ничего не мешала. Но влияла бы на настрой. А настрой очень важен, когда занимаешься творчеством. Когда сочиняешь концерт или симфонию, нужно себя и ощущать соответственно.
Так Архипова поняла, что Колесников пишет не только песни, но и музыку. А еще поняла, что мечта стать музыкантом и композитором никуда не делась. Просто была задавлена практичностью.
– Погоди, – на всякий случай переспросила она, – ты говоришь о песнях, мелодиях? Так, для себя?
– Я о серьезных произведениях. Понимаешь, о симфонии, концерте для флейты и фортепиано.
– Ого! – она растерялась. Разговор на эту тему должен быть серьезным. Так, по дороге на мероприятие, это обсуждать нельзя.
– Сережа, давай я переварю все это? Ты упоминал о своем увлечении музыкой, но чтобы так серьезно обстояли дела…
– Я понимаю. Сам не хотел говорить, но это теперь часть моей жизни.
– Творчество – это очень серьезно, – произнесла с пафосом Архипова.
В Русский музей они приехали вовремя – слушатели только начали собираться. Архипова мельком взглянула на публику и сделала верный вывод:
– Люди солидные, но не всех интересует музыка. Главное – выйти в свет, чтобы заметили.
– Ну, мы с тобой не из их числа, – рассмеялся Колесников.
– Конечно, нет! Мы с тобой из числа ценителей! – сказала она.
Теперь рассмеялись оба.
Александре было очень приятно идти рядом с Колесниковым. Он фигурой, ростом, выправкой выделялся среди мужчин. «Господи, красавец какой внезапно мне достался!» – думала она, замечая, как женщины посматривают на ее спутника. Колесников же, казалось, не замечал этих взглядов. Сидел спокойно, и по его виду было понятно – он здесь ради музыки.
– А если бы я не приехала, ты бы с кем пошел? – вдруг шепотом спросила Архипова.
– Один, – совершенно не удивившись, ответил Сергей Мефодьевич.
– Брось! В такое место, на таких исполнителей? И один?
– Саша, перестань ерунду городить, – вдруг совершенно по-домашнему сказал Колесников. – Я же не спрашиваю, с кем бы ты гуляла по Питеру, если бы не я.
– Одна, – пожала плечами она.
Колесников лукаво на нее покосился, и они оба прыснули. Вокруг возмутились:
– Тише, пожалуйста!
– Тс-с!
– Прошу вас!
Этот концерт Архипова совершенно не запомнила. Она отметила, как прекрасно выглядит маэстро Спиваков, какая очаровательная солистка и какая милая первая скрипка. Она услышала знакомые звуки увертюры Верди, но все это были лишь эпизоды. Большую часть времени она разглядывала зал, сумерки Михайловского парка, картины и думала о том, как иногда причудлив путь событий. Только утром она обижалась на этого человека, возмущалась его черствостью, непониманием. Настолько возмущалась, что вдруг почувствовала равнодушие. «Как равнодушны мы бываем к грубым людям в трамвае. Наступили на ногу, не извинились, мы на секунду обиделись и… забыли!» – думала Александра под звуки скрипок. Она искоса посмотрела на Колесникова и обнаружила, что он весь поглощен концертом. Он не придуривался, а, казалось, полностью погрузился в звуки. «Любит он музыку, не придуривается. Интересно, что же он пишет?» – Архипова нашла руку Колесникова и сжала ее. Он не ответил, а чуть позже аккуратно высвободил ладонь.
Концерт был одноактным. Несколько небольших музыкальных произведений, рассказ маэстро о том, как возникла идея устроить такую встречу… Потом вышли спонсоры, что-то вручали солистам. Архиповой это было неинтересно, Колесников тоже проявлял нетерпение. Как только приличия позволили сорваться со своих мест, они оба бросились на улицу.
– Как хорошо на свежем воздухе, – сказала Архипова, – музыка тоже красивая, но…
– Душно, вот и вся проблема, – сказал практичный Сергей Мефодьевич.
– Странные мы. Народ там тусуется, обменивается мнением, не спешит, с бокалами шампанского бродит…
– А нам некогда, – привычно бросил Колесников.
– Куда мы можем спешить в такое время? Уже около двенадцати.
– Есть одно место. Туда тоже попасть непросто.
– О, – только и вымолвила Александра. Про себя она подумала, что не прочь бы уже лечь в постель.
Несмотря на поздний час, машин на улицах было полно. И опять Колесников приятно удивил ее. Он не ворчал, а ехал спокойно, мурлыкая себе под нос. Архипова прислушалась.
– «Сила судьбы», Верди.
– Что? – не понял Колесников.
– «Сила судьбы». Ты пытаешься напевать увертюру.
– А, да. Она мне очень нравится. Полнотой своей. И законченностью.
– Симфоничностью, я бы сказала.
– Молодец, правильно уловила.
«Знал бы он, что у меня тоже музыкальная школа за плечами и собиралась я быть пианисткой. Но лучше этого ему не говорить. Или я уже сказала?» – Архипова вдруг испугалась, что она совершенно не помнит их разговоров. «Как же так?! Он так интересно рассказывает… Вон про цилиндры, шляпы касторовые рассказал, а я не помню, о чем мы говорили неделю назад! Надо быть внимательнее, нельзя обижать человека!» – Архипова подобралась и стала внимать словам Колесникова.
– …Вот тогда они, его друзья, решили дописать его реквием… – донеслось до нее.
– Сережа, про реквием поняла, а куда едем-то?
– В ресторан. Нет, в кабачок. Там атмосфера такая, понимаешь… необычная. А вот мы приехали…
На стоянке, куда они заехали, горели огни. Вернее, факелы. Факелы крепились на высоких кольях и освещали площадку тревожными всполохами.
– Ну-ну. – Архипова разглядела человека в средневековой одежде.
Колесников бросил ему ключи:
– Отгоните на задний двор. Возвращаться на такси будем.
– Будет сделано, – поклонился человек в колготках, штанах-буфах и остроугольной шапочке.
– Это Робин Гуд? – тихо спросила Александра.
– Это его друг, – ответил Колесников не моргнув глазом, – так сказать, соратник по борьбе с английским империализмом.
– Феодализмом, – машинально поправила Архипова.
– Да без разницы.
Колесников взял ее за руку и повел в низкое здание, сложенное из крупных камней.
– Как они только его построили! – удивилась Александра.
– Не поверишь: подъемным краном, при помощи цемента. Достижения прогресса проникли даже в английскую глубинку.
На этих словах Архипова рассмеялась в голос. Так забавно было слушать человека в этой странной, почти киношной обстановке.
Они вошли в дом, преодолели три мощные ступеньки и оказались в полумраке зала. Повсюду стояли огромные столы, лавки. Сидели люди. Кто-то был в обычной одежде, кто-то в средневековых костюмах. Причем ряженые сидели многочисленными группами, громко разговаривали, смеялись, воздевали к потолку огромные пивные кружки.
– А вот и гости. – К ним подкатилась круглая тетка. Чепчик сидел набекрень, фартук был в пятнах, а из белой блузки вываливалась мощная грудь. Грудь тетка пыталась убрать на место. Удавалось ей это плохо.
– Мы…
– Да знаю. Вон столик в углу у очага. И тепло, и не на глазах. Когда парочки приходят, главное, их подальше от людей спрятать. А то начинают тут обниматься…
Колесников и Александра прошли в угол. В очаге пылали поленья. Здесь они были незаметны. Зато зал оставался как на ладони.
– Все как всегда? – обратилась тетка к Колесникову, потом перевела взгляд на Архипову. – Не подумай ничего, твой парень здесь один бывал.
– Я вообще не умею думать, – сказала Александра, немного одуревшая от гомона.
– Вот и правильно. Наше бабье дело простое: деньги давай, любовь получай и сваливай…
– Как? – растерялась Архипова.
– Успокойся, не обращай внимания, – шепнул Сергей Мефодьевич. Вел он себя уверенно – наверняка был завсегдатаем.
– Пытаюсь. Хотя для чего мы здесь? Чтобы внимание не обращать?!
– Чтобы поесть мясо кабана с можжевеловыми ягодами. Печеную репу, брюкву в сахаре и выпить эля.
– О боже, – простонала Архипова.
– Здесь потрясающе вкусно.
– А принадлежит сей кабак шерифу?
– Какому шерифу? – изумился Колесников.
– Ноттингемскому…
– Наверное. Не узнавал.
– А кто эти люди? В костюмах опереточных…
– Это актеры. Они тут для антуража.
– Тогда и посетителей просили бы приехать в костюмах.
– Так оно и было какое-то время, но потом само собой отменилось. Неизменным осталось только одно – запись сюда за месяц вперед.
Архипова склонила голову.
– То есть ты сюда записался, не зная, что я приеду.
– Почему? Я знал, что приглашу тебя. А вот и кабана несут, давай поедим!
Архиповой очень захотелось снять на видео вынос блюд – всю эту вереницу поваров, поваришек и совсем уж мелких поварят. Все лица были серьезны. За пояс повара было заткнуто полотенце не первой свежести, что, видимо, должно было подчеркивать аутентичность средневекового быта. Поварята при ближайшем рассмотрении оказались девицами кордебалета в огромных поварских колпаках.
– Вот, угощайтесь, – повар водрузил на стол огромное блюдо с кусками темного мяса. Вокруг лежали веточки зелени, красный редис и мелкая, с подпеченными бочками репка.
– Да уж… Шерифский ужин, – проговорила Архипова.
– Верно. Только шерифу сейчас не до ужина… – проговорил повар, и процессия удалилась. Круглая тетка подала эль в огромных кружках.
– Хлеба бы… – нерешительно попросила Архипова.
Принесли огромный, серый, припорошенный мукой каравай. Колесников отрезал ломоть ножом, который лежал на столе.
– Так, пока горячее – налетай, – сказал он и, подцепив тем же ножом кусок жареного кабаньего мяса, плюхнул его на тарелку Александры.
– Слушай, я не съем, много!
– А ты попробуй. Но сначала хлебни эля.
Эль был тепловатым, но от этого казался еще вкуснее – в холодном напитке оттенки порой не различишь. В эле, показалось Александре, было все: хмель, тмин, мята, что-то похожее на изюм… До конца она не поняла – зато выпила половину кружки залпом.
– Ого, – Колесников покачал головой, – ты ешь обязательно, в голову ударит.
– Ты довезешь? Ты же меня не бросишь в этом замке маркиза Карабаса?
– Ноттингемского шерифа, – поправил он ее.
– Да хоть так. Ты же верный рыцарь?
Архипова поняла, что хмель просто разит ее наповал.
– Сначала хлеб! – она попыталась отломить горбушку.
– Так хлеб уже порезан, – отнял у нее каравай Колесников. Потом он нарезал мясо на кусочки и стал кормить ее со своей вилки.
– Сначала нужно есть жирную мясную пищу. А потом уже хлеб, – приговаривал он, следя, чтобы она ела мясо. Потихоньку ее мозги встали на место, но в ногах еще чувствовалась слабость.
– А почему ты машину просил отогнать за задний двор? Здесь есть номера? Мы останемся здесь? – поинтересовалась Александра.
– Я тебя оставлю здесь, если ты будешь плохо есть, – сказал Сергей Мефодьевич, подкладывая на тарелку печеную репку.
– Ну и отвратительная штука этот наш родной продукт. Репа, – поморщилась она и аккуратно, двумя пальцами, положила надкусанную репку на край тарелки.
– Не скажи. Но если не хочешь…
– Отвратительно, не хочу. – Александра попыталась элегантно покачать головой.
– Тогда съешь овощи. Вот картошка. С укропом.
– Колесников, я не просто захмелела! Меня с ног свалило.
– Ничего страшного. Ты не дюймовочка, но я тебя дотащу.
Архипова собралась с силами, постаралась посмотреть лукаво:
– В номера?! Нет, ты скажи, мы останемся здесь? И будем спать в одной комнате? И в одной кровати? И под одним одеялом, – она хихикнула, – против одного одеяла возражаю. Я замерзну. Понимаешь, я нос укрываю, а спина – голая.
Колесников посмотрел на нее с осуждением.
– Я тебе похлебку закажу. Она на ноги тебя поставит.
– Меня поставит на ноги хороший секс и хороший сон. А перед этим – хороший душ. – Архипова рассмеялась и добавила: – Душ Шарко.
Что происходило потом, Архипова помнила слабо. Подавали что-то пряно-сладкое, Колесников нахваливал, пытался скормить ей, она сопротивлялась. Потом они ждали машину, воздух был холодным, она пыталась прижаться к Колесникову, и он вроде бы обнимал ее, а вроде бы и нет.
– Да что такое? – наконец возмущенно спросила она. – Ты можешь меня согреть?!
К счастью, подъехало такси. Архипова уселась, открыла окно и задремала. Она помнила, что раздевалась, чистила зубы, принимала душ, но все как во сне.
