Наталия Георгиевна Княжинская
Волшебный насос
Наверное, в глубине души я предполагала произвести эффект. Но никто и не обратил на меня никакого внимания! Ну босая, ну платье красивое… Впечатление мне удалось произвести разве что на своих коллег музыкантов. Это они твердили: «Ну, Княжинская, ты в своем репертуаре. Не можешь ты как все. Надо обязательно выпендриться».
А я была так счастлива, что хотелось взлететь над этим озером, лесом, аккуратным городом, и чтоб мое белое платье превратилось в белые крылья.
Помню, что воображение мое поразили цветочные клумбы. Словно кто-то расплескал краски! И каждую краску выметала аккуратная метелка, покрашенная в тот же самый цвет, над которым она застыла, словно в стоп-кадре. Красные, синие, фиолетовые, голубые, зеленые, оранжевые, желтые метелки мели всю эту красоту на радость прохожим. В глазах рябило этой разноцветности.
Пройдя всю набережную, мы отправились по уютной песчаной тропинке в лес. Все, кто попадался нам на пути, неизменно улыбались и вежливо здоровались с нами, как старые добрые знакомые. Поразило это меня до чрезвычайности.
Бродили мы долго, пока не ощутили справедливое чувство голода. Пришлось возвращаться в отель, чтобы определиться с пропитанием.
Но с питанием возникла какая-то странность. Выяснилось, что кормиться нам придется самим, на свои, так сказать, средства. Надо ли говорить, что средств у нас практически не было никаких. Пронин достал широким жестом бережно хранимые на Швейцарию «деньги» и сказал кому-то:
– Старик! А давай пивка!
– Да не вопрос! Щаз сделаем! – ответил кто-то из наших, моментально перехватив бумажку, и музыканты ретировались в магазин за пивом. Кажется мне сейчас, что были это соло-гитарист и басист, а барабаны и клавиши смиренно и послушно отправились с ними за компанию.
Ох! Даже сейчас, вспоминая это, переживаю! Я знала, что это все те деньги, что были у нас. Вот эта самая бумажка была одна! Других не было! И сейчас все это будет спущено на пиво! О нет!!!
И я оказалась права! Ящик какого-то знаменитого дорогого пива был приперт в наш номер, вскрыт и довольно быстро опустошен.
– Ребята! Нам завтра играть! Вы что! Надо же порепетировать! Прекратите немедленно пить!
Какое там! Голос женщины хорош разве что на сцене… ну или… в каких-то других ситуациях… Но не в этой. Чтобы не стать окончательным врагом, пришлось мне пойти погулять на набережную и предаться своим мечтам и молитвам о завтрашнем концерте и нашем всеобщем благополучии.
Смеркалось. Я бродила до самой темноты и так погрузилась в свои думы, что, услышав дикие вопли откуда-то из недр чудесного цветочного парка, лишь подумала: «Ну надо же! Прям как в Отрадном у нас… Ишь… Тоже люди, значит… Европа… однако».
Позже выяснилось, что гулять отправилась не только я, но и члены нашей легендарной команды. И ночные истошные вопли эти издавались не кем иным, как моими рыцарями, моими коллегами, моими друзьями.
В первый же день пребывания в городе Монтре наши доблестные музыканты отметились в полиции, предварительно разукрасившись кто подбитой губой, кто выбитым зубом и фингалом. Слава богу, руки не переломали. Объяснения были просты и невинны: качались на качелях с афроамериканцами. Потом как-то неловко упали с качелей.
«Господи! Где ж они качели-то нашли?! Но ведь нашли же!»
Хорошо, что у меня был с собой тонирующий крем. На следующий день губы и фингалы замазали. Зуб остался качаться до возвращения на Родину. Как смогла всех привела в Божеский вид.
Ах да, чуть не забыла. Утром в наш номер зашла добрейшая женщина, супруга продюсера. В руках у нее была огромная коробка из-под пиццы. «Ну наконец-то! Еда! Сама принесла. Сервис!»
– Наташ! Мы вчера в ресторане были с друзьями. А я вот подумала про вас. Надо же ребятам что-то перекусить. Вот… Ну и собрала то, что не доели. Ну пригодится же! Тут вон, смотри, что есть… – и добрая женщина открыла коробку с нашим пропитанием. Там было прилично очень обглоданных корок от пиццы, несколько оливок и вроде бы даже какая-то колбаса.
– Ой! Спасибо тебе огромное! Конечно! Все пригодится! Спасибо, что заботишься о нас, бедолагах! – и мы по-сестрински обнялись.
Проводив благодетельницу и сглотнув предательски набежавший комок, очень захотелось проявить противный характер и командный тон:
– Так! Все собрались! Сегодня играть! Быстро аспирин, кофе, корочку от пиццы. Вперед!
Глава 18
– Ребята! Ну вы как? Пришли в себя?! Готовы? Сегодня играем на набережной, рядом с «Стравински холл»! Нужно грянуть! С вами параллельно в большом зале будут играть «Земля Ветер Огонь»!
Это взволнованный продюсер Андрей заглянул к нам, прослышав о ночных приключениях музыкантов.
– Все норм, Андрюха! Мы в форме, не переживай! – широко улыбнулся Ровный. Конечно! Весело ему теперь. Следы ночных бдений уже нежно замазаны тональником. Моя театральная практика умения гримировать очень теперь пригодилась.
– Во, у нас певица – гример! Бархатисто-золотистая! Ща нас Натаха нарисует, и мы ваще звезды!
– «Earth, Wind & Fire» – это круто! Как это «параллельно играть»? Публика же на них пойдет! Кто нас слушать будет?! – засомневался кто-то из нас.
– Ребят! Вы, главное, соберитесь и сделайте так, как вы это умеете. А публика будет! – очень убедительно сказал продюсер, глянул на часы: – Через полчаса в холле, с инструментами и хорошим настроением. Идем на площадку.
Набережная бурлила пестрым народом. Прямо над улицей построили сцену, на которой нам и предстояло играть. Справа озеро, слева огромный концертный зал, под нами толпы гуляющих, и мы посредине. Вот это да!
На мне было серое вязаное льняное платье, волосы распущены, босиком. Ведьма ведьмой!
Ах, как же нас перло! Мне казалось, будто мы летим над озером, будто бы сцена эта – и не сцена вовсе, а какой-то невиданный доселе летательный аппарат, перемещающий не только по воздуху, но и в параллельных пространствах, ибо дежа вю перемахивали одно через другое, словно играя в лапту с моим разгоряченным сознанием. Уверена, что подобные чувства посетили в эти мгновения и моих братьев музыкантов. Мы стали одним организмом. Музыка, ритм, текст, все звуки, нами издаваемые, все движения, нами производимые, и даже мысли наши – все это составляло абсолютную гармонию, снизошедшую на нас Свыше. И, наверное… Нет! Даже наверняка публика почувствовала это. Толпа под нашей летящей сценой все увеличивалась и увеличивалась. Вскоре краем глаза я заметила, что двери концертного зала, в котором выступали в то же самое время «Земля, ветер, огонь», открылись и оттуда повалил народ. И повалил этот народ к нам.
И вот, в самый угарный момент нашего выступления, вдруг… отрубилось электричество. Пропал звук. Все! Нет звука! Вот же какой облом! Пронин бросился проверять кабели, что-то попробовал объяснить свистящей публике жестами. Тут же прибежали звукачи, искать причины проблемы. А народ-то стоит и ждет! И тут я, хвала Богам, вспоминаю русскую народную песню, которой научила меня моя учительница по вокалу Галина Филатова еще в джазовой школе имени Стасова. Там я училась до четырнадцати лет. Запомнила я эту песню на всю жизнь. И как загорланю я ее, от всей души во всю свою вокальную глотку:
Вир, вир колоде-е-езь, вир, вир студены-ы-ы-ый!
А чего тебе колоде-е-езь, да воды нетути-и-и-и,
А как нету-у-у во-оды-ы-ы, так и нету вясны-ы-ы,
А как пыриде-е-ет вясна-а-а-а, так и будет вода-а-а-а!
И в бубен-то давай стучать, и ногами-то давай притоптывать! А перкуссионист взял да подхватил, и барабанщик вступил, да и так у нас это лихо вышло, что народ аж взвыл от восторга!
И слышно меня было без микрофона так хорошо, что почудилось, будто это само Женевское озеро предоставило свою эксклюзивную выделенную волну для передачи информации прямо в центр сознания каждого здесь присутствующего. Пока я шаманила, дали электричество, и «Вир-вир колодезь» пришлось подхватить и басисту, и гитаристам, несмотря на то, что все вместе мы никогда доселе не играли этой песни. Эксперимент удался! Песня эта имела оглушительный успех у искушенной публики.
Так, в Монтре, по воле электричества, в программу «Magic Pump» первый раз попала русскоязычная народная песня.
Отыграв концерт на «летящей сцене», мы спустились на землю звездами. Слух о нас в Монтре распространился быстро. Вот что такое слава! Меня облепляли благодарные слушатели со всех сторон. Просили автограф на футболке, на шляпе, на программке. Сразу телевидение какое-то нарисовалось. Андрею пришлось выделить мне специального переводчика, чтобы тот ходил со мной везде и отвечал на вопросы, ибо я плохо говорила по-английски.
Вечером нас пригласили играть в популярный джаз-бар. Там ко мне подошел какой-то «русский мушик» с гладким холеным лицом и толстыми короткими пальцами в перстнях. Наверное, я была вымотана внезапной славой и вчерашними переживаниями, а все эмоции обычно написаны у меня на лице. И вот этот человек подсел ко мне у барной стойки, отхлебнул из своего стакана виски и заговорил без «здрасьте»:
– Разговаривают однажды лицо и попа. Лицо спрашивает у попы: «Попа, попа, а как тебе удается быть такой гладкой и красивой?»
А попа отвечает: «Потому что ты все переживаешь, переживаешь, а я на все…»
И он заглянул мне в глаза так, словно только что спустился из Лхасы, чтобы передать мне великую мудрость.
– ?
– Поняла?!
– Э-э-э-э-э… Если честно, не очень. Но в принципе, то да… То есть вы хотите сказать, что я плохо выгляжу?!
– Ну, если будешь психовать, то скоро красота твоя увянет. А ты нам еще нужна. Ладно, иди работай, девочка.
А я уже чувствовала себя звездой, и наглость этого типа меня, конечно, возмутила. Хорошо, что я не успела возмутиться так, как я это умею, и он своевременно ретировался, скрывшись в толпе. Позже выяснилось, что этот дядечка был одним из спонсоров нашей поездки.
Я мучительно пытаюсь вспомнить, чем же мы питались эти пять дней. Но тщетно. Честное слово, не помню. Возможно даже, что на одном из концертов мы ставили шляпу, в которую нам накидали монет и бумажек. Потому что других вариантов нашего существования там я просто не вижу. Знаю точно, что денег с собой у нас больше не было, ибо мальчики их пропили в первый же день, а новых нам не выдавали. Видимо, продюсер Андрей был уверен, что у нас все в порядке и нам есть на что купить себе еды и всяческих сувениров. Андрей очень хороший человек, и я не верю, что он мог оставить нас голодать, знай он нашу ситуацию. А вот по неведению – вполне… Вполне…
Наша популярность росла, и публика специально ходила уже на «Magic Pump». Примерно на третий день, после очередного угарного выступления, ко мне подошел какой-то англоговорящий персонаж. Из его восторженных речей я поняла, что он помимо восхищения мною что-то мне предлагает. Он твердил мне свое имя, с помпой, что я должна его знать. Но, увы… Я его не знала. Предложение касалось какого-то проекта, записи на студии и поездки в Англию. А еще с его слов я поняла, что нужна из всего проекта только я одна, а музыканты не нужны.
– Ну а как же? Мы же вместе!
– Yes, yes! They are great musicians, but only vocals are needed from the whole project. Your vocals! Драйвовые, клевые! Но это другое. Ты лидер-вокалистка, ты делаешь стиль. Нам нужна такая вокалистка, как ты!
Смутилась я ужасно. И тут нарисовался мой переводчик. Очень вовремя, надо сказать, нарисовался. Замечу, что переводчик мой оказался юношей специфическим, а именно не традиционным мужчиной, а эдаким жеманным котиком в ярких одеждах. Я его стеснялась, ибо он смотрел на меня не как мужчина, но как ревнивая женщина смотрит на свою соперницу.
– Добрый день, господин ...... – и страстный вьюнош назвал по имени этого, по всему видать, известного человека. О, как он кокетничал с ним, извивался от чувств, голос его стал елейным, ласковым и особенно от того противным. Переводчик тут же взял инициативу на себя, потихонечку оттеснив меня в сторонку. Между строк своего англоязычного красноречия он ясно буркнул в мою сторону:
– Чего сразу меня не позвала? Вас сюда Андрей привез, и все вопросы и предложения только через меня.
Англичанин же, мягко, но уверенно отодвинув переводчика-надоедалу, передал мне свою визитку и сказал, медленно, чтобы я поняла получше:
– Call me by all means. I will agree with your producer. Everything will be fine. You are a brilliant singer! – приветливо махнул рукой и откланялся.
Переводчик, недолго думая, выхватил эту визитку из моих рук, вякнув, словно вредная девчонка:
– Дай сюда! Ой, да верну я тебе, верну! Андрею сначала все доложу, и потом… И не криви ты рожицу сво-о-ою-ю-ю! – бросился догонять англичанина, предложившего мне проект в Англии.
Потом… Потом мы отыграли еще два концерта и улетели… На Родину. Полные надежд, немного уставшие, голодные, но счастливые. А я – конечно, я ждала результата переговоров с тем самым продюсером из Англии. Андрей обещал мне, что непременно договорится с ним обо всем и Everything will be fine, потому что я brilliant singer!
Глава 19
Да-а-а… Грустно писать об этом, но возвращение на родину впервые подкосило наш проект. По какой-то причине из группы ушел Сережа Ровный. Что-то пошло не так. Хотя у нас вышел шикарный диск под названием «Do you have a magic pump?» и ради его оформления и нескольких видов рекламных плакатов организовали нам настоящую фотосессию. Фотографий было сделано множество, но выбрали всего три. Две, где я вся в белом, на первой сложила ручки, как в молитве, девушка-ангел, а позади стоят брутальные парни, готовые к бою в любой момент, другая, где парни все еще стоят, а я что-то ору в исступлении. Третья же, спокойная, на желтом фоне мы все просто благостные и милые. Да, и на обложку диска поставили первую. Вышло так, будто бы я главная «фронтвумен», а брутальные парни – аккомпанирующий состав. Сереже, наверное, совсем это не понравилось. Он был, мягко говоря, взбешен. Краем уха я услышала его слова, сказанные в сердцах Пронину: «Старик! Да я это даже в туалете у себя не повешу».
Такое положение дел, скорее всего, раздражало многих членов группы, но именно Ровный оказался неумолим. Может быть, было и еще что-то, чего я не знала. В общем, Сережа взял да и ушел. Это был стресс. Стресс для всех нас. Ибо Серега совершенно сумасшедший басист. Его игра давала особенный драйв. Ни с чем не сравнимый драйв. Недаром, что он «Ровный». Это такое… как бы объяснить… «Колесо», которое катится ровно, красиво, но по совершенно безумным трассам, виражам, серпантину. И удобно, и комфортно, но адреналин зашкаливает.
Кстати, вот это вот недовольство музыкантов тем, что лидер-вокалистка выделяется на общем фоне, меня преследовало потом всю жизнь. В музыкальной среде я столкнулась с ревностью мужчин-музыкантов ко мне не как к женщине, а как к личности. Это и удивляло меня, и пугало, и печалило, и я вовсе не знала, что с этим делать. Мужское самолюбие – неведомая, непостижимая для меня тема.
Ну, суть да дело, а искать нового басиста не просто. Ровный ушел, и, может быть, его львиная сущность где-то глубоко в подсознании ожидала того, что мы его все-таки уговорим вернуться. И ежли бы да кабы я рулила проектом, возможно, так и сделала бы! Но Пронин начал поиски. Вскоре в наш проект пришел Дмитрий Рыбалов. Красавец!
Дима поразил уже тем, что пришел с нотной тетрадочкой, делал пометки в песнях, которые он предварительно «снял», выписав аккуратненько все басовые партии. Чудеса, но недавно я нашла эту самую потертую от времени тетрадь на своем волшебном чердаке. Видимо, Диме она больше не нужна, раз оказалась странным образом вместе с мамиными нотами, состоящими из дарственных рукописных нот великих русских композиторов: Шостаковича, Таривердиева, Шнитке.
Так вот, Дима подошел к нашему коллективу с уважением. Никто прежде нотами песни наши не записывал. Играл Дима шикарно. Выглядел под стать игре своей. Единогласно Дмитрий Рыбалов был принят в «Magic Pump».
Группа находилась на взлете. Про нас писали в модных журналах, приглашали на радио и даже на телевидение. Ведь представлять Россию на международном джазовом фестивале в Монтре и завоевать там всеобщую любовь искушенной публики – это почетно.
Концертов было море. Репетиций тоже. Меня только смущала несменяемость репертуара. Хотелось сделать новых песен, но в связи с тем, что в коллектив только что влился новый бас-гитарист, приходилось отчеканивать старые песни до нового блеска. Ведь прежний «ровный» драйв сменился другим, «рыбаловским» драйвом. Он был не хуже, но отличался. В рок-музыке «бас» и «барабан» играют очень важную роль, отвечающую именно за «драйв». Вероятно, потому, что эти звуки резонируют, по моему мнению, с чакрами Свадхистана, Манипура и Анахата. И если бас идеально совпадает с барабаном, а энергия, исходящая от них, та самая, которая задумана «Создателем», то публика, несомненно, впадет в транс. Ритм-секция! Что уж тут долго рассуждать. Музыканты и физико-математики меня поймут.
О нас прослышала тележурналист Лена Карпова, на тот момент сотрудничавшая с Дмитрием Дибровым, известным телеведущим. И если я ничего не путаю, то именно Лена нас и пригласила в программу «ПроСВЕТ».
«Интересны звезды, рождающиеся на наших глазах! Группа «Magic Pump», с душком названьице, для тех, кто говорит по-английски, видимо, в дальнейшем будет очень известной. Это тем более радостно, что известна она будет не благодаря проститутским записям, которые в момент их сочинения направлены только на деньги, а благодаря подвижническому, если угодно, пути, который мы с вами назвали бы джазом…» – сказал Дмитрий Дибров, представляя нас телевизионной аудитории.
И, кстати говоря, вот это его «с душком названьице» резануло мой слух. Что ж такое?! Да, я плохо говорю по-английски, но отчего же в таком случае меня до сих пор не просветили. Стесняются они, что ли?! Почему тогда так гомерически хохотали Ровный и Пронин, когда я сама, лично, предложила это словосочетание для названия группы?! О-о-о-о-о! Как же я была, оказывается, чиста и невинна! Столько лет быть лидер-вокалисткой группы с таким названием и не понимать его подтекста. Удивительно просто! Я, конечно, тот еще «экземпляр»!
И про «подвижнический путь» Дмитрий Дибров сказал, как в воду глядел. Ибо «стать очень известными благодаря подвижническому пути» – это скорее «остаться в истории», но не то, что он имел в виду. Хотя кто ж знает, что имел в виду Дибров. Если представится возможность, может, и спрошу его когда-нибудь об этом. Подвижники… М-да…
Говорят же: прошел огонь, воду и медные трубы. «Медные трубы» стоят последними, потому что испытание славой самое сложное. Услышать в свой адрес «фанфары» и остаться при этом человеком скромным, честным, добрым, любящим – самое сложное!
Вот, написала про медные трубы – и вспомнила момент, как мы записывали наш альбом под названием «Do you have a magic pump?»
Была у нас одна очень сложная песня из репертуара Оливера Лейка под названием: «We are the same, but we are different».
Все музыканты ориентировались на меня, так как в песне многое завязано именно на тексте. Ребятам было сложно «посчитать», несмотря на то, что размер самый обыкновенный, на четыре четверти. А мелодия и ритм рваные. Я же «впела» ее так, что меня хоть сейчас ночью разбуди – и я спою ее точно с теми паузами, синкопами и в том же самом темпе.
Записывались мы на студии Дениса Родионова, что находилась в институте для инвалидов на Студенческой. Дима Пронин позвал на запись этой песни саксофонистов братьев Бриль. Какое-то время Брили выступали с нами по клубам. Песня была уже записана. Оставалось лишь место специально для соло саксофона. И главное ведь, что братья пришли, я пришла, Денис пришел, а Пронин взял и не пришел. Как же быть?
Брили расчехлились, поглядели на часы и решили писать без Пронина.
Пришлось мне взять на себя роль продюсера. Стали записывать по очереди. У кого лучше получится. Сначала один записал. Потом другой. Послушали. Что-то не то. Скучно. Переписали заново. Опять не то. Записали треков десять, наверное. Брили посмотрели на меня, на Дениса и сказали:
– Ну, что-то типа того? Вы уж сами выберете трек получше?! Ну или нарежете удачные моменты. О’кей?
– О’кей. Спасибо, ребят. Все супер.
Потом, когда Брили ушли, мы с Денисом чуть с ума не сошли, выбирая трек. Все скучные. Случайно, пока Денис искал и сравнивал треки, включилось сразу два. Два саксофона одновременно играли проигрыш.
– Стой! Оставь так!
– Чего?! Чего оставить так?!
– Дай-ка послушать сразу два саксофона!
– Да ты чего? Бред! Какофония! – запротестовал Денис.
Один на другой наслаивались два трека, словно перебивая друг друга, споря об одном и том же, играя одну и ту же тему, но по-разному.
– Вовсе нет! Вот оно! Вот это то, что надо! А ну-ка. Погоди! Давай вместо второго трека подложим во-о-он тот. Ага. Тот, что поистеричнее. Вот, вот, вот… О-о-о! Денис! Это же круто! Так и оставим!
– Да Пронин нас прибьет! Ты чего! – засмеялся Ден.
– Ничего! Ничего! Надо было ему приходить на запись и рулить самому. А теперь будет так!
Еще один момент вспомнился – как записывали песню на африканском наречии со смешным названием «Попуа». Опять на студии почему-то оказалась одна я с Денисом. Занимались мы сведением. Песня готова, записана, сводим, но что-то не то. Не хватает веселья.
– Денис! Тут хор нужен. Подпевки.
– И где я тебе хор возьму? Ну, иди сама пой за хор! – сердился строгий звукорежиссер.
– Я-то спою, но нужны тембры разные. Меня одной недостаточно.
– Ну, я не знаю, Наташ. Чего делать-то будем? Время, время! – подгонял меня Ден.
– Погоди! Это ж институт?! Тут же студенты есть?!
– Чего?! Так они ж инвалиды все! Глухие, слепые! – протестовал Денис.
– И ничего. Сейчас. Ты подожди только! Я сейчас! – и я побежала в коридоры института искать людей. Обежав все этажи, мне удалось найти человек пять, которые с радостью согласились поучаствовать в записи. Это были слабовидящие и слабослышащие ребята, но очень веселые, добрые. И неважно было, попадают они в ноты или нет. Нужно было создать атмосферу, и это у нас получилось. Здорово получилось!
Но я отвлеклась.
Тем временем, пока мы доводили до совершенства наш репертуар, продюсер Андрей решил заключить с нами со всеми договор. Пора было узаконить, так сказать, наши отношения. В Монтре съездили, диск издали, плакаты напечатали. Будьте любезны, значит, расписаться.
В моей жизни уже был опыт подписания договоров, и опыт этот был печальный, поэтому, что уж и говорить, я переживала. Помнила я также и про того продюсера из Англии, что подошел ко мне в Монтре и предложил участие в его проекте. Мнилось мне, будто Андрей обо всем уже с ним договорился и ждет всех нас совершенно потрясающий контракт.
Собрались все в офисе Андрея, в самом центре Москвы. Нам раздали отпечатанные бумажки для прочтения договора, и мы внимательно углубились в текст. Вернее, все углубились, кроме меня. Мне было совершенно все равно, что там написано, ибо я доверяла Андрею и ребятам. Уж мальчики-то умные, все прочтут, все обсудят, поправят, если что там понадобится поправить, и мне объяснят. Теперь-то уж я не одна! Нас вон сколько! Рыцари мои со мной! Опасаться вообще нечего!
Я внимательно следила за лицами моих друзей. И выражение этих лиц не предвещало ничего хорошего. Господи! Да что ж там такое написано?
– Я не буду это подписывать, – сказал кто-то.
– Да, я тоже как-то что-то не пойму, – подхватил другой. – А… жить-то на что? Тут вон… непонятно. Работать, типа, я, что ли, права не имею больше нигде?! А деньги тогда откуда брать?!
– Как откуда?! Ну вы ж концерты играете? Вам сейчас хватает на жизнь? – щеки продюсера порозовели. Давление, видно, подскочило. – Мы же рекламу делаем. Вкладываемся.
– А если не будет концертов?! Ну мало ли что! А у меня семья, дети! – подхватил третий.
– Так пропишите в договоре тогда про количество концертов в месяц. Гонорары. Или каждому пусть зарплата какая-то идет, – поднял голос четвертый.
Мне вдруг поплохело физически. Голова закружилась. В глазах потемнело. Такого я не ожидала.
Андрей же пытался спасти ситуацию:
– Да все у вас будет! Сейчас вы еще несколько песен на русском запишете, и вообще все пойдет отлично. Мы ж в России. Для радио нужна песня в таком же стиле, как у вас. Фанк, но на русском!
– На русском? Ну уж нет, старик. Извини. Это не к нам, – тихо улыбнулся Пронин.
– В смысле? Дима! Ну не горячись ты так! Это для дела нужно! – брови Андрея взлетели. Видно, от своего старинного товарища он не ожидал такой реакции.
– Фанк по-русски не звучит, – еще тише промолвил Пронин.
– Андрей! Почему на русском?! Нет, то есть я, конечно, могу и хочу на русском, и песни у меня есть, и тексты. Но! Ведь тот продюсер, что пригласил меня… то есть нас… Ну ты помнишь?! В Монтре! Студия-то в Англии?! Как же? – запричитала я, нервно теребя рукава кофточки.
– Наташа! Это подождет. Для начала нужно подписать вот этот вот договор, а уж потом все остальное. Иначе вообще ничего не получится! – последовал строгий безапелляционный ответ.
И тут я увидела, как ребята засобирались. Кто-то уже накинул куртку, взял рюкзак и молча вышел. Остальные со скучающими или насупленными лицами также последовали этому примеру.
– Стойте вы все! Куда? Да вы что?! Где этот договор?! Дайте мне его! Вот! Вот! Я готова подписать! Где надо подписывать?! – меня уже била истерика. Наверное, я впала в какое-то дикое измененное состояние, ибо схватила стопочку договорных бумаг, нервно пролистала до самого конца и дрожащей рукой, почему-то, как в далеком детстве, нацарапала наискось корявыми печатными буквами «НАТАША», уронила ручку и разрыдалась.
Глава 20
Эмоциональность, нервы… Все это сильно мешало адекватно воспринимать реальность, и, возможно, поэтому теперь мне сложно вспомнить, что же было потом. Туманно все. Мы, конечно, продолжали играть по клубам. Да. Но, видимо, после вот этой истории с подписанием договора что-то сломалось.
Ни о каком проекте в Англии я уже больше и не мечтала. Отношения с Андреем у нас сохранились вполне даже дружеские. Я же говорила, что человек он хороший. Но вот проектом он более уже не занимался. Странная штука память. И пытаюсь вспомнить, как дело-то было. А не получается! Словно стерто грубым ластиком. Какие-то штрихи чуть просвечивают, но разобрать не удается. И ведь главное, что я и не виновата! Я же подписала этот договор. Ну да, по-дурацки, печатными буквами… Глупо как! Но я готова была подписать все по-человечески. Я горела этим проектом! Жила им! Мне он как воздух был необходим! Эх! Да что уж… Но мужиков моих тоже понять можно. У них и впрямь семеро по лавкам, жены, семейная канитель эта… До творчества ли тут?! Потусили, поиграли в звезд рок-н-ролла – и будет. Выходит, так?! И почему старик Пронин не удержал всех тогда? Не применил свой талант лидера? Он же мог! Я знаю!
Потом из группы стали уходить по очереди музыканты. Поначалу мы искали подмены и каждый раз репетировали с новым человеком старый репертуар. Основным костяком оставались Пронин, я, Рыбалов и барабанщик Рома.
Репетировать одну и ту же программу стало уже невыносимо. Я ныла, что пора обновить репертуар, и даже подсовывала Пронину какие-то свои творения, мол, давайте попробуем. Но Дима твердо стоял на том, что песен на русском языке в этом проекте мы петь не будем. И точка.
Наступил период депрессии.
Однажды мы дошли до того, что играли какой-то ответственный концерт в минимальном своем составе. Ни клавиш, ни соло-гитариста, ни перкуссии (я уже и не говорю о дудках) не было на сцене. И то ли день выдался неудачный, то ли депрессия коллективная дошла до своего апогея, но… Хоть и стыдно это вспоминать, а я все-таки расскажу.
Как-то так вышло, что старик Пронин и старик Ромыч к выходу на сцену были уже полностью «готовы». Где они успели так набраться, я не помню. Начали играть еще более-менее прилично, но примерно с третьей песни их повело так, что мы с Рыбаловым, переглянувшись, поняли: придется нам выкручиваться вдвоем. Барабанщик и ритм-гитарист кайфовали сами от себя, мы же с басистом пытались придать всему этому некую подобающую форму и давили энергетикой.
Что там происходило в зале, меня волновало меньше всего. Кто-то что-то выкрикивал, якобы от удовольствия, и даже аплодировали нам неистово. Но я была зла! Очень зла! Со сцены мы с Рыбаловым вышли мокрые насквозь.
– Ну, Княжинская, да-а-а.... Слава Богу, закончили. Жесть вообще! – отер пот со лба Димка.
– Бывает, – сквозь зубы процедила я. – Если можно, не трогайте меня какое-то время.
– Понял, понял. Пойду посмотрю, че там Ромыч с Димычем. Живые они вообще?
– Живехоньки! Радуются. Пусть их.
Рыбалов вышел, и я осталась одна в гримерке, уже приготовившись чуть-чуть порыдать. Как вдруг ко мне вломилась толпа поклонников.
– Наталья! Это было так кру-уто-о-о! Вы прям дае-е-ете! Какая от вас энергия! Прям о-очень!
Они не услышали ни кривизны, ни фальши. Им все понравилось! Они вообще ничего не поняли!
Публика в этом клубе была весьма гламурная. Но у меня есть неприятная особенность. Я не узнаю известных людей. Во-первых, я плохо вижу, а потом, после концерта, тем более такого, находясь в измененном состоянии сложно собраться и сконцентрироваться.
Вскоре толпа поредела, сама собой рассосалась, и в гримерке остались двое: милая девушка с короткой стрижкой, заглядывающая мне в глаза, пытающаяся что-то объяснить, на что-то намекая, и какой-то вусмерть пьяный лысый мужик за ее спиной.
– Это Андрей! – шепчет мне девушка на ухо.
– И что?
– Ну это Андрей! Он хочет с вами поговорить, – удивляется та моему вопросу.
– Ну так пусть поговорит! В чем проблема-то?
– А я его помощница! Ну, это же Андрей! – шипит уже она и делает большие удивленные глаза.
И тут я понимаю, что девушка эта тоже уже очень хороша и почти под стать этому самому Андрею, и барабанщику нашему, и гитаристу.
– Вы хотели со мной поговорить?! – громко обращаюсь я к лысому.
– Э-э-э! Да! – лысый пошатываясь подошел ко мне. – Вы знаете?! Вы очень хорошо поете! – говорит он мне, стараясь четко проговаривать слова. (Кстати, вот это вот выражение, «Вы очень хорошо поете», преследовало потом меня всю жизнь».)
– Спасибо! Приятно слышать.
– Девушка! А как вас зовут?
– Наталия! А вас?
– Хм… Вообще-то еще с утра Андреем звали. Да? – уточнил он у своей помощницы. Та утвердительно махнула головой. – А вы меня разве не узнаете?
– Нет, – резко ответила я.
– Какая вы все-таки интересная. А можно я вам позвоню? Телефончик оставите мне ваш?
– Если по поводу наших концертов, то все вопросы к директору. Директор сейчас вышел. И вообще, Андрей, все-все вопросы, пожалуйста, только к нашему директору. Спасибо!
