Наталия Георгиевна Княжинская
Волшебный насос
– Да, конечно. Правда, мои мысли могут показаться вам странными… Но я готова рассказать.
И я подробно описала все, что я придумала.
– Итак, клип планируется на песню «Все в твоих руках», и потому мне привиделось, что «Все» – это прежде всего «ты сам».
Главная героиня мастерит куклу, точное подобие себя, и потом эта кукла начинает свое «самостоятельное» путешествие в выдуманном мире. Но поскольку это клип к попсовой песне, а не художественное кино, то и путешествие это специфическое. Словно бы уменьшенная копия героини, собственно кукла, попадает в такой же искусственный мир искусственного же звука. Кукла оказывается внутри магнитофона, движется по магнитной ленте, как по эскалатору, все глубже и глубже, уменьшаясь в размерах, как Алиса из сказки, вот она уже проникает в провода, словно она и есть тот самый звук, та самая энергия, которая приводит в движение все механизмы этого мира. В какой-то момент, ближе к финалу, она оказывается на высокой сцене под яркими огнями в огромном зале, перед многотысячной толпой искусственных же людей с кукольными лицами, которые встречают и приветствуют ее. Но в самом-самом конце песни оказывается, что это всего лишь игра и что она просто кукла в руках той главной героини, которая все это и придумала.
Я закончила свой рассказ и ждала реакцию кинодеятелей. Светка закурила, ухмыляясь своей хитрованской художественной улыбочкой, а я, широко раскрыв глаза, глядела на вытянувшиеся лица гостей.
– Это очень интересно. Хм… Да, это, конечно же, интересно! – хмыкнул, порозовев, после длительного молчания режиссер.
Сценарист с блокнотом и ручкой так ничего и не записал.
– Э-э-э… Только вот, э-э-э-э… технологии… такие технологии… – бормотал режиссер. – Как это воспроизвести? Как это возможно отснять?! Это очень и очень дорого! Нереально. У нас нет таких технических возможностей. Хм… хм… Что-то бы попроще… – и он вопросительно глянул на онемевшего сценариста. Мне вдруг показалось, что они одновременно пожалели, что не прихватили с собой диктофона, чтобы записать весь мой спич.
– Ну, меня просили поделиться моими мыслями, я и поделилась, – немного напряглась я. – Начало идее положено. Кукла уже есть. Вот она. А вы уж решайте, что да как.
Задумчивые клипмейкеры ничтоже сумняшеся засобирались, неловко попрощались и отправились восвояси.
Глава 11
А тем временем, пока шла подготовка к работе над клипом, я записала новую песню «Человек дождя». Я уже не выбирала сама себе песен. Это было желание продюсера. Песенка незамысловатая, простенькая. Мне она вовсе не нравилась. Но нужно было ее сделать так, чтобы она «пошла». Саунд-продюсер, Игорь, делал большую часть работы. Он, несомненный гений, чувствовал малейшие отклонения от нужного настроения и полностью руководил записью. Такой работы, кстати, я никогда более не встречала в своей жизни. Скрупулезность, выверенность звучания, чувство гармонии и ритма. Все оттяжечки ритмические, каждая синкопа, каждое легато или стаккато, все это контролировал Игорь. Каждая запись в тандеме с ним была настоящим праздником. Более того, я многому научилась именно у Игоря: построению выверенных партий бэк-вокала из сумасшедших аккордов, вставить «секунду» там, где это прозвучит идеально, и, разумеется, невероятной работоспособности, погружению в процесс.
«Человек дождя» казался пустым и бледным по эмоциональному наполнению. Это была для меня совершенно мучительная и неинтересная песня. Однако в какой-то момент Игорь поймал нужное настроение, и мы оба выдохнули с облегчением. Песня была записана.
Потом, спустя годы, некоторые спрашивали, как же это мне удалось сделать все эти песни такими живыми и интересными?! Наверное, это не только моя заслуга. Самыми удачными моментами, которые выбирал Игорь, были те, когда я, стоя у микрофона, забывала себя. Он просил запоминать это состояние, так как именно в нем была искренность и чистота. Но только позже, много позже, я поняла, что это за чувство – пустоты и наполненности одновременно. Полет в потоке света. Открытие портала, если угодно.
***
С песней «Человек дождя» нужно было срочно выступать на очередной съемке. Танец по какой-то причине я придумывала сама. Разыграла нехитрый сценарий, разметила сцену, придумала чудаковатые движения. Я проигрывала в этой песне историю странной девицы, мечтательницы и в то же время бесшабашной мелкой хулиганки. Имидж певицы Бьорк также навеял мне этот образ.
Перед концертом продюсер меня предупредил о важном интервью, о том, что мне нужно будет правильно себя вести и отвечать на вопросы так, как мне подскажут заранее.
Огромный концертный зал был почти пуст от публики. Первые ряды занимали выступающие артисты, позади устроились журналисты и всяческие сопутствующие граждане. Множество телекамер, праздничное убранство и шведский стол с шампанским. Помню, что меня поразило количество звезд нашей эстрады. В одном месте были собраны абсолютно все звезды поп-сцены того времени. Сказать честно, я нервничала, так как была запланирована премьера песни и я, не будучи танцовщицей, должна была исполнить перед всеми этими артистами мой личный танец. Ох… Это было ответственно. Для храбрости и плавности движений я решила выпить шампанского. Шампанское вместе с нервами ударило в мою молодую голову, и все мне стало смешно и весело. На сцене я работала так, словно я всю жизнь занималась танцами. Чувствовала себя легко, и пелось в движении совершенно свободно. Даже помню аплодисменты в свой адрес. Выйдя на поклон, я вдруг случайно увидела глаза первого и второго ряда. Ощутила повисшую эмоцию. Холодок прошел по коже, но не более того.
Затем меня пригласили давать интервью в уголок, к барной стойке. Там меня уже ожидали. На скорую руку подправили грим и волосы, так как мой бурный танец растрепал залакированную прическу.
– Ты умница. Выступила потрясающе! А теперь соберись и говори то, что тебе подсказали, – перехватил меня на ходу продюсер.
– Но мне никто ничего не говорил!
– Как не говорил? А… так… понятно… – внезапно взгляд продюсера затуманился. – Ладно, разберешься на ходу. Давай!
У барной стойки устроили уголок для интервьюеров. Меня усадили на высокий стул, и тут подошел Филипп. Он занял стул напротив меня. На нас направили камеры и включили микрофоны.
Вначале отвечал на вопросы Филипп. Он шутил, говорил громко, вальяжно. Но что именно, я забыла напрочь.
Помню несколько вопросов, заданных мне, которые показались мне неуместными, личными и некорректными. И я решила отвечать искренне и правдиво.
– Наталья, а каков ваш идеал мужчины?
– Я еще не думала об этом, но мне кажется, что мужчина прежде всего должен быть умным.
– О да, несомненно. А какого типа вам нравятся мужчины? Может быть, кто-то из музыкантов у вас есть на примете?
– Нет. Никто из музыкантов как мужчина мне не нравится. С музыкантами я работаю как с коллегами. Хотя-я-я… возможно, кто-то из рок-музыкантов мне и мог бы понравиться. Но сейчас я не думаю об этом.
– А вот вы сказали, мужчина должен быть умным. Что значит для вас «умный мужчина»?
– Тот мужчина, с которым мне интересно. Возможно, это ученый, физик, математик…
– Но если этот ученый, физик, математик окажется лысым очкариком?
– Для меня не важна внешность человека, но прежде всего его внутренняя глубина, кругозор, увлеченность и разум.
– То есть вы хотите сказать, что с музыкантами вашего круга вам не о чем разговаривать?
– С музыкантами моего круга меня объединяет творчество, работа, песни. А в личных отношениях мне все же интересно общаться не только о музыке. Мне интересна наука. Например, квантовая физика. Возможно, я могла бы помочь моему избраннику совершить какое-нибудь важное мировое открытие.
Все это время Филипп смотрел прямо на меня, и его смешливость перешла в удивление.
Репортеры же явно были недовольны моими ответами. Но я ничего не смогла с собой поделать. Что сказано, то сказано.
***
– Ты с ума сошла?! Что ты говорила?! – злился продюсер. – Какой ученый? Перед тобой сидел Филипп Киркоров! При чем здесь физика? Какой еще лысый очкарик? Какое такое мировое открытие?!
– Нет никакого очкарика. И открытия пока нет. Я просто говорила, что думаю.
– Не всегда нужно говорить, что думаешь! Ну, блин, ты даешь! Тебя же все слышали! Интервью шло в открытую. Тебя слышал весь зал! Ты это понимаешь?! Ну Княжинская…
Продюсер был зол. Помню, как я осталась одна. Охраны не было. Шофера тоже. На улице мела метель… Я была одета легко, не по погоде. Шубы, кстати, у меня никогда не было. Придется ловить такси… Но где?! Ночь глубокая! Ни одного голубого огонечка. И как добираться, непонятно. На выходе из концертного зала передо мной вдруг остановилась иномарка, импозантный мужчина высунулся в окно:
– Коллега! Вас подвезти?
Это был Александр Серов. Саша подвез меня до дома. Мы мило беседовали обо всем понемножку, не трогая шоу-бизнес.
Глава 12
Возможно, я путаю события того периода. Помню гастроли в Нижневартовске. Хм… Вот ведь! Знаете, что забавно? Когда пишу воспоминания, названия всплывают в памяти сами собой. Вот спроси меня вчера, куда мы летали с Леней Агутиным, Витей Салтыковым и еще парочкой артистов? Я бы ответила: «Куда-то далеко… Тогда еще была зима». А тут – на тебе! Нижневартовск! Новогодние гастроли.
Поездка случилась как-то внезапно. Позвонили вечером: «Будь готова, за тобой заедут через час. Летим в Нижневартовск». А я была – ну, как-то не готова, что ли… Помню сильную усталость. Может быть, это была депрессия. Теперь модно иметь «биполярное расстройство». Возможно, мое состояние можно было бы объяснить таким вот термином. Обострение. Тревожность… Я уже чувствовала, что происходит что-то странное, что я не вписываюсь в предлагаемые рамки. Одним словом, «дискомфорт».
Несмотря ни на что, пришлось собрать свои пожитки, побросать в любимый дорогущий кожаный рюкзак косметику, концертное платье, туфли, напялить единственную теплую вещь – фиолетовую кожаную куртку на синтепоне – и ждать шофера.
Шофер приехал злой. На дорогах заносы, метель, скользота. Ехали долго, опаздывали в аэропорт. Самолет все равно задержали. Летели в ночь, жутко трясло. В итоге самолет совершил вынужденную посадку в какой-то далекой глуши. Лес помню, елки помню, сугробы с меня ростом. Куда подевались остальные пассажиры, не знаю, но нас, артистов, отвели в небольшой домик, который находился прямо в аэропорту, практически рядом со взлетной полосой. Там мы пили чай и ждали, что же будет дальше. Продюсер нервничал, так как время назначенного концерта все приближалось, а погода не улучшалась. Погода нелетная от слова вообще! Взлетная полоса вся в снегу. Чистить некому. Нет техники, нет персонала. Что делать, непонятно.
В такие моменты я почему-то просыпаюсь и начинаю действовать.
– Лопаты есть?!
– В смысле? – продюсер посмотрел подозрительно. Мое депрессивно-тревожное состояние его сильно напрягало, и он, наверно, уже был готов ждать от меня чего угодно.
– Лопаты! Если нет техники, нет персонала, но есть артисты, которым надо срочно лететь на концерт, наверное, артисты сами могут поспособствовать ускорению. Все, что в наших силах, мы же можем сделать?! Отогрелись, чаю попили, теперь можем и взлетную полосу почистить… так ведь?
– Княжинская! Ты че?! Пойдешь реально взлетную полосу чистить? – свысока усмехнулся Леня. Кто-то из компании рассмеялся.
– Пойду. Все равно делать нечего. А так хоть тренировка на свежем воздухе.
– Ну давай! Взбодрись! Поработай!
Откуда-то вдруг появились лопаты. Оделась, распахнула дверь, шагнула в мороз. Прохрумкала в пустоту. Ночь, огромные хлопья снега в лицо, фонари желтые, позади лес густой, а впереди бескрайний простор.
Начала копать. Откуда ни возьмись из тьмы соткались женщины в телогрейках:
– Эй! Слышь, давай тута чисти. Начинай отсюдова… – руководили они. – Подмогнут мужички-то? У тебя вона их сколько.
– Подмогнут. А как же? Лететь-то надо! – ответила я в подобном же тоне.
Открылась в домике приаэропортном дверца, и вышла тонкая мужская фигурка. Взяла лопату и присоединилась к нам, сильным женщинам. Это оказался Витя Салтыков. Стало так жарко и весело, что мы с Витей скинули куртки и припеваючи сотворили чудо. Сколько прошло времени, не знаю, но из домика выскочил зябнущий, озабоченный, но уже радостный продюсер и строго сказал заканчивать с трудотерапией. Нас ожидал частный Як-40, который должен был доставить артистов до точки назначения «Нижневартовск».
Все молитвы, какие я знала, я твердила, наверное, вслух. Трясло так… Нет. Неверно. Не трясло. Самолет нырял носом вниз, и казалось, что это конец. Потом он тяжело набирал высоту, потом снова нырял. Таким вот образом мы все-таки «дошкандыбали» до Нижневартовска.
«Прилетели» тютелька в тютельку. Из аэропорта сразу на сцену. Потом был какой-то угарный банкет. Утомительная круговерть, в которой я не участвовала, но стала невольным наблюдателем. Гуляли нефтяники. Особенно выделялась некая приятная, ухоженная великовозрастная дама. Создалось впечатление, что весь банкет за ее счет, ибо перед нею особенно расшаркивались все гости.
Я получила свой заряд энергии еще на сцене, очередной успех, цветы, автографы, чисто поужинать на банкете – и спать. Просто спать.
Утром уже летели обратно. Погода угомонилась. Но самолет нас вез опять какой-то небольшой. Частный. Все были утомлены и крепко спали. Болтали позади меня только двое, уверенные в том, что их никто не слышит: Леня Агутин со своим товарищем. Они обсуждали именно эту молодящуюся ухоженную важную особу – ее свойства, ее слабости, ее прелести. Пришлось надвинуть шапку на уши и постараться снова заснуть.
***
Все, что я придумала для клипа, весь мой сценарий, моя чудесная идея с куклой-двойником не возымели успеха у режиссера и сценариста. Снимали в павильоне, где был оборудован какой-то белый помост с белой аркой, на помосте белый стол и белый же стул. И вот в этом антураже нужно было осваивать пространство певице в черном платье, с белыми жемчужными длинными четками, намотанными на руку. Режиссерскую задачу никто ставить, по-видимому, и не собирался. Вся режиссура заключалась в том, что я должна была появиться из арки, пройти по помосту, сесть за стол, потом встать из-за стола, потом опять сесть. Далее – на мой вкус… «В общем… да делай ты что хочешь… Время у нас есть. Просто пой, и все. Нарежем потом».
– Работаем! – скомандовал режиссер.
Включилась песня «Все в твоих руках», и…
Выхожу из арки, иду на помост, и вдруг на меня устремляется луч света, исходящий из центра «сияющей мандалы». Уж сколько я пересмотрела этих картин, с разнообразными мандалами, но такой я еще не видела! И чтобы вот так, из самого центра, луч света прямо в меня!
Настолько это меня ошарашило, что я остановилась, уставившись в этот слепящий меня круг.
– Стоп! Ну?! Ты чего? Испугалась, что ли?!
– Нет. Просто неожиданно, вот это… – я указала на круглую сияющую мандалу в руках осветителя.
– Это светоотражатель. Так надо. Давай, работай. Первый раз, что ли, ей-Богу?!
– Да! Первый раз.
– А… ну ладно. Все. Понеслась!
И мы начали. Снова и снова. Сколько прошло дублей, я не помню. Может быть, три. Но все это время, пока звучала песня «Все в твоих руках», я искала смысл. И я нашла его.
Мне не поставили режиссерскую задачу. Поэтому я искала ее сама. И этот вот луч света из центра сияющей мандалы помогал мне.
«Все в твоих руках, и даже я», – пропела я и поняла, что пою про то, что все мы в руках Создателя! Что все, все, все в руках Божиих. И наша воля, наша свобода, наш свет дарован нам свыше, и что мы ничто без Бога! Только осознание Божественного Творения, осознание себя Творением Божиим дает силу, ведет к свету и вечной жизни.
И вот в этот самый момент, когда я все это осознала, свет «сияющей мандалы» вошел в самое мое сердце, и внезапно те самые белые четки, нить жемчуга, что была намотана на мою руку, лопнула и жемчужные бусины рассыпались по белому помосту. Нить жемчуга лопнула, а я в изнеможении упала на помост. Чувство осознания ВСЕГО было настолько сильным, что физически это было сложно воспринять. Весь материальный мир стал вдруг таким далеким, чужим…
– Снято! Снято! Снято!
– Ну круто, вообще! Княжинская! А ты говорила… Артистка! Можешь же!
В этот самый момент, сидя на белом помосте, под лучом светоотражателя, я уже знала, что моя карьера в шоу-бизнесе закончена.
Глава 13
Потом… стало происходить и вовсе что-то странное.
Меня вызвали в офис на серьезный разговор. Рядом с продюсером за столом сидел неизвестный мне персонаж. Совсем плохо помню его лицо. Нет! Вовсе не помню.
– Мы должны поговорить с тобой очень серьезно. Ты вообще в порядке?! Ты стала какая-то странная. Устаешь?
– Если честно, то да. Скорее не устаю, а переживаю… Переживаю вот по поводу клипа, к примеру. Мы же планировали одно, а снимали совсем все другое. Совсем не то… а ведь…
– Подожди. Сейчас не об этом, – поморщился продюсер. – Нам нужно заключить с тобой договор. Мы же работаем?! Во-о-о-от… Клип снимаем, концерты, эфиры на радио. Все это стоит денюшек. Мы в тебя вкладываемся, и ты должна будешь подписать с нами договорчик. На вот, почитай.
И они аккуратно положили передо мной две папки бумаг. Одна большая, другая поменьше. Вижу-то я плоховато, сильный астигматизм на оба глаза, но я смело взяла большую, открыла первую страницу и, прищурившись, стала читать. Тем временем продюсер продолжал говорить, мешая мне вдумываться в смысл читаемого.
– Читай внимательно. Договор правильный, все там хорошо. Это стандартный договор. На десять лет. Так что десять лет ты можешь вообще ни о чем не переживать. Работай, и все. Альбом запишем, концерты будут, гастроли. Там написано про 30 % от доходов! Но зачем тебе эти проблемы? Тридцать процентов… Ты же на зарплате у нас. Оформим тебя как секретаршу. Уже официально! Будешь получать зарплату, и прекрасно! Ты вот подпишешь договор, и мы его в сейф положим, и можешь вообще про него забыть! Зачем тебе этот головняк? Забудь, и все! А второй договор, по которому ты будешь числиться секретаршей и получать зарплату уже официально, можешь забрать.
– Как это секретаршей?! – опешила я. Как же это?
– Ну, дурочкой-то что прикидываешься?
– То есть?
– Ты денежку получаешь? Получаешь. Ежемесячно! Но должно же быть все оформлено официально!
– Я не знала, что я числюсь секретаршей. Мне это как-то не нравится. Я певица! И почему я должна забыть про договор? А что с тридцатью процентами? Если я подпишу договор, значит, он же будет действовать? Значит, я должна буду получать тридцать процентов?! Что-то я не понимаю…
– Княжинская! Ты вот вроде бы такая вся наивная, хорошая, добренькая. А на самом-то деле ты не проста вовсе! Такое впечатление, что ты от нас что-то скрываешь! А? – и два серьезных мужчины, переглянувшись, уставились на меня так, словно и впрямь заподозрили меня в чем-то нехорошем. У второго взгляд так и вовсе был тяжел и темен, поэтому я старалась на него не смотреть.
– Скрываю? Да что мне скрывать?! – зарделась я, лихорадочно перебирая свои грехи и то, в чем меня можно было бы упрекнуть.
И тут, параллельно читаючи бумажки и перебрасываясь репликами с продюсером, я дохожу до пункта в договоре о том, на что я «не имею права». Представляю теперь свое изумленное раскрасневшееся девичье личико!
По этому пункту выходило, что я полностью отдаю себя в рабство на десять лет «без права переписки».
– Извините, но я не буду это подписывать, – выдохнула я.
– …
Два пристально-тяжелых взгляда, от которых морозец прошел по всему телу. Один светло-голубой, прозрачный, с прищуром, другой же темно-карий, глубокий и в то же время какой-то пустой. Словно дыра в пространстве.
– Ты уверена? – холодно спросил продюсер.
– Конечно, уверена! – возбужденно залепетала я. – Как я могу подписать то, что здесь написано?! Это же невозможно! Это… это рабство какое-то. Если я должна буду все это соблюдать, то как же вы предлагаете мне забыть про тридцать процентов? И вообще… Мне все это очень не нравится. Это же нечестно!
– Нечестно?! – криво усмехнулись они оба.
– Да! Нечестно.
– Ну тогда иди. Иди, девочка....
И я ушла. Я шла по центру Москвы, плутала по переулкам и думала, думала, думала. Как же так?! Надо было с кем-то посоветоваться. Но с кем? Только с мамой. Оказывается, рядом со мной не было близких людей, кроме мамы. Никогошеньки! И вдруг я осознала, что верить тем людям, которые ошивались вокруг меня, было совершенно нельзя! Никому! Может быть, рассказать ребятам из Высшей школы КГБ? Совета спросить. Они же такие умные! Что же мне теперь делать?!
Но на следующее утро они позвонили сами. Вернее, позвонил Сережа. Но он не представился. Я просто узнала его. Может быть, он думал, что я не смогу определить по голосу, кто мне звонит? У меня редкостное чутье на голоса, и даже если кто-то из знакомых попытается пошутить и остаться неузнанным, я все равно разгадаю этого человека.
– Добрый день! Можно попросить Наталью? – напряженный, искаженно-заниженный тембр Сергея в трубке. Не узнать меня он не мог, но я подыграла ему.
– Да, я вас слушаю.
– Наталья! Вам просили передать, что певицы Наталии Княжинской более не существует!
– …
– Повторить еще раз? Певицы Наталии Княжинской более не существует. Всего доброго.
– Кто просил передать?! – но мой вопрос повис в пустоте, так как Сергей уже положил трубку, и только короткие гудки пунктиром пульсировали в ухе.
***
Начались мучительные дни раздумий, самобичеваний, сомнений и слез. Что со мной не так? Наверное, можно было найти какой-то компромисс? Но как? Никто не подсказал, как нужно вести себя в такой ситуации. Я оказалась совершенно одна в своих переживаниях. Мама ничего не говорила, кроме: «А я тебя предупреждала!»
Все «друзья» исчезли, словно их и не было.
Однако нужно было продолжать работать. Взяв записную книжку, стала обзванивать клубы, в которых выступала прежде:
– Да, здравствуйте. Нет, мы не можем с вами больше сотрудничать. Извините. Всего хорошего.
Примерно такой ответ был всюду, куда бы я ни позвонила.
Оставался еще один вариант, который я оставила на потом. Уж он-то не откажет. Очень серьезный человек из Питера уже давно приглашал организовать мои концерты в северной столице. Настоятельно просил звонить в любой момент. А я же коренная ленинградка! Так люблю свой родной город. Поеду, непременно поеду в Питер! Может быть, и останусь уже там. Вернусь на родину!
– О! Княжинская! Здравствуй! Очень рад слышать! Но… Прости… Ничем не смогу помочь. Видишь ли… э-э-э-э… мне позвонили… в общем… извини…
У меня снова начались страхи. Как в детстве. В детстве я боялась темноты. Теперь же к страху темноты добавились новые. Я вздрагивала при телефонном звонке или если звонили в дверь. Если у подъезда парковалась темная машина, мне казалось, что это непременно приехали за мной.
Бабушки у подъезда качали головами и ехидничали.
– Ну, и где кавалеры твои? Ишь… какая… Че-то не видать кавалеров-то! Кудай-то ты их подевала?! А то разъезжала тут… на инома-а-а-арках! Ишь ведь…
Как-то раз раздался телефонный звонок:
– Наташ, привет. Ты как вообще?
– Леня?! Привет! – обрадовалась я. – Да как сказать…
– Э-э-э… Ситуация, в общем, такая… Тут девочка одна будет петь песенки эти. Ну, ты понимаешь. Все серьезно. Так что ты уж песенки-то отдай. И больше их не пой. Лучше вообще не пой, – усмехнулся голос в трубке. – Просто забудь, и все. Договорились?!
– …
– Алло! Чего молчишь? Ну, ты что? Расстроилась, что ли? Прекращай! Просто отдай песни, и все. Забудь. Договорились?
– Знаешь что? Делай так, как подсказывает тебе твоя совесть. Договорились? Если ты решишь, что поступить так – это нормально, то поступай так. Если же все-таки совесть тебе подскажет, что это нехорошо, то… А пока я обещаю, что не буду их петь.
– Ну вот и славно. Значит, ты все поняла. Умница. Ну пока.
– Ну пока.
Потом я оказалась в больнице с нервным срывом. Психиатр посмотрел на мой коптский крест и спросил:
– Черной магией увлекаетесь?
– Почему черной? И с чего вы взяли, что я увлекаюсь магией?
– Ну вот ведь, крест у вас такой странный, большой, ни на что не похожий. Что-то непонятное. Расскажете?
– Расскажу. Это древний египетский жезл жизни. Символ вечности. Также это крест коптской православной церкви. Никакой магии.
– Вы верите в Бога?!
– Конечно. А вы разве нет?
Психиатр, до сих пор пристально глядящий на меня, отвел взгляд.
– Да как сказать… Не знаю.
– А я знаю!
Вернувшись домой, я первым делом подошла к давно запылившемуся роялю, открыла крышку и погладила клавиши. Молоточек ожил, струна дрогнула, и старинный дедушкин рояль запел. И, глядя на фотографию деда, висевшую над роялем, я дала себе обещание никогда больше не петь чужих песен. Никогда! Я присела на краешек стула, и через мои руки выплеснулся целый поток, бурлящий в недрах старинного инструмента, утекающий по струнам в параллельные миры, передающий информацию моим предкам о том, что я слышу, что я чувствую, что я живу.
Глава 13.5. Переход
Однажды, проснувшись рано утром, я поняла, что должна это сделать. Решительно одевшись красиво, сделав прическу и накрасив губы, я отправилась в центр Москвы.
В голове проносились фразы, редактировались, отбрасывались, формировались новые. Что я скажу. Что же я скажу там?! Пожалуй, вот так! Нет! Так нельзя… Ладно… Может, повернуть обратно? Зачем это все?! Нет… Раз уж решила, то решила.
Вся дорога пролетела словно в тумане. Вышла из метро, знакомые переулки, по которым я бродила тогда как потерянная, в мгновение ока остались позади, и вот эта тяжелая дверь, вот эта лестница, три пролета… лифт мне не нужен. Звонок.
Дверь открыл мой бывший охранник. Вопросительный удивленный взгляд. Насупился. Строго преградил дорогу. Все молча. Наверное, я мысленно сказала ему что-то очень правильное и посмотрела в центр его зрачка так, что он тут же отступил, сделав неопределенный жест рукой.
Следующей преградой, уже в коридоре, оказался мой толстый шофер. Тот сделал попытку что-то сказать, но поперхнулся.
Ногой ли, рукой ли открыла я дверь кабинета, не помню. Но дверь шарахнула о стену.
За столом, словно никуда и не уходили с тех самых пор, сидели те двое. Мой улыбчивый продюсер и его товарищ с темной дырой вместо взгляда.
– Привет!!! – мой голос был звонок как пение первого весеннего жаворонка. – Хочу вам сказать, что я не просто «существую», но я Творю, Пою, Живу! Я дышу одним с вами воздухом!
***
«Я дышу одним с вами воздухом!» Что за странная фраза родилась в моем возбужденном сознании?! – радостно летела я над Москвой и думала над этой своей странной фразой, и дышала, дышала, дышала…
Глава 14. «Неформат»
Как меня занесло в Булгаковский дом, тот самый, что «302 бис по Садовой», толком уже и не вспомню. Хотя нет! Позвольте! Однако, какие интересные свойства у нашего подсознания. Память теперь же выдала мне точную картину того, как мы поднимаемся по гулким ступеням скудно освещенного подъезда, разглядывая настенную роспись, вместе с симпатичным кудрявым блондином и стучимся в пошарпанную высокую дверь. Макс по прозвищу «Кожаный». Куртка у него была еще со скрипом, «косуха», и штаны кожаные. Вероятно, Макс каким-то боком прикасался к сфере шоу-бизнеса, а другим тянулся к неформалам.
Дверь нам открыл человек в длинном хитоне с распущенными волосами и лицом вполне иконописным. За круглым столом сидели глубоко задумчивые люди и, молча передавая по кругу папиросину «Беломора», глубоко затягивались, задерживали дыхание и потом медленно выдыхали. Помню, что это меня очень удивило и даже смутило. Прежде никогда не видывала такого действа. У меня имелись свои хорошие сигареты, и я уже было собиралась закурить, как тот, который открыл нам дверь, по-видимому, хозяин квартиры, протянул мне с улыбкой только что скрученную им новую папиросу.
– Спасибо! У меня есть свои.
Тот с удивлением посмотрел на Макса.
– Она никогда не пробовала, – тихонько пробормотал Макс длинноволосому, после чего я поймала на себе одобрительный заинтересованный глубокий взгляд.
– Ты можешь Маугли доверять, он плохого не предложит. Не бойся. Попробуй. Ты так напряжена, тебя сразу отпустит, – зашелестел Макс мне в ухо.
***
У Маугли мы частенько музицировали. Кто-то читал свои стихи, кто-то рисовал. Этот дом, 302 бис по Садовой, стал для меня отдушиной на какое-то время.
Надо сказать, что «Мастера и Маргариту» я перечитывала каждую весну. В нашей семье водились самиздатовские книжки: Булгаков, Пастернак, Ахматова, Мандельштам. Особенный интерес эти книги вызывали уже тем, что были напечатаны непривычным образом. Большой неуклюжий формат, тонкая бумага, печать с одной стороны листа и красная шершавая обложка без надписей. Роман же «о Понтии Пилате» был любим мною особенно.
И вот, оказавшись в том самом доме, описанном в романе, я словно ощутила себя героиней некоего булгаковского сюжета. Ореол загадочности парил в воздухе вместе с травяным дымом от воскуриваемых самокруток.
Здесь я встретила людей, которые были «другие». Здесь можно было говорить о литературе, философии, науке, религии. Здесь обитали те, кто так или иначе расширял свое сознание, а дух легендарного дома, несомненно, оказывал влияние на всех посетителей.
Этажом выше, прямо над Маугли, проживал юноша по имени Шале. То есть Леша наоборот. Его обиталище находилось под самой крышей, которая непрестанно текла, и Шале подставлял под дождевые струи ведра и нескончаемые тазики. Теперь я точно знаю, что буквально означает выражение «течет крыша». Шале несомненный ангел. Его давно уже нет в этом материальном мире. Более добрых и чутких людей я не встречала в своей жизни. До сих пор я всюду вожу с собой подаренную им белую блокфлейту как символ чистого звука.
***
Поскольку известные мне двери моей бывшей карьеры были закрыты, я решила искать новые. Однажды я бродила по старому Арбату, периодически заглядывая в крохотную карманную книжечку японской древней поэзии. Мне и теперь близка эстетика хокку, но тогда я только-только знакомилась с философией Дзен:
И осенью хочется жить
Этой бабочке: пьет торопливо
С хризантемы росу.
Ах, как интересно и похоже это на меня теперешнюю…
По Арбату слонялись праздношатающиеся компании, спешили по делам серьезные граждане, уличных артистов окружала улюлюкающая разношерстная толпа. Подойти к ним? Посмотреть, кто это там так рассмешил народ?! Да какое там! Не пробраться… В несколько плотных рядов сомкнулись зеваки, чтобы поглазеть на лицедеев-клоунов. Наверное, талантливо шутят «комедианты». Зарабатывают себе на жизнь. Ну не становиться же и мне со шляпой, ей-Богу!
