Наталия Беззубенко
Лявля
– Так будешь или нет?
– … планшет, – раздалось откуда-то из-за хилых березок и осинок. Ковер из мягкого мха пружинил и чавкал. Откуда-то выплыло рваное туманное облачко, за ним маячила грибная шляпа. Ее нога провалилась в черное оконце с вонючей водой, белый носок моментально промок.
– Зараза! – Ленка оценила ущерб. – Да сдался ты сто лет!
–… планшет, – насмешничал противный старикашка.
– И планшет твой на фиг!
Туча мелких мошек вилась около лица. Воняло сыростью и гнилью. Мешались ватные завесы тумана. Еще и ноги по самые щиколотки проваливались в вязкую жижу – конец кроссовкам. Оконцев стало еще больше. Куда дальше? Она всхлипнула:
– Эй, старикан, где ты? Ты зачем завел меня в болото?
Закрякала утка, забулькал тетерев, заревела корова, завыла собака. И снова тишина, только болотная протухшая каша причмокивала с аппетитом. Рядом тоненько захихикали. На ковре из беленьких цветочков с желтыми сердцевинами сидела женщина. Странная, конечно. Тело тонкое – а еще Ленку мать называла дрищем – голова с наперсток, глазки маленькие и выпученные. Разрядилась в меха из мха (чуднАя! весна же), в густых волосах мелкие желтые цветочки.
– Женщ…
Мать всегда бесились, если ее в очереди называли женщиной, Ленка решила расположить к себе незнакомку наверняка:
– Тетенька, здрасьте!
Та приветливо кивнула, не сбежала, как противный трухлявый гриб.
– Я тут, эта, заблудилась. Немного. Как к деревне выйти?
Тетка улыбнулась, похлопала тонкой рукой по цветочной поляне, приглашая присесть.
– Не, мне, эта, домой надо.
Незнакомка помотала головой и протянула руку.
Ну и ладно. Лужайка – это же не трясина. И она аккуратно шагнула на цветочный ковер, чтобы через секунду оказаться пленницей обманчивой чарусы – топи, заросшей сверху нежными цветами. Тетка кинулась к Ленке, обхватила склизкими, леденящими руками и потащила на глубину. Болотная жижа довольно чавкала, предвкушая вкусное лакомство, а ненормальная глумливо гыгыкала, обнажая маленькие крысиные зубки. Ленка сопротивлялась что есть сил, цеплялась за теткины меха, пока не вырвала из них клок, заехала кулаком в ее маленький сморщенный лоб, но силы оставляли девчачье худосочное тельце. В горло хлынула болотная протухшая каша, легкие наполнились смрадным запахом. Болотная тварь забавлялась: то утаскивала ее в воду, то выталкивала на поверхность, то рассматривала желтым глазом с вертикальным змеиным зрачком… На краю уходящего сознания Ленка услышала сварливый голос:
– Ах ты, старый, заморочил девчонке голову! А я помело нашла, медвежью лапу приладила покрепче – смотрю, Аука разбросал, обыскался, верно. А ты к Кикиморе болотной свел! Вот как теперь ее утихомирить, жертву почуяла, разошлась! Плакун-травы на горсточку осталось, год дождливый был. Что ж ты за…
И Ленка что есть сил заорала:
– Бааааа!
И подпрыгнула на кровати, уставившись в обгаженный мухами потолок в своей маленькой комнатушке. Ночнуха влажная, но болотиной не воняло. Вокруг пахло обычно – подгоревшей кашей с кухни, табаком из коридора и очистными из форточки. Из пыльного окна вид на детскую площадку с раздолбанными качелями. Ненормальных теток, вредных дедов-грибов и хозяйственных домовых рядом не наблюдалось. И бабушки, которая вкусно готовила и все-все знала про нечисть, – тоже. Лена проверила: несколько раз зажмуривалась и приоткрывала глаза. Ни-че-го!
