Наталия Антонова
Неловкая поступь смерти

Полная версия

Глава 3

«Осень всё-таки пришла», – сердито подумал следователь, когда и на следующий день продолжил лить дождь.

Перед его мысленным взором невольно нарисовалась гостиная в коттедже его подруги детства Мирославы Волгиной. В гостиной был чудесный камин под старину. При похолодании в нём зажигали огонь. И как же хорошо было лежать перед этим камином на толстом ковре и смотреть на танец огня за узорной решёткой.

«Вот бы оказаться сейчас там», – мечтательно подумал Наполеонов. Он даже глаза закрыл, предвкушая удовольствие. Ноздри его непроизвольно расширились, как бы вдыхая аромат потрескивающих поленьев. Но он тотчас замотал головой, прогоняя прочь завораживающее видение. Удовольствие придётся отложить на неопределённое время. В этот дождливый день ему светило не лежание на ковре перед камином, а напряжённая работа в казённом кабинете, в окна которого неизвестно ещё сколько времени будет стучаться противный холодный дождь.

Усевшись за свой рабочий стол, Наполеонов решил ознакомиться с записной книжкой Селивановой Ирины Максимовны. Наполеонов был удивлён тем, что общалась она только по городскому телефону, сотового у неё не было. Это подтвердил и Муромцев.

Книжка была потрёпанной, первая запись в ней относилась к началу девяностых годов прошлого века. Многие адреса и номера телефонов были зачёркнуты. Возле некоторых фамилий стояли новые координаты. В то же время многие адресаты, по всей вероятности, выпали из жизни Селивановой, так как были просто перечёркнуты. Пролистав книжку до конца, следователь вздохнул.

«С одной стороны, хорошо, что новых абонентов в последние годы появилось не так уж много, – думал следователь, – с другой стороны, как-то странно, что молодая ещё женщина столь заметно сократила круг общения. Хотя объяснение для этого может быть найдено совсем простое – Селиванова после продажи основной части своего бизнеса перестала общаться с поставщиками, рекламщиками, сотрудниками, отошедшими Артамоновым и прочим деловым людом».

Следователь выписал телефоны и имеющиеся адреса всех женщин по имени Света и Светлана. К счастью, их оказалось всего пятеро. К тому же Наполеонов мысленно поблагодарил покойную за пунктуальность. Возле каждой Светы стояла дата её появления в жизни хозяйки записной книжки. Звонить пока по ним он не стал.

Заинтересовал его телефон некой Дарины Лавренковой, потому что рядом с телефоном была приписка, сделанная, по всей видимости, рукой самой хозяйки записной книжки – мой личный парикмахер.

Наполеонов не раз и не два слышал от подруг своей матери, что личный парикмахер это лучший психотерапевт.

Он даже как-то завёл об этом разговор с Мирославой, но та только хмыкнула в ответ. И он решил, что в этом вопросе она разбираться никак не может, потому что ни разу не посещала парикмахера ради хорошей причёски или просто удовольствия. Хоть у неё и были длинные, густые волосы, она с ними не церемонилась, просто мыла и расчёсывала и каждый год в апреле укорачивала. Почему именно в апреле, для Наполеонова оставалось загадкой, разгадывать которую ему было неинтересно. Сначала волосы ей укорачивала кто-то из тётушек, потом этой миссии на несколько лет удостоился Шура. Но с появлением в её коттедже Мориса он оказался не у дел: его друг Миндаугас оттеснил его и взял ножницы в свои руки.

«И пожалуйста, – вздохнул Наполеонов, – очень мне хотелось стричь всяких там Мирослав». Ясное дело, что Наполеонов пытался лукавить даже перед самим собой. Потому что Мирослава была у него одна, и ему было немного обидно. Но Волгина объяснила это просто – ты же не живёшь в моём доме, твоего появления нужно ждать, а Морис всегда под рукой. Наполеонов был согласен с её доводами, но всё же, всё же…

«Итак, с Дариной Лавренковой нужно поговорить чуть ли не в первую очередь», – пометил у себя следователь. Ломал он голову и над тем, как ему проверить алиби Михаила Муромцева. Где искать мужчину, подвозившего его в день убийства Селивановой. Примета в виде кольца с мордой козла была проблематичной. Можно было предположить, что владелец этого неординарного кольца живёт где-то недалеко от дома Селивановой, ведь не зря же он сказал Муромцеву, что им по пути. Хотя ехать он мог не к себе домой, а, например, к другу или к тёще.

– Ищи ветра в поле, – пробормотал Наполеонов, хотя и знал, что искать всё равно придётся. Однако это не к спеху. У Муромцева не было мотива для убийства Селивановой. «Зато он имелся у пасынка, – подумал следователь и мысленно поправил себя: – У приёмного сына».

Телефон и адрес Аркадия Павловича Селиванова нашлись в записной книжке его приёмной матери.

«Ага, – констатировал следователь, – Аркадий всё-таки сообщил матери адрес своего фактического проживания. Из чего можно предположить, что их взаимоотношения были не так плохи, как считает Муромцев.

Выписав адрес и телефон, Наполеонов решил отложить вызов приёмного сына на следующий день, во-первых, потому что ему было необходимо завершить одно из срочных дел и передать его в суд. А во-вторых, он хотел подумать над имеющимися фактами и получить заключение от судмедэксперта, не было ли это самоубийством. Он вспомнил увиденную в ванной картину и опять подумал о том, что ему что-то в ней кажется странным. Он окинул взглядом свой стол в поисках фотографий, сделанных на месте преступления Легкоступовым, и вспомнил, что их ему до сих пор не передали. Следователь нажал вызов секретаря и проговорил сердито:

– Элла, а где фотографии с места убийства Селивановой?

– Только что звонил Валерьян и сказал, что принесёт их сию минуту.

Не успел Наполеонов возмутиться, как в кабинет без стука влетел запыхавшийся Легкоступов.

– Прошу прощения! – выдохнул он. – Не успел я заняться фотографиями Селивановой, как меня выдернули на другое дело и сказали срочно обработать снимки.

– И ты рад стараться? – насмешливо спросил Наполеонов.

– Там действительно было срочное дело, – сухо ответил Валериан, положил на стол следователя кучу фотографий и, пробормотав: – Как я понимаю, я сам здесь не нужен, – направился к двери.

– Художник, – пробормотал ему вслед Наполеонов и стал раскладывать снимки на столе.

Здесь было на что посмотреть, и следователь выругался сквозь зубы. Он не понимал, зачем нужно было крупным планом снимать розовую плитку в ванной с изображением купающихся наяд. От одного этого вида Наполеонова начало мутить. Но тут он обратил внимание, что светло-розовая плитка над ванной и вода в ванне почти совпадают по цвету.

– Вот! – сказал он вслух. Следователь понял, что подозрительным ему с самого начала показался именно цвет воды. Почему так мало крови, если Селиванова перерезала вены.

Продолжая рассматривать фотографии, Наполеонов больше не ругал фотографа. Ведь если бы не его художественно снятая плитка светло-розового цвета с этими противными морскими девами, он мог бы ещё несколько дней ломать голову над каким-то трудно уловимым несоответствием на месте смерти женщины.

Следователь снял трубку и стал названивать судмедэксперту. Сначала трубку никто не брал. Но потом Илинханов соизволил отозваться лично.

– Кому так не терпится? – спросил он.

– Мне! – завопил Наполеонов и обрушил на Илинханова весь запас имеющегося у него красноречия. Он догадывался о том, что Илинханов закатывает глаза и готовится прервать поток льющихся на него комплиментов и мольбы, но следователь не дал ему такой возможности.

И Наполеонову таки удалось уговорить судмедэксперта представить ему утром заключение – сама ли гражданка Селиванова свела счёты с жизнью или ей кто-то помог.

Зуфар Раисович Илинханов что-то пробурчал себе под нос, потеребил свои густые чёрные усы и пообещал пойти следователю навстречу.

На радостях Наполеонов с головой ушёл в работу и не заметил, как пролетел хмурый день, который, по идее, должен был ползти со скоростью улитки, потерявшей панцирь.

Домой Шура пришёл пораньше, за окном всё так же моросил дождь, из гостиной доносились звуки рояля. Это музицировала его мама. Судя по тому, что в прихожей не было чужой обуви, верхней одежды и зонтов, она была одна.

Но, по-видимому, он ошибся, потому что вскоре до слуха Шуры донёсся тихий девичий голосок.

«Ага, – подумал он, – зонт и курточку сунула в мешочек, а на ноги надела бахилы…» Лично ему претили эти новшества. И в самом деле, что может быть уютнее мягких домашних тапочек, даже если они гостевые.

Правда, когда он однажды высказал эту мысль Мирославе, она пожала плечами и объяснила, что многие боятся с чужих тапочек подцепить какую-либо инфекцию.

Но всё же большая часть учеников и учениц его матери либо надевали гостевые тапочки, либо проходили в носках и колготках. А одна девушка всегда приносила такие красивые вязаные носочки, что Шура не мог оторвать глаз от её ног. Заметив это, Софья Марковна сделала сыну замечание:

– Шура, неприлично так рассматривать девичьи ноги.

А девушка в ответ рассмеялась:

– Софья Марковна, он не на ноги мои смотрит, а на носки.

И, обратившись к Шуре, спросила:

– Александр Романович, хотите, моя бабушка и вам такие свяжет?

Он, не подумав, ляпнул – хочу! А когда девушка принесла их, уже было поздно отказываться. Зато теперь он мог доставать из шкафа эти чудесные носки и любоваться ими. Носить такую красоту Шуре было жалко.

Наполеонов на цыпочках прошёл на кухню, достал из холодильника пакет с молоком и уже собирался разрезать пополам батон, как в дверях появилась моложавая высокая женщина с пышной причёской – Софья Марковна Наполеонова.

– Ты сегодня рано пришёл, Шурочка, – проговорила она ласково.

– Так получилось, мам.

– Ну вот и хорошо, я сейчас тебе разогрею суп и котлеты с картошкой.

– Мама, я сам, иди занимайся.

– Вижу я твоё «сам», – шутливо нахмурилась Софья Марковна и вскоре перед Шурой стояла вкусно пахнущая тарелка с куриным супом.

– Второе в духовке, сам возьмёшь.

– Спасибо, ма, – проговорил Шура с набитым ртом.

Софья Марковна погладила сына как в детстве по рыжевато-русым волосам и ушла в гостиную, где её ждала одна из учениц.

* * *

Софья Марковна Наполеонова была когда-то известной пианисткой. Объездила почти весь мир. Потом преподавала. Теперь время от времени давала уроки музыки и консультировала на дому.

Шурочка был у неё поздним ребёнком. Сначала было некогда обзаводиться семьёй. С возрастом появились новые проблемы. Но в конце концов Софья Марковна всё-таки остановила свой выбор на молодом талантливом учёном. Родился Шурочка, к великой радости обоих.

Увы, семейное счастье длилось недолго. Супруг Софьи Марковны вылетел на симпозиум в Японию. Самолёт до Токио не долетел.

Замуж Софья Марковна больше не пошла. Всю оставшуюся любовь она отдала сыну. Конечно, она надеялась, что Шурочка станет великим музыкантом… или, на крайний случай, займётся наукой. Но увы! Шурочка выбрал юридический и стал следователем.

Первое время Софья Марковна безумно страдала от выбора сына, но виду не показывала. А потом ничего, привыкла и смирилась с нелёгкой профессией единственного сына. И когда старинные подруги Софьи Марковны иногда сочувственно вздыхали:

– Софи, зачем ты позволила мальчику выбрать такую опасную профессию?..

Софья Марковна отвечала:

– Во-первых, Шурочка уже давно не мальчик, а взрослый мужчина, а во-вторых, – горько напоминала она, – наука не представляется опасной профессией, однако мой супруг…

– Да, да, Софочка, ты права, – торопились согласиться подруги.

Больше её волновало другое – то, что Шурочка всё ещё не женат и даже не собирается. Она пробовала знакомить его со своими ученицами. Сын был галантным кавалером. Особенно охотно он соглашался проводить девушку домой, чтобы едва за ней закроется дверь облегчённо забыть о её существовании.

* * *

Спустя два часа Софья Марковна заглянула в комнату сына.

– Шура, тебе Мирослава звонила.

– А чего сразу не сказала?!

– Хотела, чтобы ты по-человечески поел и хоть немного отдохнул.

– Ма! Ну вдруг что-то срочное?!

– Было бы срочное, она позвонила бы не на домашний, а тебе на сотовый.

В общем-то мать была права, но Шура всё равно сделал вид, что сердится…

Софья Марковна, прекрасно знавшая своего сына, только фыркнула и уплыла на кухню.

А Шура сразу же позвонил Мирославе. Её сотовый не отзывался, и Наполеонов набрал номер агентства.

– Детективное агентство «Мирослава» слушает, – прозвучал в трубке приятный голос Мориса Миндаугаса.

– Морис, привет! Мне Слава звонила. Где она там?

– По-моему, пошла в гостиную.

– У вас там небось камин горит? – с плохо скрываемой завистью проговорил Наполеонов.

– Нет, пока ещё не разжигали.

У Шуры вырвался вздох облегчения, но всё-таки он не смог удержаться, чтобы не попенять другу:

– А чего вы ждёте?

– Не чего, а кого, – ответил Морис, и Наполеонов догадался, что он улыбается. – Позвать Мирославу? – спросил Миндаугас.

– А ты не знаешь, чего она мне звонила?

– Сказала, что просто соскучилась.

– Так и сказала? – не поверил Шура.

– Так и сказала, – подтвердил Морис.

– Ага, тогда не зови, просто скажи, что я звонил.

– Так ты сегодня не приедешь?

– Нет, – хмыкнул Наполеонов в трубку, – я сегодня примерный сын и домашний мальчик. – Шура потянул носом, с кухни наплывал волшебный аромат булочек с корицей. – Пока, пока, – проговорил он в трубку и отключился.

– Ма, мы скоро чай пить будем?

– Скоро. А ты разве не помчишься к Мирославе?

– Сегодня нет.

– Ну вот и славно, в кои-то веки почаёвничаем вдвоём, – умиротворённо прозвучал голос Софьи Марковны.

– Можно подумать, мы с тобой не чаёвничаем, – проговорил Наполеонов, входя в кухню. Он прищурил свои желтовато-зелёные глаза и с улыбкой посмотрел на мать.

– Как ты похож на отца, – вздохнула она, расставляя на столе тарелки, вазочки и чашки.

Глава 4

В 6 утра раздался звонок сотового, Наполеонов нащупал телефон на столе, разлепил глаза и сонным голосом пробормотал:

– Слушаю.

– Всё ещё спим, капитан, – раздался насмешливый бодрый голос Илинханова.

Вместо того чтобы возмутиться, следователь, уже окончательно проснувшись, ответил:

– Досыпаем, Зуфар Раисович, – и навострил уши, прекрасно понимая, что просто так уважаемый судмедэксперт названивать ему с утра пораньше не станет. И оказался прав.

– Знаете, капитан, наша потерпевшая сначала приняла лошадиную дозу снотворного, потом утонула…

– Как так утонула?! – не выдержал Наполеонов.

– Да, об этом говорит вода в её лёгких.

– А как же перерезанные вены?!

– По ним полоснули бритвой, когда она уже умерла. Поэтому и вода в ванной чуть розовая.

– Спасибо, Зуфар Раисович.

– Пожалуйста, отчёт предоставлю позже.

– Хорошо.

Наполеонов отключился и задумался: «Так вот в чём дело… Но убийца, должно быть, сумасшедший! Зачем сначала топить человека, а потом резать ему вены. Или нетерпеливый наследник, желающий довести своё чёрное дело до конца? Нет, всё равно он псих! Если бы после снотворного женщина просто утонула, то у убийцы была возможность списать всё на самоубийство. А этот дилетант явно перестарался».

Наполеонов бегом бросился под душ, а потом на кухню, надеясь наскоро перекусить и улизнуть на работу, пока мать ещё сладко спит.

Но не тут-то было. Софья Марковна проснулась, видимо, услышав звонок сотового. Наполеонов мысленно хлопнул себя по лбу: «Вот балда! Опять забыл на ночь закрыть дверь своей комнаты». Но, скорее всего, Наполеонову разбудило материнское чутьё. И теперь она жарила сыну яичницу с ветчиной и помидорами. Аккуратно намазанные маслом тосты уже лежали на тарелке. Поверхность горячего кофе в чашке покрывала радужная пена.

В доме Мирославы Волгиной кофе не пили. Но дома Шура был не прочь выпить чашечку-другую. Для начала он зачерпнул из вазочки чайной ложкой клубничное варенье и быстро отправил его в рот.

Софья Марковна стояла спиной к сыну, но тут же сделала ему замечание:

– Шура, ты опять испортишь себе аппетит!

– Ма! Но как ты?

– Что «как ты»? – спросила она, оборачиваясь и лукаво улыбаясь.

– Как ты увидела, если стояла спиной? У тебя что, глаза на затылке или ещё в каком-то потаённом месте?

– У меня ушки на макушке! – сказала она и тихонько хлопнула сына полотенцем. – И я слышу, как ты звякаешь ложкой.

– Ма! Пожалуй, тебе пора всё-таки менять род трудовой деятельности, – проговорил он, сурово сдвинув брови.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась она.

– А то! Хватит тебе бренчать на пианино. Пора заниматься серьёзными делами! Вот поговорю с начальством и трудоустроим тебя к нам.

Она рассмеялась и погрозила ему пальцем. Потом спохватилась и быстро переложила поджарившуюся яичницу на две тарелки – ему побольше, себе чуть-чуть.

– Хотя в одном ты всё-таки ошиблась, ма, – проговорил он, тыкая вилкой в горячую яичницу.

– И в чём же?

– А в том, – он на миг выпустил из рук нож и поднял указательный палец вверх, – что мой аппетит невозможно испортить ничем!

Посмотрев на рожицу, которую ей скорчил сын, Софья Марковна весело рассмеялась. Потом вытерла выступившие от смеха слёзы и сказала:

– Тут ты, пожалуй, прав! А я дала маху.

* * *

Аркадий Селиванов, вызванный следователем на утро сегодняшнего дня, явился в отделение в сопровождении оперативника.

Радости от знакомства с Наполеоновым он явно не испытывал. На сообщение о смерти приёмной матери отреагировал как-то уж слишком спокойно. Ни тебе удивления, ни заламывания рук, ни даже намёка на потрясение и скорбь. Впрочем, сказал же Муромцев, что приёмная мать и сын не ладили. Но в то же время он жил на её средства…

«Что ж, теперь он получит наследство и будет жить припеваючи», – подумал следователь, разглядывая Селиванова.

– Садитесь, – проговорил Наполеонов, по-прежнему не сводя глаз с набычившегося и застывшего возле двери Аркадия.

– Вы позвали меня только для того, чтобы сообщить о смерти мачехи? – ещё больше нахмурился Селиванов. – Чего же столько тянули?

– Не только, – отозвался следователь, – вы садитесь, Аркадий Павлович, разговор у нас будет долгий.

Про себя Наполеонов отметил, что Селиванов назвал убитую не приёмной матерью, а именно мачехой. С чего бы это?

– О чём нам с вами говорить? – огрызнулся тем временем Селиванов.

– Два интеллигентных человека всегда найдут подходящую тему для разговора, – проговорил следователь, усаживаясь за стол.

Селиванов презрительно фыркнул.

Наполеонов проигнорировал скепсис подозреваемого. Да, именно подозреваемого – так он решил для себя и продолжил:

– Вы, я вижу, не слишком шокированы смертью Ирины Максимовны?

– С чего бы это я должен шокироваться, – хмыкнул Аркадий. – Она долго болела, и можно было ожидать чего-то подобного.

– Ваша мать уже почти оправилась от последствий аварии.

– Мать, – сердито передразнил его Селиванов, но под прессом неодобрительного взгляда следователя взял себя в руки и проговорил: – Вот именно почти. Она была немолода. Больное сердце и всё такое.

– Не думаю, что сорокадевятилетнюю женщину можно назвать старой. И умерла она вовсе не от болезни.

– А отчего же она ещё могла умереть? – впервые нотки недоумения прозвучали в голосе Селиванова.

– Её нашли в ванной с перерезанными венами. – Наполеонов не сводил взгляда с лица Селиванова, но на нём не отразилось ничего.

– Значит, она устала и покончила с собой, – пробурчал Аркадий.

– А перед этим выпила упаковку снотворного.

– Ну, чтобы не так страшно было покидать этот свет, – улыбнулся сыночек.

– Понятно. Но перед тем как перерезать себе вены, ваша мать утонула.

– Что вы такое несёте? – возмутился Аркадий. На его лице появилось выражение недоумения и раздражения, слитые воедино. Он, кажется, действительно не понимал и оттого злился.

Следователь проигнорировал его вопрос и задал свой:

– Где вы были позавчера вечером с 23 до часу ночи?

– Вы что же, думаете, что я свою мачеху утопил и зарезал? – довольно искренне изумился Селиванов.

– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил следователь.

– Дома я был, – буркнул Селиванов.

– Один?

– Почему один?! С Милкой.

– Кто такая Милка?

– Моя подружка. Мы вместе живём.

– И она может это подтвердить?

– Куда же она денется?! – усмехнулся Селиванов.

– Имя, отчество, фамилия вашей Милки?

– Людмила Анатольевна Горбункова.

– Она сейчас дома?

– Нет, работает она в магазине.

– В каком?

– По продаже готового платья.

– Адрес.

– Чей адрес?

– Магазина.

– Щелканова, 21а.

Наполеонов набрал номер, а когда в трубке отозвались, быстро проговорил:

– Василиса Никитична, пусть кто-нибудь из твоих оперативников сгоняет по адресу: Щелканова, 21а, и в магазине одежды допросит Людмилу Анатольевну Горбункову на предмет того, где с одиннадцати до часу ночи, – Наполеонов назвал дату, – находился её сожитель Аркадий Павлович Селиванов. – Наполеонов положил трубку.

– Я не сожитель, а гражданский муж, – неожиданно обиделся подозреваемый.

– Гражданским мужем станешь, когда свою девушку в загс сводишь.

– Ещё чего, – фыркнул Селиванов.

– Вам знаком Муромцев Михаил Иванович?

– Да, Мишку я знаю с детства.

– Какие у вас с ним отношения?

– Никаких. Когда-то вместе замки из песка строили и прочее. Но как выросли из коротких штанишек, наши пути-дорожки разошлись.

– Отчего же?

– Мишка у нас нос свой из учебников не вытаскивал. Ботан, короче!

Наполеонов припомнил внешность Муромцева и подумал, что ботаном его назвать сложно.

– Давно вы его видели? – спросил он у Селиванова.

– Не помню.

– То есть?

– Это значит, что очень давно, – насмешливо проговорил Аркадий.

– Вы знали, что Муромцев ухаживает за вашей матерью?

– Слухи об этом доходили до меня, – неопределённо отозвался Селиванов.

– И вас это не удивило?

– А чему тут удивляться? – Аркадий пожал плечами и процедил сквозь зубы: – Мишка у нас будущее светило медицины. – Аркадий криво усмехнулся.

– И вы были против того, чтобы Михаил Иванович ухаживал за Ириной Максимовной?

– Не был я против. Не был! Мне было всё равно, кто за ней ухаживает. И к тому же моего мнения никто не спрашивал!

– Как же так, ведь Ирина Максимовна вырастила вас, можно сказать, заменила вам родную мать?

– Чего вы ко мне привязались?! – огрызнулся Аркадий и, весь ощетинившись, зло проговорил: – Никто её об этом не просил! Тоже мне благодетельница сыскалась!

– Тем не менее после того как вас бросил ваш родной отец, Селиванова не сдала вас в детский дом.

– Ну не сдала, что ж мне теперь всю жизнь ей ноги мыть и воду пить?!

– За что вы так не любите свою приёмную мать?

– Я не люблю? Кто это вам сказал? Мишка, что ли?

– Вы сами своим поведением.

– Просто она достала меня! Аркаша, учись! Аркаша, возьмись за ум, пока не поздно! Аркаша, иди работать! Аркаша, то, Аркаша, другое! – передразнил он голос покойной Селивановой.

– А вы не хотели ни учиться, ни работать?!

– Ну не хотел! И что?

– Ничего, кроме того, что вы продолжали жить на её деньги.

– Какие деньги?

– Которые она выдавала вам каждый месяц.

– Значит, Мишка всё-таки проболтался.

– У полиции и кроме Мишки есть источники.

– Источники у них есть. Ха! Ну да, перечисляла она мне деньги на карточку. – Аркадий с вызовом посмотрел на следователя. – Но это были не деньги, а так, кошкины слёзы, чтобы только с голоду не сдох.

– А она что, обязана была кормить вас до вашей пенсии?

– Да вы хоть знаете, сколько у неё бабла?!

– Расскажите, узнаем.

– На эти деньги вдесятером можно было сто лет жить, ни в чём себе не отказывая. – Аркадий сверкнул на следователя обозлённым взглядом.

– Но вы-то к этим деньгам отношения не имеете, – делано-равнодушно проговорил Наполеонов.

– Как это не имею, – взвился Аркадий, – когда я её сын?!

– Уже сын? – усмехнулся следователь.

– Сын, сын, она меня усыновила!

– Значит, вам было недостаточно денег, выдаваемых Ириной Максимовной?

– Недостаточно! – горячо подтвердил Селиванов и добавил: – Недостаточно – это мягко сказано!

– Тогда почему вы сами не устроились на работу?

– Я, на работу? – Аркадий поперхнулся и вытаращил глаза на следователя.

– Вы, на работу, – подтвердил Наполеонов.

– Я это, я, может, философ по жизни. Вот Диоген сидел себе в бочке, и никто его не трогал.

– Ну это ещё как сказать. И, ко всему прочему, Диоген не требовал денег у кого бы то ни было.

– Он вам это сам сказал? – усмехнулся Аркадий. – Лично?

Наполеонов проигнорировал неумные остроты подозреваемого, думая о том, задержать его или пока рано. Решил пока ограничиться подпиской о невыезде.

– Прочитайте и подпишите протокол допроса.

– Зачем читать, господин следователь, я вам и так верю, – оскалился Аркадий. – У нас же в полиции работают только кристально чистые люди. Как это говорил товарищ Дзержинский, «холодная голова, горячее сердце и чистые руки». Кстати, а где у вас его портрет? Нетути? На свалку истории выбросили? – продолжал веселиться Селиванов.

– И вот это, – сказал следователь, пододвигая ему бумагу.

– Что это?

– Подписка о невыезде.

– Так вы что же, – скорчил обиженную мину Аркадий, – вы что же, думаете, что я садист? Изувер?!

– Селиванов! Подписывайте и выметайтесь!

– Я этого так не оставлю, я…

– Вы хотите, чтобы вас задержали прямо сейчас? – невинно поинтересовался Наполеонов.

С Аркадия моментально слетела вся спесь.

– Ничего такого я не хочу, – буркнул он. И поставил свою подпись.

– Давайте ваш пропуск, я подпишу.

Выхватив из рук следователя бумагу, Селиванов не удержался и дурашливо раскланялся.

– Будьте любезны. Благодарствую.

– Идите к чёрту!

– Зачем же так грубо? А ещё что-то про интеллигентных людей говорили.

Наполеонов с пребольшим бы удовольствием хорошенько врезал подозреваемому, но, увы, не положено.