Настасья Астровская
Музыканты в поисках смысла жизни, вдохновения и денег
Глава 1.
Реквием Святой Цецилии.
Незрелые летние сумерки вползают в комнату.
Лимонин весьма взволнованно сидит в кресле.
– Ты музыкантов достал? – вопрошает он.
– Из-под земли, – вальяжно усмехается Жорж, и, перекатывая во рту мятную зубочистку, тянет: – Обижаааете…
– Нет, – возражает Лимонин. – Но очень даже могу. Где музыканты?
– Вам ли не знать, что музыканты всегда пребывают в высших сферах, – ухмыляется Жорж.
– Жорж, не беси меня.
– Я похож на человека, который не держит слово? – значительно выговаривает Жорж, пытаясь провернуть что-то невообразимое с зубочисткой в подтверждение своей крутости.
Сволочная зубочистка, наплевав на стратегическую важность маневра, выскакивает изо рта на пол.
– Нет,блин, на Бандераса в юности ты похож! – усмехается Лимонин.
– Портрет Бандераса в юности! – легко смеется Жорж. Предательская зубочистка ехидно смотрит на него с пола. – Все здесь. Извольте запускать?
– По одному давай, – морщится Лимонин, – не люблю я столпотворение…
– Вавилонское? – хохочет Жорж.
– Месопотамское, – угрюмо отзывается Лимонин.
Жорж радостно открывает дверь талантам.
Таланты поначалу выглядят неожиданно – низкорослы, рыжеваты и носят бороду. Лепреконистый кадр не вызывает у заказчика положительных эмоций.
– Это что за Квазимодо гражданской наружности? – удивляется Лимонин.
– Это Витя, – поправляет его Жорж.
– Весьма занимательно. И на чем он играет?
– На треугольнике.
– Я же просил музыкантов, а не математиков! – раздражается Лимонин. – Тоже мне, ни-черта-те- льная геометрия! Может, на квадрате еще кто играет?
– Я хоть на додекаэдре вам сыграю, – неожиданным басом обещает Витя.
Лимонин проникается внезапным уважением к способностям Вити. Он осматривает его со всех сторон и выдает:
– Ладно, партия треугольника – тоже партия.
– Ну что вы, как можно, у нас только одна партия! – веселится Жорж.
– И та – в шахматы, – кисло соглашается Витя.
Следующим Жорж заводит высокого аристократично-ленивого мерзавца. Лимонин сразу почему-то знает, что он мерзавец, и никуда это знание деть не может.
– А это Сережа Камский, – сообщает Жорж весьма воодушевленно. – Друг мой. Ну, вы помните, наверное…
– А, Серж и Жорж, – усмехается Лимонин. – И что, этот тоже на додекаэдре играет?
– На усеченном конусе, – отзывается Камский. – Хотите – на катушке индуктивности могу сыграть. Или на транзисторе. Но сейчас у меня с собой только труба, не обессудьте.
– Не буду, – бурчит Лимонин. – Оркестр у нас, конечно… Трубач, треугольник и… Жорж.
– Он гитарист, если что, – подсказывает Камский.
– Без тебя знаю.
– Это он мне подсказывает, – примирительно говорит Жорж.
И – идет за следующей частью непутевого оркестра. Она оказывается кареглаза, кудрява и хороша собой. Одним словом, довольно-таки ведьма.
– Прошу любить и жаловать – не увлекаться только. Варя.
Пауза. Лимонин озадачен. Варя жмется к стене. Озадаченный Лимонин – зрелище не для слабонервных.
– Варя играет на виолончели, – сообщает Жорж.
Лимонин озадачивается еще сильней. Варя боится отлипать от стены.
– Виолончель – это такая большая скрипка, – тоном воспитателя детского сада рассказывает Жорж. – Ставится только она… между ног…
– Будешь мне сказки рассказывать! – спохватившись, восклицает Лимонин. – Варя – это хорошо, Варя – это здорово.
– Пока все, – Жорж разводит руками.
– Негусто, – сокрушается Лимонин. – Ну, будем работать с тем, что есть. Дело в том, что произведение, с нотами которого я вас ознакомил… вы же ознакомились?
Все неуверенно кивают.
– В общем, – удовлетворенно продолжает Лимонин, – произведение – шик. Автор – я и… ну, в общем, люди, которые разбираются в нотах. Как вы понимаете, уровень. Оркестровать его доверили мне…
– Вы сами себе и доверили, я так понимаю, – усмехается Камский. – А оркестр еще никогда в жизни не состоял из четырех человек.
– Я тоже еще никогда в жизни не ходил на голове! Но это же не значит, что это невозможно.
– Вообще-то, это невозможно, – замечает Жорж.
– Ах, какие все умные! – взрывается Лимонин. – Я знаю одно: произведение заслуживает того, чтобы быть сыгранным. Я вдохновлялся священным образом. Знаете Святую Цецилию, покровительницу музыки?
– Недостаточно близко, – осторожно отвечает Камский.
– Ну, так вы к ней приблизитесь!
– Нам пока рано, – тихо произносит Варя.
Музыканты гогочут. Варя наклоняет голову, ожидая реакции Лимонина. Но Лимонин не всегда понимает чужие шутки. Он и свои понимает достаточно редко.
– Как к вам обращаться-то? – басит Витя.
– Господин дирижер! – сварливо отзывается Лимонин.
– Так вы не господин, – возражает Камский.
– И не дирижер, – замечает Жорж.
– Вы тут тоже не в полной мере люди, – сурово говорит оскорбленный Лимонин. – Я же вас не свистом подзываю и не кыс-кыскаю… Уважение друг к другу надо проявлять. Уважение!
Ноты разложены, инструменты в нервическом ожидании.
– Давайте попробуем сыграть… – обреченно предлагает Витя.
Все еще более обреченно соглашаются.
– Давайте, во имя Святой Цецилии! Это – гимн ей! – провозглашает Лимонин.
Дальнейшие звуки, кажется, способны свести Цецилию в могилу вторично. Ну, ей не привыкать – в конце концов, на то она и мученица. Лимонин слушает внимательно. Он пока не решил для себя, должно ли оно звучать так, или он со знающими людьми сочинил как-то иначе. Из размышлений его выводит злой Камский:
– Бред какой! Репетиций почти не было.
– Ты забыл, в какую сторону в трубу дуть? – злится Лимонин, оторванный от дум.
Камский ехидно демонстрирует, что с памятью у него все хорошо, выдувая нечто громкое и язвительное.
Лимонин решает, что пора сделать теоретический перерыв.
– Ребята, возьмите на себя ответственность…
– Спасибо, нам не надо, – тихо вставляет Варя.
– Что значит, не надо? – возмущается Лимонин. – Ответственность надо брать, пока молодой. Часики-то тикают.
– Дал бог ответственность – даст и композитора-идиота, – смеется Камский.
– Даст и кто-то пенделя сейчас некоторым выдувальщикам, – грозится Лимонин. – Я к тому, что это произведение масштабное, и с его помощью я планирую развернуть акцию. Это очень серьезно. Я хочу напомнить человечеству,что музыка позволяет нам жить – и жить хорошо, правильно, по совести…
Жорж готов ударить себя гитарой по лбу, но гитару жалко, и он держится. Варя все сильнее старается походить на тень от виолончели.
– Может, и лозунг подходящий у вас есть? – осторожно интересуется Камский.
– Ну, мало ли лозунгов на Руси Великой!
Камский унывает в ответ на эту сентенцию. А Жоржу, наоборот, смешно. Хорошо быть Жоржем. Варя молча водит пальцем по струнам. Дурак ваш Лимонин, как бы говорит она. И вы дураки, как бы говорит она. И я дура, как бы говорит она – палец неосторожно соскальзывает со струны, и кисть устало падает на колено.
– Есть вот – рок против наркотиков, – не успокаивается Лимонин. – Ну, и тут что-нибудь… Чтобы ясно было – музыканты очень даже, не то что там что-то как-то! Вот – святая Цецилия против насилия! Как?
– Против наЦилия, – смеется Жорж.
Все остро чувствуют: Цецилия, конечно, против, но вот эта музыка убедит слушателей в совершенно обратном. И как потом святую реабилитировать – неизвестно.
– Давайте еще попробуем, – говорит Витя.
Все еще пробуют.
Гитара удивленно спотыкается об экзотические сочетания звуков, виолончель тихо плачет, желая, чтобы ее прирезали смычком, труба сердито срывается то на рык, то на визг, удивляясь сама себе. Треугольник немного грустен, но в целом – на высоте.
Лимонин прислушивается принципиально к трубе. Все ближе подползая к Камскому, он все больше имеет, что ему сказать. И – вот оно.
– Играешь, как девчонка! – бесится Лимонин.
– Как Варвара? – с трепетом уточняет Камский.
– Ну, наверное, как Варвара… если бы она играла на трубе.
– Варвара играет на трубе, – усмехается Камский.
Варя мрачно глядит на складывающуюся реальность. Ну их всех.
– Надо же, – бормочет Лимонин. – На трубе играет… может, еще на чем она играет? На флейте с аккордеоном?
– И на флейте, – угрюмо отвечает Варя, – и на позвоночнике… На всем играю.
Лимонин остро чувствует свой позвоночник, потому и молчит.
– Давайте просто играть, – предлагает Жорж.
И все – дают.
Лимонин с каждой нотой все более реально задумывается об убийстве. Массовое убийство, конечно, он не потянет – сидеть замучишься, не хотелось бы тратить на это свою цветущую лысеющую юность. Нужно выбрать кого-то одного – но так, чтобы и посидеть не жалко было.
И Лимонин понимает, что не пожалеет, если остановит свой выбор на Серже Камском.
Широким жестом он прерывает оркестр и решительно идет к жертве.
– Играть это нужно торжественно и трагично! – вопит Лимонин. – Ты понимаешь?
Камский неопределенно кивает, а по глазам видно – не понимает. Еще по ним видна вся бездна ярких, душевных, поразительных в своей отборности нецензурных ругательств, которые он желает излить на Лимонина, но – сдерживается в силу воспитанности.
– Торржественно и тррагично! – рычит Лимонин. – Ну вот… как будто ты – царь мира. И ты помер.
Камский флегматично разворачивается и, запихивая на ходу трубу в чехол, неспешно идет к выходу.
– Это что значит? – бесится Лимонин.
– На своих похоронах я бы ни за что играть не стал, – лениво объясняет Камский. – Помер – так и быть, держи выходной. Ни за какие деньги бы…
Вдруг в комнату вваливается сумбурная девица с горящими глазами. Все погружаются в хаос.
– Добрый вечер! – выстреливает она, останавливая погружение. – Я опоздала.
– Я вижу, – отвечает Лимонин. И спрашивает – принципиально у Жоржа: – Это кто?
– Это – пианистка, – сердито говорит девица, вызывая довольную улыбку Жоржа.
– Ясно, ясно, – хмурится Лимонин, которому не так уж ясно, но все более пасмурно. – А пианино где?
– В рюкзаке, блин! – раздражается девица, демонстрируя крохотный рюкзачок.
– Дерзкая, – лаконично делает вывод Лимонин.
Варя хмыкает. Ей ли Лизки не знать. Лизка – девушка не дерзкая, но справедливая. Дураков, вон, с порога угадывает.
– Это Лиза Дорофеева, – смеется Жорж. – Разберемся с пианиной с вашей, не плачьте только.
Лимонин куксится, Варя улыбается, Камский расслабленно прикрывает глаза, Жорж довольно расселся в кресле. И только Витя молча в углу расчехляет синтезатор.
Горе-оркестр с неожиданно обретенной пианисткой занимает свои позиции.
– Маэстро, урежьте марш, – печально выдыхает Камский.
Пианистка Лиза с чувством берет аккорд – и промахивается. Мимо синтезатора.
– Извините, я не выспалась, – объясняет она.
– Скажите, пожалуйста! – тянет Лимонин. – Ну, так и проспись, вон аж клавишам от тебя тошно!
– Я бы попросила, – подает голос Варвара, – пианистку нашу не обижать. А то некоторые ваши естественные отверстия познакомятся с моим смычком.
– Это чего это ты вдруг так эмансипировалась? – закипает Лимонин. – Где твои стыд и совесть, Варвара? Где? Где?
– Вы бы ее на рифму-то не провоцировали, – резонно советует Жорж. – Она консерваторию закончила. Человек с высшим образованием. Вы такие ругательства можете услышать, что барабанные перепонки атрофируются.
– Тьфу на вас! – расстроенно произносит Лимонин. – Тоже мне, скрипка между ног…
