Народное творчество (Фольклор)
Чудо чудное, диво дивное (сборник)
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017
* * *
Сказочная азбука
Аа
Алконост – птица радости
Бб
Баба-яга
Вв
Водяной
Гг
Горе луковое
Дд
Двое из сумы
Ее, Ёё
Емеля-дурак
Ёрш Ершович
Жж
Жар-птица
Зз
Змей Горыныч
Ии, й
Иван-царевич
Чай
Кк
Ковёр-самолёт
Лл
Лихо одноглазое
Мм
Машенька
Нн
Несмеяна-царевна
Оо
Орёл-царевич
Пп
Покати-горошек
Рр
Репка
Сс
Снегурочка
Тт
Тройка
Уу
Усыня-богатырь
Фф
Финист – Ясный cокол
Хх
Хлеб-соль
Цц
Царевна-лягушка
Чч
Чародей
Шш
Шуты
Щщ
Щука-чудесница
ъ
Объезд худых мест
ы, ь
Вилы, стрелы
Лень
Ээ
Эхо лесное
Юю
Вьюн-горюн
Яя
Ярмарка
* * *
Сестрица Алёнушка и братец Иванушка
В некотором царстве, в некотором государстве жили-были муж с женой, и было у них двое детей: сыночек Иванушка да дочка Алёнушка. Умерла жена, и взял себе мужик в жёны другую – молодую, красивую. Только мачеха-то была злая колдунья. Невзлюбила она Алёнушку с Иванушкой, стала всячески изводить их, сживать со свету белого. Терпели-терпели они, пока отец был жив, а как умер, они и ушли раз ночью из дому – куда глаза глядят, по белу свету странствовать.
Идёт сестрица Алёнушка с братцем Иванушкой путём-дорогою; ночь прошла, ясный день настал. Идут они полями широкими, горами высокими – ни деревца, ни кустика. Солнце огнём палит, жар донимает, пот выступает. Захотелось Иванушке пить, и говорит он:
– Сестрица Алёнушка, пить очень хочется.
– Погоди, братец: дойдём до колодца, там на-пьёшься.
Шли-шли – солнце высоко, колодезь далеко, жар донимает, пот выступает. Видит Иванушка водицу в коровьем копытце.
– Сестрица Алёнушка, выпью я из копытца водицу.
– Не пей, братец, телёночком станешь, – говорит Алёнушка.
Послушался Иванушка, и пошли они дальше.
Идут они полями широкими, горами высокими – ни деревца, ни кустика; а солнце высоко, колодезь далеко, жар донимает, пот выступает. Видит Иванушка водицу в лошадином копытце.
– Сестрица Алёнушка, напьюсь я из копытца.
– Не пей, братец: жеребёночком сделаешься.
Послушался Иванушка и пошёл за сестрицей дальше.
Идут они – солнце высоко, колодезь далеко, жар донимает, пот выступает. Видит Иванушка водицу в козлином копытце; не спросился у Алёнушки, припал к копытцу и выпил всю воду до дна. Оглянулась Алёнушка, а Иванушки нет: вместо него бежит за ней белый козлёночек. Как увидала Алёнушка, что с братцем сталося, залилась слезами горькими, а козлёночек скачет возле неё, резвится. Сняла Алёнушка с себя поясок и повела козлёночка. Шла она, шла и скоро очутилась в дремучем лесу. Набрела в том лесу на пустую избушку и стала в ней жить со своим братцем, козлёночком.
Охотился один царевич в том лесу. Наехал он на избушку, слез с коня и вошёл туда. Увидал красавицу Алёнушку, а с ней козлёночка и спрашивает:
– Скажи мне, красавица, кто ты, откуда и как попала в дремучий лес?
Отвечает ему Алёнушка:
– Зовут меня Алёнушкой, а козлёночек – братец мой, Иванушка. Невзлюбила нас ведьма, злая мачеха, ушли мы с братцем из родного дома, по белому свету странствовать. Наколдовала ведьма, навела порчу на воду по дороге, где мы шли. Напился мой братец Иванушка из козлиного копытца водицы и стал козлёночком.
Полюбилась царевичу Алёнушка, взял он её с собой, прихватил и козлёночка и повёз в своё царство. Там сыграл царевич свою свадьбу с Алёнушкой, и стали они все втроём с козлёночком жить во дворце; козлёночек вместе с ними и ест, и пьёт, и по царским садам гуляет.
Проведала тем временем ведьма, злая мачеха, что Алёнушка жива и вышла замуж за царевича, а братец её Иванушка живёт при них козлёночком, и стала придумывать: как бы погубить их обоих. Выждала, когда царевич уехал на охоту, пришла во дворец – и прямо к Алёнушке. А та в ту пору больна была, в постели лежала.
– Хочешь, я тебя, государыня, вылечу? – говорит ведьма. – Ходи по вечерним зорям на озеро купаться.
Послушалась Алёнушка и пошла вечером к озеру, а ведьма уж там ждёт её. Схватила она Алёнушку, навязала ей тяжёлый камень на шею и бросила в воду. Алёнушка и пошла ко дну. Увидал это козлёночек, что следом за сестрицей шёл, заплакал горькими слезами и побежал домой.
Воротилась ведьма во дворец, приняла на себя вид Алёнушки, в платья её нарядилась, велела привести к себе козлёночка и стала его бить-колотить, а сама говорит:
– Погоди, приедет царевич, буду просить, чтобы тебя зарезали!
Козлёночек ничего сказать не может, только смотрит жалобно да слезами заливается.
Стала с тех пор злая ведьма приставать к царевичу:
– Вели зарезать козлёночка, опостылел он мне.
Удивляется царевич, что с женой сделалось: прежде она так любила козлёночка, а теперь просит его зарезать. Жалко было царевичу его, да делать нечего: послал слуг искать козлёночка.
А козлёночек, как узнал, что его зарезать хотят, побежал к озеру, лёг на бережку и кричит жалобно:
Алёнушка, сестрица моя,
Всплыви, всплыви на бережок:
Я – братец твой, Иванушка!
Котлы кипят кипучие,
Огни горят горючие,
Ножи точат булатные,
Меня хотят зарезати!
А Алёнушка ему из воды отвечает:
Родной братец Иванушка,
Тебе тяжко – мне тошней того:
Тяжёл камень ко дну тянет,
Люта змея сердце высосала,
Шелкова трава ноги спутала,
Желты пески на грудь легли!
Услышали слуги царевича и диву дались; взяли с собой козлёночка и повели к царевичу. Рассказали они ему, что слышали; царевич не верит и велит отпустить козлёночка.
Побежал козлёночек опять к озеру, а царевич следом за ним пошёл и спрятался на берегу за ракитов куст.
Лёг козлёночек на бережку и кричит жалобно:
Алёнушка, сестрица моя,
Всплыви, всплыви на бережок:
Я – братец твой, Иванушка!
Котлы кипят кипучие,
Огни горят горючие,
Ножи точат булатные,
Меня хотят зарезати!
А Алёнушка из воды отвечает:
Родной братец Иванушка,
Тебе тяжко – мне тошней того:
Тяжёл камень ко дну тянет,
Люта змея сердце высосала,
Шелкова трава ноги спутала,
Желты пески на грудь легли!
Услышал царевич голос Алёнушки, побежал во дворец и велит людям закинуть в озеро сети шёлковые. Вытащили люди из воды Алёнушку с камнем на шее.
Вспрыснул её царевич живой водой – ожила Алёнушка, бросилась мужу на шею и рассказала ему про ведьму, злую мачеху. Велел царевич схватить мачеху и сжечь живьём.
Сожгли слуги ведьму, пепел по ветру развеяли. Как скрылся из глаз пепел злой ведьмы – оборотился козлёночек Иванушкой, красавцем-молодцем.
И стали они все вместе жить-поживать да добра наживать.
Баба-Яга
Жили-были муж с женой, и была у них дочка маленькая. Жена померла, мужик погоревал вволю, помаялся, побился год-другой, да видит, что всё у него в доме врозь пошло, и подумал: «Дай-ка я женюсь – авось лучше будет!»
И женился он на другой жене.
Стала мачеха на падчерицу злиться, стала её бить, да из дома гонять, да едой обделять – и всё только думала: как бы её и совсем-то со света сжить? Думала злая баба и надумала – послать девочку в дремучий лес к Бабе-яге.
– Ступай, – говорит мачеха, – к моей бабушке, что в лесу живёт в избушке на курьих ножках. Ты ей послужи, а она тебя всяким добром наградит, всякими сластями наделит.
Пошла девочка-сиротинушка из дому, да прежде к родной своей бабушке завернула и рассказывает ей:
– Так и так, вот куда меня мачеха посылает.
– Ох, сиротинушка ты, горе-горькое, – говорит ей старушка-бабушка, – крепко мне тебя жаль, да помочь-то тебе не могу. Шлёт тебя мачеха не к своей бабушке, а к злой Бабе-яге! Смотри же, деточка, со всеми будь ласкова, никому грубого слова не молви, никого крошкой не обдели – авось и тебя тоже не оставят без помощи!
Напоила бабушка внучку на дорогу молочком, дала ей кусок ветчины да лепёшку за пазуху и отпустила в дремучий лес.
Пришла девочка в лес, видит: избушка на лужайке на курьих ножках стоит, на петушьей головке поворачивается. Как крикнула девочка серебристым голоском:
– Избушка, избушка, стань к лесу задом, а ко мне передом!
Поворотилась избушка, и видит девочка – лежит в избушке Баба-яга: у порога голова, в одном углу нога, в другом – другая, под самые полати коленками упёрлась.
– Фу-фу-фу! – говорит Баба-яга. – Откуда это русским духом запахло?
А девочка кланяется да говорит Бабе-яге:
– Здравствуй, бабушка! Меня к тебе мачеха служить послала.
– Ну что же, послужи, девушка, послужи.
И задала она девочке полотна два конца соткать. А сама вышла и говорит своей работнице:
– Ступай истопи баню, да вымой девочку, да смотри хорошенько, я хочу ею позавтракать.
Села девочка ткать, сидит ни жива ни мертва, плачет да и просит работницу:
– Родимая моя! Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай, решетом воду носи, – и дала ей платочек.
Ушла работница, а девочка покормила серого кота ветчинкой, погладила, спрашивает:
– Котинька, серенькой, как мне от Бабы-яги уйти?
– А вот, – говорит ей кот, – возьми это полотенце и гребень. Как погонится за тобой Баба-яга да заслышишь ты её близко, так брось за спину полотенце, и протечёт позади тебя глубокая да широкая река; коли станет она в другой раз нагонять – брось за спину гребень, и поднимется сзади тебя дремучий, тёмный лес: сквозь него уж ей не пробраться будет.
Взяла девочка гребешок с полотенцем да и побежала! Хотела было собака на дворе её рвать – она ей лепёшку бросила; хотели было ворота перед ней захлопнуться – девочка им под пяточки маслица подлила; хотела было ей берёзка придорожная глаза веткой выхлестнуть – да девица её ленточкой перевязала. Так все её и пропустили, и выбежала она в чистое поле из лесу. А кот сел за красна и ткёт: не столько наткал, сколько напутал. Подошла Баба-яга к окошку и спрашивает:
– Ткёшь ли, внученька, ткёшь ли, милая?
– Тку, бабка, тку, милая! – замяукал ей кот в ответ.
Бросилась Баба-яга в избу, видит – девочки и слуху нет! И давай бить кота кочергой, приговаривать:
– Зачем девчонку отпустил, зачем глаза не выцарапал?
И говорит ей кот:
– Я тебе сколько лет служу – ты мне косточки не бросила, а она меня ветчинкой накормила.
Накинулась Баба-яга и на работницу, и на собаку, и на ворота, и на берёзку придорожную – зачем они девочку упустили?
Говорит ей в ответ собака:
– Я тебе сколько лет служу – ты мне горелой корки не пожаловала; а она для меня лепёшки не пожалела.
Говорят ей ворота:
– Мы тебе сколько служим – ты на нас и водой не плеснула; а она нам под пяточки чистого маслица подлила.
Говорит Бабе-яге и берёза придорожная:
– Я тебе сколько служу – ты на меня ниточки не повесила; а она меня ленточкой перевязала.
Работница говорит:
– Я тебе сколько служу, ты мне тряпочки не подарила, а она мне платочек подарила.
Баба-яга видит – дело плохо: пустилась поскорей в погоню; летит, поспешает, помелом след заметает. Услышала девочка за собой погоню – бросила за спину полотенце: протекла позади неё река широкая и великая! Баба-яга билась-билась, весь берег избегала, нашла наконец брод в речке и опять пустилась за девочкой. Вот уж и близко, вот-вот нагонит! Бросила девочка скорей гребешок за спину! Поднялся позади неё лес густой, дремучий: корни с корнями сплетаются, ветви с ветвями свиваются, вершины к вершинам приклоняются. Баба-яга сколько ни билась, не могла сквозь тот лес пробраться и воротилась в свою избу.
А девочка-сиротинушка к отцу прибежала, обо всём ему поведала. Прогневался родитель на злую мачеху, прогнал её из дома и остался с той поры с дочкою жить-поживать да добра наживать.
Я и сам у них в гостях был, их житьё-бытьё видел, мёд пил, по усам текло, а в рот не попало.
Василиса Прекрасная
В некотором царстве жил-был купец. Двенадцать лет жил он в супружестве и прижил только одну дочь, Василису Прекрасную. Когда мать скончалась, девочке было восемь лет. Умирая, купчиха призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала:
– Слушай, Василисушка! Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; береги её и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у неё совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью.
Затем мать поцеловала дочку и померла.
После смерти жены купец потужил, как следовало, а потом стал думать, как бы опять жениться. Он был человек хороший; за невестами дело не стало, но больше всех по нраву пришлась ему одна вдовушка. Она была уже в летах, имела своих двух дочерей, почти однолеток Василисе, – стало быть, и хозяйка, и мать опытная. Купец женился на вдовушке, но обманулся и не нашёл в ней доброй матери для своей Василисы. Василиса была первая на всё село красавица; мачеха и сёстры завидовали её красоте, мучили её всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветру и солнца почернела; совсем житья не было!
Василиса всё переносила безропотно и с каждым днём всё хорошела и полнела, а между тем мачеха с дочками своими худела и дурнела от злости, хотя они и сидели всегда сложа руки, как барыни. А всё потому, что Василисе помогала её куколка. Без этого где бы девочке сладить со всею работою! Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как все улягутся, она запрётся в чуланчике, где жила, и потчует её, приговаривая:
– На, куколка, покушай, моего горя послушай! Живу я в доме у батюшки, не вижу себе никакой радости; злая мачеха гонит меня с белого света. Научи ты меня, как мне быть и жить и что делать?
Куколка покушает, да потом и даёт ей советы, и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису; та только отдыхает в холодочке да рвёт цветочки, а у неё уж и гряды выполоты, и капуста полита, и вода наношена, и печь вытоплена.
Прошло несколько лет; Василиса выросла и стала невестой. Все женихи в городе присватываются к Василисе; на мачехиных дочерей никто и не посмотрит. Мачеха злится пуще прежнего и всем женихам отве-чает:
– Не выдам меньшой прежде старших!
А проводя женихов, побоями вымещает зло на Василисе. Вот однажды купцу понадобилось уехать из дому на долгое время по торговым делам. Мачеха и перешла на житьё в другой дом, а возле этого дома был дремучий лес, а в лесу на поляне стояла избушка, а в избушке жила Баба-яга; никого она к себе не подпускала и ела людей, как цыплят. Перебравшись на новоселье, купчиха то и дело посылала за чем-нибудь в лес ненавистную ей Василису, но та всегда возвращалась домой благополучно: куколка указывала ей дорогу и не подпускала к избушке Бабы-яги.
Раз мачеха раздала всем трём девушкам вечерние работы: одну заставила кружева плести, другую чулки вязать, а Василису – прясть. Погасила огонь во всём доме, оставила только одну свечку там, где работали девушки, и сама легла спать.
Девушки работали. Вот нагорело на свечке; одна из мачехиных дочерей взяла щипцы, чтоб поправить светильню, да вместо того, по приказу матери, как будто нечаянно и потушила свечку.
– Что теперь нам делать? – говорили девушки. – Огня нет в целом доме. Надо сбегать за огнём к Бабе-яге!
– Мне от булавок светло! – сказала та, что плела кружево. – Я не пойду.
– И я не пойду, – сказала та, что вязала чулок. – Мне от спиц светло!
– Тебе за огнём идти! – закричали обе. – Ступай к Бабе-яге! – И вытолкали Василису из горницы.
Василиса пошла в свой чуланчик, поставила перед куклою приготовленный ужин и сказала:
– На, куколка, покушай да моего горя послушай: меня посылают за огнём к Бабе-яге; Баба-яга съест меня!
Куколка поела, и глаза её заблестели, как две свечки.
– Не бойся, Василисушка! – сказала она. – Ступай куда посылают, только меня держи всегда при себе. При мне ничего не станется с тобой у Бабы-яги.
Василиса собралась, положила куколку свою в карман и, перекрестившись, пошла в дремучий лес.
Идёт она и дрожит. Вдруг скачет мимо неё всадник: сам белый, одет в белом, конь под ним белый, и сбруя на коне белая, – на дворе стало рассветать.
Идёт она дальше, скачет другой всадник: сам красный, одет в красном и на красном коне, – стало всходить солнце.
Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему вечеру вышла на полянку, где стояла избушка Бабы-яги; забор вокруг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа людские с глазами; вместо дверей у ворот – ноги человечьи, вместо запоров – руки, вместо замка – рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная. Вдруг едет опять всадник: сам чёрный, одет в чёрном и на чёрном коне; подскакал к воротам Бабы-яги и исчез, как сквозь землю провалился, – настала ночь. Но темнота продолжалась недолго: у всех черепов на заборе засветились глаза, и на поляне стало светло, как днём. Василиса со страху так и застыла на месте.
Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья затрещали, сухие листья захрустели; выехала из лесу Баба-яга – в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам, остановилась, обнюхала вокруг себя да и закричала:
– Фу, фу! Русским духом пахнет! Кто здесь?
Василиса подошла к старухе со страхом и, низко поклонясь, говорит:
– Это я, бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнём к тебе.
– Хорошо, – сказала Баба-яга, – знаю я их, поживи ты наперёд да поработай у меня, тогда и дам тебе огня; а коли нет, так я тебя съем!
Потом обратилась к воротам и вскрикнула:
– Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь; ворота мои широкие, отворитесь!
Ворота отворились, Баба-яга въехала, посвистывая, за нею вошла Василиса, а потом опять всё заперлось.
Войдя в горницу, Баба-яга растянулась и говорит Василисе:
– Подавай-ка сюда что там есть в печи: я есть хочу.
Василиса зажгла лучину от тех черепов, что на заборе, и начала таскать из печки да подавать Яге кушанья, а кушаний настряпано было человек на десять. Всё съела, всё выпила старуха; Василисе оставила только щец немножко, краюшку хлеба да кусочек поросятины. Стала Баба-яга спать ложиться и говорит:
– Когда завтра я уеду, ты смотри – двор вычисти, избу вымети, обед состряпай, бельё приготовь да пойди в закром, возьми четверть пшеницы и очисть её от чернушки. Да чтоб всё было сделано, а не то – съем тебя!
После такого наказу Баба-яга захрапела; а Василиса поставила старухины объедки перед куклою, залилась слезами:
– На, куколка, покушай, моего горя послушай! Тяжёлую дала мне Баба-яга работу и грозится съесть меня, коли всего не исполню; помоги мне!
Кукла ответила:
– Не бойся, Василиса Прекрасная! Поужинай, помолися да спать ложися; утро вечера мудренее!
Ранёшенько проснулась Василиса, а Баба-яга уже встала, выглянула в окно: у черепов глаза потухают; вот мелькнул белый всадник – и совсем рассвело. Баба-яга вышла на двор, свистнула – перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Промелькнул красный всадник – взошло солнце. Баба-яга села в ступу и выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает. Осталась Василиса одна, осмотрела дом Бабы-яги, подивилась изобилию во всём. Глядит, а вся работа её уже сделана; куколка выбирала из пшеницы последние зёрна чернушки.
– Ах ты, избавительница моя! – сказала Василиса куколке. – Ты от беды меня спасла.
– Тебе осталось только обед состряпать, – отвечала куколка, влезая в карман Василисы. – Состряпай с богом да и отдыхай на здоровье!
К вечеру Василиса собрала на стол и ждёт Бабу-ягу. Начало смеркаться, мелькнул за воротами чёрный всадник – и совсем стемнело; только светились глаза у черепов. Затрещали деревья, захрустели листья – едет Баба-яга. Василиса встретила её.
– Всё ли сделано? – спрашивает Яга.
– Изволь посмотреть сама, бабушка! – молвила Василиса.
Баба-яга всё осмотрела, подосадовала, что не за что рассердиться. Потом крикнула:
– Верные мои слуги, сердечные други, смелите мою пшеницу!
Явились три пары рук, схватили пшеницу и унесли вон из глаз. Баба-яга наелась, стала ложиться спать и опять дала приказ Василисе:
– Завтра сделай ты то же, что и нынче, да сверх того возьми из закрома мак да очисти его от земли по зёрнышку, вишь, кто-то по злобе земли в него намешал!
Сказала старуха, повернулась к стене и захрапела, а Василиса принялась кормить свою куколку. Куколка поела и сказала ей по-вчерашнему:
– Молись Богу да ложись спать: утро вечера мудренее, всё будет сделано, Василисушка!
Наутро Баба-яга опять уехала в ступе со двора, а Василиса с куколкой всю работу тотчас исправили. Старуха воротилась, оглядела всё и крикнула:
– Верные мои слуги, сердечные други, выжмите из маку масло!
Явились три пары рук, схватили мак и унесли из глаз. Баба-яга села обедать; она ест, а Василиса стоит молча.
– Что ж ты ничего не говоришь со мною? – сказала Баба-яга. – Стоишь как немая?
– Не смела, – отвечала Василиса, – а если позволишь, то мне хотелось бы спросить тебя кой о чём.
– Спрашивай; только не всякий вопрос к добру ведёт: много будешь знать, скоро состаришься!
– Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде; кто он такой?
– Это день мой ясный, – отвечала Баба-яга.
– Потом обогнал меня другой всадник, на красном коне, сам красный и весь в красном одет; это кто такой?
– Это моё солнышко красное! – отвечала Баба-яга.
– А что значит чёрный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, бабушка?
– Это ночь моя тёмная – всё мои слуги верные!
Василиса вспомнила о трёх парах рук и промол-чала.
– Что ж ты ещё не спрашиваешь? – молвила Баба-яга.
– Будет с меня и этого; сама ж ты, бабушка, сказала, что много узнаешь – состаришься.
– Хорошо, – сказала Баба-яга, – что ты спрашиваешь только о том, что видела за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили, и слишком любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе?
– Мне помогает благословение моей матери, – отвечала Василиса.
– Так вот что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных.
Вывела она Василису из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей и сказала:
– Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его; они ведь за этим тебя сюда и прислали.
Бегом пустилась Василиса и наконец к вечеру другого дня добралась до своего дома. Подходя к дому, она хотела было бросить череп, но не видя ни в одном окне огонька, решилась идти туда с черепом. Впервые встретили её ласково и рассказали, что с той поры, как она ушла, не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей – тот погасал, как только входили с ним в горницу.
– Авось твой огонь будет держаться! – сказала мачеха. Внесли череп в горницу; а глаза из черепа так и глядят на мачеху и её дочерей, так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся – глаза всюду за ними так и следят; к утру совсем сожгло их в уголь; одной Василисы не тронуло.
Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и попросилась на житьё к одной безродной старушке; живёт себе и поджидает отца. Вот как-то говорит она старушке:
– Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи, купи мне льну самого лучшего; я хоть прясть буду.
Старушка купила льну хорошего; Василиса села за дело, работа так и горит у неё, и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Как набралось пряжи много, принялась Василиса за тканьё. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе:
– Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе.
Старуха взглянула на товар и ахнула:
– Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому; понесу во дворец.
Пошла старуха к царским палатам да всё мимо окон похаживает. Царь увидал и спросил:
– Что тебе, старушка, надобно?
– Ваше царское величество, – отвечает старуха, – я принесла диковинный товар; никому, кроме тебя, показать не хочу.
Царь приказал впустить к себе старуху и, как увидел полотно, удивился.
– Что хочешь за него? – спросил царь.
– Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла.
Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.
Стали царю из того полотна сорочки шить; вскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их работать. Долго искали; наконец царь позвал старуху и сказал:
– Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить.
– Не я, государь, пряла и соткала полотно, – сказала старуха, – это работа приёмыша моего – девушки.
– Ну так пусть и сошьёт она!
Воротилась старушка домой и рассказала обо всём Василисе.
– Я знала, – говорит ей Василиса, – что эта работа моих рук не минует.
Заперлась в свою горницу, принялась за работу; шила она не покладаючи рук, и скоро дюжина сорочек была готова.
Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждёт, что будет. Видит: на двор к старухе идёт царский слуга; вошёл в горницу и говорит:
– Царь-государь хочет видеть искусницу, что работала ему сорочки, и наградить её из своих царских рук.
Пошла Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в неё без памяти.
– Нет, – говорит он, – красавица моя! Не расстанусь я с тобою; ты будешь моей женою.
Тут взял царь Василису за белые руки, посадил её подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался об её судьбе и остался жить при дочери. Старушку Василиса взяла к себе, а куколку до конца жизни своей всегда носила в кармане.
Было то давным-давно, а может, ещё и никогда того не было, немудрено и забыть.