Полная версия:
Народное творчество (Фольклор) Любимые русские сказки
- + Увеличить шрифт
- - Уменьшить шрифт
– Эх, да за то, что нечаянно сметанку слизал.
И опять заплакал кот-мурлыка.
– Кот-коток, серый лобок, о чём же ты ещё плачешь?
– Как мне не плакать? Баба меня била, била да приговаривала: придёт ко мне зять, где будет сметанки взять? Придётся колоть козла и барана.
Заревели тут козёл и баран:
– А, ты, серый кот, бестолковый твой лоб, за что ты нас-то загубил?
Стали втроём думать: как быть и что делать, и порешили всем втроём бежать.
– А что, средний брат, баранок, – спрашивает кот-мурлыка, – крепок ли у тебя лоб? Попробуй-ка о ворота.
Баран с разбегу стукнулся о ворота лбом: покачнулись ворота да не отворились.
Поднялся старший брат – козёл, разбежался, ударился лбом, и ворота отворились.
Пыль столбом поднимается, трава к земле приклоняется, бегут козёл да баран, а за ними скачет на трёх ногах кот – серый лоб. Устал он и просит названных братьев:
– Старший брат да средний брат, не оставьте меньшого братишку на съедение зверям.
Взял козёл, посадил кота на себя, и понеслись они опять по горам, по долам, по сыпучим пескам.
Долго бежали, и день и ночь, пока в ногах сил хватило.
Вот пришли они на скошенное поле, а на том поле стога, что города, стоят. Остановились козёл, баран да кот отдыхать. А ночь была осенняя, холодная.
«Где огня добыть?» – думают козёл да баран; а котишка-мурлышка уж добыл бересты, обернул козлу рога и велел им с бараном стукнуться лбами.
Стукнулись козёл с бараном лбами, да так крепко, что искры из глаз посыпались: береста так и загорелась.
– Ладно, – сказал серый кот, – теперь обогреемся. – И зажёг стог сена.
Не успели они обогреться, глядь – приходит к ним незваный гость, Михайло Иванович.
– Пустите, – говорит, – братцы, обогреться да отдохнуть: что-то мне неможется.
– Добро пожаловать, Михайло Иванович. Откуда, брат, идёшь?
– Ходил на пасеку, да подрался с мужиками, оттого и хворь приключилась. Иду к лисе лечиться.
Стали вчетвером тёмную ночь коротать: медведь под стогом, мурлыка на стогу, а козёл с бараном у огня. Заснули медведь, козёл да баран. Дремлют, а котишка-мурлышка один не спит и всё видит. И видит он, – идут семь волков серых, восьмой волк белый и прямо к огню.
– Фу-фу, – говорит белый волк козлу да барану. – Какой такой народ здесь? Давайте силу пытать.
Заблеяли тут козёл да баран, а котишка – серый лобишка и говорит:
– Ах ты, белый волк, над волками начальник, не серди ты нашего старшего: он уж очень сердит! Как расходится, – никому не сдобровать. Или не видишь у него бороды? В ней-то и сила: бородой он зверей побивает, а рогами только кожу снимает. Лучше с честью подойдите да попросите: хотим мы с твоим меньшим братишкой поиграть, который под стогом лежит.
Волки поклонились козлу, обступили Мишку и ну с ним заигрывать. Вот медведь крепился-крепился, да как хватит лапой по волку. Завыли волки и, поджав хвосты, убежали.
А козёл и баран подхватили мурлышку на спину и скорее домой.
– Полно, – говорят, – без пути таскаться. Ещё не в такую беду попадёшь.
А старик со старухой были рады-радёшеньки, когда козёл с бараном вернулись.
По щучьему веленью
Жили три брата, два-то умных, а третий – дурак Емеля.
Собрались как-то умные братья ехать в нижние города за товарами и говорят дураку:
– Смотри, Емеля, слушай наших жён и почитай так, как родных матерей; а мы тебе купим сапоги красные, и кафтан красный, и рубашку красную.
Умные братья отдали неумному приказание и поехали в нижние города; а Емеля лёг на печь и лежит. Невестки говорят ему:
– Что же ты, Емеля! Братья велели тебе нас почитать и за это хотели тебе по подарку привезти, а ты на печи лежишь, ничего не делаешь; сходи хоть за водой.
Делать нечего, Емеля взял вёдра и пошёл на реку за водой.
Подошёл он к проруби, зачерпнул воды, и попала ему щука в ведро. Обрадовался Емеля:
– Вот здорово! Теперь я наварю ухи, сам наемся, а невесткам не дам; я на них сердит!
Вдруг щука говорит ему человеческим голосом:
– Не ешь меня; пусти опять в воду, счастлив будешь!
Емеля спрашивает:
– Какое ж от тебя счастье?
– А вот какое счастье: что скажешь, то и будет! Вот скажи: по щучьему веленью, по моему прошенью ступайте, вёдра, сами домой и поставьтесь на место.
Как только Емеля сказал это, вёдра тотчас пошли сами домой и поставились на место. Невестки глядят и дивуются.
«Ишь ты! – говорят. – Вишь, какой хитрый, что у него вёдра сами домой пришли и поставились на своё место».
А Емеля отпустил щуку, пришёл домой и лёг на печку, но недолго удалось ему полежать. Невестки стали опять говорить ему:
– Емеля, что ты лежишь? Ты бы пошёл дров нарубил.
А Емеля им:
– Да, а вы-то на что?
– Как мы на что? – закричали на него невестки. – Ведь зима на дворе, и, ежели ты не пойдёшь рубить дрова, так тебе же и будет холодно.
– Я ленюсь, – отвечает Емеля.
– Ах, ленишься? – говорят ему невестки. – Ну тогда и озябнешь.
Делать нечего, вынужден был Емеля нарубить дров; но не хотелось ему слезать с печи, и он потихоньку произнёс: «По щучьему веленью, а по моему прошенью ну-ка, топор, поди наруби дров, а вы, дрова, сами в избу идите и в печь кладитесь». Топор тут же выскочил и начал дрова рубить, а дрова сами в избу пошли и в печь поклались.
Прошло время – невестки снова говорят Емеле:
– Емеля, совсем нету дров у нас; съезди в лес и наруби.
А Емеля им в ответ:
– Сами поезжайте!
– Да ты что? – отвечают невестки. – Ведь лес далеко, и холодно ехать нам в лес за дровами.
– Вот оно что! – промолвил Емеля, слез с печи и начал обуваться и одеваться.
После вышел он на двор, вытащил из-под навесу сани, взял с собою верёвку и топор, сел в сани и велел своим невесткам отворить ворота. Невестки, видя, что он сидит в санях, да без лошади, засмеялись:
– Что ты, Емеля, сел в сани, а лошадь не запряг?
– Не нужна мне лошадь!
Невестки отворили ворота, а Емеля, сидя в санях, сказал потихоньку:
– По щучьему веленью, по моему прошенью катитесь, сани, в лес!
Сани и покатились скоро да шибко, словно кто погоняет их.
А в лес дорога шла мимо города, и Емеля своими санями ужас сколько подавил народу!
Народ кричит:
– Держи его! Лови его!
А он знай сани подгоняет. Так его и не поймали.
Выехал Емеля из города и приехал в лес. Остановился, вылез из своих саней и говорит:
– По щучьему веленью, а по моему прошенью ну-тка, топор, руби-ка дрова, а вы, поленья, сами кладитесь в сани и вяжитесь!
Лишь только сказал он эти слова, топор начал рубить дрова, а поленья уж сами кладутся в сани и верёвкой вяжутся.
После того как нарубил он дров, Емеля велел ещё топору вырубить себе дубинку.
Топор пошёл и срубил ему дубинку. Дубинка пришла, на воз легла. Емеля сел на воз:
– Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью поезжайте, сани, домой сами.
Едет Емеля мимо города, а в городе народ собрался, давно его караулит. Стащили Емелю с возу долой и давай бить.
Емеля, видя, что его дело плохо, потихоньку сказал:
– По щучьему веленью, а по моему прошенью ступай, дубинка, похлопочи-ка!
Вскочила дубинка и пошла ломать, колотить, побила народу многое множество; люди, словно снопы, так наземь и сыплются! Отделался от них Емеля и приехал домой, дрова сложил, а сам на печь сел.
После того как он уехал из города, стали поговаривать об Емеле везде – не столько о том, что он передавил множество народу, сколько удивлялись тому, что он ехал в санях без лошади. Мало-помалу речи эти дошли до самого царя. Как царь услышал о Емеле, то чрезвычайно захотел его видеть и для того послал одного офицера и велел ему Емелю сыскать и привезти во дворец. Посланный от царя офицер приехал в ту деревню, где жил Емеля, вошёл в избу.
– Где дурак? – спросил он, озираясь.
– На что тебе? – отвечает Емеля, лёжа на печи.
– Как на что? Одевайся скорей; я повезу тебя к царю.
– А что мне там делать?
Офицер рассердился на Емелю за неучтивые слова и ударил его по щеке, а Емеля возьми да и скажи потихоньку: «По щучьему веленью, а по моему прошенью ну-ка, дубинка, обломай ему руки и ноги!»
Дубинка тотчас выскочила, и офицер битый вынужден был ехать назад.
Царь, однако, выбрал умного человека, которого послал с тем, чтобы привёз к нему дурака Емелю – хоть обманом.
Посланный от царя накупил изюму, черносливу, ягод, приехал в ту деревню, где жил Емеля, и пошёл к дураку.
Вошёл он в избу, подошёл к печи, дал Емеле изюму, черносливу, ягод и говорит:
– Что ты, Емеля, лежишь на печи? Поедем к царю со мною.
– Мне и тут тепло! – отвечает ему Емеля.
– Пожалуйста, Емеля, поедем; там тебе будет хорошо!
– Я ленюсь! – говорит Емеля.
– Пожалуйста, поедем; там тебе царь велит сшить красный кафтан, шапку и сапоги.
Задумался Емеля, почесал в затылке:
– Ладно, поезжай вперёд, а я за тобой буду.
Посланный уехал, а Емеля полежал ещё немного и сказал:
– Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью поезжай-ка, печь, прямо в город!
Тотчас изба затрещала, и печь вон пошла из избы.
Приехал Емеля во дворец, а там его уже царь встречает и спрашивает:
– Для чего ты столько передавил народу, как ездил за дровами в лес?
– Я чем виноват? – отвечает Емеля. – Почему они не посторонились?
В то время подошла к окошку царская дочь. Емеля нечаянно взглянул на то окошко, в которое она смотрела, и сказал тихонько:
– По щучьему веленью, а по моему прошенью влюбись, красавица, в меня!
Лишь только Емеля эти слова вымолвил, как царская дочь посмотрела на него и влюбилась. А Емеля после того сказал:
– Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью ступай-ка, печь, домой!
Тотчас поехала печь домой, а приехавши – опять стала на прежнее место.
А в городе царская дочь стала просить отца своего, чтобы выдал её за Емелю замуж.
Рассердился царь, да делать нечего. Велел послать он за тем офицером, который прежде ездил за дураком и не сумел его привезти. Как предстал офицер перед ним, говорит ему царь:
– Слушай, друг мой, я тебя прежде посылал за дураком, но ты его не привёз; за вину твою посылаю тебя второй раз, но будь любезен, привези его непременно; ежели привезёшь, то будешь награждён, а ежели не привезёшь, то будешь наказан. Офицер выслушал царя и поехал немедленно за Емелей.
Приехал офицер в ту деревню, где жил Емеля, позвал к себе старосту и сказал:
– Вот тебе деньги; купи всё, что надобно к обеду, и позови Емелю. А как придёт он к тебе обедать, напои его допьяна. Послушался офицера староста, напоил Емелю допьяна.
А как заснул Емеля, офицер связал его и повёз в город. Прознал царь, что Емеля во дворце, и отдаёт новый приказ: посадить в большую бочку свою дочь непослушную и Емелю, бочку засмолить и пустить в море. Так и сделали.
Долгое время плыла бочка по морю. Вскоре проснулся Емеля и спрашивает сам у себя:
– Где я?
Царевна ему отвечает:
– Ты, Емеля, в бочке, да и я с тобою посажена.
– А ты кто?
– Я – царская дочь. – И рассказала она Емеле, за что посажена с ним вместе в бочку, а потом стала просить, чтобы он освободил себя и её из бочки.
– Хорошо, – промолвил Емеля и шепнул: «По щучьему веленью, а по моему прошенью выкинь-ка ты, море, эту бочку, в которой мы сидим, на берег – на сухое место, только чтоб поближе к нашему государству; а ты, бочка, как на сухом месте будешь, то сама расшибися!»
Только успел Емеля выговорить эти слова, как море начало волноваться и в тот час выкинуло бочку на берег – на сухое место, а бочка сама рассыпалась…
– Сделай милость, Емеля, – говорит вскоре царевна, – вели поставить какой-нибудь домик, чтобы можно было нам хоть от дождя укрыться.
И сказал Емеля:
– По щучьему веленью, а по моему прошенью – постройся мраморный дворец!
Сейчас же всё и исполнилось.
Вошёл Емеля с царевной во дворец и увидел, что в покоях богатое убранство, что кругом множество людей, которые ожидают от него приказаний, и загрустил, что все люди как люди, а он один нехорош и глуп, и сказал:
– По щучьему веленью, а по моему прошенью хочу сделаться таким молодцом, чтобы мне не было подобного и чтоб был я чрезвычайно умён!
И лишь успел выговорить, то в ту же минуту сделался так прекрасен, а притом и умён, что все удивились.
После того послал Емеля своих слуг к царю, чтоб звать его к себе, но про себя не велел ничего сказывать. Любопытствуя знать, кто прислал за ним, царь поехал в гости.
И вот приехал царь во дворец Емели. Сам Емеля вышел ему навстречу, посадил за стол дубовый, за кушанья сахарные, за питья медовые. Царь ест, пьёт да дивится: что за знатный человек его принимает?
А как встал из-за стола, то Емеля говорит царю:
– Милостивый государь, узнаёте ли вы меня?
А был Емеля в богатом платье и лицом прекрасен, и царь не смог признать его. И сказал ему тогда Емеля:
– Помните, как дурак к вам приезжал на печи во дворец и вы его с вашей дочерью, засмоля в бочку, пустили в море? Так вот я – тот самый Емеля!..
Царь испугался, стал прощения просить:
– Виноват я пред тобой, Емеля, и за то отдаю за тебя в замужество дочь мою.
Емеля поблагодарил царя, и так как у него всё было готово к свадьбе, то в тот же день её и отпраздновали с пышностью. С тех пор они вместе живут-поживают да добро наживают.
Девочка Снегурочка
Жили-были старик со старухой, у них не было ни детей, ни внучат. Вот вышли они за ворота в праздник, посмотреть на чужих ребят, как они из снегу комочки катают, в снежки играют. Старик поднял комочек да и говорит:
– А что, старуха, кабы у нас с тобой была дочка, да такая беленькая, да такая кругленькая!
Старуха на комочек посмотрела, головой покачала да и говорит:
– Что ж будешь делать – нет, так и взять негде.
Однако старик принёс комочек снегу в избу, положил в горшочек, накрыл ветошкой и поставил на окошко. Взошло солнышко, пригрело горшочек, и снег стал таять. Вот и слышат старики – пищит что-то в горшочке под ветошкой; они к окну – глядь, а в горшочке лежит девочка, беленькая, как снежок, и кругленькая, как комок, и говорит им:
– Я девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнышком пригрета и нарумянена.
Вот старики обрадовались, вынули её, да ну старуха скорее шить да кроить, а старик, завернув Снегурочку в полотенечко, стал её нянчить и пестовать:
Спи, наша Снегурочка,Сдобная кокурочка,Из вешнего снегу скатана,Вешним солнышком пригретая!Мы тебя станем поить,Мы тебя станем кормить,В цветно платьице рядить,Уму-разуму учить!Вот и растёт Снегурочка на радость старикам, да такая-то умная, такая-то разумная, что такие только в сказках живут, а взаправду не бывают.
Всё шло у стариков как по маслу: и в избе хорошо, и на дворе неплохо, скотинка зиму перезимовала, птицу выпустили на двор. Вот как перевели птицу из избы в хлев, тут и случилась беда: пришла к стариковой Жучке лиса, прикинулась больной и ну Жучку умаливать, тоненьким голосом упрашивать:
– Жученька, Жучок, беленькие ножки, шёлковый хвостик, пусти в хлевушок погреться!
Жучка, весь день за стариком в лесу пробегавши, не знала, что старуха птицу в хлев загнала, сжалилась над больной лисой и пустила её туда. А лиска двух кур задушила да домой утащила. Как узнал про это старик, так Жучку прибил и со двора согнал.
– Иди, – говорит, – куда хочешь, а мне ты в сторожа не годишься!
Вот и пошла Жучка, плача, со старикова двора, а пожалели о Жучке только старушка да девочка Снегурочка.
Пришло лето, стали ягоды поспевать, вот и зовут подружки Снегурочку в лес по ягодки. Старики и слышать не хотят, не пускают. Стали девочки обещать, что Снегурочку они из рук не выпустят, да и Снегурочка сама просится ягодок побрать да на лес посмотреть. Отпустили её старики, дали кузовок да пирожка кусок.
Вот и побежали девчонки со Снегурочкой под ручки, а как в лес пришли да увидали ягоды, так все про всё позабыли, разбежались по сторонам, ягодки берут да аукаются, в лесу друг дружке голос подают.
Ягод понабрали, а Снегурочку в лесу потеряли.
Стала Снегурочка голос подавать – никто ей не откликается. Заплакала бедняжка, пошла дорогу искать, хуже того заплуталась; вот и влезла на дерево и кричит: «Ау! Ау!»
Идёт медведь, хворост трещит, кусты гнутся.
– О чём, девица, о чём плачешь, красная?
– Ау-ау! Я девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнцем подрумянена, выпросили меня подружки у дедушки, у бабушки, в лес завели и покинули!
– Слезай, – сказал медведь, – я тебя домой доведу!
– Нет, медведь, – отвечала девочка Снегурочка, – я не пойду с тобой, я боюсь тебя – ты съешь меня!
Медведь ушёл.
Бежит серый волк:
– Что, девица, плачешь, что, красная, рыдаешь?
– Ау-ау! Я девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнышком подрумянена, выпросили меня подружки у дедушки, у бабушки в лес по ягоды, а в лес завели, да и покинули!
– Слезай, – сказал волк, – я доведу тебя до дому!
– Нет, волк, я не пойду с тобой, я боюсь тебя – ты съешь меня!
Волк ушёл. Идёт лиса Патрикеевна:
– Что, девица, плачешь, что, красная, рыдаешь?
– Ау-ау! Я девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнышком подрумянена, выпросили меня подружки у дедушки, у бабушки в лес по ягоды, а в лес завели, да и покинули!
– Ах, красавица! Ах, умница! Ах, горемычная моя! Слезай скорёхонько, я тебя до дому доведу!
– Нет, лиса, льстивы слова, я боюся тебя – ты меня к волку заведёшь, ты медведю отдашь… Не пойду я с тобой!
Стала лиса вокруг дерева обхаживать, на девочку Снегурочку поглядывать, с дерева ее сманивать, а девочка не идёт.
– Гав, гав, гав! – залаяла собака в лесу.
А девочка Снегурочка закричала:
– Ау-ау, Жученька! Ау-ау, милая! Я здесь – девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнышком подрумянена, выпросили меня подруженьки у дедушки, у бабушки в лес по ягодки, в лес завели, да и покинули. Хотел меня медведь унести, я не пошла с ним; хотел волк увести, я отказала ему; хотела лиса сманить, я в обман не далась, а с тобой, Жучка, пойду!
Вот как услыхала лиса собачий лай, так махнула пушняком своим и была такова!
Снегурочка с дерева слезла, Жучка подбежала, её лобызала, всё личико облизала и повела домой.
Стоит медведь за пнём, волк на прогалине, лиса по кустам шныряет. Жучка лает, заливается, все её боятся, никто не приступается.
Пришли они домой; старики с радости заплакали. Снегурочку напоили, накормили, спать уложили, одеяльцем накрыли:
Спи, наша Снегурочка,Сдобная кокурочка,Из вешнего снегу скатана,Вешним солнышком пригретая!Мы тебя станем поить,Мы тебя станем кормить,В цветно платьице рядить,Уму-разуму учить!
Жучку простили, молоком напоили, приняли в милость, на старое место приставили, стеречь двор заставили.
