Нани Кроноцкая
Зверь, именуемый Кот
1. С приветом
“Привет. Ты решила скончаться от недосыпания? Героически, на рабочем месте во имя родного издательства?”
“И тебя с добрым утром”.
Я действительно уже забыла, что такое заснуть в теплой чистой постели и проснуться совсем не от мысли о катастрофическом положении дел. Эх… Вот так бы встать утром, неспешно, не просыпаясь, дошлепать до ванной, посмотреть на всклокоченную и заспанную моську свою, отразившуюся в зеркале над раковиной, помахать даже ручкой этой дурехе (вполне симпатичной). Зубы неспешно почистить, умыться.
Снять теплую и мягкую пижаму, нырнуть в уютный пушистый домашний костюм. Или нет, прямо в пижаме пойти пить утренний кофе, утащив из холодильника заботливо приготовленные мамой с вечера заготовки для тостов. И съесть их холодными.
Размечталась я. Говорят, это не вредно. Мой личный малюсенький кабинет не был худшим из зол, между прочим. Здесь есть даже диванчик, заботливо подаренный мне начальством. Он стыдливо прятался за огромным стеллажом. Окошко под потолком, большой рабочий стол, техника – все это и есть мой главный дом. На двери пафосная табличка: “Арт-директор И. О. Король” – предмет шуток всего коллектива. Это я – главный “раб на галерах” издательства. Вечный крайний и стрелочник И.О. Король.
"Люсь, ты зря над собой издеваешься. Работой горю точно никак не помочь".
Очень верно.
Незримый мой друг и ночной собеседник. Он снова был прав, как всегда. Кроме него, некому было меня отругать за отсутствие завтрака или безлимитный рабочий график. И утешить тоже некому. Для всех остальных я железная. Карьеристка и гадина, безусловно. Так уж повелось.
“Кот, я иначе просто возьму и утоплюсь. Плавать совсем не умею, это будет так просто: с моста в речку прыг и готово”.
В это время в коридорах издательского дома “Луна” совсем еще тихо. В дни “большого тиража” здесь можно было найти еще пару верстальщиков и вечно скорбящего дизайнера Мишу. Вся эта компания не стеснялась привлечь меня на подмогу. Коллектив наш был маленьким. Его громоздкое, как рояль, название – плод воспаленного воображения Светланы Сергеевны, законной супруги директора.
Только я, как привидение в замке, слонялась по этому своему “второму дому” днями и ночами. Откровенно говоря, такой уж невозможной необходимости в этом не было. Кот был прав, как обычно. Как ему не надоело быть истиной в последней инстанции абсолютно всегда и во всем? Надо будет спросить.
Он, кстати, мне не ответил.
“Эй. А ты не спишь почему? Четыре утра! Или только вернулся с гулянок?”
В ответ раздался телефонный видеозвонок. О нет, показать кому-либо свой всклокоченный вид и сияющие синяки под глазами я пока не готова. Даже Коту.
Отбила. Перенабрала в аудиорежиме. То, что нужно мне этим утром – умный собеседник, сотая чашка кофе и умиротворенно смотрящий на меня экран мака в моем кабинете. Мой личный интим.
– Люсь, ну что ты творишь? Почему отключила картинку? Я увижу умертвие с пустыми глазницами и кривыми зубами?
– Зубы у меня преотличные, кстати. Прости.
Тяжко вздохнул. У него был восхитительный голос: глубокий, низкий, с легкой хрипотцой. Он меня успокаивал, даря почему-то надежду. Нет, не на роман или флирт, Боже нас с ним сохрани, как раз на обратное. Мой главный таинственный друг оставался, пожалуй, единственным, кому от меня ничего не было нужно. Так получилось.
– Я послезавтра буду в Питере пролетом. Утром вход, ночью выход. Была мысль встретиться и просто посидеть, поболтать, но если так занята…
Я даже подпрыгнула. Встретиться? В наших этих с ним загадочных ночных отношениях была одна очень пикантная деталь: я ни разу Кота даже не видела. Только голос. Все видеозвонки были односторонними. В ответ на мои просьбы показаться он только смеялся. На аватарках же красовался изумительно нарисованный кот. Дикий, конечно.
– Ты уверен?
Вот ведь ляпнула. Он рассмеялся, как всегда очень тихо.
Уже через месяц с начала нашего странного с ним общения я трезво решила: наверное, он урод. Ну, бывает. Росту в нем два вершка или вовсе горбун. Это было неважно. За стремительно прошедший год мой незримый и воображаемый друг стал моим внутренним голосом. Все проблемы я легко выливала на эту бедную голову, не стесняясь его совершенно. Мой личный психолог, консультант, врач, друг и жилетка.
И тут вдруг Кот обретает лицо. Уверена ли я?
– А ты, Люсь? Уверена ли?
Мне давно уже кажется, что этот персонаж моей сказки умеет читать мысли.
– Я не знаю. Ты не урод, признавайся? Или там… голубой. Марк, я не знаю!
Нечасто я его называю по имени. Как-то так повелось. И его эта “Люся”… Понятия не имею, откуда взялась. Сколько не спрашивала, он смеется и нагло отмалчивается. Может, он просто маньяк и зовет меня именем жертвы?
– Солнце, выключи свою возбужденную кофеином фантазию. Я обычный. Просто в Питере теперь редко бываю. Вырвешься?
Последнее слово прозвучало так странно. Мне показалось, у него даже голос чуть дрогнул. Или не показалось?
Вырваться будет непросто. Хотя… У меня выходных просто не было, причем уже очень давно. Да, мне все это отлично оплачивалось, начальство совсем не жужжало. Переработки скрупулезно фиксировались по часам. Но, похоже, все к этому быстро привыкли. Очень это удобно, когда есть человек, который безропотно тянет свою лямку и за деньги готов впихивать в сутки ещё пару часов к двадцати четырем.
– Ты правда хочешь встретиться?
Видимо, мозг мой таки подразжижился. Зачем я вот это спросила? Если мужчина предлагает девушке встречу, то, наверное, он не скажет в ответ: “Нет, дорогая, прости, перепутал.”
Я вдруг ощутила себя невозможно, безмерно уставшей галошей. Безмозглой уткой, куском навоза. А он рассмеялся.
– Я прилетаю в шесть утра по московскому времени. Заказал машину в аренду, пока ее заберу, пока сделаю все свои дела, буду свободен не раньше десяти.
– Это прекрасно. Мне время и место назначь, путешественник.
Он снова смеется.
– Я так понял, ты почти согласилась? И на чем собираешься ехать?
Хороший вопрос. От нашего закрытого и секретного городка до Питерского Балтийского вокзала полтора часа на автобусе или два с половиной на электричке.
Послезавтра у нас будет пятница. Конец мая, погода хорошая. Дачники, здравствуйте. Возвращение мое обещает стать просто эпическим.
– В Питер, наверное, все же автобусом. Хоть посплю.
– Хочешь, я дам тебе ключи от гостиничного номера, привезу, и ты выспишься? Чем не романтика?
Ого. Мне только что предложили постель?
Тихий смех. Черт, я, кажется, вслух это сказала.
– Фантазерка. Я все понял. Изголодавшимися женщинами меня, конечно же, не напугать, но, думаю, нам обоим сейчас это не нужно.
Все-таки хорошо, что я видео отключила. Не часто так жутко краснею.
– Засранец ты, Кот. В десять двадцать по расписанию мой автобус прибывает в Автово. Там удобно встречаться. Давай прямо на станции метро, в вестибюле, на круглой площадке до турникетов. Там звезда на полу, не потеряешься. Я буду в…
– Я узнаю тебя. И все же поспи. И поешь. Я очень боюсь разориться, подкармливая жутко голодную Люсю.
– Бедолага. Возьми, что ли, кредит.
Опять ржет. Отключился. Пришло сообщение:
“И смени эту блузку. Кто вообще был тот идиот, что решил, что тебе этот синий идет? Лучше ее просто выкинь”.
Вот как? Как он понял, что на мне это “синее чудо”? Увидеть успел? Но когда?! Мамин “чудесный” подарок. Именно она посчитала, что синий мне очень идет. Под цвет лица, очевидно, никак не иначе. Что ответить Коту? А, притворюсь, что уснула.
До начала рабочего дня у меня оставалась еще куча времени, можно немного расслабиться и получить удовольствие. В специальном ящике, вставленном в прямо в стеллаж, лежит маленький пледик, моя косметичка, “умывалка”, запас прокладок и полотенце. Как Кот называет это все великолепие – набор беспризорницы Люси. Интересно, какой он, этот мой друг неведомый?
На том и заснула, свернувшись калачиком на своем личном диванчике.
©Нани Кроноцкая 2022-2023 Специально для ЛитРес.
2. Как дошла я до жизни такой
– Илона Олеговна, там курва беснуется, бегает по стенкам кабинета шефа и требует крови. То есть вас.
Ну конечно, чьей кровушки можно требовать, только моей. У меня же избыток, все знают.
“Курва” – это благоверная супруга нашего богоподобного шефа, Светлана Сергеевна, микроскопическая блондинка неопределенного возраста.
Судя по меткому определению, на побегушках ко мне посылали художника. Очередного какого-то, я их уже не успеваю запомнить. Творческие и одаренные личности долго у нас не живут.
Настоящие, морально-устойчивые аборигены, обитающие в других отделах, это наше стихийное бедствие давно именуют “ЭсЭс”. В узком кругу самых стойких и самых живучих (начальники департаментов) жену шефа прозвали “Сук-куба”.
Светлана Сергеевна Сидорова являлась не просто “дражайшей супругой”, она – главный спонсор всей нашей компании. Точнее, ее бывший муж.
Как они так витиевато дела свои вместе вели, мы не знаем, и лучше не спрашивать. Спать с этим знанием точно нам будет тревожнее.
Тем не менее, факт оставался фактом: белобрысая мелкая “куба” с ее шведской-почти-что-семьей являлась главным источником нашего общего благополучия.
Я вдруг вспомнила, как Кот смеялся, когда выслушал мой рассказ о сложной начальственной семейной жизни. Умел он смеяться: тепло, заразительно, тихо пофыркивая. Так, что я невольно в ответ всегда глупо хихикала. Устоять невозможно.
Натянув свою узкую юбку вместе с образом офисной леди и деловым настроением, я все размышляла над сказанным мне этим утром.
Уже послезавтра я увижу тебя, друг мой дорогой и незримый. Ощущаю себя героиней неведомой сказки. Не хватает лишь аленького цветочка, благо голос невиданного чудовища у меня уже есть. Словно снова подслушав мои мысли, пиликнул месс телефона. Что там пишет мне голос невидимый?
О, нет, это мама!
“Счета. Оплати их сегодня, пожалуйста”.
Да, конечно. О единственной дочери мы вспоминаем, когда нужно за что-то платить. Себе выдала мысленно подзатыльник. Я, конечно, была не права, просто хотелось себя ощутить невозможно несчастненькой. Никто не заставлял меня брать на себя коммунальные платежи. Мало того, отец был категорически против. Но мое эпическое падение им на прямо голову в планы родителей не входило, хотелось хоть как-то благодарить за проявленный такт и терпение.
Маленькое настенное зеркало, висевшее за дверью моего кабинета, отражало безрадостную картину: Илона Король. Кошка ободранная, если честно. Серый строгий костюм, серые замшевые туфли, серые глазки на сером лице под собранными в тугой хвост серыми волосами. Было бы во мне росту поменьше, сошла бы за мышь, а так – серая цапля.
И это прекрасно, Коту цапля точно не по зубам.
Снова мысли сползали туда, где таился загадочный зверь. Умываться не буду. Нечего мыть, вид у меня как раз тот, что и нужно: небрежно-страдальческий.
Выдохнула, вдохнула, кофе хлебнула, взяла телефон и пошла “солнцу и ветру навстречу”.
Из кабинета под волнующей воображение посетителей табличкой “Генеральный директор издательского дома “Луна” (без указания ФИО, что характерно), раздавались отзвуки напряженного диалога. Если честно – скандала. Если совсем честно – истошные вопли.
Ор стоял несусветный, аж стены тряслись. К слову сказать, подобные шоу происходили у нас строго вне рамок рабочего времени, и никто из случайных посетителей “Дома Луны” не рисковал стать свидетелем этого безобразия. В этом “сук-куба” была безупречна. Орала, конечно, она. Причем на два голоса. Очень страшненько, с переливами и весьма выразительными паузами.
Но меня это все не касалось. Лично со мной они все равно не сделают ничегошеньки. Даже ругать меня было невыгодно. Поэтому, не испытывая никаких лишних чувств и ведомая лишь долгом начальника маленького департамента, я постучала в дверь Ада.
– Илона Олеговна, доброе утро.
Ага, значит, можно войти. Справедливости ради замечу: в нашей компании я – самый юный начальник. О том, что головокружительный взлет блестящей карьеры мне стоил двух лет жизни в закутке между экраном и креслом, никто и не вспомнит. Конечно, зачем? На поверхности: серая мышь-разведенка двадцати семи лет, образование – самое высшее, совершенно непрофильное (вы так и подумали). Еще и вредная бесконечно, заносчивая, вечно “как скажет, так просто хоть мойся иди”.
И все это – скромная я, разрешите представиться.
– Самого наидобрейшего.
Мой непосредственный начальник человеком был просто волшебным. Невозмутимо-спокойный, всегда улыбающийся, мудрый, похожий на Деда Мороза. Густые белые волосы, окладистая гладкая борода безупречной формы. Такие же усы, как будто игрушечные. Разглядывать его было одно удовольствие, тем более, что он не смущался и позволял. Одно было плохо в нашем директоре – его… да, вот это, что воздуху в легкие набирало и точно сейчас завизжит.
– ПОЧЕМУ?!
– Так сложилось? Может быть, расположение звезд?
Хотелось спросить еще: "Вам водички?", но я сдержалась. Ведь я молодец!
– Светик, солнышко, посмотри на нее. Девочка за неделю спала всего раза три. Мне иногда даже кажется, что в нашем издательстве только один человек и работает. И это – не я.
“Светик, солнышко” подлетела ко мне, как разъяренная собачонка. Маленькая и злющая, росточком она не дотягивалась до моего плеча, невзирая на внушительные каблуки. Кругленькая, гладенькая такая, ботоксовая, очевидно. Глазки кукольные, губки – чудо как хирургически вылеплены. И реснички – луп-луп.
В руках у меня пиликнул входящим сообщением телефон. Перевела взгляд на шефа. Тот, улыбаясь, кивнул, ну вот, душка же. Прочитала, и сразу же стало так все… параллельно. Да горите вы все тут, ей-Богу. Я переживу.
“Что тебе подарить? Только не вертолет, в мой багаж он не поместится”.
Надо же, Кот это помнил. Завтра мой День Рождения.
Выдохнула, улыбнулась, снова встретилась взглядом с Пал Палычем. Кажется, мы понимали друг друга. О чем там эта… громкая женщина мне вещала?
– … тираж был заявлен и не вышел! Макет мне не прислали на утверждение. Где?!
– Вы это о чем сейчас? Все штатное расписание утверждено в понедельник на планерке вот здесь, в этом кресле. Мне Павел Павлович все подписал и отправил на верстку. В пятницу будет тираж.
Я прекрасно знала, о чем это чучело тут вопило. Ей хотелось открыточек. Очередная провальная миссия, уже оплаченная. Вот только одна оговорка прискорбная: художников лишних у нас просто нет. Миша-дизайнер в ответ на мое предложение подзаработать пригрозил суицидом с особой жестокостью, а самой рисовать мне сейчас просто некогда. Пусть “сук-куба” берет и рисует открыточки. А мы их издадим ради смеха. Я посмотрела на шефа. Тот молча плечами пожал.
– Паша?! Мы же договаривались!
– Солнышко, не начинай.
Их дальнейший диалог интересен мне не был. Отодвинула кресло, присела, махнула рукой им: мол, продолжайте, не отвлекайтесь, я тут посижу, и набрала ответ для Кота.
“Хочу котика”.
Отправила, перечитала и поперхнулась от смеха. Я сегодня просто звезда юмористического жанра. Надо же было такое сморозить! Кот там, наверное, обтекает сидит от двусмысленности и глубины моей фразы. Даже что-то уже отвечает.
“Хорошо, что я знаю тебя, Люсенька-фантазерка. Живого не обещаю, да он тебе и не нужен. Жди”.
– Илона Олеговна, а заготовок у нас там нет тематических?
– Поросят в красных бантиках? Пока еще нет. И художники наотрез отказались от замысла нашей заказчицы. Два раза уже отказались, один раз уволились.
Шеф почему-то обрадовался. Я, за компанию, тоже.
– Видишь, милая? Я же говорил тебе, мы не специализируемся…
И тут мне вдруг стало душно, юбка узкая что ли? Голова закружилась, светлые стены кабинета причудливо изогнулись.
– Павел Павлович, можно я все же пойду?
Медленно поднялась на внезапно ставшими очень мягкими ногах. Все вокруг поплыло, ускользая из рамок сознания.
– Что с вами, Илона? – звучало так странно… как будто бы эхом далеким. И правда, что это со мной, подскажите?
Черные створки разума быстро захлопывались. Тело мое несуразное, совершенно расслабившись, грохнулось на пол. Последняя мысль была: “Телефон! Там же Кот!”
И все пропало.
***
Не могу я сказать, что больничная койка со мной не знакома. Старинные мы приятели, даже друзья. Приходить в себя, разглядывая традиционно-голубенькие больничные стены и потолок, мне уже приходилось не раз.
– Общее переутомление, синдром хронической усталости, миалги́ческий энцефаломиели́т, недостаток веса, возможное обезвоживание.
Какие прекрасные слова. И знакомые. Хотя с недостатком веса я и не согласна, это кость у меня просто тонкая. Открыла глаза.
– О! С возвращением вас, несравненная наша Илона Олеговна.
Антошка – засранец. Мой бывший одноклассник и невролог в нашей городской больнице.
– Абрамов, скажи, я жить буду?
Смеется. В последнее время меня окружают невероятно веселые мужики.
– Ты зачем, расскажи мне, так стремишься на кладбище, Лёль?
Он сел на край кровати, листая мои документы, нахмурился. Жестом отпустил медсестру.
Что мне было ответить? Как дошла я до жизни такой? Особенно и не стремилась, так вышло. Я искренне рада была видеть старого друга. В школе у нас была просто роскошная компания: трое парней и мы, три подружки: Оля, Лёля и Муля. Ольга Янина, Илона Король и Мария Ульянова. Как давно это было…
– Ты не ответила. Сама-то понимаешь, что это тупик?
Суровый Антошка воинственно встряхнул моей картой. Понимаю ли я? Да я не хочу даже думать об этом.
Два года назад я потеряла ребенка, а мой гражданский муж просто выкинул то, что осталось от гордой и амбициозной меня, на помойку. Я лишилась всего: дома, работы, карьеры, семьи.
Больно. Мне все еще больно. Падать с неба на грешную землю всегда неприятно. Спасибо родителям, сдохнуть не дали. Ругали, корили, требовали срочно все бросить и ехать с “мужем” мириться. Смешные мои старики, они верят в любовь и всякую ерунду типа верности. Нет этого больше. Вымерли как динозавры высокие чувства.
– Антош. Не скрипи, и так тошно. Когда я могу уходить? Отпусти меня, ты же можешь.
– Даже не думай. Десять дней постельного режима, капельницы и уколы из чистой моей вредности. Назначу тебе витамины и буду смотреть, как ты мучаешься. Пока свой хваленый разум не включишь. Лёль, сколько можно? Третий год пошел.
Я застонала громко и жалобно. Только не это!
– Антошечка, миленький! Так и я тоже об этом! У меня послезавтра свидание, понимаешь? Настоящее. А я тут, у тебя в заточении.
Мой личный невропатолог очень внимательно изучал пациентку – меня. Внимательные темные глаза, знакомые с раннего детства, словно искали на жалком лице следы неизлечимых болезней. Он после школы почти не изменился, только вырос, возмужал, стал даже солидным.
О! Я и не заметила: на правой руке у Абрамова красовалось широкое гладкое золотое кольцо. Вот так и живем: друзья детства, в одном даже городе, а ничего друг о друге не слышим, не знаем.
Он тяжко вздохнул.
– У меня два условия. Завтра вечером я тебя выпускаю из больницы, но лишь до понедельника. Утром в приемном покое быть как штык.
– А второе?
Антон улыбнулся, вставая.
– Как только тебя от нас выпишут, а это будет в ту пятницу, везу твое бренное тело домой переодеться и забираю к нам с Мулей на дачу на все выходные.
– Что?! Погоди, вы?! Ну вы даете, Абрамыч. Ты меня просто убил!
– Все, отбой, дорогуша, остальное обсудим потом.
Антон выключил свет, оставляя меня бурлить мыслями в темноте как кофейник, тихонечко засмеялся и вышел, осторожно закрыв за собой дверь.
Надо же, непримиримые наши враги Муля с Абрамычем поженились? Невероятно! И как они умудрились не придушить друг друга прямо в ЗАГСе?
Тихо в палату вошла медсестра с целой охапкой шприцов. Этот гад не оставил идею измучить меня терапией. Вытерпев все издевательства, несчастная пациентка Илона очень быстро уснула под действием успокоительных. Телефон мне медсестры обещали отдать только утром, даже поклялись, что заряженным. Дескать, по личному распоряжению зав.отделением.
Кто такой был этот таинственный “зав”, я не знаю, но придется поверить ему просто на слово.
3. Грустные мысли
Весь больничной день, последовавший за тихой и долгой ночью, меня мучили. Начали сразу со страшного, то есть с анализов. Мое робкое предположение о том, что моча не отразит степень моральной усталости отмели. И решительно. Я смирилась: кто знает, может, уже даже в почках у меня это все.
Потом была жуткая манная каша с компотом. Этот ужас больничной кулинарии мне принесли прямо в палату, а суровая, как сама инквизиция, санитарка сказала, что никуда не уйдет, пока я не доем (снова распоряжение “зава”). Я уже начинала бояться это страшное чудище завское, мне доселе неведомое.
Когда медсестра прибежала, призывая все бросить и приготовиться к “обходу зава”, мне мучительно захотелось быстро спрятаться под кровать, сидеть там и плакать, лишь бы не трогали.
А “зав” не пришел. Пришел очень уставший Антошка Абрамов в окружении кучи людей в белых халатах, заглядывающих ему преданно в рот. Он что-то строго им всем говорил, я не слушала.
Уже очень давно, обретаясь студенткой в стенах Универа, я научилась полностью отключать слух и сознание, при этом делая вид очень внимательный и даже участливый.
Меня куда больше сейчас волновало молчание. Полное, непонятное.
Телефон с утра мне выдали. Там был только один неотвеченный звонок от Кота и … все.
Я не стала ему сообщать о своих злоключениях. Еще позавчера описала бы в красках, даже немного поныла. Вру: ныла бы долго и основательно, с придыханием.
А сегодня? Сейчас вызывать у него жалость мне совсем не хотелось. Только не у него, почему-то.
В душе глубоко просыпалось робкое, как первый весенний листочек, желание ему хоть немного понравится. Даже если он карлик, горбун или жирный противный мужик. Мне вполне было достаточно ума его острого ироничного, тонких шуток и неистощимого оптимизма. Его постоянной незримой поддержки, ставшей мне нужной как воздух.
Очень опасная это дорожка, я знала. И он знал отлично. И все же позвал на свидание. Таким тоном и так внезапно на встречу друзей не зовут. Или я фантазирую, как обычно?
– Антон Львович, можно ли рассматривать пациентку как элемент фактической эпидемии синдрома хронической усталости?
– Ну, это вы уж, любезный, загнули. Илона Олеговна, я надеюсь, у нас здесь пока уникальна. Это синдром мегаполисов, а мы, жители тихой провинции, проще смотрим на вопросы карьеры. Так ведь, Илона Олеговна?
Абрамыч смотрел на меня, усмехаясь своей “фирменной еврейской усмешкой”, как Муля это все называла. Засранец.
– Ээээ… Антон Львович, а когда придет “зав”?
Минута трагического молчания. Нет, ну можно подумать, я запросила размеры их органов половых. Право слово, что за коллапс над кроватью? Потом как-то все отмерли, косясь робко на Абрамыча, с огромным трудом сдерживающего смех, и мерзенько так захихикали.
– А чем же я так вас не устраиваю, больная Король?
О нет. Я согласна еще быть Илоной Олеговной, но под “ больной на всю голову И.О. Король”, пока еще не подписывалась. Показать ему, что ли, язык?
– Антон Львович и есть наш заведующий отделением.
Выглянувшая из-за плеча одноклассника медсестра была очень сурова. Ревниво блестела глазами, словно собиралась предложить дуэль на шпагах, защищая Антошкину честь. Я поперхнулась от смеха.
Улыбающиеся очень робко участники труппы “обход” развернулись и вышли, возглавляемые весело мне подмигнувшим Абрамычем.
Ничего себе! И тут до тупой меня вдруг дошло, что Антошка не только жениться успел, а и сделать карьеру. Молодец парень. Почти что как я, даже лучше. Мне Муля вообще не досталась, и дачи у нас с ней тоже не было. Похоже, я мало старалась.
После обхода меня снова мучили. Уколы кололи и даже капельницу, оставив след пытки в виде огромного синяка на сгибе руки. Просто ироды.
Ближе к вечеру заглянул снова доблестный “зав” наш – Антон.
– Ты меня отпускаешь сегодня, карьерист – подкаблучник?
– Почему подкаблучник-то, Лель?
Ага, значит, против карьериста он не возражает. А я так и знала.
– Потому что на Муле женат, очевидно же.
Он расхохотался, опираясь на косяк двери, схватившись за нос (всегда так со смеху хватался, а я и забыла уже).
– Сама все увидишь, прозорливая ты наша. Мой телефон запиши, будь любезна. Ты же спряталась, словно мышь, все контакты свои прикопала. Теперь не получится, не отпустим.
Да, это была абсолютная правда. После случившегося со мной неудачного опыта “брака” видеть никого не хотелось. Отвечать на вопросы тем более. Что я скажу? Что была так глупа, что позволила себе слабость с надеждою быть счастливой? Почему-то обманывалась? Глупости! Слабой меня друзья не видели никогда, и не надо лишать их иллюзии.
Видимо, все эти мысли так отчетливо отразились на моем сером личике, что старый друг тяжко вздохнул и присел на кровать.
– Дурочка ты, Лелька – железная кнопка. Самая главная сила женщины в ее слабости. Просто себя отпусти. Мужеподобные женщины – это уродство. Поверь мне, я знаю.
Я всхлипнула отчего-то, глаза защипало. А Антон… меня крепко обнял, совершенно по-братски гладя голову и тихо шепча:
– Поплачь, глупая. Быть может, со слезами и выйдет вся дурь из твоей головы. Ты красивая, умная. Разреши себе быть собой, Лель.
Слушала и белугой ревела. Доктор же прописал? Выполняю. Пациент я хороший, послушный и организованный.
И Антошка был прав: с каждой минутой в сознании будто светлело. Я не плакала уже очень давно. Лет пять, наверное, если не больше. А теперь словно прорвало плотину и вынесло в море все накопившиеся обиды, всю горечь, душу очистив по самое дно. Все еще всхлипывая, я выпрямилась, освобождаясь от поддерживающих меня рук.
– Спасибо, Абрамыч. Иди, ты устал и голодный. Муле огромный привет, я не пропаду.
Послушно отдала ему свой телефон, куда друг перекинул мне все их контакты. Он еще раз погладил меня по больной голове и ушел, дверь закрыв осторожно.
А я вдруг почувствовала себя как после тяжелого кризиса. Нет, еще не выздоравливающей, но точно с надеждой на жизнь. Может быть даже долгую и счастливую.
Собирать мне особенно нечего. Вызвала только такси, подхватила телефон, так и не вспомнив о том, что мама просила счета оплатить, со скорбью осмотрела порядком помятый костюм, плюнула и сбежала.
Кот все молчал.
Мое: “Где ты?” – так и висело забытым и непрочитанным. И куда я попрусь? Может, он взял и обиделся? Или забыл, например? Зачем ему встреча какая-то с женщиной серой из закрытого и Богом забытого городка?
Внутренний трезвый голос хихикал. Забыть такую, как я, невозможно. Писавшую каждый час, рассказывающую обо всех глупых событиях своей серой жизни. Как порвались колготки, как в моем “департаменте” все дизайнеры перепились и на работу не вышли. Божечки, я собралась завтра встретиться с человеком, который знает запах моего дезодоранта, помогал на “али” выбирать мне белье и советовал марку прокладок!
Я сбрендила, правда? Но это же… Кот. С самой первой минуты нашего виртуального с ним знакомства все так и было.
Как же давно это было…
Тогда, когда я еще малодушно заглядывала в научные каналы, не признаваясь совсем никому в своем грехопадении. Но, увы, из науки уходят, как и из балета, не на время, а навсегда. И как не напяливай пачку на толстую попу, снова танцевать не получится, поезд ушел, все свободны. Оставалось лишь только посматривать из-за занавеса и на сцену заглядывать, время от времени делая вид причастности. Просто так, подышать.
Флуд, он и в Африке флуд, и в науке. Можно вполне сделать вид, что ты в теме, постоять чинно рядом, послушать. Так и я – заходила туда поболтать с теми немногими, кто меня еще помнил. Просто так – о погоде, природе и ценах на нефть.
В тот памятный день меня в мой факультетский канал загнал жуткий, мучительный приступ мигрени. Я пожаловалась, мне посочувствовали, немножечко стало легче. А спустя пять минут в личку мне постучал незнакомец по имени Кот.
Смешно. Уже выезжая с территории медицинского городка, я вспоминала наш первый с ним разговор. О мигренях, о головной боли вообще и о жизни. Мы тогда проболтали всю ночь, просто так, вдвоем наслаждаясь ощущением близости, внезапно возникшим и острым.
Мы с ним одни книги читали и смотрели почти одни фильмы. Было странно: как будто в просторах бесконечной вселенной старые друзья вдруг встретились после долгой разлуки. Совершенно случайно.
Каждый день: “С добрым утром!”, “Ты ела сегодня? Не врешь?”, “Прекращай фантазировать!”
Кем он стал для меня? Я даже проекты рабочие с ним обсуждала, терпеливо дожидаясь, пока Кот освободиться и ответит на все мои глупые вопросы. Он снова научил меня улыбаться, видеть в людях хорошее и в будущее смотреть, не зажмурившись от гнетущего страха и ужаса.
Куда больше, чем друг.
Машина такси парковалась у дома родителей. Я огромным трудом оторвалась от воспоминаний, расплатилась с водителем и поползла.
Домой идти не хотелось. Там теперь было безрадостно. Мамина болезнь окончательно убедила ее в бренности мира. Да, ей было плохо и больно: красивой и сильной женщине всегда трудно стареть. А я… каждый день я трусливо сбегала, оставляя отцу его ношу. Лишь честно оплачивала свою долю в их жизни. Больше нечего было предложить им взамен, я сама все больше походила на пустой абсолютно горшочек без меда. Остались только холодные грязные стенки и пустота где-то внутри.
А ведь сегодня был мой День Рождения, целых круглых двадцать семь лет.
Двадцать пятое мая. Дома меня ждут, точно с подарком. Родители даже в самые трудные годы никогда не оставляли меня без него.
Все, надо ползти, оставляя свое малодушие здесь, на лавочке у крыльца. Завтра я подберу его по дороге к автобусу, отряхну и надену обратно. Если не передумаю и не струшу.
Тяжко вздохнула и поползла.
Дома меня встретил запах свежей выпечки, мамино строгое: “Ну я же просила!” (да, я, конечно, забыла счета оплатить!) и папин подарок – восхитительная чашка в корабликах. Будет стоять на рабочем столе, и пусть мне все завидуют. Мамин практичный – электрический эпилятор. Я сразу почувствовала себя уродливой и как никогда волосатой.
Посидели немножечко, помолчали. Я отчетливо чувствовала: отец мне подготовил надежный плацдарм. Никаких разговоров о жизни моей неудавшейся и закопанных втуне талантах не велось целый вечер. Приятно и неожиданно.
А Кот все молчал. Он там умер? Никогда такого у нас еще не было.За все время знакомства, за весь этот трудный наш год. Я мысленно голодала, нервно поглядывая на телефон, даже мама заметила.
– У тебя снова работа?
Я не стала рассказывать им про больницу. Зачем? И про смутные планы на завтра решила молчать. Возможно, я наступаю на те же самые грабли, по которым ходила неоднократно, не знаю.
