Надя Хедвиг
Поцелуй Зимы
© Хедвиг Н., текст, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
* * *
Огромная благодарность Ане и Лин. Без вас этой книги бы не было.
Пролог
Антон
Незадолго до того, как все случилось, Хельга вызвала меня к себе. Весенняя Дева уже отстрелялась, и правила Летняя – Юля. На улице было жарко, как в Преисподней.
Обычно Хельга пережидала лето у себя в Сокольниках, заказывала вентилятор помощнее и на три месяца превращалась в добропорядочную пенсионерку. Однажды я спросил, может ли она растаять. Хельга рассмеялась и посоветовала мне читать поменьше сказок.
Вентилятор я установил ей еще весной, продукты заказывал раз в неделю, так что понятия не имел, зачем она позвонила. Я приехал ровно в десять, как условились. Хельга не терпела опозданий.
Она открыла дверь, внимательно осмотрела коридор и отступила внутрь квартиры.
– Заходи.
На всякий случай я тоже оглянулся, но ничего странного не заметил. Хвостов не было – их я быстро определял еще с армии.
– Приветствую.
Я вошел. Коридор выглядел как обычно: деревянные стеллажи по углам, плетеная дорожка. Пахло пылью и деревом. Непохоже было, что Хельге что-то угрожало.
– Что случилось?
– Что ты с порога… Проходи.
Держась за стену, Хельга прошлепала на кухню. Волосы ее побелели, сама она стала словно ниже ростом, сгорбилась. Неудивительно, что летом она не показывалась людям.
– Сделай чайку, – велела она, а сама села за стол, вытянув ноги в тапочках.
Иногда она напоминала мне школьную учительницу: на затылке торчал жидкий седой пучок, тщедушное тело утопало в голубом свитере с люрексом, строгая черная юбка прикрывала острые колени. Только глаза оставались внимательными и зоркими, как у коршуна.
Я вскипятил воду и заварил чай. Поставил две белых чашки без рисунка на выскобленный стол.
– Я сяду?
– Уж будь добр.
Я сел так, чтобы видеть приоткрытую дверь кухни. Проверил кобуру на поясе. Хельга криво усмехнулась и отхлебнула чай.
– Крепкий… Хорошо.
Я ждал. Она выпила полчашки и сказала:
– Скоро настанет час, Антоша. За мной придут. Не сейчас. Еще есть время. – Она замерла, как будто прислушивалась. – Есть время.
Я положил руки на стол.
– Я останусь.
– А ни к чему. Так уготовано. Судьба… Тебе надо будет постараться после.
– Я смогу тебя защитить.
Она покачала головой.
– Я и сама могу себя защитить. Но никто не избежит судьбы. Мне давно уже пора. Достаточно душ я намучила.
Я оглядел кухню. Два окна, одно приоткрыто – можно пробраться. Третий этаж – вполне. Дверь хлипкая, замок никуда не годится. Поменяем. Если я переберусь сюда, уж как-нибудь…
– Кто нападет? – спросил я. – Когда?
Хельга сверкнула глазами из-под седых ресниц.
– Ты не слушаешь! – рассердилась она.
Я выдержал ее взгляд.
– Ты человек. – Хельга крепко сжала мне запястье сухими пальцами, и я почувствовал, как лед прошил мышцы аж до самой кости. – И спорить со мной брось. Слушай до конца и делай, что сказано. Затем ты и служишь.
Руку хотелось вырвать до чертиков, но я знал, что будет только хуже. Сделал два вдоха и на третий произнес:
– Так точно.
– Так-то. – Она кивнула, будто сама себе, и отпустила меня. – Седьмого июля этого года в девять тридцать две. Будь под землей. Где надпись «Пролетарская». Найди ту, у которой волосы светлые и влажные, и страх сковал сердце. Спаси ее, даже ценой чужих жизней. Она и будет мне заменой.
Мокрые волосы и страх в сердце? Это как искать иголку в стоге сена. Но деваться мне было некуда. Если Хельги не станет, некому будет замораживать мое сердце.
– Во что она будет одета? – наконец спросил я.
Глава 1
Вера
Наум раздраженно ворчал на кухне.
Вообще-то я не знала, как его зовут – Принц, Васька или просто Кот, – но решила, что так, с именем, мне будет проще с ним подружиться. Кот был старый, неповоротливый и вместо мяуканья выдавал что-то похожее на «умм». Морда его вечно выражала недовольство, усы раздраженно подрагивали всякий раз, когда я звала его, а вид был такой, словно это не он у меня, а я у него живу. В каком-то смысле так оно и было: крошечную однушку в Текстильщиках мне сдали с наказом «позаботиться о старом котике» и похоронить во дворе, когда придет время.
Последний месяц Наум был единственным живым существом, которое составляло мне компанию, если не считать доставщиков пиццы и краснощекой кассирши из «Пятерочки». Целыми днями я строчила в тетрадь с серыми листами, найденную тут же, на антресолях. Писала все, что помнила из прежней жизни – точнее, то, что случилось три года назад.
Редкие вылазки за продуктами и мелочами вроде порошка и прокладок чередовались с ночными кошмарами и попытками снова заснуть среди шорохов старой квартиры. Но я не жаловалась. То, что я вообще прожила этот месяц, не растворившись в воздухе и не покончив с собой, уже было неоспоримой победой.
Надо было двигаться дальше. Так что сегодня я приняла два важных решения. Во-первых, никаких больше выдуманных денег: обидно будет разменять остатки души на воображаемые бумажки. Во-вторых, пора было возвращаться к нормальной жизни.
Три года назад я пропала из мира, едва успев окончить школу. Выпускной класс запомнился мне страшилками учителей о том, как тяжело сдать ЕГЭ, и периодическими препинаниями с мамой на тему выбора профессии. Мама верила, что любого человека может прокормить бухгалтерия. Я считала, что бухучет совместим со мной так же, как лохмотья бездомного с фарфоровой вазой.
«Уммм!»
– Ну что опять?
Уже двадцать минут я пыталась открыть файл с ЕГЭ по истории за прошлый год. Не знаю, в каком году появились компьютеры, но тот, что стоял передо мной, явно относился к первой сотне. Стационарный блок занимал почти все место под столом. Монитор напоминал большую белую коробку и постоянно мигал.
Можно, конечно, просто вообразить себе школьный аттестат и результаты экзаменов…
– Наум?
Я закрыла программу и прислушалась. На кухне было подозрительно тихо. Никто не драл остатки обоев, не мял лапой случайно упавший пакетик и не разбрасывал по полу наполнитель из лотка. А если он умер? Лежит там в луже… Пытаясь избавиться от навязчивой картинки, я перевела взгляд на монитор. На заставке девушки с обручами на головах, взявшись за руки, водили хоровод.
– Наум!
Я поднялась, чувствуя все затекшие мышцы разом, и пошла на кухню. Коридор освещала единственная тусклая лампочка, но я уже настолько привыкла, что могла ориентироваться на ощупь.
Кухня была крошечная, с видавшим виды линолеумом, явно самодельным столом на одного и кушеткой вместо стульев. Кот сидел на столе и смотрел на меня желтыми глазами. Пол перед ним устилали исписанные листы, сплошь помятые и изодранные.
Вот нахал.
– Хочешь остаться без ужина? – Я начала собирать листы, на автомате отмечая, что тексты о Косте остались целыми.
Кот моргнул. Я одернула домашнее платье – одно из нескольких, что нашлись в шкафу бывшей хозяйки квартиры, – и демонстративно повернулась к нему спиной.
Единственная чистая чашка стояла у плиты, остальные выстроились в ряд у мойки. Хозяйка из меня еще та, конечно. Я включила электрический чайник с жирными отметинами чьих-то пальцев и вдруг ощутила навалившуюся усталость.
Уже месяц я пыталась заглушить воспоминания трехлетней давности и научиться жить в новой реальности. Посоветоваться было не с кем. Звонить подругам со словами «Знаешь, последние три года меня не было в мире» – идея так себе. Да и не было у меня таких подруг.
Чайник вскипел, я залила пакетик и поставила исходящую паром чашку на пятачок свободного от листов стола. Допустим, сдам я ЕГЭ. Два обязательных, русский и математика, плюс один по выбору. Даже проверну аферу с фальшивым аттестатом. Поступлю в институт. Найду подработку. Буду, как все, проводить часть жизни в дороге, часть – на работе и учебе, а в редких перерывах вспоминать, что существует другая реальность – ярче, красочнее, объемнее. Стоит только представить ее себе… и заплатить за это очередным кусочком души.
Я сделала глоток. Чай горчил. На кухне становилось жарко – сквозь приоткрытое окно просачивался нагретый солнцем воздух. Наум спрыгнул со стола, задрал облезлый рыжий хвост и растянулся на пороге. Я со вздохом подобрала последние раскиданные им листы, выхватив из строчек несколько слов – Костя, удар, лезвие. Сердце забилось, как у хомячка в клетке.
Никто больше не погибнет по моей вине.
– Умм!
– Ты голодный, что ли?
Я проверила его миску – на донышке лежала пара крошек сухого корма. Тут я вспомнила, что сама с утра ничего не ела, и в животе заурчало. Варить макароны или рис не хотелось – наелась за последний месяц.
Я вернулась к компьютеру и по памяти вбила в поисковик название любимой пиццерии. Страница грузилась бесконечно. Вот бы забрать ноутбук у мамы… Но как заявиться к ней после трех лет, я не представляла. Наверняка числюсь пропавшей без вести или что-то вроде того.
Страница загрузилась, и на экране замелькали аппетитные картинки.
«Умм!»
– Я поделюсь с тобой, ненасытное животное, только замолчи!
«Умм!»
– Ну что такое?
В дверь позвонили – высоко и противно вскрикнула писклявая «птичка». В груди мазнуло дурным предчувствием, но я затолкала его подальше. Это же реальность. Здесь чудовища не прячутся на лестничной клетке.
Я тихо подошла к двери и, приподнявшись на цыпочки, заглянула в глазок. В коридоре стоял высокий и ужасно худой мужчина. Издалека его можно было бы принять за узника концлагеря. Лестер был не похож сам на себя: некогда роскошную шевелюру сменили редкие седые волосы, у глаз залегли глубокие морщины, а помятый льняной костюм, больше похожий на пижаму, балахоном висел на тощем теле. Но это был он.
Секунду помедлив, я открыла.
– Что ты тут делаешь?
– И тебе привет, Вера. – Лестер погладил воздух у моего лица.
Ногти у него были узкие, пальцы походили на птичьи когти. Взгляд не отрывался от точки где-то посередине моего лба. Я вспомнила: в своей реальной ипостаси Лестер был слеп.
За спиной снова мяукнул Наум, вальяжно приблизился к Лестеру и понюхал носки его остроконечных туфель. Интересно, поймет ли животное, что Лестера… как бы это сказать… не существует.
– Откуда ты? – спросила я.
Он пожал угловатыми плечами.
– Оттуда же, откуда и ты. – Голос его был немного сиплый, с вкрадчивыми нотками.
Я отступила вглубь квартиры. Пригласить его? Вряд ли он просто испарится, раз пришел. Лестер никогда не появлялся просто так и никогда не приносил хороших вестей.
Тут дверь квартиры напротив распахнулась, и в коридор вылетела растрепанная конопатая девочка.
– Саня не пойдет гулять! – завопила она. – Он не съел кашу! Я сама видела. Ой!.. – Она с разбега врезалась в Лестера. Я уловила знакомое выражение на его лице – смесь надменности и отвращения.
За девочкой появился такой же растрепанный мальчик. Кроме памперсов и домашних тапочек на нем ничего не было.
– Вс´о она в´от! – пискнул он. – Ой, киса!
Наум, предупредительно мявкнув, юркнул в комнату. Мне захотелось последовать его примеру.
– А вы здесь жив´оте, да? – Ребенок обошел Лестера и просунул голову в коридор. – А киса выйдет?
Мальчик потерся об косяк нечесаной шевелюрой, и памперс с едким запахом почти коснулся моей ноги. Девочка отпихнула брата и попыталась сама заглянуть в коридор.
– Эй, ты че пи´аешься?
– Я старше!
– А я си´нее!
– А я все маме расскажу!
По сравнению с этими детьми Наум был сущим ангелом.
– Дети! – начала я. Кажется, никто так не обращается к детям, кроме учителей из старых советских книг, которые я читала в детстве. – Киса уже старенькая, она не хочет…
– Кис-кис-кис! – засюсюкала девочка и протянула собранные в горсть пальцы.
Да господи, это же не утка. Я заслонила ей проход.
– Киса устала и хочет спать.
– Хочу кису! – Мальчик несильно стукнул по наличнику и выставил ножку на порог.
Я с надеждой взглянула на дверь напротив, обитую дерматином. Вдруг мама все-таки позовет их? Или няня. Или бабушка. Но тишину коридора нарушало только упрямое «кис-кис-кис». Лестер застыл, как мумия, а Наум наверняка уже прорыл ход в Нарнию. Похоже, помощи ждать было неоткуда.
Я обещала себе этого не делать. Сегодня утром обещала. Не воображать деньги на раскрытой ладони. Не придумывать липовый аттестат. Не верить, что парень со старой фотографии ожил. После той истории три года назад у меня осталась только половина души, и это ощущалось так, будто в груди зияла дыра размером с елочный шар.
Ненавижу детей.
Я глубоко вздохнула и перевела взгляд в черноту уходящего вдаль коридора. В тот же момент с лестницы потянуло холодом. Повинуясь моей воле, по краю выцветшей дорожки поползли белесые щупальца, похожие на ядовитый плющ. Вот они слепо ткнулись в стоптанные домашние тапочки, вот обвились вокруг пухлых ножек, покрытых ссадинами от постоянных падений…
Лестер беззвучно захихикал, и я отвлеклась. Видение растаяло, оставив одной мне слышимый хруст в ушах и ощущение отколовшегося осколка в груди.
– Я смотрю, ничего не меняется, а, моя радость? – Он расплылся в довольной улыбке.
– Не называй меня так.
– Я уж и забыл, какая ты кровожадная.
– А можно… – заныл мальчик, пытаясь протиснуться в коридор.
– Нет.
Я схватила Лестера за локоть и потянула за собой в квартиру. Дети сунулись было следом, но я быстро захлопнула дверь. Из коридора послышался рев.
– Вижу, Эдгар научил тебя только хорошему, – как можно более благожелательно заметил Лестер.
Я одернула домашнее платье.
– Я сама его всему научила. Располагайся.
* * *
Вера, 11 лет
Стоило мне научиться писать, как я начала выводить в тетрадях, что живу в сказочном замке, а вокруг парят гигантские драконы. Или что мимо моего окна только что пролетел волшебник в прозрачной синей мантии и помахал мне рукой. Иногда я воображала, что кто-то с тихим голосом и улыбкой, которую не видно из-за темноты, сидит у моей постели и долго и вдумчиво со мной беседует.
Лучше всего придумывалось на кладбищах. Когда родители начали отпускать меня одну, первым делом я отправилась именно туда. Мне нравилось гулять вдоль могил, читать имена, фамилии, мемориальные надписи. Нравилось представлять себе, кем был человек, от которого остались только имя да даты на надгробном памятнике. Чем он жил, на что надеялся, кем приходились ему те, кто оставили надпись? Где они сейчас? Может, и сами тлеют в земле?
У меня не было тяжелого детства, жестоких родителей и моральных травм. Меня никто не обижал, моя жизнь не делилась на до и после. Я просто слишком много чувствовала – от себя, от других людей, от реальности, что царапала душу, как наждачка. Подушкой между реальностью и собой я научилась использовать собственные фантазии. Поначалу, чтобы вообразить что-то, мне нужно было описать это, вывести ручкой на бумаге. Потом я научилась обходиться одним воображением. Хотя и оно имело свою цену.
Мне было одиннадцать, когда я поняла, что могу оживить придуманное не только для себя, но и для других. В кинотеатре тогда крутили «Звонок». Классная решила, что фильм вполне молодежный, и организовала нам совместный поход. Страшно не было: весь фильм параллельно с криками героев в зале слышались хруст попкорна и нервные смешки. После киносеанса мы вместе с подругами отправились к водохранилищу неподалеку. Дело было летом, мы валялись на траве у самой воды и поглощали мороженое, пытаясь успеть съесть его раньше, чем оно потечет по запястьям. Я смотрела на зеленоватую гладь и лениво размышляла – что, если оттуда прямо сейчас покажется мертвенно-белая рука с облезлыми ногтями?
В это мгновение что-то внутри меня словно хрустнуло. Как будто от песочного печенья отломился крошечный, едва заметный кусочек. Я не успела подумать, что́ это – над водой медленно появилась черноволосая голова. Покатый лоб белел на фоне мутной жижи, брови угрожающе хмурились, а худые пальцы тянулись ко мне. Кто-то закричал: «Беги!», но я не могла двинуться с места.
Тогда и появился Лестер. Он вальяжно шагал по траве, шаркая золочеными туфлями на каблуках и поигрывая тростью с сапфировым набалдашником. Серебристый камзол блестел на солнце, за плечами развевалась копна белоснежных волос. Он остановился у кромки воды, снисходительно посмотрел на утопленницу и тростью отпихнул тянущуюся к нему руку.
– Какая гадость!
– Что мне делать? – пропищала я.
– Откуда я знаю, что тебе делать. Сама придумала, сама разбирайся, – высокомерно ответил он, скривив тонкие губы.
– Но я не знаю как!
Лестер откинул назад свои роскошные волосы и с изяществом, которому позавидовала бы голливудская звезда, пожал плечами. Утопленница снова потянулась к нему, норовя ухватить за щиколотку.
– Фу! – брезгливо шикнул он, как шикают на назойливую собаку.
Лестер отошел на достаточное расстояние и замер. Я оглянулась на девочек и с удивлением обнаружила, что те застыли – кажется, даже перестали дышать. Словно кто-то поставил мир на паузу.
– Смотри на воду, Вера, – со вздохом подсказал Лестер. – Она должна вновь стать прозрачной. Просто представь это.
Когда мне удалось поверить, что никакой утопленницы в воде нет, что-то снова хрустнуло в груди. Еще один крошечный кусочек откололся от печенья.
Лишь несколько лет спустя я поняла, что печеньем была моя душа.
Окно за моей спиной было распахнуто настежь, пахло надвигающейся грозой. Дождь должен был пойти совсем скоро. Я усадила Лестера на кушетку, села на единственный на кухне стул и приготовилась слушать.
Он неуверенно пошарил пальцами по столешнице, наткнулся на мою чашку, сделал большой глоток и тут же зашелся кашлем.
– Кипяток, – сообщила я без тени сочувствия.
Отгородившись стопкой исписанных листов, я украдкой за ним наблюдала. Лестер и вправду напоминал недавно освободившегося узника концлагеря. А может, я просто перечитала книг, которые нашлись в этой богом забытой квартирке, – сплошь воспоминания фронтовиков и блокадников. Но Лестера и правда непривычно было видеть таким немощным. Я бы спросила, что такого произошло за три года и почему он из сияющего принца превратился в оборванца, но опыт подсказывал: чем больше расспрашиваешь, тем больше таинственности он напустит. Лучше подождать, пока сам расскажет.
– Я слышу твои мысли, – прошелестел Лестер.
– Так ты теперь не волшебник, а телепат?
– Нет, конечно! Но это несложно. Воздух перед тобой вибрирует. Страх? Вряд ли ты меня боишься. Недовольство? Грусть? Ах, моя радость, я нравился тебе больше, пока был ненастоящим? – Он в притворном огорчении склонил голову набок. – Но что мы все обо мне. Ты вернулась в реальность, да? Сколько уже? Неделю назад? Две?
– Месяц.
– Ого! – Он задумчиво цокнул языком. – Как это я пропустил… Но вообще-то – и правильно. Все лучше, чем парить в невесомости. Там ведь все такое пресное… Интересно, какой ты стала? Слышу, что голос окреп. А сама? Такая же русоволосая красавица?
В голосе его сквозила насмешка, но до того тонкая, что кто другой вряд ли распознал бы ее. Я невольно провела рукой по волосам – они уже так отросли, что легко заплетались в косу. Про красавицу я ничего не знала. Единственное в квартире зеркало висело в темной ванной с мигающей лампочкой, и я не то что лицо, а даже собственные ноги едва различала, когда мылась. Но Лестеру об этом знать было необязательно.
– Чего ты хочешь? – спросила я.
– А ты? – Лестер снова поднес чашку к губам. – Почему ты вернулась?
Я посмотрела прямо в белесые глаза. Знает ли он, что Костя погиб? И что я, собрав остаток сил, выдернула себя и Эдгара из реальности, когда это произошло?
– Захотела, – коротко бросила я.
Лестер наклонился вперед. Чудом не расплескав остатки чая, втянул тонкими ноздрями воздух.
– Грусть. Старая… Почти не болит. Ты жалеешь? – Он потрогал воздух передо мной кончиками пальцев. – Ай-яй. Я же говорил, не принимай поспешных решений. А еще лучше – не оживляй того, чему жить не следует. Говорил? Говорил! Три года жизни! И кому ты сделала лучше? Косте? Мертвые, знаешь ли, непритязательны. Он никогда не узнает, что ты утащила за собой его убийцу.
Я не ответила. Мне до сих пор часто снился тот момент. Как Эдгар, оживленный силой моей души, прижимает Костю к полу одной рукой, а другой достает из-за пояса нож. Дальше – странный хлопок, будто лопнула тугая нить, мой крик и струной натянутая тишина.
Сейчас я поступила бы иначе. Ударила бы Эдгара по голове чем-нибудь тяжелым и вызвала «скорую» – вдруг Костю еще можно было бы спасти? Но тогда я почему-то решила, что все кончено. А мне положено вычеркнуть себя и Эдгара из мира. Поверить, что нас обоих никогда не существовало.
Если половина души у меня ушла на Эдгара, то вторая половина или около того – на эту последнюю попытку все исправить. Что-то вроде самоубийства для семнадцатилетних дурочек, перечитавших сестер Бронте.
Я забрала чашку из слабых пальцев Лестера.
– Ни о чем я не жалею. И хватит… – договорить я не успела.
Предгрозовую тишину снова прервала визгливая трель. На дверной звонок было не похоже: тот напоминал птичку, а это была целая раненая антилопа. И ревела она из самого дальнего угла кухни.
– Я думал, когда звонит телефон, на него отвечают, – деликатно заметил Лестер.
– Я даже не знаю, где он.
– Звук идет оттуда. – Лестер указал длинным костлявым пальцем в сторону кухонного шкафа. – Что там?
– Шкаф. Телефон не может быть в шкафу.
– А слепой не может ошибаться.
Трель разрывалась у меня в голове, где-то между лбом и макушкой. Проигнорировав мысль о том, что ни один человек в здравом уме не поставит телефон в шкаф, я поднялась и стала яростно рыться в его недрах. Сахарница с ржавыми монетами, макароны, соль, лунный календарь – не иначе старушка, жившая тут до меня, приходилась Плюшкину дальней родственницей. Наконец у дальней стены обнаружился красный аппарат с поломанным диском. Я схватила трубку, чтобы сбросить звонок, но Лестер тихо велел:
– Ответь.
– Мне не с кем здесь разговаривать.
Трубка тут же отозвалась маминым голосом:
– Как это не с кем, Верочка? А как же я?
– Мама?
Я уселась прямо на дно шкафа, заваленное газетами и журналами разных годов.
– Конечно! Ну, рассказывай. Я тебя сто лет не слышала. Как там на стажировке?
– Что?..
– Как будто нечего матери рассказать! Месяцами не звонишь, совсем забыла меня в своей Америке.
Стажировка? Америка? Я выглянула из шкафа. Лестер загадочно улыбался бескровными губами. Волшебник хренов. Кто его просил?
– Вера?
– Да, мам.
– Ты когда вернешься? Я как будто начала забывать твой голос…
Я вздохнула. С какого места ей рассказывать правду?
– А я что-то совсем замоталась. То одно, то другое. На работе у нас такое творится! Одни сокращения. Людей выживают с рабочих мест. Я двадцать лет работаю и ни разу такого не видела! Так когда ты вернешься?
Из-за распахнутой дверцы шкафа медленно вышел Наум, с трудом переставляя лапы. Может, отвезти его к маме? Там о нем точно позаботятся лучше, чем здесь…
– Вера!
– Да, мам. Скоро. Я скоро вернусь. Пока.
Я повесила трубку и накинулась на Лестера:
– Что ты наплел моей маме? – Я хотела встать, но стукнулась об полку над головой. – Какая еще стажировка в Америке?!
Лестер поправил на коленях свой пижамный костюм и спокойно посмотрел на меня своими слепыми глазами.
– А что я должен был ей сказать? Что ее дочь выдумала себе возлюбленного, оживила его и исчезла, соединившись с ним на веки вечные? А нет, подожди. Что он убил человека, а потом она это сделала?
– Зачем ты вообще полез к маме?!
Клянусь, не будь он таким беспомощным, я бы ему врезала.
Лестер неторопливо поднялся и с изяществом оскорбленной фрейлины отвернулся к распахнутому окну. Небо набухло грозовыми тучами, и на кухне окончательно потемнело.
– В нашу последнюю встречу, если помнишь, – он сделал многозначительную паузу, как будто давал мне время раскаяться, – ты сама просила меня позаботиться о тех, кто тебе дорог. Я наивно полагал, что мама принадлежит к их числу.
Обвинения застряли в горле. Он заботился о маме все это время? Может, он знает, где похоронили Костю? Я уже открыла рот, но Лестер вдруг спросил:
– Так где был телефон?
– Что?
– Телефон. Ты искала его в шкафу.
Я поняла, что все еще сижу на нижней полке.
– Там и был.
– А-а, – протянул он. – Забавная старушка.
– Какая?
– Старенькая такая. Седая. Которая здесь жила.
Не успел он произнести последнее слово, как квартиру сотряс гром такой оглушительной силы, что у меня заложило уши. Небо разломили косые линии. Несколько мгновений я не видела ничего, кроме ослепительно-белого света. Из раскрытого окна подул влажный ветер, неся первые брызги. Вскоре дождь полил стеной. Мое мокрое от пота платье за секунду стало отвратительно холодным.
– Я чувствую запах старой женщины. Это все ее вещи? – спросил Лестер.
– Вот ты нашел время!
Я хотела подняться и закрыть окно, но Наум вцепился мне в ногу когтями.
– Твою ж!.. Наум!
Новый раскат грома сотряс кухню. В метре от меня с жалобным треском рухнули кастрюли, в ряд висевшие над плитой. От ветра захлопали дверцы шкафчиков. Я сама не заметила, как вцепилась одной рукой в другую. На коже стал явственно ощущаться чей-то взгляд.
– Если это твои шутки, лучше прекрати! – бросила я Лестеру, перекрикивая ветер.
Но он даже не обернулся – все вглядывался со своей кушетки в бушующее небо.
– Подведи меня к окну.
Дверца шкафа, в котором я сидела, едва не хлопнула меня по лицу. Я отцепила от себя испуганного кота, поднялась и взяла Лестера за узкую ладонь, увлекая за собой.
Хотела закрыть окно, но Лестер меня остановил:
– Оставь так.
– Нас зальет.
– Оставь.
Он подошел вплотную к разбухшей от влажности раме и прислушался, подставив лицо косым струям. Я ждала рядом, сама не зная чего. Квартира вдруг показалась мне враждебной. Неизвестный взгляд давил в спину, что-то хлопало и бесновалось на кухне, а я лишь крутила на пальце оловянное кольцо, прощальный подарок Эдгара, и повторяла себе: после всего, сотворенного мною, ни одна старушка мне не страшна. Даже мертвая.
– Я чувствую борьбу, – наконец сказал Лестер. Лицо, волосы, рубашка его были мокрые, но он как будто не замечал этого.
Я глубоко вздохнула.
– Знаешь, когда шутишь, ты нравишься мне больше.
– Я никогда не шучу, моя радость.
– Перестань меня так называть!
– Как скажешь.
Я помолчала.
– Давай просто закроем окно.
– Там не закончили.
– Это не повод торчать под дождем.
Он не ответил. Я заставила себя выпустить кольцо и захлопнула окно, чуть не заехав Лестеру по лицу. Хватит. Нет тут никакой старушки. Мертвые лежат в земле и не могут причинить зла живым. А слепые не видят того, что происходит за окном.
Я вгляделась в темноту кухни. Ничего, кроме очертаний дверец и шкафчиков.
– Тут никого нет, – вслух произнесла я.
Лестер повернул ко мне голову. Сверкнувшая в этот момент молния озарила его лицо – белое, как у мертвеца.
– Что-то не сильно ты боишься.
Я снова покрутила кольцо.
– Нам с тобой под силу выдумать чудовище под кроватью и оживить его. Разве это не нас следует бояться?
– Только ты в отличие от меня, если сделаешь это, навеки распрощаешься с остатками своей души, – назидательно уточнил Лестер с видом профессора, словно не был залит водой с головы до пят. – Как там твое чудище, кстати? Что ж ты его, беднягу, одного оставила в небытии, а сама вернулась?
Да он издевается!
– Как будто ты не знаешь! – вскипела я.
– Не ведаю.
– Брось, Лестер. Я здесь. – Я подалась вперед и чуть не наступила ему на ногу. – А его нет. Совсем нет. Понимаешь?
Лестер криво усмехнулся краешком тонких губ. Помедлил, перебирая в воздухе пальцами, словно перелистывал книгу.
– Может… Может, просто хочу это услышать из твоих уст.
Даже слепой и беспомощный, он был настоящей чертовой прорицательницей. И знал меня лучше меня самой.
Хотя он был выше, я смогла заглянуть в его слепые глаза.
– Я его убила.
Новый раскат грома сотряс кухню.
